Форма и состояние или не цивилизованный мир и не дикий запад.
Не то чтобы внезапно, и даже не оглушительно, но звонок прилетел по отживающим свой век проводам, с Московского вокзала в холодный железобетон Весёлого посёлка и прозвучал как осипший урал, пропущенный через педаль любительской примочки, собранной по схеме из какого-то радиожурнала, на которой в самый неподходящий текущий момент приказала долго жить крона масти корунд.
Двое новоприбывших бродяг из заполярной столицы в северную, первым же делом попытались разыскать своего друга, такого же цыгана удачи, по лабиринтам номеров, накаляканных на замусоленных столовых салфетках, взятых в пивной, расположенной на отшибе у гаражей, неподалёку от товарной железнодорожной станции Комсомольская.
Один из них, тот который постарше, назовём его Иван, имел располагающую к себе, совсем не хмурую внешность, добродушного улыбчивого обаяшки в очках, который может с кем угодно и о чём угодно договориться, худенькую фигурку десятиклассника и две набитые, пугающие кувалды вместо рук, которые он старался до нужного момента никому не показывать, ибо когда они начинали свистеть в воздухе, шансов у тех по ком звонили эти колокола, было не много. С полгода как получив дембель и вернувшись домой, сначала пустившись во все тяжкие, навёрстывать недостающую за два года ласку, и в итоге в награду получив полагающийся за такие приключения сифак, он променял купленный перед армейкой телевизор Sharp, на пять уколов, устроился на работу и стал жить как все, мечтая о девушке, прибавке к зарплате, двух пацанах, дочке, котлетах, семейных праздниках с оливье и пиве с друзьями по пятницам после работы в зале игровых автоматов или за бильярдным столом.
И всё бы наверняка так и было, но почему-то он никак не мог сладить со своей мамой. Мама всё учила, сын молчал, она не отставала. И в итоге высказав всё что он думает по поводу материнских наставлений, он получил в ответ историю о взятом двадцать лет тому назад на усыновление, непослушном шкодливом ребёнке, который в благодарность за подаренное ему детство, смеет ей перечить. Ребёнок оделся и оставив возможность закрыть за собой дверь, ушёл куда глядят глаза.
"В двенадцать часов он вышел на улицу, и направился в сторону вокзала. Никто не знал, куда он идёт, и сам он тоже." По дороге встретив своего приятеля семнадцати лет, который также как он, только пару лет назад, остался без родителей, и будучи не в восторге от своих опекунов никак не мог дождаться своего совершеннолетия, и с удовольствием решил составить ему компанию...
Наскребли по сусекам у знакомых на пару плацкартов до Питера, напоследок на отвальную заложили пару фуфаек.
Иван работал сантехником, и когда аванс уже заканчивался, а до получки ещё было далеко, выручало старое списанное фуфло, которым под конец рабочего дня мастера затыкали какую-то трубу в канализационном колодце, и шли к себе в мастерню ждать, пока не прибежит какой-нибудь обалдевший директор магазина или хозяин квартиры первого этажа, у которого из унитаза вот-вот грозится вылезти или же уже потекло дерьмо. Ребята показывают на часы, мол всё рабочий день закончен, завтра с восьми, и тем ничего не остаётся, как опустошить свои кошельки, ну и один идёт по адресам, делать вид что что-то чистит, а другой за похмелялкой фуфловыручалкой, и все довольны.
Отметив отвальную белой, бутербродами с сыром, варёной колбасой, крабовыми палочками, маслинами, запивая всё это безобразие порошком юппи, под аккомпанемент шести струнной, взяв в дорогу ящик Кольского и бич пакетов, загрузились, помогая друг-другу чтобы не упасть, в тёплый седьмой, рядом с вагоном-рестораном, и счастливые уснули под волшебную колыбельную тяжёлых колёс, уносящих их в совершенно другое измерение.
Ване снилась симпатичная выпускница, с бантиками на косичках и в белом школьном фартуке, с боков которого, потрясающе красиво обозначалась упругая девичья грудь. Девушка беспрерывно хихикала, обнажая белые смешные зубки, которые её ничуть не портили, а напротив придавали какого-то неповторимого шарма её румяной свежести, и под конец бала он думал, как бы поскорее проснуться, чтобы не испортить штаны.
А семнадцатилетнему Андрюхе являлось море, новые песни под гитару, чёрный пистолет, Брюс Ли, стереокино, тарзанка, чёртово колесо и летние кроссовки.
Петербург встретил гостей как родных. Начало мая, дождь со снегом, гудение ветра, алисаманы и панки на перроне, в рваной коже, с накрашенными глазами и цветными гребнями на головах, стреляющие денег на горячий красный портер - Балтику№6. Бандиты в коже, стоящие по парам, выслеживая желающих слинять из города должников, равнодушные менты, местные привокзальные пьяницы и проститутки. И светлое, уютное, тёплое метро, c телефоном автоматом в переходе с Площади Восстания на Маяковскую.
Телефон всё звенел и звенел, срываясь то на шёпот, то на крик. Но кто его слышал в пустой квартире на Дыбенко, единственной надежде на поимку Фила, так как по остальным номерам, разыскиваемый не появлялся очень давно, и никто не знал где его искать.
Фил - бородатый, лохматый, похожий на отмороженного на всю голову Иисуса Христа со сломанным носом, хиппи. С обрезанной перчаткой на руке, с крестом в ухе, впрочем, нет, крест на тот момент был уже сорван и потерян в какой-то пьяной драке. С вечной гитарой в чехле, которого на предмет обнаружения грибов и гашиша, уже перестали останавливать все Питерские менты, за бесполезностью сего занятия, ибо ни того, ни другого у него никогда не обнаруживалось и впридачу никаких денег и даже сигарет.
В тот момент он решил продолжить своё знакомство с блондинкой Жанной, чей номер телефона получил год назад, приставая к ней на автобусной остановке в Автово, и теперь случайно обнаружив в гитарном чехле смятый спичечный коробок, на котором тот был нацарапан наслюнявленной серой, решил её разыскать, и нашёл договорившись о встрече в каком-то кафе у метро.
Блондинка уже оказалась брюнеткой, и Фил её не узнал, зато его она признала сразу, ибо он, казалось, за этот год, даже домой ни разу не заходил, так и шатался по проходным дворам и остановкам со своей гитарой, разговаривая с прохожими.
- Привет! - девушка сама подошла к маленькому столику на двоих, за которым сидел Фил
- Привет. - Фил совсем не узнавал в ней, того беловолосого ангела с остановки, и ждал, что будет дальше.
- Не меня ищешь? -
- Ну если ты та самая блондинка и королева?... -
- Я натуральная блондинка, а брюнетка крашеная -
- Ну? - после затянувшейся паузы добавила она
- Что ну? -
- Долго будешь сидеть? -
Фил встал, выдвинул стул
- Прошу прощения, присаживайтесь -
Девушка улыбнулась и мягко произнесла - Пойдём отсюда. -
- А чем тут не так? -
- Мой парень может прийти, и тебе придётся плохо. -
- Ну пока ведь не пришёл - улыбнулся Фил, обнажив свою щербину между передними зубами.
- Пошли говорю! - и девушка, своей симпатичной фигуркой в облегающем, шикарном пальто, из шестидесятых, как показалось Филу, зашагала к выходу, на секунду обернувшись в пол головы и с какой-то чертовщинкой в глазах, заставившей его вскочить с места, взглянула на своего бородача.
- Ну ладно, ладно, подожди, слово королевы - закон для ДАртаньяна. А кто у нас парень? -
Они вышли на холодный ветер, и направились в сторону проспекта Большевиков.
- Книжки про мушкетёров любишь, или телевизор в детстве смотрел? Боярского знаешь? -
- Что в кафе ожидался сам Михал Сергеич, тысяча чертей? - схохмил Фил.
- Вася. -
- Что Вася? Фил меня зовут! -
- Боярский Вася, мой бывший. Чемпион какой-то там области, не помню откуда он там приехал, по-боевому самбо -
- Ой, как страшно! Боюсь, боюсь! Я тоже боксом занимался -
- Ага, близорукость? -
- В смысле? -
- Нос на боксе сломали? -
- Да нет, не очкарики мы, нос - это на девятое мая кирпич прилетел во время салюта, от пьяных скинхедов, но их гораздо больше было, и все лежали, а я не смотря на кирпич, уходил на своих двоих - разошёлся слегка уязвлённый Фил, однако не договаривая, что всех уродов в тот раз уложил боксёр Костик. А Фил, своим видом злодея Фредди Крюгера, только что прихлопнувшего очередного подростка в лице юного Джонни Деппа, потом пугал в общественном транспорте празднующий День Победы народ.
- А ты, принцесса, когда снова блондинкой обернёшься, а то уже скушно становится?... И чего ты вообще пришла, если у тебя есть сам Вася Боярский? -
- Вот как, уже принцесса? Никогда, да-да-да-да-да-да-да-да-да-да! - парировала Жанна, какой-то модной московско-греческой песенкой, - Был, Боярский бывший, просто он так не думает. И вообще захотелось посмотреть на наглеца, который только год спустя удосужился позвонить. -
- То есть ты хочешь сказать, если надо заинтересовать натуральную блондинку, возьми у неё телефон, и на год про него забудь? Я не мог вспомнить куда номер записывал, сегодня случайно наткнулся, и между прочим, тут же позвонил... -
- Понятно, пить надо меньше - они подошли к какому-то подъезду, Фил уже давно потерялся в пространстве спального района, после того как они с проспекта повернули в какие-то дворы.
- Что это вам, мадмазель, понятно? Я и не пью совсем, почти! -
- Нам сюда! - сказала девушка, и оба переместились в расписную пещеру, какого-то высокого кирпичного точечного дома. Парадная оказалась достаточно просторной, и несмотря на матерные объявления, на площадке стояли горшки с цветами, и было чисто и тепло, и хорошо пахло....
Они поднялись на восьмой этаж. Жанна остановилось у обитой каким-то материалом двери с кнопочным узором в виде ромба посередине, вставив ключ в замок повернула его несколько раз, не открывая двери, обернулась к Филу, и смотря ему прямо в глаза произнесла - Ну? -
У Фила перехватило дыхание и пересохло во рту - Что дальше? - прохрипел он
- Может всё-таки поцелуешь? -
Фил приблизился к девушке..., и дверь для постороннего зрителя закрылась с той стороны.
Продолжение это свидание не получило, но тем не менее имел место быть весьма приятно проведённый день и вечер, после которого он её из вежливости спросил, надеясь что она увильнёт от ответа
- Мне ещё раз тебе позвонить? -
Она улыбнулась, снова глядя ему в глаза, и поцеловав ответила
- Не стоит, впрочем, как хочешь. -
И оба счастливые ни к чему не обязывающим свиданием, разошлись по домам, оставив стоять ступени, и обеспечив дворника работой с дополнительным заработком в виде пустых бутылок.
На самом деле, Фил отправился не домой, дома у него на тот момент не было, всё его имущество умещалось в карманах штанов, куртки и гитарного чехла, и состояло из гитары Yamaha, тетрадок с почеркушками, записной книжки с телефонами всяких дам, барабанщиков и прочих музыкантов, некоторых бандитов и ещё вообще неизвестно кого, и кастрюли с ложкой, которые он тоже не известно зачем, повсюду таскал с собой.
Он направился, как раз в эту квартиру, где двумя днями ранее в одиночестве хрипел расплавленный корунд.
- Привет.-
Хозяин кивнул, и глазами указал на кухню.
Бродяга снял свои жёлтые, превратившиеся от дорожной соли в почти белые, сапоги, и прошагал мимо сортира к столу. Какому мудаку пришло в голову сортиры местить в притирку к кухням?
Зажёгся газ, закипел чайник, заварилась каша из топора и чёрный чай. К ужину был подан, к каше - чёрный хлеб с солью и луком, к чаю - какой-то джем, непонятного состава и вкуса и рогалик с маком, слегка присыпанный сахарной пудрой.
Ели молча, каждый думая о своём.
- Корюшка закончилась? -
Хозяин в ответ так же молча кивнул в сторону холодильника.
Но сам встал, и достал тарелку со свежей рыбой.
- Масла нет, хочешь жарь так. -
Теперь Фил помотал головой. Неудавшийся деликатес переместился назад в холодильник.
Двумя днями ранее, он ходил на рыбалку под Володарский мост, в ночь с девятого на десятое мая, после победного салюта, и приволок целую сумку этих майских огурцов.
Во время самого клёва случилась облава на рыбаков без лицензии, и сумку с рыбой отобрали, но Фил пообщавшись и разговорившись за жизнь с одним из главных, прочитав ему какие-то свои стихи, получил сумку назад и был не только отпущен на все четыре стороны, но и возымел добро на продолжение браконьерства. Тем же утром масло и закончилось, испарилось хрустя в воздухе вместе с большей частью улова.
Хозяин обычно бывший весёлым и разговорчивым, сегодня молчал, мрачно поглядывая на часы.
Поняв, что в скором времени должна появиться причина молчания друга и его нежелательность остановки на ночлег, Фил встал, и попытавшись изобразить весёлость, бодренько сказал
- Ну мне пора, спасибо за ужин, время -
- Есть куда идти то? -
- Ну да, я же говорю, время, меня ждут! -
- Врёшь!?! -
- Нисколько... -
- А я говорю, врёшь! -
- Да нет же, Жанна пригласила! -
- Жанна?
- Жанна. -
- "Жанна из тех королев, что любят роскошь и ночь"... - повеселел хозяин, изображая солиста группы Ария - ну давай, не скучай там...
- "Звёзды - это ночь и одиночество... Ты исчезнешь, а моё сияние в новые глаза перетечёт... Звёзды - это вечное сияние с теми, кто ушёл и кто придёт..." - ответил Фил.
- Это что? - не понял хозяин харчевни, по-видимому незнакомый с Хоакином Мурьетой, а так же с его звездой и смертью.
- Опера! - парировал посетитель.
- Прикольно!!! Ну ладно, давай, заходи если что. -
- Всенепременно... -
Уже за закрытой дверью он услышал, как зазвонил телефон, и дверь тут же открылась.
- Стой, это тебя, только быстро -
- Угу - кивнул запоздалый гость, неужели моя блондинка всё же на меня запала, промелькнуло у него в голове.
Дальнейший путь пролегал на проспект Ветеранов, где поселились двое северных джентльменов удачи. Андрюха вспомнил, что ещё совсем ребёнком он был в гостях в Питере у каких-то двоюродных родственников, и они с Иваном их разыскали. Те приютили их на ночлег, но на следующий день, заметив как улыбка не единокровного гостя обаяла их пятнадцатилетнюю дочь, оба татарина немедленно были выставлены за дверь, и поселились в подвале этого же дома, перетащив туда найденный в соседнем дворе диван, и свидания с сестрой друга возобновились.
Встретившись со старым товарищем, его Лолитой и несовершеннолетним сопровождающим, они довольно весело провели время! Так что ночёвка в подвале прошла не отложившись в памяти.
На следующее утро, пока все ещё спали, Ваня успел где-то раздобыть денег. Сказал что что-то кому-то помог разгрузить на местном рынке. Было не много, но на ближайшую неделю можно было снять какую никакую комнатёнку в спальном районе, и что-то пожрать.
По предложению гитариста-бородача, все трое переместились в район Озерков. Ландшафт этого не тихого райончика выглядел совсем иначе, чем сейчас. Ни Окея ни Бадабума, да никаких домов, кроме кораблей и пятнадцати этажных точечных общежитий не наблюдалось. Много деревьев, пустого пространства и три великолепных пляжа с озерами. Обежав все близлежащие общаги, переговорив с местным пьющим контингентом, пацаны всё же нашли комнатку в корабле у некой бабы Гали.
Бабе Гале было всего лет сорок пять, но она уже была действительно как бабка.
Ибо алкоголь, табак и беспорядочная жизнь моложе никого не делают.
Как-то утром, Ванька из ничего сварганил завтрак. Размешав в воде остатки муки, добавив туда оставшиеся в пакетах крошки и кусочки хлеба, щепотку соды, выйдя на лестничную площадку стрельнул у соседей пару яиц, пообещав им поменять прокладки на кухонном кране, оторвав кусочек тряпки, и разрезав пустую бутылку из-под масла, собрал на ткань со стенок подсолнечные остатки, смазал сковородку, и напёк вкуснейших блинов. Которые уплетались с растворимым кофе, так же раздобытым Иваном, вчера у кого-то в гостях, пересыпанным в конверт, сделанный из тетрадного листа в клеточку. Бабу Галю растащило от Ваниных кулинарных способностей на сантименты, она стала показывать свой фотоальбом, где с фотографий смотрела красивая, молодая, широко улыбающаяся девчонка. Она и сейчас была улыбчива, но улыбка её уже была похожа на улыбку старухи из старого мультфильма "Сказка о рыбаке и рыбке". Муж дальнобойщик пропал на трассе, так и не был найден. Оба сына подались после армии в бандиты, как итог один мотал пятнашку, а второй был расстрелян в своём бумере где-то в районе Бассейной улицы. Пошли наезды ментов, начала бухать, младшая дочь окончив школу, не в силах смотреть на мать и её новых мужей, выскочила замуж за какого-то прокурорского и уехала в Москву, высылала ей какие-то деньги, которые ставшей уже бабой Галей, мгновенно пропивались всей округой, как-то так. К ребятам она ласково обращалась сынки, да и вообще была неплохой доброй тёткой, лечила заболевшего Андрюшу. Правда всё что приносилось в дом, мгновенно выносилось к метро и пропивалось.
Но ей повезло хотя бы в том, что видимо благодаря замужеству дочери её никто не пытался кинуть на квартиру, потому она смело бухала, не боясь стать краснорожим контингентом греющимся в метро.
До начала девяностых бомжей не было. Если и были, то это были не люди волею судьбы оставшиеся без жилья, а бродяги по призванию, как Аркадий Северный например, ну или как Фил, Иван и Андрей.
И вот была разрешена приватизация, все эти ваучеры, и прочий грабёж, который разбил страну на куски, тут и пошёл в ход этот риелторский чёрный бизнес.
Помню, ка соседка моих друзей, тётя Маша, похоронив мужа, уехала на месяц в другой город погостить у родных, а вернувшись домой обнаружила на своей квартире новую железную дверь, а открывший её человек, предъявил ей документы на квартиру. Подписывая какие-то похоронные бумажки, она и ещё что-то подписала. В общем жить она стала на площадке в своём подъезде, на пенсию начала бухать, так и померла.
Фил после какого-то концерта, нажравшись с панками на скамейках Сашкиного сада, разбавленного боярышника, не рассчитав силы, проводил ночь на чистых простынях мед вытрезвителя где-то во дворах Невского проспекта. И пробуждённый жаждой был отпущен на волю в районе четырёх утра. На дворцовой божественно звучал саксофон, причём саксофонист отказывался от предложенных ему денег, говоря что он здесь играет чисто ради довольствия, звук хороший. Понимающая рок-н-рольная братва подогрела товарища пивком и сигаретами. Гуляли пары, лилась музыка, и казалось где-то здесь бродит Онегин, а может и сам Александр Сергеевич. По сведении моста, перемахнувши оный, музыкант взял курс на Петроградскую, к одному своему приятелю. Приятель, несмотря на столь ранний час мгновенно открыл дверь, и оказался совсем неспящим, одетым в ботинки, а с кухни раздавалась музыка, Сплин "Орбит без сахара". Оказалось, что он и его кореш тоже только что пришли из ментовки, куда загремели за приставание к местным проституткам, крышуемых теми же ментами. Он только что продал квартиру, и купив себе новую, потихоньку перевозил вещи, и отмечая не то переезд, не то новоселье, находился во временном перманентном запое, куда и втянул возникшего в пять утра на пороге его уже бывшей квартиры, похмельного, а потому легко соблазнившегося предложенной рюмкой водки, товарища.
На кухне всё ещё оставался холодильник и стол, а в одной комнате матрасы и одеяла, как в бомжатнике, две же других были пустые, не считая огромного круглого стола 18 века, ручной работы, с резными в виде львов ножками, который не понятно как можно было вынести, и как он вообще был туда внесён, так как ни в двери, ни в окна он не пролезал. На три дня Фил завис на Ординарной улице, в компании пьяного учителя литературы, промышлявшего торговлей швейной фурнитурой, похожего на молодого Мастройяни из "Сладкой жизни", и его такого же пьяного знакомого спортсмена, торговавшего боксёрскими грушами и прочими тренажёрами. Спортсмен оказался имеющим ранение и контузию, когда служив в 90-м 91-м срочную, воевал где-то в Африке, но так как война имела неофициальный статус, то есть официально такой войны не было, как и не было погибших и воевавших, то и ранения у него официально никакого не было. Фил вспомнил своего приятеля со двора, которого в 90-м привезли со срочной службы в цинковом гробу, сказав родным, что его убило электричеством при несоблюдении техники безопасности. Так вот матери удалось добиться, чтобы открыли гроб. У погибшего от электричества паренька, отсутствовала голова...?... Как раз эти Африканские годы и несуществующая война.
Кто только не приходил и не уходил за эти несколько дней беспробудного пьянства и сами к кому они только не ходили и от кого только не уходили, всех не упомнишь.
Проснувшись на третий день, ребята никак не могли сообразить как попали в квартиру, ибо ключа внутри не смогли найти, а без него выйти и войти можно было только воспользовавшись окном и пожарной лестницей, доходящей только до половины второго этажа. Наш этаж был третий, а если мерить квадратами озерковских кораблей, то и весь пятый. Ключ был найден в подъезде, оказывается все трое, со слов соседей, в полном беспамятстве заползали вечером в окно расположенное на высоте хрущёвской пятиэтажки. Осознание вчерашней близкой гибели заставило проказников наконец-то правильно опохмелиться и выйти из запоя.
И на четвёртый день Фил наконец-то двинулся в сторону Удельного парка и далее к своему Северному проспекту в тесный корабль бабы Гали.
Иван же с Андрюхой в отсутствии третьего, не унывали, и ошивались у метро в поисках какого-либо заработка. Ваня подошёл к трём типичным бандюгам, поинтересовался, что может чего найдётся по его душу.
Сидящий слева, с оспинами на опухшем не красивом лице и глубоким шрамом на лысом лбу, вынул кусок свинины из своего, с лоснящимися от жира тонкими губами, прожорливого сытого рта, медленно дожевал замаринованный, обугленный труп поросёнка, проглотил, запил чем-то кроваво-красным, и пальцем подозвал смешного ботаника, нагнуться к нему. Иван слегка придвинулся, и чуть наклонился.
- Паренёк у тебя симпатичный, розовый совсем, как этот поросёночек - показал упырь своей толстенькой корявой ручонкой с золотой печаткой на среднем пальце, на шашлык, - Можешь его задницу продать, Хиля шепнёт кому. Хиля, введёшь красавчика в свой бизнес - обратился упырь к сидящему напротив, сверкающему золотом из своей раскрытой пасти, коллеге.
Хилю вряд ли можно было назвать хилым. Плечистый, высокий, со здоровенными ручищами, похожий на Манолу из "Лица со шрамом", такой красавчик-сутенёр. На морде его было написано:"Перепробовал языком, и не только, все дырки в своём борделе на культуры."
- Можно, почему нет? - произнёс своим бархатистым баритоном, Хиля - Только тут одной задницей не обойдёшься. Ты как, сладенький, готов к кастингу? -
Лысый слева заржал, его голда затряслась на сытом пузе, и издала нелепый звон, более похожий на расстроенный бас.
Ванечка не думал, его левая кувалда взлетела вверх, и опустилась в район затылка толстого бандита. Тот упал лицом в бумажную тарелку с кетчупом и останками бедного животного, и погрузился в сон. Хиля попытался подняться, но захрипев был отправлен ударом ребра ладони в кадык, на свой пластмассовый трон.
Третий, сидящий напротив Ивана, браток, не двигаясь, молча смотрел на урода.
Урод взял кусок мяса с огромной миски, стоящей посередине стола, обмакнул в соус, и отправил к себе в рот, туда же следом переместился отломанный кусок армянского лаваша. Желваки на челюстях красиво заработали на его горящем адреналином лице.
Видимо слегка прибалдев от неожиданности такого поворота, третий гангстер наконец начал соображать своей отбитой кукушкой, встал и направился в сторону покусившегося на их плоть смельчака, и хотел его уложить правым боковым в голову. Но Ваня, как бы невзначай, присев, уcталым апперкотом в область штанов, сам уложил его на асфальт, приподнял за шиворот, и двумя ударами в голову, там и оставил. Оклемавшийся к этому моменту сутенёр, попытался что-то сделать, но так же отправился к боксёру отдыхать. Откуда-то со стороны раздались аплодисменты. Ванюша продолжил пик-ник, теперь к нему присоединился Андрюша! Оба жадно жрали мясо с лавашом и запивали вином.
Но тут, очень скоро, появились трое, а потом ещё четверо бритых в коже. Видимо метрошные менты, сообщили тем на пейджер, сами не решившись вмешиваться в непонятный конфликт.
Начался махач, полетели столы и угрозы. На которые герой боевика реагировал как на скулёж обделавшихся щенков. Ваня бился, а Андрюша уплетал поросёнка за обе щеки, ибо со вчерашнего вечера, кроме воды, его прожорливый растущий организм ничего не посещало. Нарисовалась машина с омоном, и влетевшие бойцы, так же начали огребать от Ивана. В тот момент, когда появился второй фургон с масками, стало понятно, что пора испаряться с поля боя. Пока Иван соображал план отхода, перед ним на зебре остановилась иномарка, открылась дверь, и нырнувший в машину, как под канаты ринга, чемпион, исчез в неизвестном направлении. С тех пор прошли сутки, и о местонахождении друга ничего не было известно. Этой новостью Фила и встретил Андрюша, по его прибытии в каюту бабы Галиной яхты "Беды" на Северном проспекте. Но не только этой, Фил был представлен новому пассажиру по прозвищу Белый.
С Белым пацаны встретились в день, когда их музыкальный товарищ ночевал в медаке*.
Оказывается он так же жил в заполярной столице и все они учились в одной школе, только в разное время. Потом его родители перебрались в Скобаристан**, где он и окончив школу был призван в вооружённые силы. Благополучно отпрыгав в ВДВ и вернувшись домой, оказалось что мать пробухала квартиру и со слов соседей теперь живёт где-то в Питере на каком-то пляже. Мать он разыскал в Озерках, где и поселился вместе с ней и её сожителем собутыльником во времянке чьей-то сгоревшей заброшенной дачи, расположенной в зарослях, слева от первого озера. Времянка - довольно просторная, с чердаком и предбанником, топилась печь, на участке полно яблок, в частности любимой автором антоновки, которой в тот год было валом и Белый возил её на двухколёсной тележке к метро, зарабатывая маме на опохмелку и себе на презервативы.
Фила он помнил по школе. Фил его нет.
- НУ я к ней прихожу, с тортом с цветочком, одетый по форме, ещё мать её не пропила тогда вместе с паспортом, хорошо военник был с собой, за что пришлось её сожителю сломать нос, чтобы боле было не повадно. Ну она меня усадила на диван, стакан амаретто, шоколадку, стаскивает с меня штаны, облизывает яйца, сбросив халатик, запрыгивает сверху, и вставив мой член к себе в пукало, начинает скакать. Я сначала не понял, что в шоколадный глаз воткнулся, потом слышу, кто-то пёрнул и вонь пошла. Говорю ей, ты что, обосралась, она мне, мол не должна, может ты? Я проверил, у меня сухо. -
- И что дальше? - как бы интересуется Фил, после его долгого молчания с явным намёком на вопрос.
- Дальше я ей шишку на лбу поставил, случайно, хотел нос сломать, она нагнулась и прилетело в лоб, вон видишь, кулак теперь как дыня. -
- Нагнулась, и ты ей снова засадил? - прикалывается Андрюха.
- Ага, засадил в рот, плюнул ей в морду, и сел жрать торт. А она накатила коньяку, и вызвала ментов, говорит я её изнасиловал, а я даже до письки ещё не добрался, сперму она проглотила, жопа в говне. Ну я ментам рассказываю, они ржут. В общем она их сначала обслужила за ложный вызов, потом выгнала, и меня вместе с ними. -
- Что за баба такая, симпотная хоть? - от безысходности спросил Фил.
- Ничего такая, ей за сорок, учительница географии в школе, у неё дочь моя ровесница, вот дочь - конфетка, я пробовал, не в какую, говорит, что папику нажалуется... -
- А папик кто? -
- ***ло. Блатной какой-то. -
Филу, выросшему на романах Дюма, воспитанного на рыцарском отношении к слабому полу, всё это было не приятно слушать, и не очень хотелось ночевать в одной комнате с этим извращенцем. Но тот и не остался, распрощавшись обещал подключить маманькиных бомжей к поиску Ивана и утром принести новости.
Музыкант всю ночь потел, ему снилось, что его заманивают какие-то женщины и показывают ему свои морщинистые, обосратые задницы, он наконец просыпался, но выйдя на кухню за водой, оказывалось, что это всё ещё сон, и снова потрёпаные дамы с синими лбами его куда-то тянут, появлялись какие-то хохочущие менты с эрегированными полосатыми членами, превращающемися в индийских кобр, и нападающий на них Рики-тики Тави, больше похожий на соседскую таксу, чем на мангуста. Наконец он поставил этой нелепой игре шах и мат, став щипать себя за руку, и всё-таки проснулся в заправду. Это всё выходил из под кожи и из вен поганый бодяжный алкоголь девяностых, которого ко всему прочему было выпито слишком много.
Он ещё долго лежал, боясь уснуть, смотрел на тополь за окном, на пролетающий белый пух, уже кое-каких отцветающих кустов, на младенческий ясный сон, улыбающегося, выглядящего ещё совсем ребёнком Андрюшу, на пустой матрас Ивана. Всё казалось беспросветным и мрачным, несмотря на уже вовсю светившее в окно ласковое солнышко, и судя по застывшим листочкам на деревьях, полный штиль за бортом и щебетание птичек. Хотелось закрыть глаза и умереть. Ближе к восьми он всё-таки заснул, но так и не умер, ибо в районе одиннадцати был разбужен Андрюшей, который сказал, что объявился Иван и готовит жрачку.
Ванечка преобразился. На нём был новый прикид: спортивные штаны и футболка, явно не на рынке купленные, и такой-же кожан. Он был теперь похож на отоваренную им озерковскую братву.
На столе лежали давно не появлявшиеся в кармане, сигареты с фильтром. Фил было потянулся за ними, но был остановлен поваром.
- Погоди, вон эти возьми - , он протянул ему пачку квадратного Rothmans, с золотыми кольцами на фильтре, - Родопи для бабы Гали, она буржуйские не курит, говорит туда коровью мочу добавляют, штоб тлели лучше, и французские духи для аромата, а болгарские, типа чистая природная трава, она мол молодость продлевает, а эти наоборот. Нет, ну ты понял, баба Ягая омолодится хочет. Ха-ха-ха. Как смешно! -
- Может правда с мочой, а эти молодость продлевают. - мрачно констатировал Фил, и на всякий случай прикурил родопину. Но сделав пару затяжек, затушил, и взял Ротманс. Глубоко затянулся, и после трёх медленных вдохов, мрачный мир их сухопутного камбуза как будто стал немного лучше. В голове зазвучала цоевская "Пачка сигарет". "Значит всё не так уж плохо на сегодняшний день", и подумалось, что там не только моча с французскими духами, а ещё и кое-что посерьёзней. Так же ему привиделся улыбающийся от своих гениальных придумок, Туко, с откусанной сигарой в зубах, и рядом, прищурившийся и держащий в руках вожжи, Блондинчик, смотрящий на волею судьбы ставшего ему другом, своего верного спутника, и просчитывающий все его ходы наперёд. И фраза: "Бог не снами, бог идиотов не любит..."
- Где пропадал? - спросил Иван
- Я, в медаке, потом четыре дня добирался до Озерков. Бухал. Сам то где приборохлился?- ответил Фил
- Пиво хочешь? - поинтересовался внимательный друг, глядя на дрожащие руки музыканта.
- Есть? -
- Сейчас Андрюху отправим. -
- Ему не продадут, молодой ещё. -
- Продадут, он уже с утра ходил. -
Иван взглянул на молчащего, опечалившегося юного друга, дал ему денег, вытащив из кармана такую не хилую стопку тогдашних миллионов, заказал четыре единички, и сказал, чтобы тот взял что-нибудь и себе. Малой удалился.
Иван жарил цыплят табака, варил спагетти, тёр сыр, и готовил какой-то соус к мясу.
Андрюша вернулся через пять минут, ларёк был прямо во дворе, через два подъезда.
- Единички не было, взял двойку, себе мороженое, шоколадное, брикет, сдача ещё осталась. -
- Не надо, пусть у тебя будет. Тебе тоже надо денег дать - Иван перевёл разговор на Фила.
Тот уже сорвал крышку с двоечки, бутылка о бутылку, понюхал появившийся из горлышка дымок, и сделал три-четыре глотка, опустошив поллитровку на половину. Похорошело, стало горячо и радостно, по кухне забегали мышата и старый выцветший паркет заскрипел скрипками проснувшихся сверчков. И взглянув, на коричневый, в мороженом нос Андрюшки, уплетавшего его вместе с фруктовыми вафлями, принесёнными им же ранее, он расхохотался.
- Ты чего?-
- Да так, не обращайте внимания, градусы. Рассказывай лучше как разбогател... -
- Ну про драку ты уже слышал. Меня один бандюган увёз, сказал, что я его повеселил, давно говорит такого шоу не видел. Ну на районе мне появлятся было нельзя, меня бы грохнули. Я рассказал всё как было. Ребята забили стрелу, представили меня как своего бойца. Ну и типа всё разрулили, те даже извинились, мол братва, попутали, с нас подгон. Разошлись краями. Теперь всё ровно, я работаю, в общем всё чики-пуки, "Винсент, мы счастливы"... -
- А как же рок-н-ролл, свобода, неприятие любой несправедливости? -
- Ну, каждому своё, у тебя свой мир, у меня свой. Ты мой друг, я за тебя любому горло перегрызу. Давайте лучше жрать, всё готово. -
- Я не хочу, пойду ещё поваляюсь - с каким-то хитрым печальным глазом проговорил Фил, как будто он только что предсказал всю дальнейшую судьбу друга, но не мог ему раскрыть карты, так как тот не был ещё к этому готов. Он удалился, но вскоре всё-таки вернулся и пожрал, пиво сделало своё дело.
Дела, и днями и ночами. К чему это всё? Пока есть дела - нет свободы. Пока заботишься о свободе, никогда не узнаешь, что это такое. Свобода - это отказ от любых забот. Не понимали они этого, жареный цыплёнок и пронумерованный солод с водой, удалял их от главного всё дальше и дальше.
Ребята во время своего бродяжничества узнали кое-какие подробности о мясе, и кроме явно различимых частей тел птицы, никакого другого мяса старались не употреблять. Фил вообще был неприхотлив и мог совсем не жрать целыми неделями, а поскольку худеть ему и так было некуда, никто не понимал, жрёт он или не жрёт.
Когда они искали комнату, то шатаясь по этажам одного из многочисленных общежитий, наткнулись на кухне шестого коридора на лежащий на столе на противне, обглоданный кошачий скелет, а заглянув в холодильник, обнаружили там на половину разделанный труп собаки.
Позже Белый рассказал о бизнесе местных бомжей, которые промышляли охотой на кошек и собак. Убитые кошки сдавались целыми тушками, лишь освежёванные и выпотрошенные, в многочисленные тогда мясные ларьки, коих у каждого метро было понатыкано с избытком. Туши кошек, и вообще, если присмотреться, то эти животные очень похожи на кроликов, особенно когда те сидят прижав ушки, и если у разделанных кроликов и котов отсутствуют уши и хвост, то даже специалист не отличит кто есть кто. Когда потом об этом стало известно, то требовали оставлять на тушках пушистые заячьи хвосты и шерсть на кончиках лап. Собаки же полностью разделывались, на мясо разных сортов, рубились кости и прочее, и сдавались в шавермы. Так что кто в девяностых баловался этим новым для нас блюдом и крольчятинкой, могут без всякой иронии говорить про свои тарелки, что мы на них уже собаку съели, и не только, если повар нам не врёт. Хотя по глубокому убеждению автора, убийство кролика от убийства кота, как убийство свиньи от убийства собаки ничем не отличается. Восприятие зависит лишь от варварских "человеческих" традиций того или иного региона проживания.
Да и убийство курицы от убийства птицы мира - голубя, тоже. Как-то эти четверо поймали молодого, ещё не смышлёного голубка, и у второго озера решили сделать из него шашлык. Развели костёр, уселись вокруг моргающей птицы с подрезанными крыльями, и думали, что свернуть ей шею будет просто. Но каждый подержав её в руках, ощутив трепет её горячего сердечка, не выдерживал и опускал голубя на зелёную траву, потом кто-то всё же решился и открутил бедняге голову. Повисла тишина, и всем стало больно и неприятно, как-то не по себе, как будто бог в этот самый момент печальным упрёком смотрел на них со стороны и с печалью в сердце мотал своей мудрой головой. Кто-то пошутил, остальные посмеялись, и двое голубя есть не стали. Фил откусил кусочек его запечённого сердечка и всю ночь не спал, вспоминая эту птичку, которая если бы не прихоть их глупых желудков, могла бы летать, влюбляться и заводить голубят. Автор знает многих голубятников, которые услышав эту историю от своих близких, навсегда бы изменили к ним своё отношение.
Так чем всё-таки курица, индейка или утка отличаются от остальных птиц мира? Они такие же чувствующие боль и страх, волнующиеся за своё потомство, радующиеся солнышку и дождю, как и любые плохие и хорошие человеки. Белый, пару лет спустя сядет за убийство молодого парня, которого войдя в раж забьёт до смерти в его собственном подъезде за его наглость и какие-то копейки в его студенческом кошельке, которыми он не захотел делиться. Как говорит книга древних, что именно с убийства птицы, животного или насекомого начинается человекоубийство.
Иван стал чаще пропадать, а Андрюха доставал Фила на предмет, чтобы тот учил его играть свои песни. Так и шли день за днём. Гитару приходилось везде таскать с собой, так как баба Галя обязательно бы соблазнилась такой не аккуратно оставленной заманухой и непременно Yamaha была бы обменена на белую и огурцы. В ожидании Ивана, голодные ребята коротали тёплый майский вечерок у метро, тихонько поигрывая песенки и наслаждаясь общением с местной озерковской шпаной. И вот присев на стульчики летнего кафе, к бездельникам, заинтересовавшись их музыкой, присоединился мужичок за сорок, с предложением начать исполнять песни на публику, по очереди и за деньги. Фил пел исключительно свой репертуар, а мужичок весь классический зарубежный рок И концерт начался. Филова "Света", мужичковская "Калифорния", далее "Вашу мать" и "дым над водой", "Наташка" и "Элис" и т.д. в таком духе. Собралась огромная толпа вокруг стола за которым они так и продолжали музицировать сидя, посыпались и зашелестели деньги, на столе образовался шашлык, пиво, лаваши, портвейн, водка, братва желающая с нами чокнуться, девчонки, и никаких селфи. Концерт продолжался до пяти утра, уже появился Иван и они с Андрюхой ушли спать. В оконцовке в кафе осталось только двое не вяжущих лыка артистов, уже давненько перешедших на "ты меня уважаешь?", и "ты кто такой?". Деньги поделили как Блондинчик с Туко, половину тебе и половину мне. Когда напитки наконец-то закончились и в кафе спиртное уже отказались продавать, то ребята отправились на одну из многочисленных квартир к алкобарыгам, коих в девяностые было достаточно. И распив последнюю бутылку где-то во дворах на Есенина, пути их разошлись. Судьба динозавра рок-н-ролла ушла не замеченной, а Фил всю ночь стучал в какую-то квартиру и кричал, чтобы его впустили на ночлег, или он за себя не отвечает. Перефразируя Венечку Ерофеева, кто просыпался в незнакомом подъезде, тот поймёт состояние не бедного музыканта. Фил очнулся сидя на ступеньках с гитарой в обнимку, в верхнее окно во всю светило солнце. Проверив карманы, набитые шуршащими бумажками, и успокоившись по поводу поправки здоровья, он открыл обнаруженную в кармане чехла из-под инструмента, бутылочку жигулей, и опустошив её на половину, начал припоминать, что его вчера не пустили домой. Решив ещё раз попытать счастья, и оглядев внимательно парадную, он наконец понял, что это даже не корабль, расположение мусоропровода и лифта указывало на ошибку. Фил поспешил удалиться, удивляясь доброте и пониманию людей, которые даже не вызвали ментов, и хоть не приютили у себя в квартире, всё же благосклонно позволили остаться в подъезде. Выйдя из этого неизвестного дома, оказалось, что он вместо Озерков ночевал на Гражданке.
Однажды Иван попросил помочь ему в одном своём деле, и ребята ближе к вечеру отправились к Ильичу на Финляндский вокзал. Ильич смотрел как всегда, с надуманной школьной добротой хитрого лысого революционера, и ничего не подсказывал их притупившейся интуиции. На вокзале нужно было встретить китайца с кокаином и сопроводить по назначению, проследив нет ли на нём хвоста. Косоглазый мутный растолстевший Брюс Ли прибыл уже в тумане, жутко тормозил и мало что соображал,со слов Андрюхи, отправленного разжиться у него огоньком. Не будем вдаваться в подробности, так как они ускользнули от автора. Китайца так же пасла кавказская братва из солнечного Дагестана. В оконцовке события ребята бежали от ментов через Питерские тёмные дворы от Бобруйской улицы вглубь, где на их удачу все фонари были разбиты, и оставив забор какой-то пожарной части наблюдать свои сверкающие, не знающие колёс дырявые кеды и крепкие не обросшие жиром зады, они залезли в подсобное помещение через неприкрытое окно и затаились на время. Обратно в Озерки возвращались в трамвае, сидя на полу гармошки, чтобы не светить себя в окна. Жёлтый гость оказался подставным птенчиком, и ребята волею случая избежали закрытия. Дважды в своей жизни Фил чуть было не присаживался за наркоту. Как-то в начале девяностых возвращаясь по осени с югов в купейном вагоне через Украину, он вёз зашитый за подкладку пальто здоровенный пакет с травой. На границе вагон шмонали хохлы с собаками, и увидав хиппового клиента, не могли пройти мимо такого колоритного персонажа. Паренёк уже проговорил про себя слово " приехали" и мысленно перекрестился. Но тут встал сосед, с которым Фил не то чтобы подружился, но в процессе вагонных разговоров заручился симпатией к нему и к его жене. Тот оказался капитаном каких-то спецслужб, и выйдя с их главным в корридор, вернувшись через тридцать секунд, когда ребята пограничники уже подбирались к одежде музыканта... В общем сигнал об отмене шмона прозвучал в тот момент, когда Фил снимал с вешалки свой тёмный плащ с зелёной мятной подкладкой. В тот вечер на хуторе близ, поэт дал себе слово навсегда завязать с косяками, и вернувшись домой, полностью отдал пакет своим коллегам хипанам, которые месяц не выходя из дома дули и мучили в денди Чёрного плаща с Марио и Принцем персии, в перерывах между просмотрами по кабельному гнусавых видиков и на англоязычном MTV убиваясь от Бивиса с Батхедом и заряжаясь от клипов c только что вышедшего альбома Nevermind с тогда ещё живой легендой группы Nirvana.
На следующий день и Фил и Иван потерялись в городском пространстве, удалившись каждый на свои перекрёстки. Андрюха не скучал совершенствуя переборы песен "Мой возраст" и "Наташка". Опоздав вечером на метро Фил пристроился на ночлег на одной из скамеек Московского вокзала, укрывшись от извечного сквозняка весёлыми картинками СпидИнфо. Всю ночь он ёрзал чувствуя на себе то и дело останавливающиеся взгляды вокзальной шпаны, и ненадёжность прикрытия спиной безрукой копии горделивого истукана Петра. Прыгнув в открывшееся метро вместе с бандой карманников, он не специально прислушивался к их профессиональным разговорам.
- Золотой, смотри чтобы без косяков как вчера.-
- Барабан, ходишь за мной, смотреть внимательно, на тёлок не отвлекаться -
- Он опять пол ночи в сортире дрочил на уборщицу -
- Сам, сука, на неё дрочишь -
- Ты видел? -
- Видел, а ты? -
- Будешь вонять я тебя под подъезд столкну, усёк? -
- Ага, сам теперь бойся -
- Всё, заткнулись - рявкнул на них, видимо главный, - работаем, от паспортов и кошельков сразу избавляемся, пошли. -
Сев в вагон, в сторону Девяткино, подъезжая к станции площадь Ленина, к Филу подошёл какой-то чёрный и сказал, что из метро он сегодня живым не выйдет.
Чёрный отошёл к двум своим, и все трое злобно уставились на него, демонстрируя жестами, как будут перерезать ему горло.
На Выборгской он перешёл в другой поезд, по направлению в обратную сторону, но даги уже были там, другие, ни те что подходили.
Музыкант перебегал из состава в состав, из вагона в вагон, дагестанцы были повсюду.
- Понятно, они думают, что это мы подставили китайца. Надо с ними поговорить -, промелькнуло у преследуемого в голове.
Он подошёл к троице и вызвал их из вагона на разговор в вестибюль. Те презрительно улыбались и делали вид, что не понимают о чём речь. Он подумал, а что будет если он устроит драку, то может их заберут в ментовку, а оттуда может удастся улизнуть, и въехал со всей дури по башке одному из чёрных, тот упал, и вскочив стал убегать на эскалатор. Остальные молча смотрели отойдя от разбушевавшегося волосатика подальше.
- Понятно, они не поведутся, и как всегда ни одного легавого - подумал он,- ну ничего, есть ещё один вариант -.
Фил вытащил из кармана пропуск с печатью метрополитена, и за подписью одного из метрошных начальников. Три дня назад он устроился мыть окна в метро, в депо Девяткино, где и разжился сим документом.
Подошёл к машинисту прибывшего состава и постучал к нему в дверь. Тот открыл. Фил влетел к нему в кабину, и тыча в лицо пропуском, в двух словах объяснил ситуацию и свой план.
Который заключался в том, чтобы на Пушкинской оставить состав в тоннеле, въехав на станцию только дверью машиниста, где он выбежит, а тот протянет мгновения и проехав вперёд не будет какое-то время выпускать пассажиров, чтобы он успел взбежать по эскалатору на улицу, и растворился в толпе.
Так и сделали. Однако поднявшись наверх, его уже ждали.
Фил в прямом смысле слова, влетел к ментам и сказал напрямую, что его сейчас завалят на их территории, и если они не хотят чп на своём участке, то должны ему помочь избежать кровопролития посредством транспортировки его персоны под усиленной охраной туда куда он им укажет.
Молодой мент куда-то позвонил и сказал, что сейчас всё будет сделано, через пятнадцать минут прибудет машина со спец. охраной.
Приехали три здоровенных дага, скрутили бедного поэта, затолкали в машину и увезли в неизвестном направлении. Выгрузили в одном из Питерских дворов, занесли в ванную комнату, стащили рубашку и нагнули над самой ванной. Фил только успел подумать, что мол суки зарежут как барана и кровь смоют, а потом в этой же ванне разделают и... и сказал:
- Ладно, валяйте, там сочтёмся -, и приготовился к смерти...
Однако его не убили, а вместо этого вымыли голову какой-то вонючей дрянью и загрузили в лифт. Когда лифт открылся, их встретили два странных персонажа в пижамах. Один из которых стоял с открытым ртом, с боков которого свисали шнурки от кроссовок, как изначально показалось, но это оказались слюни, продолжающие дурацкие чёрные усы здоровенного, ростом за два метра и с косой саженью в плечах детины по прозвищу Гитлер. Оба фрика тут же потребовали у музыканта что-нибудь пожрать:
- Есть у тебя каша или две каши? - спросил гений маленького роста, чьего рта не было заметно из-за свисающих до подбородка лохматых усов, которые далее образовывали бороду. Его чёрные дикие глаза смотрели по боксёрски прямо, не мигая, и по сломанному носу и мощным кулакам было видно, что парню напрочь не повезло с отбитой кукушкой.
Теперь автор сделает отступление, и вряд ли оно будет лиричнее того, о чём начнётся дальнейшее повествование. Автору показалось, что его некогда поэтический слог перешёл в банальное изложение скушных фактов, и это не вызывало у него радости лёгкого полёта души при нажатии на клавиши ноута. Автор взбодрил себя надеждой, что может быть в отступлении от дальнейших смешных и страшных событий, происходивших за зарешёченными окнами дома на углу Лиговки и Обводного, он сумеет уловить нужную ноту и тот аккорд с надрывом, которые не позволят его истории перерасти в чеховское чаепитие или ещё какое-либо классическое школьное собеседование, как на спектаклях загнивающих именитых профессиональных театров, коих предостаточно на этих дождливых островах, пересерпантиненных засраными реками и каналами, как разукрашенные мусорные баки после четырнадцатого января.
- И масла с хлебом и ананас - добавил Гитлер, вытирая свою ненасытную текущую пасть.
- Нет у него ананасов, его в метре прихватили, валите отсюда, клоуны, будете мешать без ужина останетесь - , гыкнул на них надзиратель в белом, те мгновенно испарились, и Филу показалось, что санитар преобразился из чёрного кавказца в рыжего русского, и акцент его таинственным образом исчез, как у того самого иностранца на Патриарших прудах. Дверь кабинета открылась и поэт увидел... Маргариту... Да-да именно её. Очень красивая, стройная, с пышным бюстом и длинными ножками, женщина в белом халатике. Она стояла на цыпочках и поливала жёлтые цветы, стоящие на полочке в горшочке. Увидев Фила, она улыбнулась совершенно очаровательной, естественной улыбкой, и ласково предложила ему присаживаться, указав на стул без спинки, стоящий у по-видимому её приёмного стола.
- Здравствуйте, скажите пожалуйста, где вы по-вашему сейчас находитесь? - продолжала петь эта красавица.
Фил уже всё понял, - Здравствуйте, вы потрясающе хороши собой, я думаю что пропал как только вас увидел, я Фил. -
- Спасибо за комплимент, мне очень приятно, меня зовут Маргарита... -
Поэт от удивления и неожиданности открыл рот и застыл как статуя Люченцио при виде Бьянки.
-...Маргарита Сергеевна...- поправилась Маргарита, - ...вы по-видимому чем-то удивлены, но я по-прежнему в ожидании ответа на свой вопрос...
- Какой вопрос?-
- Где вы по-вашему сейчас находитесь? -
- Да, простите. Я нахожусь в больнице для психов, в кабинете доктора! -
Девушка улыбнулась, - Совершенно верно. Вы помните, как вы тут оказались? -
- Меня привезли из милицейской коморки станции метро Пушкинская, по-видимому два санитара и водитель! Верно? -
- Верно. Я рада, что с вами всё в порядке. Нам надо будет записать ваши личные данные, вы пройдёте небольшое обследование и при хорошем прогнозе мы вас быстро выпишем, хорошо? -
- Отлично, можно только не очень долго затягивать моё пребывание в ваших стенах, а то скоро лето, и не очень хотелось бы провести его здесь, хотя не скрою, что ваше присутствие будет греть моё, только-что раненое сердце? -
- Я сделаю всё от меня зависящее. Ну вот и славненько. Мы с вами сегодня ещё увидимся, я вас навещу во время дневного обхода. -
С Фила сняли показания и отправили в палату без дверей, где он улёгся на кровать, и полностью осознав причину своего здесь появления, начал безудержно хохотать, вспоминая дорогу от Московского вокзала на Лиговку. Но тут же приметив возможные последствия своего хохота, быстро заткнулся и переключился в наблюдателя этих огромных жёлтых комнат с высоченными потолками и на их странных таинственных обитателей.
- А ну-ка, покажи тётям как ты намываешь свои фашистские яйца, подними свою здоровенную красивую елду вверх, и намыливай - сквозь хохот остальных санитарок, выкрикивала сидя на стуле молодая, с пышными формами брюнетка, обнажая свои беленькие зубки и облизываясь,
- Вы только посмотрите, какое хозяйство за зря пропадает, а Гитлер, а ну-ка подрочи свою письку. Свет, ну ты глянь, а? У твоего качка то, вряд ли такого размерчика? Красота, да и только. -
Гитлер, с идиотской счастливой улыбкой демонстрировал этим ушлым бабенциям себя, в надежде за это получить на обед лишнюю тарелку супа и корку хлеба потолще...
- На мою не хотите посмотреть, могу даже дать поиграться? - вышел Саня, чьё хозяйство было в сравнении с Гитлеровским, явно вне конкуренции, и вызвало ещё более громкий смех румяных банных санитарок.
- Дуры! - крикнул Санёк, и повернул к ним свою волосатую тощую задницу.
Сашка был ВДВэшником, мог пальцем большой ноги почесать за ухом и затягиваться папироской зажатой между большим и указательным пальцем той же конечности, а в случае чего эта нога могла и прилететь какому-нибудь шутнику в лоб или ухо, и не плохим начитанным и видавшим виды собеседником. Они подружились с Филом, и Саня всегда звал Фила с собой курилку, зная что у того с табачком голяк, и щедро предлагал ему свой контрабандный крепчайший Camel в обмен на хорошую компанию, с возможностью подумать и поржать.
Саня работал водителем маршрутки, был алкоголиком со стажем, и как только не боролся со своим пристрастием. Все возможные подшивки, кодировки, лечения мёдом, пчёлами и антоновскими яблоками испытал на себе. Ничего на него не действовало. Он мог несколько лет не бухать, потом срывался и, как говориться, летел до полной усрачки.
Поймавших белочку в этом мрачном заведении ошивалось предостаточно. Некоторые уже так и существовали с этой рыжей бестией, не теряя её из виду никогда. А были и первоходки, как Саня. Его путь на Лиговку стоит того, чтобы о нём рассказать. Санька будучи зашитый ампулой в задницу сроком на пять лет, на четвёртом году мучительнейшего воздержания, поехал на рынок продавать машину. С ними периодически случались похожие истории, он выносил и пропивал всё своё имущество под чистую, и потом зашившись заново всё это зарабатывал. С покупателем повезло сразу, и оформив все документы и получив бабло, он вызвонил врача, приехал к нему на службу, отвалил сколько-то кусков за операцию по выковыриванию яда из своего волосатого седла. Закончив процедуры, доктор предупредил, что сразу употреблять алкоголь не желательно, так как надо подождать недельку-две, пока уже успевший раствориться в организме катализатор полностью не выйдет наружу, и для этого прописал принимать какие-то мочегонные лекарства. На что богатый клиент спросил: - Что будет если начать квасить прямо сейчас? -
- Копыта не отбросишь, но последствия могут оказаться непредсказуемые, вплоть до шизофрении. - ответил врач.
И естественно терпевшего трезвую жизнь горячего парня с Гражданки никакой шизофренией было не остановить.
И начав с пива, он оказался дома только через три недели, естественно никакой и без копейки в кармане.
Неделю отпивался и отлёживался, и затем вышел на свой рабочий маршрут от проспекта Просвещения в Новое Девяткино, где в наши девяностые был ещё лес.
Сначала возвращаясь со смены в пустой машине он начал слышать голоса, останавливался, выходил, проверял салон, и убедившись в отсутствие пассажиров, сев на своё водительское место продолжал наслаждаться болтовнёй и выкрикиванием просьб остановиться там-то и там-то от несуществующих призраков. Саня думал, что заработался, вот дотяну до лета и в отпуск на море в Крым к своему боевому не пьющему корешу. Потом проснувшись ночью он вместо своей, ещё сравнительно юной супруги наблюдал трёхсотлетнюю старуху и её отсутствующие зубы. Закрыв глаза и потряся головой, бабка вновь обращался любимой женщиной и тот снова думал об отпуске.
Как-то после обеда, ковыряясь спичкой в зубах, надо заметить, что с момента выхода из загула прошёл месяц, водитель маршрутки, вытащил какой-то страннодлинный побелевший кусок мяса, застрявший между зубами, потом ещё один и ещё один и уже длиною в метр. Потом у него зачесался глаз и из глаза он вытащил длинную белёсую ткань по своей структуре напоминающую рыболовную леску. Вскоре леска полезла отовсюду, из-под ногтей, из волос, головы и из под всей кожи. Вспотевший алкаш позвал на помощь жену и наказал ей вызывать срочно скорую, что у него неизвестная до ныне болезнь, скажи, кричал побледневший муж, что у меня из мозгов леска лезет. Ну глупая жена вместо скорой вызвонила его лучшего друга, тот прилетел с пивом, и начал уговаривать кореша попить пивка и мол всё пройдёт. Но леска пёрла и пёрла, он уже запутался сколько размотанных спиннинговых катушек он из себя извлёк.
И в итоге приехавшие люди в белых халатах повезли его вытаскивать остатки материала на угол Обводного и Лиговки. Уезжая Саня кричал жене, что мол, дура, если у меня неизвестное заболевание я с тобой разведусь, ибо ты не понимаешь и не поддерживаешь мужа. Жена перепуганная не меньше своей второй половинки, ревела белугой, и умоляла врачей спасти его и не забирать надолго. С пойманной белкой на поводке бороздил жёлтый аквариум ещё и некий музыкант Коля. На голове его вместо причёски, находилась какая-то безумно запутанная мочалка из водорослей, запутанная настолько, что с первого взгляда казалось, что расчесать его некогда модный хаер не представляется никакой возможности. Так вот Николай на третьей неделе после запоя начал слушать радио, при чём выдернутое из розетки, а в оконцовке разбитое вдребезги. Радио играло и переключалось по каналам щелчками его пальцев, и настраивалось поворотами головы. Потом правда за ним стал бегать чёртик, но Коля давал тому подзатыльник и чертушка рассеивался в воздухе, но через какое-то время снова обнаруживался бегущим за своим музыкально одарённым хозяином. В конце-концов перепуганная мама, между прочим преподаватель русского и литературы, сдала сыночка в больничку. Лежали там и мужики, которых вытаскивали из петель, и те которых белка посещала в более экстремальных ситуациях. Например как-то ночью притащили в палату некоего бизнесмена из Йошкар-Олы, который после запоя находясь в Питере в ресторане на переговорах чуть ли не с самим Собчаком..., в двух словах ему показалось что какой-то юный блондинчик заигрывает и трогает за грудь его супругу, и он прийдя в бешенство и войдя в раж разнёс сиё заведение на какую-то космическую сумму, не говоря уже о том, что и охране и его переговорщикам пришлось весьма не сладко, ибо внешне он представлял из себя нечто среднее между Люкой Браззи и татарином из "Чёрной свечи" Высоцкого, тем самым татрином, который играючи ссучивал матёрых воров в законе. Его заволокли в палату ревущего как обезумевший медведь с налитыми кровью глазами, пятеро здоровенных санитаров. Учитывая что в нём уже сидела двойная доза аминазина, и успокоился он только после третьего укола, и его кое-как удалось привязать к кровати. Софей, так звали этого исполина, открыл глаза только через двое суток. Над ним стоял улыбающийся Боксёр, чью улыбку можно было определить только по его сморщивающимся глазам, который прямо ему сказал: - А, описался! -. Как не странно, причиной его безумия, тоже оказалась маленькая, щёлкающая казалось бы нормальных здоровых мужиков, как собственные орешки, рыжая сука.
Вот скажите, если алкоголь оказывает такое влияние на людей, если это такой безумный наркотик, то почему до сих пор его производство и продажа не запрещены, и почему так поощряется его распространение и приучение к нему всё новых и новых поколений. Разве кто-нибудь может определить, когда даёт попробовать своему ребёнку или младшему товарищу бокал шампанского на Новый год или глоток пива в жару или наливает рюмку водки на шестнадцатилетие или восемнадцатилетие, что тот не сопьётся, разве может стопроцентно гарантировать, что он не разделит Сашину и Колину участь, или что с ним не случится что похуже, что он не захлебнётся во сне собственной блевотиной или не зарежет по пьяни кого-нибудь или не собьёт людей на остановке в своём джипе, или подсадив в свою машину двух юных влюблённых попутчиков не разобьёт вдребезги их зародившиеся чувства, гибелью одной из них и инвалидностью другого, или из ревности усугублённой коньяком не измордует свою любимую до полусмерти. Никто не может знать этого наверняка, а потому производство и продажа любого спиртного, а так же личное употребление, ибо не пьющий и не станет никому предлагать выпить, есть преступление мирового масштаба, направленное на уничтожение человечества. Сколько мы знаем искалеченных судеб, которые никогда бы не были такими, откажись общество от культурного пития, да от любого пития в принципе. Но человек же мудрое существо, которое во всём разбирается, правда ничего ни в чём не понимает, как-то так...
Адя Гитлер просто наивный младенец в сравнении с обычными продуктовыми магазинами и дурами мамашами, тащащими в дом всю эту наркоту, да и попы со своей пропагандой Кагора, такие же упыри, как и все остальные. Читатель может возненавидеть автора за сии отступления, но для автора эта ненависть будет являться лучшим из всех возможных комплиментов.
Нашего же Гитлера звали Серёжей, он тюкнул свою горячо его любящую мамулю топориком по черепушке, казалось бы без каких либо на то причин. Но в некоторые трезвые от лекарств моменты, не на долго приходящий в себя двадцативосьмилетний мальчик Серёженька рассказывал как мама ходила за ним гулять, забирала из школы, потом встречала из института, а затем и с работы, как тщательно проверяла уроки, насколько ли хорошо дитё моет попу и чем пахнут его трусы, била по ручкам за рукоблудство и т.д. и т.п... Дотерпеть до двадцати восьми лет не тюкнув такую золотую мамулю топориком ранее, ну наверное действительно смог бы только сумасшедший.
У Гитлера Серёжи, как и Боксёра Вити, была единственная радость в этом заведении, это пожрать.
А поскольку порции были птичьи, то те беспрекословно выполняли все работы уборщиц, за что могли после отбоя обжираться на кухне завтраком, обедом и ужином пока не лопнут.
Забавно было наблюдать за трапезой Вити. Благодаря своей выше описанной лицевой растительности, этот коренастый, правда непривыкший к отсутствию тренировок и уже немного растолстевший боец, правой рукой поднимал к носу богатырские усищи, а в левой держа аллюминиевую мягкую ложку, запихивал в свой по детски маленький ротик не хитрую больничную жратву. Больничная стрепня ничем, кроме размеров порций, не отличалась от любой другой больнично-школьно-детсадовско-санаторной кухни, и любой кто посещал сии заведения, прекрасно себе представляет что это такое. И если в некоторых учереждениях знакомые блюда готовили отвратительно, то здесь на удивление было достаточно вкусно, но недостаточно много. Например второе обеда вмещало в себя полторы столовых ложки картофельного пюре или макарон или гречи, и прималюсенького кусочка рыбы или мяса. Фил и без того худой, умудрился даже ещё чуть-чуть похудеть. С Витей было всё банально просто. Занимался парень боксом, выступал на соревнованиях, готовился в профессионалы. Провожая девушку домой получил битой по голове от какой-то обкуренной местной детворы и стал ходить по улицам показывая согражданам свою отбитую кукушку, добро всем улыбаясь и рассказывая что он то подпожарный, это тот кто по статусу ниже пожарного, или он подшофёр или подслесарь или подпрофессор или подтренер или подактёр. Это добродушное, абсолютно безобидное создание, совершенно было не понятно зачем родные его сюда упекли, вряд ли вся эта обстановка могла кого-то излечить.
Ещё одного обитателя Обводного звали Лёша. Он косил армию, выглядел чрезвычайно здоровым, с деревенским румянцем, с белоснежной улыбкой безупречных зубов, с мускулистым торсом, с абсолютно чистой кожей, никаких родинок и прыщей, и c наивным мышлением младенца. Лёша был родом из какой-то малюсенькой деревушки, куда можно было добраться зимой только на вертолёте, а летом пешим способом, протопав сто километров по лесным чащам и тропинкам, и перебравшись через широкую реку. В их поселении жили люди всего с двумя фамилиями и все были друг-другу родственниками. По его словам они были безумно богаты, ибо занимались рыболовством и охотой и собирали какие-то орехи, и сплавляли добычу каким-то прилетающим на вертушках городским барыгам, которые несомненно зарабатывали ещё больше. Его родные шиковали в своих огромных срубленных из валежника домов, всё детство и всю жизнь на свежем воздухе, никакого курева, никакого спиртного, никакого цивилизованного магазинного дерьма и никакого телевидения. Правда дома были телевизор и видеомагнитофон, и вертолётчики раз в месяц пополняли новьём их видеотеки. Электричество тянулось с какого-то военного подземного бункера, а как оно туда попадало, Лёша не знал. Но свет у них был.
С его слов мясо и рыбу они не ели, изредка что-то запекали на какие-то там праздники. В основном это был исключительно их заработок, а питались с огородов и дарами леса, и в сезон красная икра, причём без всякой соли. И он всё думал, как же он будет там снова без местной больничной вкуснятины. Фил ему сказал, что это он ещё не пробовал шаверму с пивом, и не посещал хороших ресторанов... Бате его было на тот момент за девяносто, и маме тоже что-то около того, но он хвастался, что они выглядят лучше наших тридцатилетних сорокалетних алкашей, и говорил, что с ними жил его прадед, которому далеко за сто. Как и почему ему пришлось косить службу, история умалчивает. Да и неважно это.
Также на Лиговке было полно косящих зеков и откровенных бомжей. Бомжей молодых, кто-то приехал в Питер после детдома, и остался без жилья, а кто-то так.
Интересный бомжик, сорокалетний девственник, полнейший наивнейший ребёнок, этакий Юрий Деточкин, назовём ему Юра. Юра, сбежал из дома в Ленинград, от избивающего его отца алкоголика, откуда-то из Сибирской глуши, и будучи совершенно неприспособленным к жизни, сам попросился в эту больничку, и его приняли. Он там жил на тот момент уже пятнадцать лет, помогал по работе всем работникам сей шарашки, не принимал никаких лекарств, и в общем-то был доволен своей судьбиной. Говорил что его тут никто не держит, и на лето он обычно покидает больницу, работает где-то грузчиком, там же по месту работы проживает в какой-то дворницкой, но по осени всегда возвращается домой.
Фил его соблазнял вольной жизнью, рассказами о тёплых морях и о сексе с симпатичными девушками. Но тот так и не повёлся. В свои сорок два ему можно было дать с большой натяжкой максимум тридцать. Он был весьма начитан и далеко не глуп.
Но не только люди не имеющие жилья, попадали в эти стены. Некоторые лишались собственных углов, как раз таки попадая сюда.
Этого старика Василия, привезли в обед, причём собственный пасынок с женой. Фил слышал разговор его родных с каким-то доктором. В общем за десять дней абсолютно нормального деда, превратили при помощи лекарств в еле передвигающееся, сопливое, с висящими слюнями, ходящее под себя существо и определили в область на постоянное проживание в какой-то санаторий для ненормальных. Этот старик со слезами на глазах умолявший врачей вернуть ему паспорт и отпустить его домой или хотя бы не мучить уколами, ещё долго стоял перед Филом, удручённым собственной беспомощностью в данной ситуации. Юра говорил, что старики с подобной участью далеко не редкость на его памяти.
Как эта его девственность и Деточкинская наивность мерились с этим наглым беспределом, не понятно.
Фил всё больше и больше разочаровывался в мире, к счастью сказать Маргарита оказалась всего лишь студенткой на практике, это ему поведал Юра, а то он всё мучился в непонимании как такой красивый ангел и кровожадный зверь могут сочетаться в столь юном и прекрасном создании.
И тем не менее покинув эти места, Фил конечно был всё тот же Фил, но тот-тот, да не тот.
Косящий зек и наркот Яша подходил подряд ко всем психам с просьбой попросить у медсестры таблеточку димедрола, и учил где и как спрятать колесо под язык, чтобы она не заметила. Сумасшедшие возвращались, выплёвывали Яше в ладонь свои таблетки, и набрав с десяток димедролин, счастливый торчок закинулся и ушёл в прострацию.
Фил с Санькой курили camel травя байки из собственной жизни, готовясь ко сну. Гитлер с Боксёром громко чавкали с кухни, вызывая ненависть у детдомовских психов, но глядя на их внушительные размеры и абсолютно безумные взгляды, никто не решался им что-либо высказывать. К татарину Люке Браззи в самый день его пробуждения прибежали его красавица жена и три такие же симпатичные как их мама дочери, и вечером он отправился на домашнее лечение, едва успев поведать Филу и Сашке свою историю алконавта миллионера.
Сашка покинул этот храм, тремя днями позже, дав самому себе обещание никогда более не притрагиваться к спиртному.
Бегая в то злополучное утро по метро, Фил успел набрать одного своего приятеля, и поведав спросонья ни хрена не понимающему приятелю историю о преследующей его по всей подземке дагестанской мафии, попросил предупредить Ивана, чтоб тот драпал на юг.
Ванька конечно же никуда не слился, а разыскал Фила, и Андрюха, Белый и Иван, через пять дней припёрлись на свиданку. Притащили жратвы и сигарет, и все трое страшно завидовали ему в связи с его общением с красавицей Маргаритой.
Фил оттрубив свои десять суток, наконец-то был отпущен на волю. И оказался в это жаркое перво июньское утро, стоящим на Невском проспекте, радующимся свободе и продолжающейся жизни, и думающим куда же двигаться дальше. Он ощущал себя вождём краснокожих, только что задушившим свои страхи и разорвавшим железную решётку окна водопроводной колонкой умывальника, выпорхнувшим из кукушкиного гнезда по большому счёту в такое же гнездо кукушки. Делая клетку и сажая в неё кого бы то ни было, мы и сами оказываемся в зоопарках, ибо пространству всё равно с какой мы стороны решёток, оно любит нас одинаково. Появление в мире решёток и замков, делает самую его структуру тюрьмой. Так что сажая птицу в клетку, мы сами превращаемся в тех дятлов, которые в попытках бегства бесплодно пытаются протиснуть свои узколобые головы сквозь эти непроходимые металлические рёбра. Хочешь получить свободу, отпусти всё то что ты запер сам и...
Это лето выдалось прямо-таки южным. С первого июня и по начало октября стояла африканская жара, дожди если и шли, то исключительно короткие и только по ночам. Много времени проводилось на пляжах Суздальских озёр, предприниматели на тарзанке, мороженщики и шашлычники, да и другие ларёчники, гребли бабло лопатой, как никогда. Люди, которым на тот год исполнился сорокет, подобного лета в Питере припомнить не могли. И по сегодняшний день Питерская природа так своих жителей не баловала. Дачники говорили, что если бы знали, то вместо картошки посадили бы арбузы. Славное было время, время когда один долбак бросивший на землю окурок, мог запросто огрести от другого долбака, насмотревшегося по тв рекламы, где Костя Кинчев и другие рок-герои, пользовавшиеся тогда авторитетом даже у урок, призывали народ не мусорить, говоря что Земля, это наш дом.
Человек, позволяющий себе бросить на землю окурок, или какой любой другой мусор, либо свинья, либо баран тупо следующий за свиньями. А бараны следующие за свиньями, сами становятся свиньями, при этом не переставая оставаться баранами. Быть свиньями и баранами - ваш выбор. Решать каждому, кто он: свинья, баран, или всё-таки человек. Надо добавить, что никакой неприязни к этим милейшим и чистоплотным животным автор не испытывает.
Фил покрылся черноморским загаром, и выглядел так, как наверное выглядел Иисус Христос пересёкший пустыню. Да и остальные ребята что-то в этом роде. Андрюха, почему-то продолжал ходить в тёплых зимних ботинках не то с мехом, не то со смехом в прямом смысле этого выражения. Фил у ребят с Ульянки записал акустический магнитоальбом, который переписывал и раздавал всем желающим. Андрюха осваивал гитару с азартом Паганини, поменявшего надоевшую скрипку на что-то новое, и играл уже не хуже пьяного в хлам Джими Хендрикса или как абсолютно трезвый Егор Летов. Иван пошёл по воровской, и занимался цветными металлами, да и не только этим.
- Фил, если ты попадёшь на зону, тебя либо убьют, либо ты будешь в авторитете. - сказал как-то Ваня своему другу за очередным горячим спором о том, что свободные люди никого не грабят. Ребята отстаивали свои убеждения до хрипоты. Однажды Иван взял лезвие и они побратались разрезав друг-другу запястья с обратной стороны и смешав свою кровь. У Фила разрез оказался весьма глубоким и шрам на правой руке украшает его по прошествии почти двадцати лет с момента описываемых событий.
С тех пор дороги ребята стали расходиться, и они встречались уже не так часто, без каких-либо обид, ибо осознавали естественность этого процесса.
Андрюха отметив своё восемнадцатилетие, вернулся в свою квартиру. Иван встретил новое тысячелетие в Крестах, и это было только начало его жизни бродяги.
А тощий поэт и музыкант попал типа в LOVEушку.
Женщина эта достаточно быстро убедила Иисуса избавиться от бороды, откормила всякой вкуснятиной типа пирогов, жареных картошек, борщей, котлет, запеканок и прочего обязательного непотребства. Приобщила к религии в форме сладкого церковного кагора, куличей, нафаршированных птиц, различных разговлений, венчаний, окольцовывания золотом и прочих шабашей. Он как малый несмышлёный ребёнок, какое-то откуда-то вдруг появившееся со своей вечной нехваткой время, пытался сопротивляться нехотя выплёвывая всё это безобразие. Но остатки ума умело высасывались шаловливыми умелыми ручками и тёплым, влажным, розовым, всегда хорошо пахнущим, желанным комфортом, день за днём, капля за каплей, из его увеличивающейся и пухнущей головы, и он, прямо как в сказке Шварца, не решившись на побег, обсыпанный поцелуями принцессы, из думающего человека превратился в большого, глупого, рычащего от удовольствия медведя. Одна уличная дама, Тоня-морковка c Сенной площади, именно так Фила и называла, не иначе как Миша. И он заблудился в дремучем беспросветном лесу, окружённый лешими, кощеями, лисами, волками, охотниками и бабами ягами, и чуть было не сгинул в этом топком, бескрайнем, заплесневелом болоте. Но он повстречал волшебника, который случайно увидев вновь своё измученное, едва узнаваемое под слоем налипшей на него грязи творение, вспомнил эту музыку, и вытащил раненого зверя из глубокой трясины на солнечную, светлую, одинокую поляну, взяв его, его же рукой за волосы, где ослеплённый яркой звездой медведь, вновь прозрел и постепенно обрёл свою изначальную форму и состояние.