(Новелла о земных испытаниях души)
Однажды, на склоне своих лет, ты подойдёшь к большому зеркалу и вдруг увидишь там себя, не ту светлую и прекрасную, молодую и энергичную, которую ощущала, а старую и поблекшую, немощную и больную… Не верь зеркалу! Ты то, что живёт внутри тебя, что созрело и прекрасной бабочкой Психе вылетит скоро из этого кокона.
– Хочешь, я расскажу тебе, как ты родилась? Лежи, не надо пытаться говорить, просто слушай и вспоминай. Тогда был май середины двадцатого века. Всю ночь бушевала гроза – первая в ту весну. Потоки воды изливались с небес, смывая дорожную пыль, освежая воздух, насыщенный запахом хвои, клейких тополиных листочков и земли. Это весна! Ты родилась под утро.
Родители – совсем ещё молодые и красивые – снимали комнатку в подмосковной Малаховке. Оба были художниками по призванию. С самого рождения ты навсегда полюбила сосны до неба, домики с мезонином, запах масляных красок на палитре и многочисленные холсты и рисунки, разложенные повсюду. Думаю, что на эту красоту ты и спустилась на Землю. – При этих словах ресницы Саши задрожали, из-под них выкатились две слезинки. – А потом тебя очень рано отправили в деревню к бабушке, где ты и была зарегистрирована как человек. Трудные оказались тогда времена, послевоенные.
А у бабушки в деревне была корова и куры. Это уже пропитание. В два года тебя решили окрестить. Но поскольку доносы всё ещё пользовались успехом, а крещение и посещение церкви вообще не приветствовались, решили пойти ранним весенним утром в соседнюю деревню, где тоже был храм. И надо же случиться, что повстречался мужик, старикашка уже, который и в войну доносил на односельчан: то за несанкционированные укосы травы где-нибудь на неудобицах да в лесочке, то за сбор колосков либо оставшихся в земле картофелин после сбора колхозного урожая. По тому, что молодых людей было четверо, а ребёнка молодой папа нёс на руках во всём беленьком, словно кудрявого ангелочка, дед Кузьма смекнул, что направляются они на крестины.
Воздев крючковатый палец к небу, гаденьким голосом пропел: «Вот я вас, голубчики, заложу где надо! Негоже училкиным детям по церквам шастать! Тоже мне… антеллихенция! Работу свою потерять хочете?» А поскольку работу терять никто не хотел, тем более опасались за бабушку, повернули обратно к дому. Так и осталась ты, Сашенька, некрещёной, хоть и носила свой крестик. Однажды, будучи взрослой и узнав эту историю, ты окрестилась вместе со своей дочерью. Было тебе тогда уже тридцать семь лет.
Читать и рисовать ты научилась рано. Первой книгой были рассказы о животных Виталия Бианки, а второй – «Посмертные записки Пиквикского клуба», которую выпросила у бабушки из-за великолепных иллюстраций. В шесть лет ты её одолела, и забавный мистер Пиквик стал твоей первой любовью. С этой книгой ты повзрослела и упросила бабушку взять тебя в первый класс, когда уже вовсю шли занятия в школе. Этот день – 4 октября 1957 года, совпал с запуском первого искусственного спутника в твоей стране, с началом космической эры на Земле. Думаю, это очень символично, и ты догадаешься, что всё происходило неспроста, но это будет уже в твоей зрелости. Ты догадаешься о многом, когда космос захватит тебя, и ты растворишься в его безбрежном океане.
А тогда произошёл один странный случай, которому никто из взрослых не поверил. Поздним вечером ты с бабушкой и тётей вышла в сад, чтобы увидеть пролетающий спутник, сигналы которого вы слышали накануне по радио. В один момент ты почувствовала странный, ни на что не похожий нарастающий гул, от которого у тебя кудряшки поднялись на голове. У взрослых, наверно, тоже, потому что они одновременно поправили свои причёски. С северной стороны, прямо на вас, надвигалось нечто огромное, закрывающее полнеба, перемигивающееся белыми и жёлтыми огоньками. Казалось, что это нечто сейчас вас придавит к земле, и было очень страшно. Но взрослые совсем не боялись и всё пытались что-то увидеть, говоря про спутник. И ты тоже перестала бояться, решив, что это он самый и есть.
Вечером за чаем только и разговоров было о нём, но его называли крохотной звёздочкой. Ты же начала спорить и тебе сказали: «Не фантазируй!» Ты замолчала, но это фантастическое зрелище и ощущение от него останутся с тобой на всю жизнь.
Оторванная от родителей, которые работали тогда очень много, а свой единственный выходной занимались появившимся у тебя братиком, ты играла в Маугли. Радостно носилась по лесам и полям, простиравшимся за школой, где и жила бабушка.
Однажды ты обратилась к Богу: «Можно я стану Вашей дочкой?» И, как мне кажется, получила Его согласие. А родители всё не приезжали… О том, что ты учишься в первом классе, они узнали, только приехав на новогодний праздник. Во второй класс ты пошла уже в Москве.
Училась по-разному. Однажды захотелось стать отличницей – и стала. В шестнадцать лет, сразу после школы, пошла работать. В девятнадцать лет покинула родительский дом, уйдя в самостоятельное плавание. Училась на вечернем. В двадцать два года родила дочь, которая затмила все другие увлечения, и мужа заодно. Бытовых трудностей было с избытком, на работе – тоже.
Всем своим существом ты ощущала, что обстоятельства отрывают у тебя ребёнка – такого дорогого, милого, беззащитного и нуждающегося в твоём постоянном внимании и ласке. А тебе приходилось три раза в неделю мчаться после работы на лекции в институт, а по четвергам присутствовать на никому не нужном политчасе, где какой-нибудь, тоже несчастный и давно уже пожилой член партбюро вашего КБ, шамкая, читал передовицу газеты «Правда» для сотрудников, мысли которых были совсем далеко от этого действа.
А ещё были ненавистные выезды в рабочее время на подмосковные поля для прополки будущего урожая, где все видели, как пьяные в стельку труженики полей валялись где-нибудь на хоздворе с подветренной стороны, а ты выполняла их работу, всё время думая, что какая-то полуграмотная тётка сидит там сейчас с твоим ребёнком. С этих полей ты не успевала вовремя в детский сад. И отпуск молодой маме летом тоже был недоступен, и отпуск всей семьёй также.
Потом твоя дочь назовёт своё детство самым ужасным временем жизни, – при этих словах рот Александры скривился, а из глаз неудержимо потекли слёзы.
– Поплачь, милая!.. О себе тоже порой надо поплакать… Ну и будет уже! – продолжил всё тот же голос, который на протяжении двух суток поддерживал её. – Я знаю, что за работу вам платили очень мало, чтобы только не помереть с голоду. И во время учёбы ты пару раз падала в голодный обморок, поскольку кроме хлеба насущного было много других интересов.
Проработав в машиностроительном КБ двенадцать лет и оканчивая престижный экономический институт, ты защищала курсовик по сетевому планированию для своего предприятия. Потом был отличный диплом, тоже относящийся к работе. После его защиты ты с горечью узнаёшь, что тебе светит прибавка в десять рублей, что означало крах твоих надежд. Но ты была молодцом! Удивилась, оскорбилась и ушла без хлопанья дверью и скандалов.
Тут Александра вспомнила, как её приятель по институту, работавший в строительном главке и узнавший о бедственном положении, благодаря жалованью в сто десять рублей, обещал устроить в одно «странное место».
– О-о! Это надо было видеть, – со смехом попыталась прошептать Сашка. – Морозным зимним утром мы приехали с ним на Самотёку в обещанное спец РСУ, размещавшееся в старинном здании. После яркого солнца, в полумраке, прямо под ноги что-то катится по белой лестнице со стёртыми ступенями. Оказалось, что человек пьяный. «Спокойно, у них вчера зарплата была», – успокоил Генка, и мы поднялись по краям когда-то красивой мраморной лестницы с балясинами и великолепными перилами. После коротких переговоров мне предлагают зарплату в три раза большую, чем на прежнем месте. Генка жмёт на ногу под столом, и я делаю вид, что «ну ладно… можно для начала и за эти деньги поработать».
Самое противное было в том, что работа оказалась настолько неквалифицированной, что я не переставала удивляться: «Зачем им специалист?» Но там было любопытно, поскольку встретились люди, с которыми раньше не приходилось иметь дела.
Рядом в кабинете сидела весьма колоритная дама, возрастом за сорок, с такой сексуальной потенцией, что сдерживать себя она просто не могла. Все служебные разговоры той особы имели определённый подтекст, от которого случалось краснеть многим. На стене, возле её стола, висел вымпел «Ударник коммунистического труда», которым она очень гордилась! Ну а мужской состав неизменно ржал по этому поводу в курилке. В общем, век живи – век учись.
- Кажется, там ты выдержала полгода, даже за хорошую зарплату, и дала себе обещание: никогда не делать того, что противоречит жизненным принципам, никогда не быть с людьми, которые тебе не интересны, никогда не опускаться ниже достигнутого, разве что для продвижения к новым горизонтам.
Работая то там, то сям, но теперь уже всегда за деньги, ты заканчиваешь с отличием заочный университет искусств по специальности «станковая живопись и графика». Сбылось!
Когда-то отец - художник запретил тебе поступать в художественный, утверждая, что это не женское дело. Получив «живописный диплом», ты примчалась в художественный комбинат, и тебя приняли. А какие люди работали там!.. Каждый – личность, глыба, учитель! И ты влюбилась в свою работу по уши. Это было редкое сочетание работы и призвания.
– Да!.. То была еврейская вотчина, но для меня это были всё «свои люди». Там я быстро подросла до руководителя макетной мастерской. По моим проектам делались макеты для международных выставок, – сделав попытку улыбнуться, Александра припомнила, как на первый приличный гонорар смогла отправиться с дочерью в путешествие по Волге, от Москвы до Астрахани и обратно.
Это оказалось одним из ярчайших впечатлений взрослой жизни. Хотя раньше ездили с дочкой по Прибалтике и по Золотому кольцу. Из поездки тогда сделала два вывода: для познания мира нужны средства; всё посмотри сама, а то, что говорят другие, подвергай сомнению.
Потом в стране началась перестройка. Художественный комбинат рухнул, ввиду отсутствия заказов. Случилось это в октябре девяносто третьего, когда в стране происходил переворот, связанный со сменой существующей модели власти, продержавшейся с семнадцатого года. Противостояние властных структур увенчалось расстрелом Дома Советов. На улицах столицы стояли танки, многие мужчины комбината ушли на баррикады, и все надеялись на прекрасное будущее, хоть и разное в каждом представлении.
Писать пейзажики на продажу не хотелось, да и ценились они недорого. Пришлось достать из ящика свой первый, экономический, диплом. И начались мытарства по разным фирмёшкам, где за работу определённо не желали платить. Каких только «Рогов и копыт» не было тогда?!
– Тогда ты трижды чуть не погибла, – вздохнув, продолжил голос. – Ты рисковала, а у тебя была ещё не вполне самостоятельная дочь.
Саша обвела покрасневшими глазами белые стены комнаты, с висящими на них картинами – такими родными и дорогими ей. Везде, где она жила, делала стены белыми – только они меняли свой цвет в зависимости от погоды и освещения, только они радовали глаз солнечными зайчиками и сиреневыми световыми рефлексами перед дождём, всеми оттенками настроения окружающей среды. Было в этих стенах что-то первозданное, не понятое до конца, но родное.
«Продолжай, мне нужно тебя слышать, иначе я их больше не увижу», – подумала Александра.
– Очередная работа на износ, очередные неплатежи. Ребёнок, закончивший школу и не поступивший в МГУ, устроился работать в один из институтов на самую низкую зарплату лаборанта.
Зима, мороз, в доме хоть шаром покати. Субботним утром ты собираешь несколько своих картин, облачаешься в тёплый лыжный костюм и отправляешься на «остров» – художественный рынок в Измайлово.
Купив входной билет, начинаешь развешивать свои картины на свободном месте. Очень скоро подходят иностранцы и сразу хотят купить одну из работ серии «Сотворение Мира».
Тут вмешивается какой-то заросший мужик, изо рта которого воняет помойкой, срывает картины на снег и орёт: «А ну, пошла вон отсюда!» Ты в ужасе: подбираешь картины, показываешь билет. Мужик продолжает: «Какой к чёрту билет? Мне платить кто будет?»
Иностранцы убегают, ваши наблюдают, не вмешиваясь. Тип срывает с тебя шапку и шарф, двое других, разбросав ногами картины, приходят ему на подмогу. Удар по голове, и ты теряешь сознание.
Очнулась, когда сердобольная женщина пыталась напоить тебя тёплым приторным чаем. Кто-то собрал в кучку и связал картины с поломанными подрамниками. Один художник надел на голову свой шарф… В общем, они спасли тебя тогда и проводили на трамвай.
Саша вспомнила, что она по-настоящему осознала опасность случившегося, уже сидя в транспорте и клацая зубами от холода. Время между дракой и трамваем выпало из памяти полностью. Добравшись до дома, она обмороженными руками свалила картины в прихожей и рухнула на диван. Дочь забегала вокруг, позвонила друзьям, с которыми сто лет уже дружили домами. Вскоре приехала скорая, затем – укол и сон.
Проснулась от запаха яичницы. Игорь и Таня на кухне уговаривали дочь поесть. Потом был звонок в дверь, и над её лицом нависла встревоженная физиономия приятеля по художественному комбинату – Миши, с глазами, похожими на две сливы, и неизвестно откуда свалившегося к ним. Оказывается, он прилетел из Израиля и забежал, чтобы отдать долг.
Ещё раз очнулась, когда в доме пахло фруктами и вкусной едой. Саша припомнила, что запахи были сильными, какими-то объёмными, живыми, в которых различались их составляющие. Вокруг неё собрались все – такие милые, добрые, родные. Хотелось их обнять, расцеловать и говорить, говорить… а то и спеть под гитару, только вот ничего этого не получалось. Тогда у неё впервые пропал голос.
– Второй раз ты оказалась на волосок от гибели, когда один восточный человек, руководитель твоей организации, навесил тебе на майские праздники разгружать «неожиданно прибывший» вагон ранней капусты. Ты тогда всё чётко организовала, хоть люди и ворчали. В конце работы под капустой обнаружились матрасики с маковой соломкой, увиденной тобой впервые, – хорошо, что об этом один твой сотрудник, бывший хиппи, рассказал.
Тогда ты собрала всех своих, тихо показала на соломку, сказав: «Молчим и уходим, свою работу мы выполнили», оставив наблюдавшего за всем сына хозяина предприятия наедине с этим добром.
С рабочими пришлось расплачиваться из своего кармана. А после майских праздников к вам в офис ворвались люди в камуфляже и масках, с автоматами… Всех уложили на пол. Тогда обошлось без жертв.
Подобие улыбки появилось на лице Саши: «Не знаю, о чём думают другие перед лицом смерти, а у меня метались вполне бытовые мысли: дочь не знает, где лежит квитанция на бельё в прачечной; завтра у неё экзамен по криминалистике и надо бы приготовить утром её любимый завтрак… А ещё врезались брюки, и не было никакой возможности их поправить – смех да и только!»
– Обхохочешься! – укоризненно произнёс голос. – И третий раз по тебе проехалась всё та же перестройка, когда в городе случилась вирусная эпидемия. Не в меру опасливый руководитель заставил сотрудников сделать прививки против гриппа, вызвав прямо в офис медперсонал поликлиники для профилактики заболевания. На следующий день, к вечеру, ты заболела. Температура поднималась выше сорока. У тебя был бред, и ты слышала голоса. Трудно, наверно, представить, но одним из этих голосов был твой собственный.
«А вот и нет! – мысленно проговорила Саша. – Я узнала свой голос, но почему-то не удивилась. Я всё думала о том, кто эти двое – мужчина и женщина. Мне показалось, что нас много связывает и что мы наблюдаем происходящее сверху, и что это наша работа».
Голос продолжал:
– Мне пришлось тебя из будущего вместе с твоими друзьями выдернуть в прошлое. И вы тогда втроём реанимировали твоё бездыханное тело. Дома, на счастье, никого не было.
Вернувшись в себя, ты попыталась встать, но потеряла сознание. Твой преданный барбос, хоть и дрожал от страха, видя ваши тени, стал вылизывать тебе лицо, после чего ты окончательно очнулась и добралась до дивана. В доме напротив, на шестнадцатом этаже, горел красный свет, и ты до рассвета смотрела на него, зная, что терять его нельзя. Клиническая смерть часто привносит выжившим нечто неординарное. Тебе тоже кое-что досталось.
На сей раз Саша удивилась известию о своём путешествии во времени, но не настолько сильно, чтобы усомниться в нём. Тогда, после выздоровления, она решила поставить крест на «своих» работодателях и устроилась в представительство одной американской компании. Спасибо иностранцам, что научили профессионально работать в области экономики, бухгалтерии, финансов. Спасибо, что дали возможность окончить ещё один институт, так необходимый для работы. Там был совершенно другой уровень производственных отношений, и он вполне импонировал ей.
– Никто из бывших коллег по художественному цеху тебя бы не понял, – продолжил воспоминания голос, раздаваясь где-то под макушкой. – А что тут понимать? Ты мама, и на тебе будущее твоего ребёнка. Работать приходилось очень много. Если бы ты не была первым ребёнком у своих родителей и не жила среди природы во времена своего детства, едва ли вынесла бы этот марафон. Конкуренция была жёсткая. Но труд оплачивался, и ты имела возможность посмотреть мир и показать его своему чаду. Имела возможность слушать музыку живьём и отправить дочь на учёбу за границу.
Александра подумала, что было ещё одно важное событие, определившее её будущее: с перестройкой хлынули на продажу умные книги. Наконец можно было найти всё, что интересует: читала Библию и Коран, Рерихов, Д. Андреева, Е. Блаватскую, Э. Канта, Ф. Ницше, К. Кастанеду, мифы древней Греции, Шри Ауробиндо и много чего ещё. Потом в стране появился интернет (в Америке – в 70-х, а к нам добрался только в 90-х), а тут – учись, сколько сил хватит. Оказалось, что главное в жизни – здоровье, знания и узкий круг близких по духу людей. Работа же, являющаяся любовью и призванием, редкое везение.
– Не забывай о силе духа, – вставил свою реплику голос, – здоровье само по себе кончается так же быстро, как деньги. Сила духа – тот внутренний огонь, что не даёт ему угаснуть, пока у тебя есть устремления. А уж на благие дела… сам Бог повелел! Немногие понимают при этой жизни, что их «ведут» по судьбе. У кого есть на это чутьё, у тех судьба складывается удачней. Кто всячески сопротивляется, витая в мечтах, не подкреплённых ни опытом, ни трудом, ни знаниями, у тех начинает идти всё «не так». И тут важно остановиться, прислушаться. Часто случается, что надо просто изменить свой курс.
Александра попыталась спросить, но рот был словно стянут, и она задала вопрос мысленно:
– Ты мой Ангел-хранитель? Мне кажется, что мы давно уже знакомы, ещё с другой жизни.
– Так и есть, но я не ангельского чина. Нет-нет, и не демонического тоже – не волнуйся!
– Почему всё так? Я много наколбасила в этой жизни?
– Смешное словечко! Но образное, учитывая состав колбасы. Огромной твоей ошибкой была попытка уйти из этой жизни.
– Я помню доктора, спасавшего меня. Он пытался рассмешить странным анекдотом, хотя, по сути, это была притча: «Летят в самолёте двое. Один вспоминает, как чудно провёл неделю с семьёй, как он всех любит и хочет поскорей вернуться снова домой. Улыбка бродит по его лицу. Другой, садясь в лайнер, был совсем разочарован жизнью, ибо она потеряла для него всякий смысл. Он думал о том, что хотел бы даже шагнуть за борт навстречу смерти.
И тут началась страшная болтанка. Самолёт проваливался в воздушные ямы, и казалось, что крылья его вот-вот отвалятся. Первый держался стойко, тихо и только молился, второго выворачивало наизнанку. Наконец болтанка кончилась, и самолёт начал набирать высоту. Насмешливый голос раздался в голове второго: “Ну что, готов шагнуть за борт?” Еле слышно тот ответил: “О спрыгнуть не может быть и речи…”»
– О спрыгнуть не может быть и речи – слезть бы! – смеясь, закончил фразу голос. – Удивительно, что ты его запомнила. Ну коли урок ты усвоила, значит глупостей больше не будет. Бороться нужно всегда до конца.
– Значит ты и это знаешь? – с горечью подумала Александра.
– Я много чего знаю, работа такая.
– Спасибо тебе! Я сильно себе навредила, учитывая закон кармы?
– Реноме подмочено! Что уж тут говорить? Но я и не из таких переделок тебя вытаскивал. Делай, что дОлжно, и случится то, что суждено! Этот мир был тебе подарен… и дар этот бесценный нужно беречь – об этом помни! И хватит жалеть себя! Относись к миру этому по-хозяйски, кто бы что ни чудил в нём. Одних стоит просто научить правилам твоего дома, других – проучить, а третьих – на порог не пускать. И не много будет тех, кого будешь ждать с распростёртыми объятиями, но это будут свои по духу и устремлениям. А то, что трудности… Так ведь это школа для человеческой души.
– Неужто мы здесь такие разные? – мысленно произнесла Саша.
– Александра, не глупи! – строго произнёс голос. – Вы здесь разные и по происхождению – тому, что в начале всех начал, и по предназначению. И ты об этом прекрасно знаешь, вернее, догадываешься, но почему-то не доверяешь себе.
– Кажется, груз моих знаний стал слишком тяжёл. Устала я!.. У меня всё уже было, и всё теперь в прошлом. Пора уходить, иначе возненавижу всех. Этот мир весьма хорош, но человек казался мне порой паразитом на теле планеты.
– Что вынесла ты из этой жизни? О чём будешь свидетельствовать?
– О людях – хороших и прекрасных, о детях с ангельскими душами, о божественных красотах Земли. Всё остальное – трудности роста при запоздалом развитии. И ещё… мне было здесь не всегда интересно, но любопытство брало верх, и я увлекалась тем, что делала.
В этой жизни меня долго звали Сашенькой, а потом почему-то матушкой…
Эпилог
Когда-нибудь при голубой луне
(ты звал её – тринадцатый фонарь)
покину Землю в полной тишине,
и кто-то перекрестит след, как встарь.
Заплачет пёс, завоет, заскулит:
– А как же я? Возьми меня с собой!
И я возьму. Нам долгий путь открыт,
и он начнётся лунною тропой.
Мы будем по дороге говорить,
земные приключенья вспоминать…
– Как хорошо, нам некого корить!
Ты глянь вокруг – какая благодать!
Ты чуешь запах молодой листвы?
Промчался дождь, и гром устал греметь.
Как воздух чист и как свободны мы!
Неужто надо прежде умереть?
– А как иначе ты оценишь жизнь?
Иль, может быть, поверишь болтовне,
людскому пустословию и лжи?
Ты там уже была… Всё как во сне.
– Да ты философ, пёска! Кто бы знал?
Прости, дружище, что так назвала.
– Я не слова, я душу понимал.
Учись и ты – душа всегда права.
Не жаль тебе земного бытия?
Нет горечи от тех, земных, потерь?
– Помилуй Бог! Была бы то не я…
Смотри вперёд. Какая наша дверь?
– Тут выбор за тобой, я сторож буду твой.
– Без долгих дум – мы в белую войдём.
Спасибо, что ты рядом, что со мной.
А что это за сущности кругом?
– Охотники. Ты им не доверяй.
И лучше не смотри – утянут враз.
Скорей отсюда! Время не теряй –
Вся эта свора точно не для нас!
Ну вот она – спасительная дверь.
Открой скорей – там путь твой на века…
– Вот это да!.. Куда же нам теперь?
Гляди, мой дом! Дорога далека…
– Куда спешить? Я рад, что выбран путь.
Ты мир свой создала, и он нас ждёт.
И мы придём к нему когда-нибудь.
Теперь вперёд, голубушка, вперёд!
– Я видела, иначе всё себе:
Про ангелов, мытарства, тяжкий путь…
– Твои мытарства были на Земле.
Забудь об этом наконец, забудь!
Летели к звёздам – мой Барбос молчит –
Мы Орион решили навестить.
А он нас ждал – костёр горел в ночи,
И мы присели с ним поговорить.
Чтоб рассказать, как в зимней тишине
Мы столько раз смотрели на него.
В земной ночи кивали звёзды мне.
Я их любила – только и всего!
Минтака мне указывала путь
К Альдебарану – я же ведь Телец,
Укажет Альнитак когда-нибудь –
На Сириус – начало и конец.
Сестрица Бетельгейзе обняла,
И Ригель-брат мне был несказно рад;
Мой друг умчался – я его звала;
От звёздных Псов – не скоро он назад.
Я поднялась:
– Пожалуй, мне пора
На краешек галактики своей,
Но по пути, до звёздного утра,
Сверну к Плеядам юности моей.
Мне с грустью вслед посмотрит Орион.
Он этих нимф когда-то возжелал,
Но против Зевса беззащитен он
И слишком поздно истину узнал.
В небесной жизни так же, как у нас, –
Градаций, иерархий миллион.
Одним – Олимп, другим – путь на Парнас,
А третьим – на задворках тяжкий сон.
Плеяды в детстве «ключиком» звала –
Не обижался на меня Телец,
И Артемида благостной была –
Эскорт свой отпускала наконец.
И мы кружили в танце по ночам…
Была я, видно, баловнем судьбы.
Ах, если б знала цену счастью я?
Своей свободы знала цену бы!..
Да разве изменила бы судьбу?
Мне эти встречи были на всю жизнь
Спасением… Когда уж «не могу!!!» –
Мне звёзды гулко вторили:
– Держись!
Ну вот и продержалась… Я стара,
Они всё те же. Вот и мой Телец!
Боднул, как в детстве – бережно, слегка,
Потом лизнул в лицо, как тот юнец…
Которого «телёночком» звала
И помню на заре моих планет.
Всё это было… Было, как вчера –
У памяти линейной жизни нет.
Барбос вернулся. Мы опять вдвоём –
Спешим увидеть всё, что не сбылось,
Беседуя друг с другом о своём.
Вдруг кто-то подхватил, и понеслось!..
Нас закружило в вихре огневом
И понесло, да так, что вон Душа!
И не было уж мыслей о своём…
Вдруг опустило – плавно, не спеша.
То Ангел мой укрыл своим крылом
И укачал, как в детстве, его взгляд,
Мне сон навеял странный о былом:
Как мы прощались много лет назад.
Как все прекрасны были мы тогда!
В одеждах белых, в стае облаков
Мы расставались, словно навсегда,
Хоть были братством испокон веков.
Я вижу: сняты крылья, плачут все,
И я схожу на тяжкий полигон –
Внизу Земля во всей своей красе:
Весна, и дождь, и первый майский гром.
Гроза там бушевала до утра –
То я рождалась в жизни той земной,
В палате суетились доктора,
Из наших кто-то рядом был со мной.
Всё вспомнила и молвила:
– Зачем?
– Всё любопытство!.. Помнишь, ты тогда
Сама просилась? Помнишь встречу с Тем,
Кто властен надо всеми и всегда?
– Не вспомнила, но знала: он Отец!
Он любит бесконечно и любим,
Он в мыслях был земных, как мой Творец,
Чей зов во мне всегда неистребим.
Слетелись братья, не стыдились слёз.
Мы обнимались – радость свыше сил!
Вертелся под ногами мой Барбос,
Над головами был парад светил.
Мне кажется, отчёт писать пора.
Хочу туда, в свой город мастеров,
Что снился мне ночами до утра,
Где дом свой создала, уют и кров.
И пусть душа не отлетает прочь,
И верный пёс останется со мной.
Я знаю, что небесная я дочь,
Но этот друг мне дорог, как земной.
– Всё будет так! Проводим мы тебя.
Твой мир, что в свете Голубой звезды,
Заждался уж! Там будешь жить любя,
Но помнить всё, как пожелала ты.
Нина Степ, Москва, 2017 г.
Фото из интернета: Психея с ящиком Персефоны – Николас Гизис, 1893
Стихотворение автора «Однажды, при голубой луне» 2016 года.