МЕМУАРЫ о ПРОШЛОМ
ПРЕДИСЛОВИЕ:
На ПрозеРу с 2010 года. За это время много довелось читать рассказов разных авторов ПрозыРу о жизни в наших странах СССР 20-го века. Но такой, как «Счастье – это когда нет несчастья» автора Петр Качур – впервые. Это жуткие и страшные описания жизни его родителей и его детства в годы репрессий. Читала долго, без остановок, со слезами, а прочтя, написала отзыв:
Здравствуйте, Петр! Отчество ваше, извините, так и не нашла , вы нигде не указываете имя своего отца. Мать - Анна Филимоновна, есть, а вот имя отца - так и не нашла, прокручивая несколько раз ваше произведение. Читала полдня, конечно, без слез читать невозможно.
Первым делом огромное вам спасибо за этот труд и описания такой трудной, страшной жизни ваших родителей и вашего детства. Многие, здесь уже прочитавшие и прослезились и вспомнили своих родителей, которых постигла подобная жизнь.
Я сразу заинтересовалась вашими мемуарами, даже не подозревая , что будет так жалобно тяжело читать, а только потому, что увидела места, в которых вы родились, выросли и жили. Я тоже родилась, выросла и жила в г. Винница и знаю те села, о которых вы описали. Правда ,не все, но те, что в окружении Винницы. Мое детство тоже проходило у Бабушки в селе Ярошивка. Но я моложе вас на 5 лет, родилась в конце войны в 44 году и потому не знаю ни войны , ни голода довоенного, и даже послевоенного. Не знаю, почему, но родители не рассказывали, как они жили в 33-38 годы, а как жили во время войны, только немного знаю. Но знаю, что никуда не уезжали и наш частный с усадьбой дом , который находился в городе не был подвержен бомбежке, хотя Винницу и бомбили, и были разрушенные дома. О голоде в 47 году тоже ничего не помню, и родители не рассказывали. Но, когда я уже была в сознательной памяти, а это был 49-50 год, то запомнила, как из села к нам приходили женщины в длинных юбках с кошелками за плечами и приносили нам все молочные продукты - молоко, творог, сметану, масло. Помню только черный хлеб, но он был очень вкусным по моей памяти, мне его намазывали повидлом и это было большим лакомством. У нас был сад, огород (и это все в городе), росли яблони, груши, черешни, вишни. Каждое лето варили густой вишневый кисель, наливали его не в чашки, а тарелки, заправляли молоком и ели как суп ложками - тоже очень вкусное блюдо. Помню кукурузную кашу - мамалыгу, заправленную жаренным салом - шкварками. Когда бывала в селе каждое лето у бабушки, то там да, у нее была хатка, под соломенной крышей, пол глиняный и летом там было прохладно и очень приятно прятаться от жары. Бабушка варила белый борщ с сахарной свеклой, фасолей и заправленный старым салом - вкус его повторить теперь просто невозможно, настолько он был специфичным и вкусным. Да, тогда люди работали в селе за трудодни, денег не платили, не было у них и паспортов - это я тоже помню. Поэтому детство мое не было особо омрачено ни голодом, ни холодом. Единственное, я выросла без отца, потому что отец в 49 году был репрессирован и вернулся только в 55 году, мама его не дождалась - вышла замуж. Кто мог знать, что оттуда вернуться? Думали, что навсегда .... Но отец, отбыв ГУЛАГ, тоже особо страшных вещей не рассказывал, хотя, я теперь, понимаю, тогда люди боялись рассказывать ужасы, которые творились. Еще рассказывали, но уже позже, как мама и бабушка были свидетелями увозивших ночами людей в воронках и расстреливавших их у нас под Винницей на территории настоящего кладбища на Революционной, а тогда в поле загороженного огромным забором. Об этих расстрелах все 70 лет советов врали, что там расстреляны евреи немцами и сброшены в общую яму. Но там были наши сельские люди, расстрелянные Сталиным, об этом все Винничане хорошо знали, но много лет тоже молчали .Но в войну, когда пришли немцы, они раскопали эти ямы развесили на веревках вещи убитых, созвали людей, чтобы они по одежде находили своих близких и захоронили их. Теперь же на том месте уже признано его правдивое происхождение и стоит памятник - жертв репрессий Сталина, и каждый год там правят молебень. Об этом есть и большая книга, с перечнем погибших, которая вначале была издана в США, а теперь и у нас. За эту книгу и пострадал мой отец. Вместе с бабушкой он, будучи еще мальчишкой, был на опознании трупов и хорошо знал об истине той могилы.
Мой муж 38 года рождения, но почему-то ни он, ни его родители никогда не рассказывали как пережили войну и голод. Муж тоже никогда не рассказывал, как он жил с родителями в войну, а ведь он того же возраста, что и вы, мог запомнить... А теперь я его уже и не спрошу, далеко он, не общаемся...
Теперь хочу попросить вас: Ваше произведение должны читать очень много людей, особенно молодежь, но такие длинные на одной странице произведения здесь на Прозе редко, кто читает, и особенно молодежь - ленивая читать долго. Поэтому, хотелось бы, чтобы вы разбили на главы и выложили главами со сносками на следующую. Тогда количество читателей резко возрастет. Это мы, старшее поколение может читать долго и захватывающе.
Спасибо еще раз и еще раз спасибо за ваш, такой нужный для людей труд...
С огромным уважением, Оксана Николаевна. 06.07.2017г
Здравствуйте, уважаемая, дорогая Оксана! Спасибо Вам за Ваш отзыв, за Ваши воспоминания, которые можно опубликовать в портале отдельным рассказом, ... Отец наш многострадальный - Василий Степанович Качур, я просмотрю, почему я не называл его по имени. Родители наши и Ваши прошли суровый путь индустриализации, коллективизации и репрессий, вечная память им и пусть хоть "Там" им будет покой, ... В "Продолжении" и в "А что нарисовано на Луне", и в "Чистодуш" я рассказывал и дальше о наших родителях и нашей жизни. Хотя Вы прекрасно все о жизни в наших колхозах сами знаете, ... Нашего отца районные власти после войны выдвигали председателем колхоза, но он и слушать не хотел, он не признавал принуждение, работу без зарплаты, поэтому власти хотели попугать его и маму высылкой, но мама так выступила, что власти решили избавиться от них. Так рассказывала нам с братом наша мама. Ярошивка на слуху в нашем селе, папа наш бывал там, так что мы с Вами близкие земляки. Спасибо Вам за все, и за совет о разделении повести ("Временных лет" - шутка) на главы. Я думал об этом, но пока "руки не доходят", да зачастую думаю - "а зачем?". Для детей я распечатал книгу в нескольких экземплярах, а "чужим" это не всем интересно. Мне писали, что было мнение печатать мои рассказы в районной газете, но я не уверен в этом, а сам лично я не "пробиваюсь". Устал я, дорогая моя землячка Оксаночка, от жизни в этом аду, как писал еще Владимир Высоцкий: "Остановите Землю, я сойду: устал я жить в земном аду ...". Звоню иногда в Красноярск, в Лесосибирск, общаюсь с одноклассниками в Одноклассниках, ... Мы все там были такие - высланные, дети репрессированных родителей ("Не укради", "Черный ворон") и у нас, у детей, там на эту тему никогда разговоров не было, как и у наших и у Ваших родителей о той страшной поре ... Простите меня. Я от всей души желаю Вам здоровья, счастья, успехов в творчестве и всего самого наилучшего!
С уважением,
Пётр Качур 06.07.2017 10:29
Спасибо, вам за ответ. Но за что, простите? Вам не зачем просить прощения, наоборот, это у вас должны просить прощения все, за исковерканную жизнь. Устали? Потому что и сейчас жить не сладко, хотя, что теперь уже нам нужно? - Кусок хлеба и луковица - вот и все. И духовный покой! - Поэтому переживать уже не стоит, жизнь детей не будет уже такой страшной, хотя мы ничего наперед знать не можем. Но надо думать лучшее.
Забыла еще поблагодарить вас за множество исторических данных, которые вы вычитывали не протяжении жизни. Особенно интересны мне были исторические данные о Винницком крае, о котором я в свое время даже не интересовалась, поэтому многое для меня от вас просто стало новостью. Особенно о происхождении евреев в тех краях. Что касается написания моих воспоминаний, они немного есть, но не в таком аспекте. После вашей подсказки, задумала написать о том, как я выросла среди евреев, ведь Винница на половину была заселена евреями, и в школе у нас было много еврейских детей, и все соседи вокруг нашего дома были евреями, у меня все подруги, даже самые близкие были еврейскими девочками. Выехали они поголовно в 90-е годы, как только открылись для них двери, они рекой сливались от жизни в советах. Так и моя близкая подруга Эммочка Аксельрод с семьей уехала, и больше я ее уже никогда не видела, а теперь ее и нет в живых. Хорошие они люди были.
Буду дальше читать все ваши воспоминания, и желаю вам душевного покоя, радуйтесь своим детям, внукам, пусть у них будет все хорошо. С искренним уважением, Оксана. 06.07.2017 12:45
Спасибо Вам большое, дорогая, уважаемая Оксана, за понимание и поддержку! Было тяжело, и сейчас нелегко. Брат с семьей на Донбассе. За что ему такое?
О жизни нашей я немного написал в "Такова наша жизнь" и не вижу никаких перспектив на улучшение, как бы не было хуже с Украиной. С односельчанами переписываюсь, село вымирает ("Родительский дом"), жаль многострадальный народ Украины, испокон веков там идут завоевательские войны. Читал когда-то также в Архиве древних актов. Дай Бог, чтобы хотя бы нашим детям и внукам жилось лучше, ... Да, с мальчиками евреями я когда-то много общался в 1957 году в Томашполе, там мой двоюродный брат учился в школе, и я много ходил к нему ("Жажда творчества", "Материнская любовь"), но потом они повзрослели и переехали в Израиль. Всех благ желаю Вам.
Пётр Качур 06.07.2017 12:59
Да, уважаемая Оксана, Пишете Вы замечательно, есть у Вас дар, ... , и вот эту рецензию на "Счастье - это когда нет несчастья" можно подкорректировать, скопировать и создать новое произведение, ведь Вы в нем рассказываете о своем детстве, о своих родных, о своих родных местах, о жизни людей в тех краях, а это, как Вы сказали в одном из своих произведений, - правда жизни, и пусть наши потомки, читая Ваши произведения, знают ее, эту горькую правду, ... Кстати, в Инт. я читал, что Хрущев очень не любил украинский народ, и это он придумал высылать их в дальние сибирские края, ..., а потом он доложил Сталину и они издали секретный указ о высылке со всех районов СССР, и любой мог оклеветать любого соседа и того сошлют, ...Спасибо Вам за все!
С уважением,
Пётр Качур 06.07.2017
По просьбе Петра Качура, я начинаю свои знания о прошлом от своих родителей, о настоящей жизни своего времени и о том , что думаю о будущем.
ВОСПОМИНАНИЯ моих РОДИТЕЛЕЙ
Эти воспоминания у меня больше от моего отца Николая Студецкого, с которым я не росла, но с которым общалась и, который в жизни при советах, мало что рассказывал. Но он оставил книгу воспоминаний, под названием «Ирония судьбы или книга Печали», - правду о своей жизни и жизни лет скорбных и людей порабощенных. Судьба ли это начертанная Богом? Нет! Судьба человека выстраивается тем государством, в котором он живет. Но и написал ли бы отец такую книгу, если бы до сих пор оставался советский союз, союз большевитской идеологии? Тоже, нет! Но, как говорится, «ничто не вечно под солнцем» и времена раскрепощения настают. Надолго ли?
Родился мой отец в 1921 году в семье священников. Дед его был священник, а потом и отец. О том, что его род происходит от священнослужителей, ему приходилось скрывать всю жизнь. Остался отец сиротой – без отца еще в грудном возрасте 4-х месяцев, когда его отец умер от брюшного тифа. В 12 лет отец остался и без матери, которая умерла от рака. Рос и воспитывался он у дедушки с бабушкой, в селе Цыбуливка, а потом у дяди с теткой в селе Селище, Гниваньского района, Винницкой области. Но все предки отца были интеллигентными людьми – мать, дяди, тети – учителями и музыкантами. Сам дед-батюшка тоже был музыкантом , играл на бандуре. скрипке, виолончели, а два его дядьки Дмитрий и Николай так и остались на всю жизнь профессиональными музыкантами. Дед-Священник Яков Новицкий был не только музыкантом, но и пел красивым баритоном, был он и охотником, собрал коллекцию чучел животных, даже было чучело медведя и кабана, как рассказывал мой отец. Много в роду отца красиво пели не только дома, но и в хорах, его мать Вера Яковлевна, да и сам отец мой когда-то в 60-годы пел в Киевском оперном театре и играл на скрипке в общем оркестре .Все его родственники образованные люди, учителя литературы, математики, биологии. Все по-началу демократически настроенные с приходом советской власти, даже дедушка священник, перед которым отец рапортовал , когда тот возвращался из церкви: «Я гражданин Советского Союза, прошу дать мне денег! Дед улыбался, доставал из под подрясника кошелек и давал ему серебряный полтинник. Отец потом удивлялся и спрашивал, кто его научил этим словам? Оказалось, все –таки дедушка. Будучи демократично настроенным, он, священник считал, неверное, что приход советской власти даст лучшую жизнь, чем при царе,. Тогда не было еще коллективизации, не дожил до этих страшных времен дед, до тех времен, когда бы разрушили его церковь, сослали в Сибирь или расстреляли. В 1927 году Яков священник умер. Его хоронило все село, гроб с телом отпевали в Киевском храме Владимирском, а затем привезли в родную церковь на прощание сельчанам.
Бабушки отца Надежда Ананиевна имела девять детей. Так что у отца было много дядь и теть. Но мать его, будучи учительницей русского языка и литературы, в те времена не могла жить и работать в родном селе. Будучи дочкой и женой попов, она не имела права учительствовать, и потому уезжала устраиваться на работы в другие далекие села, где ее никто не знал. А все дети, в том числе отец были разбросаны по родственникам. Старшая их сестра Тина жила у дяди на Урале, брат Жора у тетки в Виннице, а две сестры Галя и Миля, да он, самый младший, жили при бабушке Наде в селе Цыбуливка. Так что отец был полным сиротой. Как же он скучал за матерью, когда уже понимал, что должна быть мама, а ее нет. Но в те времена в Цыбуливке ужа началось раскулачивание, и в селе постоянно, почти каждую ночь возникали пожары. Люди сами жгли свои строения, свое хозяйство и нажитое добро, чтобы не досталось никому. На пожары сбегались люди, бегала и бабушка, оставляя совсем маленького тогда отца в хате закрытым. Как же он плакал и кричал, когда видел в окне горящие языки пламени, которые как ему казалось, вот –вот достанут его и слижут. Рассказывал также отец, как у бабушки в доме был весь инвентарь для пряжи волокна из конопли, которую выращивали на огороде. Был ткацкий станок, где бабушка ткала полотно, а потом шила рубахи, блузы, юбки, брюки. Такое занятие в те годы было повсеместно, у людей все самопроизводимое: одежда, обувь, тесаная мебель, кузнецкий огородный инвентарь,, домашняя утварь, Сами пекли хлеб, сами его выращивали, содержали скотину. Но, когда началась коллективизация, все жизненно необходимое, индивидуальное начало преследоваться и отниматься государством, и мало-мальски зажиточный дом считался кулачеством. У бабушки Нади хоть и не было особых строений, маленький глиняный домик под соломенной крышей, однако был огород, несколько кур, гусей, уток. Она все оставила и переехала с внуками к сыну в другое село Ворошиловку. Однако это не ее одной решение: бабушку заставили выехать из села, очевидно, как жену бывшего священника. Местные власти пригрозили: « будем солью в задницу стрелять, если не уедете» А куда? - «Куда хотите, но здесь, чтобы поповщиной не пахло». Бабушка уехала к сыну в другое село, оставив все хозяйство, а отца отдали другому дяде под Гниванем в село Селище. Итак, отец пошел в школу в 1-й класс у дядьки с теткой. Там он пас корову, И хотя у дядьки с теткой был свой сын, двоюродный брат отцу, его не посылали на луга пасти коров. Не очень хорошо отзывался отец о жизни у тетки, которая злая и крикливая была, много наказывала, иногда ни за что, а только за то, что не умылся, или не успел корову вовремя выгнать. Дядько и тетка его жили при школе, в которой учительствовали. Но было у них и хозяйство – корова и пасека. В доме было даже пианино, тетка музицировала и пела, учила пению детей. Дядько кроме учительской работы, также был музыкантом и руководил клубным оркестром. Бегал отец в этот клуб слушать музыку больших духовых блестящих труб.
Лишь в начале тридцатых годов приехала его мать и забрала его жить в город Гнивань под Винницей. Молодая еще женщина Вера Яковлевна, необычной красоты женщина, наконец смогла устроиться учительницей в семилетне-образовательную школу, и отец пошел туда же в четвертый класс. Как же он долго ждал свою мать, как же она нужна детям в таком возрасте и какие страдания испытывают дети без материнской ласки и любви. Что тетки, дядьки , хотя и родные, при них все-равно ребенок чувствует себя сиротой. Еще бабушка родная может приголубить, но и бабушкам порой некогда в трудной жизни по добыче куска хлеба. Вот как этот момент описал отец: «О, как я ждал приезда мамы! Целый день сидел при дороге, на которой должна была появиться мама. А ее все не было. День не было, два не было, лишь на третий день появилась. И я все эти дни выглядывал ее, потому что очень хотел видеть свою маму».
Здесь я отвлекусь и опишу свой случай с моим сыном, который без слез не могу вспоминать. В 1986 году, когда взорвался реактор на Чернобыльской АЭС, всех детей из Киева организованно отправляли в лагеря других городов и областей. Мой сын уехал со школой в детский лагерь под городом Ворошиловград (теперь Луганск). Через время можно было посетить детей в лагере, приездом родителей. Я поехала, но до лагеря не добралась. Он был так далеко от вокзала и города, что находясь одна в чужой местности я побоялась ехать на такси, да и денег таких не было у меня, а общественный транспорт туда не ходил. Если бы я знала, что еду напрасно, может быть и не поехала и не обещала ребенку о своем приезде. А сын ждал меня точно также, как описал свое ожидание мамы мой отец. Вот, что написал мне потом в письме, мой 11- летний ребенок: « Здравствуй, дорогая, любимая мамочка! Ты мне написала, чтобы я тебя ждал 28 или 29 июня, а ты все не ехала и не ехала. Я даже плакал за тобой и целыми днями сидел у ворот и ждал тебя. Так я сидел, ждал тебя и грустил до седьмого числа, потому что в этот день пришло от тебя письмо. Я сразу узнал, почему ты не смогла приехать и больше не грущу, но все же очень приочень скучаю. … Теперь уже точно знаю, мы остались еще на 45 дней. Позавчера было закрытие первой лагерной смены, а вчера открытие второй смены. Посылку мне высылать не нужно, а то ее отошлют обратно.Мама! Если все-таки будет возможность приехать, то пожалуйста приедь, я очень приочень скучаю.И еще, если будешь ехать, то привези мне еще шорты и несколько тенисок или футболок, но обязательно с коротким рукавом. У меня уже кончились все конверты, последний подписанный конверт нашел. Вот и все. Крепко тебя целую».
Можете себе представить , долгих 90 дней – три месяца ребенок без мамы, и посылку выслать нельзя и добраться нельзя. А потом еще запретили ему писать маме письма и мамины не отдавали долгий месяц, в наказание за какую-то провину.
Вот так отдавать детей на попечение государству. Я, тогда осталась совсем без денег и без работы, потому что после моих мытарств по определению детей меня просто выгнали с работы – уволили за прогулы. Тогда на одолженные 25 рублей я уехала к брату в Москву, где сразу устроилась на работу сиделкой к больной женщине, чтобы не быть на шее у брата и, чтобы иметь возможность купить детям одежду, которую удалось приобрести в Москве в уцененном магазине за копейки. И сын мне потом написал: « Большое спасибо, что ты мне всего накупила в Москве». И я до сих пор не могу без слез вспоминать это время, эту обиду нанесенную мною своему ребенку. Считаю себя виноватой, что не добилась справедливости, не защитила ребенка, не смогла его проведать, не смогла даже выслать посылку, которую запретили. А ведь можно было идти жаловаться, идти бороться, но, как говорят , время и события бежали быстрее наших мыслей.
Продолжу о жизни отца, его сиротской жизни, потому что с мамой не так долго он и пожил. Всего пять лет.Это были самые тяжелые голодные годы. Вера Яковлевна работала в школе за 300 рублей в месяц, на содержании которой было трое детей. Отец и его две старшие сестры, Галя и Мила, которые тоже еще учились в школе. От голода заболела Вера Яковлевна желудком, положили ее в Винницкую онкологическую больницу, где она и умерла еще совсем молодой - в пятьдесят три года. Вспоминает отец, как долго у него в голове стояли мамины брошенные слова перед смертью: « А чтоб тот Сталин здох!» Уже в наше время после раскрытия всех причин голодомора, репрессий,даже такой великий культурный человек, актер театра и кино Георгий Жженов написал:
«Мировой фашизм – это гидра, чудовище с несколькими головами. Отрубив голову германскому фашизму, мир избавился лишь от Гитлера… На шестой части Земли, в СССР, выстоял и торжествовал победу над соперником еще более жестокий, более человеконенавистнический фашизм - фашизм сталинский, коммунистический» - Георгий Жжёнов, актёр театра и кино.
Снова отец после смерти матери был отправлен к тетке Марии и дядьке Мите, у которых сын Анатолий , двоюродный брат отцу. Работая при школе, они еще как-то выживали на школьном пайке, который выдавали на семью. Но отец оказался лишним ртом, на него паек не выписывали. Коровы у них уже не было – изъяли. Дядя Митя как-то умудрился спрятать в лесу улики с пчелами, но их вскоре нашел лесничий и уничтожил. Но Дмитрий тоже не лыком шитый, расставил улики по разным отдаленным друг от друга местам. Тогда он из оставшегося улика переместил пчел в дупла деревьев, которые вырубил сам. Таким образом продолжал ходить в лес и добывать мед, который даже продавали, но не местным жителям, которые могли заложить, а отвозили на Винницкий рынок, причем не стояли за прилавком, а отдавали молдавским продавцам или меняли на другие продукты. Винницкий рынок существовал и в самые тяжелые времена, он был рынком сбыта в основном из Молдавии, поэтому может сами Винничане не очень пострадали от голода. Потому что моя мама, находясь в те годы в самом городе Винница ничего не рассказывала об их изнурительном недоедании. А вот по селам был страх и ужас. Люди умирали заживо, заживо их вывозили телегами и сбрасывали в общие могильные ямы. Отец в книге не договаривал об этих тяжелых временах, потому что и книгу-то издавал в самые первые 90-е годы. Это потом к 99 году он ее расширил и дописывал более подробно. Но траву, лесные ягоды, гнилую картошку и ее очистки они ели. Ели по весне сладкий цвет акации, вылавливали в пруду, – (копанка назывлась в селе), вылавливали лягушек, варили из них суп, иногда жарили. Но жаренные, говорил, не вкусные, а суп был вкусным.
После смерти мамы, отца снова определили в 8-й класс, как и его брата Анатолия, который шел в 8-й, чтобы хлопот меньше доставлять родителям, хотя отец перешел в 9-й класс. Из-за этого школу он закончил по возрасту позже – в 18 лет в 1940 году, а не в 1939 –м как ему бы хотелось, быстрее закончить школу и уехать на самостоятельную жизнь
.Сестры его в эти годы были старше него и после смерти мамы уехали в Киев, где первое время побирались на рынках, но будучи красивыми, вскоре вышли замуж за хороших парней и определились в жизни на более-менее нормальную жизнь. Но сестра Галя вскоре с мужем вернулась в село, а сестра Мила, так и осталась жить в Киеве на всю оставшуюся жизнь, с мужем – архитектором, который затем достиг хороших постов уже в мирные советские времена.
Вернусь еще к 37-39 годам. Отец нигде не писал, что кого-то из их рода умер от голода. Может в силу того, что они все были образованные люди. учителя, музыканты, даже художники, работали и получали хоть какую-то зарплату. Поэтому какое-то пропитание могли купить, так как никто из них и не умер с голода, если не считать мать отца Веру Яковлевну, которая больше, может быть, от стрессовых ситуаций жизни заболела на рак желудка. Но читая других авторов тех времен о людях, которые работали в колхозах без денег, и у которых отнимали любое домашнее хозяйство, а с огородов живую пищу, то, конечно эти люди погибали и вымирали целыми семьями и родами. Как пишет Петр Качур в своих воспоминаниях, в голодомор на Украине вымерло 20 миллионов населения, это столько же, сколько погибло в войну 41-45 годов. А от репрессий погибло 50 миллионов по всему союзу. Хотя, считаю, никто никогда не даст точных данных, потому что они везде разные и считать их никто никогда не хотел и не хочет. А после уничтожения архивных документов, этого уже никогда сделать никто не сможет. Власть , дошедшая до наших дней, родители которых причастны к этим злодеяниям, будут долго, еще не одно поколение, оправдывать и скрывать геноциды прошлых властей. Но свидетели- люди, передающие будущим поколениям испытанное горе их предков не забудут и не должны забыть, Но история повторяется по спирали, только другими методами более изощренными, которые мы уже начинаем наблюдать сейчас. Вот поэтому Петр Качур мне написал, что он устал жить в этом аду, и пришел к выводу, что на русских землях еще не одно столетие будет повторяться геноцид и люди будут также воевать, предавать, воровать, и мира им не видать. Таков здесь народ, тысячелетиями ведущий захватнические, зверские и волчьи войны.
О репрессиях отец немного написал. Но написал, так , что сам ничего не понимал: «Что я знал тогда об этом, будучи ребенком? Слышал только про врагов народа и думал, что в действительности так и есть. А кто они те враги, что за враги – понятия не имел. Приходили только известия от взрослых, что забрали в Виннице моего дядю – директора Старогородской школы Белинского Леонтия Петровича. А в Гниване соседа Свиницкого – учителя рабфака. Отца моего друга Юрия Постоловского - судью по профессии. Вот это те враги, которых я знал, и о которых никогда ничего плохого не знал и не видел. Люди как люди, с добрыми улыбками на лице, но и удрученным взглядом, больше любивших нас, свои семьи, по доброму относившимися к людям. Но для государства они оказались врагами – в этом я ничего не понимал. Как?За что? И почему? Не понимал тогда это мой еще детский ум. Конечно, никто оттуда уже никогда не вернулся.
Не понимал я и почему стали приходить какие-то мужи в форме по домам и к нашему дядьке Дмитрию. Ночами не спали, закрывались и все ждали визитеров.
Это теперь мы знаем, сколько безвинных людей погибло от культа Сталина в те злые времена, а тогда? Народ не понимал даже в чем он провинился.»
Так не понимала и мать Петра Качура, когда ее выслали в Сибирь, оторвав от годовалого ребенка и шестилетнего сына. Уму не постежимо – забрать мать от грудного ребенка, которому требуется материнское молоко. Большего зверства даже представить невозможно. Но факт остается фактом, и такое было – самое жестокое время над людьми, которых вытравляли миллионами, убивали миллионами. Зачем? Для чего? Как сказал один царь: «народ –это трава, чем больше ее косишь, тем быстрее она растет». Этим аргументом пользовалось новое большевитское общество, во главе которого стоял тиран, сделав тиранами всех подчиненных ему.
« А тогда кто что знал? Тем более мы – ученики.– пишет далее отец.- Нас воспитывали патриотами, однако вместо патриотических фраз мы больше слышали славящие слова генеральному вождю народов «отцу Сталину». И про войну слышали, но в таком плане, что ее никогда не будет, а если будет, то шапками забросают врага и на его ж территории».
И тогда в возрасте восемнадцать лет призывали в Армию. Но в Армию отца не взяли, зрение оказалось у него слабым, стал носить очки. Тогда он уехал в Киев, поступил на завод чернорабочим, по мытью цеховых полов. Позже его взяли учеником к станку. Но к этому времени уже прогремел гром «Вставай страна огромная на смертный бой!».
Вот как описывает начало войны мой отец: «Красивый летний день выдался 22 июня. Солнечно, зелено. Но почему все идут пешком на работу? Почему стоят трамваи? А мне в Святошино на завод станкостроительный добираться как? Далеко от центра, где я жил по ул. Смирнова -Ласточкина у хозяйки Клавдии Ивановны с единым сыном Сергеем. Иду вместе со всеми пешком. Никто ничего не знает, в чем дело. В небе белые облака висят и самолеты летают, а люди все идут и идут. Спешу и я на свой завод. Лишь в 12 часов дня стало известно – война! Вероломное нападение фашистской Германии на Советский Союз! В то утро бомбили авиационный завод , который рядом, напротив нашего станкостроительного. Вечером прихожу домой, а Клавдия Ивановна горько рыдает. Что случилось?
Оказывается ее единственный сын Сережа погиб при бомбондировке авиационного завода. Сидел в уборной, что во дворе завода и бомба именно туда попала. Такая бессмысленная смерть! В самый первый день войны, без призыва, еще не воевавшего молодого парня. … Через несколько дней ввели дежурство на крышах домов, для обезвреживания зажигательных бомб «зажигалок» , как окрестили их люди. Дежурил и я ночами, а утром на работу. Но тут неожиданно на заводе начали срывать станки с укреплений и грузить на железнодорожные платформы. Завод вывезли на Восток, а все работники остались без работы. Кто куда подался. Но вся молодежь завода была призвана на оборону Киева. Подался и я туда, примкнув к какому-то батальону. Всем выдали ружья, гранаты и бутылки с горючей смесью (то. что мы теперь называем, коктейли Молотова). Рыли окопы вокруг Киева учились метать гранаты, следили, чтобы не надвигались вражеские танки. Несколько раз стреляли по летевшим самолетам. В Пуще-Водице, по лесам рыли противотанковые окопы, рыли день и ночь. Палаток не было, спали в сооруженных вручную из веток деревьев шалашах.»
« Затем нас организованно вернули в Киев, чтобы идти за Днепр в направлении Борисполя. Но эта организованность очень быстро растаяла, и я остался совсем один у подхода к мосту через Днепр. Видел, как люди несут мешки и тяжелые сумки с чем-то. Оказалось, разбирали продукты из магазинов, которые не все еще вывезли. А я все шел и шел, в надежде встретить кого-то из нашего батальона. Подошел к мосту через Днепр и не подозревая никакой опасности быстро зашагал. На мне гимнастерка, солдатские сапоги, ружье за плечом и свое осеннее пальто. Стоял сентябрь 1941 года. Только я перешел мост как в метрах 50 позади меня прогремел взрыв. Оглянувшись, увидел - мост сложился зигзагом и упал в воду, упершись в нее огромными глыбами. Я перешел его последним. Постоял минуту, поняв, что случилось и пошел дальше по Заднепровью, надеясь все-таки встретить своих ополченцев. Не может быть такого, чтобы не встретил. А встретил я уже не свой батальон, а целое войско, наше красноармейское – целая армия стояла. Эта армия должна идти на прорыв, потому что попала в окружение. Каждый день солдаты ждали приказа идти на прорыв, но такого приказа не поступало очень долго и так не наступило. Приказа того не было, потому что не было кому его дать – командование, как выяснилось потом, исчезло на своих «емках» в неизвестном направлении, оставив солдат целой армии на произвол».
Прокоментирую: вот где враги народа, трусливые генералушки, сбежавшие, оставившие целую армию солдат погибать… И где об этом теперь написано, где теперь кто-то расследовал подобное , как оборону Киева сдали, благодаря трусливым кабинеторощенным полководцам?.. Кто их нашел и судил? Никто…
А отец все шел и шел дальше, сам не зная куда. Из лесных чащоб то там, то там раздавались выстрели, рвались гранаты - в лесах были немцы.
Отец, присел у берега реки, вдруг перед его носом взоравалась бомба. Его всего обсыпало землей. Когда отряхнулся, увидел сбоку сидящего нашего солдата, у которого снесено половина черепа. Как будто, кто-то наотмашь саблей отсек. Крови не было, одни белые мозги торчали из черепа. Такое отцу увидеть пришлось впервые, что оставило огромный стрессовый след в его психике.
Солдаты оставленной армии решили сами идти напрорыв. Собралась группа из 15 человек, которые пошли вброд переходить реку. Примкнул к ним и отец. На половине реки остановились , развернулись и ушли обратно. В лесу напротив явно были видны замаскировавшиеся в кустах немцы. Так ничего не получилось.
«Над головой все время свистели мины. Это немцы сгоняли всех в одно место к селу Борщи. Но покинутое на произвол войско, небольшими группами и по одному, сами шли к маленькому селу, что виднелось за мостиком под горой. Тяжело было идти через тот мостик, на нем солдаты увидели смешанный с землей расчавленый каким-то транспортом человеческий труп. А в метрах двадцати от мостика в трясине боролся со смертью солдат, благая : «Помогите, братцы…». Но «братцы» ничем не могли помочь, потому что каждый боялся вражеской пули из лесу. В селе собралось столько людей, что ступить было негде. Разбрелись по хатам, оказался и я в какой-то хатке, самой крайней от поля. Перебыли ночь. Утром возле самого дома застрочил пулемет. Во дворе увидели наставленные дула карабинов, чужие лица и возгласы: «Льос, льос, рус?» Все вышли во двор и нас присоединили к группе солдат, которых повели по пыльной дороге . Куда – никто не знал. В плен, конечно. Многие не могли идти, обессилев, их поддерживали. Один еврей, выбившись из сил, остановился и отстал от колонны. Тогда конвоир застрелил его в придорожном кювете. Нас привели на колхозный двор, где была готовая ограда с колючей проволокой и вышками, на которых похаживали жирные морды в блестящих касках. Две недели в плену за колючей проволокой! Гнилая картошка в бочке, что стояла посреди двора и больше ничего. Настоящий голод. Спали под открытым небом, а уже октябрь наступил, заморозки ночью. Теснились пленные и в конюшне. Зашел туда и я , погреться. Но там меня чуть не задушили. Выкарабкался, взобравшись наверх и по головам добрался к окну, через которое вывалился наружу во двор. Больше я не рисковал идти греться».
« Спустя две недели мы услышали объявление переводчика: «Кто с правого берега выстроиться у ворот!» - А Винница с какого берега? – спрашиваю у кого-то.
- С правого, правого, становись.
Открылись ворота и довольно большую группу пленных вывели за ограду. Нас подвели к какой-то хате, из которой вышел грузный немец с папкой в руках. И снова переводчик объявил: - Вам сейчас выдадут аусвайсы (пропуска) для свободного перемещения домой. Вы свободны. Вот так я побывал в плену. Хотя мог бы и не быть, ведь не военнообязанный фактически, не солдат, но именно ним я чувствовал себя в душе.
- Куда идти ? – стал передо мной вопрос. – Конечно в Киев Пришел, а Крещатика нет. Одни руины, ступить негде. Только посредине дороги протоптанная дорожка по бетонным осколкам. Пришел в квартиру Клавдии Ивановны по ул. Смирнова-_Ласточкина. Стал раздеваться, а моя одежда и весь я во вшах. Помылся, переоделся в одежду, которую мне дала Клавдия Ивановна от погибшего своего сына Сережи, свою выбросил в мусорник, и ушел. Решил идти в Винницу, оставаться в Киеве мне было нечего.
Поезд не ходил, вся железная дорога охранялась немцами. Пошел пешком через села. Месяц шел. Останавливался на ночь во встреченных домиках. Люди пускали на ночь, даже кормили. Пришел к тете Лене, что на Старом городе жила, а там и моя бабушка Надя. О, как я обрадовался, увидев ее, как обрадовался! Моя родная бабушка, с которой я рос в младенчестве. Так началась моя жизнь в уже оккупированной Виннице. Надо было устроиться на работу, чтобы никому не быть обузой. Но что я умел делать? Ничего пока. Но какой ни есть мужчина, сила в руках еще молодая, любую тяжелую работу смогу делать, хоть грузчиком, хоть пильщиком … Устроился на какой-то товарный склад сбивать ящики… Но я ведь еще хорошо пел. Тогда я устроился в церковный хор и по вечерам ходил в церковь петь. А там….» «Там, в церковном хоре пели три сестры. Одна, старшая – черноволосая с синими глазами, пышными губами, на первый взгляд – очень красивая. Две другие, младшие, как выяснилось потом, близняшки, но очень разные на внешность. Одна – рыжекудрая, белокожая, с игривыми голубыми глазами, вторая с коротко подстриженным прямым волосом, улыбающаяся, но почему-то грустными глазами. Они все пытались меня знакомить со своей старшей сестрой, а мне нравилась рыжекудрая. – Мария – представилась она мне. – Маруся, значит?- уточнил я. - Нет, Мария! – отчеканила она с упреком.»
Рыжекудрая близняшка в будущем стала моя мама.
Продолжение : «Преступление без наказания».