На странице одного из моих друзей в «Одноклассниках» прочитала сообщение: «Не стало Владислава Ивановича…» и отзывы на него: «Будем помнить всегда!», «Добрая память!», «Любим!»… Не сразу поняла, кого касается эта печальная новость...
Владик Мартыненко… Его мало кто звал так, не только студенты худграфа, но даже друзья и коллеги – только Владислав Иванович. Я не была близко знакома с Мартыненко, знала его как художника, немного общалась, всегда подолгу стояла у его картин на выставках. Просто дружу с его близкими соседями, а для Саши и Веры он всегда Владик – с теплотой, любовью и… грустью.
...Он с достоинством нес свой крест. Вернее, даже кресты… Бог щедро одарил его – талантом художника, абсолютным слухом и абсолютной порядочностью, интеллектом, великолепной памятью, добрым сердцем, умелыми руками, романтическим обликом, но послал серьезные испытания.
До четырех лет маленький Владик не ходил. Та редкая болезнь, которая выпала на его долю, теперь лечится – дети, перенесшие ее, ничем не отличаются от здоровых, а тогда, 60 лет назад, в украинской глубинке… Родители возили его в Киев, показывали лучшим врачам. Его поставили на ноги, он научился ходить, но… Чего это ему стоило! Тяжелая хромота... Он научился скрывать, что каждый шаг стоит большого напряжения, но когда никого не было рядом, это физическое усилие читалось на его лице.
Да что там ходить! В квартире Мартыненко почти все сделано его руками – коридорные шкафы и стеллажи, кухонная мебель – с таким вкусом, оригинально, мастерски! И ремонты делал сам, и гитары виртуозно мастерил, на которых так же виртуозно играл.
Еще один крест… Об этом больно говорить, но это, увы, наверняка стало определяющим в его короткой жизни, сделав ее таковой. «Страстотерпец», – вздыхали соседские бабушки, любящие его, такого приветливого, отзывчивого, готового прийти на помощь любому.
Когда-то друзья радовались за него: влюбился, женился на симпатичной блондинке, родился сын. Какое-то время все было хорошо. А потом… «Российская болезнь» больно, страшно коснулась его семьи. Всю жизнь он боролся сначала за жену, а потом и за сына, иногда казалось, победит, но… То, что ему пришлось пережить, знают немногие – Владислав Иванович хоть и был человеком открытым, искренним, но о беде своей говорить не любил. Его спасала работа, творчество. Он был замечательным художником, прирожденным педагогом: «от Бога» – это определение я слышала от многих. Студенты его обожали. Невозмутимый юмор, обаятельнейшая улыбка – немного застенчивая, лукавая, мудрая… Он ясно, четко объяснял ошибки, умело ставил руку…
– У него был такой убаюкивающий, гипнотический голос! В него нельзя было не влюбиться! – говорит про Мартыненко художница Маша Шанина. – Был ироничен, но так красиво, смешно, необидно подкалывал! Одной фразой определял особенность. Мне, например, говорил: «Ты, Маша, берешь не знаниями, а интуицией, она у тебя железная!»
Он вообще умел настроиться на волну другого человека – ему можно было безоговорочно довериться. Помню (он как раз готовил меня к поступлению на худграф), умерла моя няня, и я рыдала, просто упав на мольберт!.. Он тогда нашел какие-то точные, добрые и правильные слова, напоил чаем, и я вдруг разом успокоилась. После института я не раз прибегала к нему в мастерскую, когда не могла разрешить очередную проблему или, наоборот, чтобы поделиться успехом. Он всегда покупал пирожные, бутерброды, заваривал крепкий чай, и всем в его мастерской становилось так тепло, уютно, надежно! Тактичный, интеллигентный, сдержанный. Он был очень духовный человек! Во всем… И очень эрудированный – кажется, он знал все на свете. Прекрасно разбирался в классической музыке, и все, что он о ней говорил, врезалось в память. От него, например, я узнала, что в «Солярисе» Тарковского звучит хоральная прелюдия фа минор Баха. Иногда, когда мы работали, он ставил нам классическую музыку – для настроения.
Я вспоминаю его только с улыбкой, потому что он всегда улыбался. По крайней мере, многим моим однокурсникам он запомнился именно таким – улыбающимся.
А это мнение человека, которому нельзя не доверять, ведь 40 лет дружбы, еще со студенческих времен, чего-то стоят! «Все лучшие человеческие качества были в Мартыненко», – Николай Васильевич Тынник, преподаватель худграфа, хороший художник, прекрасный педагог знает о Владиславе все. Всю жизнь они звали друг друга по имени-отчеству, сначала в шутку, а потом – подчеркивая взаимное уважение. И это была настоящая, редкая мужская дружба. Жили в соседних комнатах в студенческом общежитии, до последней минуты общались буквально каждый день. «Если я завтра не приду к тебе в мастерскую, значит, я умер», – шутил Тынник.
Последние три года жизни Мартыненко жил в своей мастерской на Марата, которую сам оборудовал, обустроил. И, конечно, там всегда кипела жизнь. Люди заходили к нему – поболтать, встретиться с кем-то и погреться… Около Владика всегда было тепло. Иногда кто-то возмущался: «Да дайте же человеку работать!..» А Мартыненко у мольберта только улыбался: «Мне никто не мешает».
…Он родился в украинском селе, на границе Черниговской и Киевской областей. Отец – преподаватель словесности, директор школы, мама – хозяйка гостеприимного дома, воспитывала четверых детей. Два брата Владика – тоже педагоги, математики, и тоже, как отец, директора школ. Сестра – корректор в Академии наук Украины. Дружные, талантливые, все, как и отец, играли на музыкальных инструментах, так что в генах у Мартыненко и гуманитарные, и точные науки. Он был грамотным, начитанным и одновременно мог решить любую математическую задачу, а к начертательной геометрии, которую изучают будущие художники, у него вообще были выдающиеся способности. Тынник бывал в родительском доме Мартыненко, в этом хорошем добром доме, где все любили и поддерживали друг друга. Увы, от большой родительской семьи на земле осталась только сестра Лидия, живущая в Киеве.
Сначала Владислав с отличием окончил Прилукское педучилище, получил профессию учителя труда, а потом был курский худграф. Несколько лет работал в Бутурлиновке, потом вернулся в Курск – его пригласили на родной факультет.
Он работал в разных жанрах, разных техниках. Пейзаж, портрет, натюрморт, масло, пастель, рисунок… У него получалось все. Мне очень близок Мартыненко-портретист: психолог – всегда такой точный образ, самая суть читается в глазах человека! А его автопортреты! Их было много. Наверное, это была его психотерапия, желание познать, понять себя и свою жизнь в разные ее периоды. Какие глубокие глаза на всех этих автопортретах, даже самых ранних!
Он любил пастель. Сложная техника, не всем дается. У Владислава пастелью нарисованы большие картины (обычно в этой технике пишут работы небольшие). Тынник говорит, что так серьезно и увлеченно пастелью в Курске не занимался никто. Мягкость, сдержанность, приглушенность, свойственные ей, видимо, очень отвечали душевному складу художника.
Ради семьи ему приходилось много работать, кроме преподавания на худграфе – абитуриенты, заказные портреты… Для творчества времени оставалось меньше, чем хотелось. Однажды он придумал «Вечерний рисунок». Это было что-то вроде факультатива. И у Владислава появилась дополнительная возможность для собственных работ. Он многое нарисовал (пастелью, углем, сангиной) в те вечерние часы.
У него были персональные выставки, он участвовал в выставках больших, престижных, например, в середине 80-х – во всесоюзной, в Манеже, в международной выставке «Победа» – в 2005-м…
Совсем недавно, кажется, была его юбилейная выставка в Выставочном зале. Юбилей получился теплым – столько хороших, искренних (а это нечасто бывает на юбилеях) слов прозвучало в адрес Мартыненко! И выставка была замечательной. Оказалась – итоговой.
…Встретила я на днях художника Владимира Окаева:
– Смотрели сегодня фильм о Владикиной выставке…
(Видеоряд под аккомпанемент гитары записала на диски однокурсница Мартыненко Зоя Завалко из Понырей и на похоронах раздарила его друзьям).
Он был особенный человек. Никогда никого не осуждал, всегда был готов прийти на помощь. Был фанатом футбола и вообще азартным спортивным болельщиком. Мы, бывало, его подначивали: «Наш Сашка всех ваших Кличко порвет!», он улыбался: «Это еще неизвестно». А сам был патриотом Курска, хотя и Малороссию свою любил нежно.
Память у него была феноменальная – столько в голове было по полочкам разложено «из разных опер»! Знал названия буквально всех столиц мира. Пытались хоть раз его поймать. Спросишь, например: «Владислав Иваныч, а вот, кстати, чья столица Антананариву?» А он, невозмутимо улыбаясь, — «Мадагаскара». «А Порт-о-Пренс?» – «Гаити», «Бужумбура?» – «Бурунди»…
У нас мастерские рядом, частенько к нему забежишь за сахаром или чаем, а у него там – клуб, дым коромыслом. А сам Владислав Иванович тихонько себе рисует в уголке. Зайдешь за чаем – он предложит бутербродик, пирожок – у него всегда был запас на случай частых гостей. Хотя, чувствую, он любил и ценил одиночество.
Иногда за стеной слышались гитарные аккорды. Однажды зашел ко мне мой коллега по ОДНТ, музыкант Володя Минский: «Кто это у вас так профессионально по нотам играет?» Зашли, познакомил их с Владом, чаю попили, подружились… Вот так он к себе людей притягивал. А ведь не был ни балагуром, ни душой компании в общепринятом смысле.
Гитара – особая часть существования Мартыненко. Он дружил с двумя курскими гитарных дел мастерами: музыкантом Александром Евдокимовым и преподавателем музучилища Вячеславом Левыкиным. Брал у них первые уроки. А так как руки у Мартыненко были золотыми, то вскоре по чертежам он стал делать свои гитары. Скрупулезности, дотошности ему было не занимать, инструменты у него получались вполне профессиональные, не говоря уж об оформлении. И пел он хорошо (негромко – напевал, не пел), но очень душевно.
…Он старался не показывать, что ему что-то недоступно физически – даже в колхоз со студентами ездил, не говоря уже о пленэре и творческих поездках в другие города.
Никогда никого не напрягал собой. Наоборот, старался облегчить жизнь многих. Но я бесконечно восхищаюсь мужской сдержанной нежностью и заботливостью его друга Николая Тынника, который всегда умел вовремя оказаться рядом, чувствовал его. И в мелочах: чтобы Владику не делать лишнего телодвижения – что-то подать, поднять, и в большом… И в те последние полторы недели жизни Мартыненко тоже...
В четверг он как всегда зашел к другу. Тот выглядел очень неважно: «Я сегодня на занятия не ходил. Не смог до машины дойти…» На следующий день Тынник с другим художником Николаем Меньшиковым повезли его в областную больницу к другу Владика еще со студенческих времен, доктору медицинских наук Борису Жидких, там сделали снимки, анализы… В понедельник положили в больницу. Скульптор Владимир Бартенев на руках донес друга до машины. Неделя в больнице… В воскресенье Мартыненко не стало.
Он никому не рассказывал о том, о чем догадывался еще с весны. В апреле ему стало трудно глотать. В медицинском справочнике прочитал о том, что это – признаки рака пищевода, но… Видимо, понимая бесперспективность медицинского вмешательства, все эти месяцы жил, полагаясь на Божью волю… «Гвозди бы делать из этих людей!..»
…Многие говорили, как красив и одухотворен он был в день прощания. Сильный, умный, талантливый человек. Владислав Иванович Мартыненко.
("Г.И.,20011)
И ЕЩЕ:
Валентин и Наталья Гребеньковы:
-Нужно было слышать, как он общается со своими учениками! Править ошибки в рисунке у студента так, чтобы не обидеть автора, и не вместо него и даже не вместе с ним, а подвести ученика к пониманию того, как нужно действовать!.. Для этого нужно и виденье художника, и личное мастерство, и уважение личности студента, и безупречный такт, и много чего еще. Всего это было у Владислава с избытком. Об этом могут рассказать многие поколения его студентов. И еще он был просто хорошим, добрым человеком и верным товарищем. Другом.
Гаянэ Аракелян:
- Он первый, кто стал называть меня на Вы.
Это было так необычно, так по - новому! Вы помните, когда вас впервые назвали на Вы? Вот так вот, всерьез?
Представьте, что вы теперь не «ТЫ» – школьник, ребенок, а «ВЫ» – взрослый, ответственный человек. Вот поэтому тоже, наверное, неловко было. Потому что ты-то сам знаешь, что ты еще всего лишь «ты», и до "Вы " тебе еще ой как далеко, а тебе тут раз, и –"Вы"....
Детские, совершенно детские мои рисунки… Я ждала того момента, когда он их увидит. Мы все –"тонкие, ранимые», а он имел столько терпения, столько невероятного такта, чтобы сказать и то, что он думает, и вместе с тем, чтобы случайно не задеть, не убить в тебе то, что ты называешь творчеством.
Александр Плахотский:
– Владислав Иванович задолго до студентов приходил в аудиторию. Мы всегда чувствовали, что он с радостью ждет нас, что мы и наши успехи ему важны, что работать ему интересно. Атмосфера на его занятиях была самая позитивная и творческая! Подходил к каждому и спокойно, тихонько, очень доброжелательно и уважительно что-то подсказывал, помогал. Старался «не спугнуть» вдохновение. Он относился к нам, студентам, как к творцам, полноправным коллегам, независимо от наших тогдашних достижений и даже способностей Его грамотное, умное объяснение материала, бесценные советы Мастера – наш творческий багаж на всю жизнь.
Я живу и работаю в Славянске, преподаю в ДГПУ методику изобразительного искусства и рисунок, веду студию. Стать для своих студентов и учеников тем же, кем стал для нас Мартыненко,– трудно, но я очень стараюсь.
Нонна Скибина (Кипоть):
-Владислав Иванович умел так внимательно слушать! Он даже мою наивную чушь принимал с доброй улыбкой. Говорил немного, но убедительно, взвешенно.
Стены его крохотной мастерской (тогда еще на Блинова) были увешаны множеством рисунков, набросков, холстов, а на мольберте стоял великолепный женский портрет. Работа была исполнена мастерски и, конечно, вызывала наш восторг. Но Владислав Иванович говорил, что она еще не завершена, а на вопрос «Что же здесь еще можно добавить?!» - ответил: «Важно не что, а как».
Спустя много лет, когда я приехала в Курск уже со своей дочерью, первым в фойе худграфа встретила Мартыненко. « Я училась у Вас…» На что Владислав Иванович ответил: « Нонночка, нужно ли это объяснять!» Он всех нас помнил, потому что в каждого вложил частичку своей души. И вновь эта добрая улыбка, все понимающий взгляд… Мой учитель рассматривал рисунки моего ребенка, а мне казалось, что не было прожитых лет, будто я сама еще студентка.
Зоя Завалко:
-…На четвёртом курсе Владислав Иванович переехал из общежития (Гоголя 65, 1- этаж, комната № 6), на квартиру (ул. Семёновская). Шумная жизнь общежития не давала возможности сосредоточиться и творчески работать - в 6-й комнате проживало шесть человек. Из воспоминаний однокурсников: «Владик ушёл из общежития, но общежитие не ушло от него! Почти каждый вечер группа однокурсников (не только из общежития, но и городских), не договариваясь, приходила к нему в гости. Квартирная хозяйка, Ольга Яковлевна, не одобряла шумных компаний. Поэтому нужно было дождаться, когда загромыхает железный засов, и она отправится отдыхать. Под воротами можно было пролезть, и очутиться во дворе. Владик жил в полуподвальном помещении, к нему стучались в окошко, через которое и «заходили» в гости. Из открытого окна пахло жареной картошкой. Владислава не раздражали эти посещения. Он был рад гостям.
Часто однокурсники становились натурщиками. За этот период было сделано много набросков и зарисовок, в том числе и этот этюд. Со временем хозяйка дома подружилась с нашей компанией, и даже позировала Владику.
Лидия Девянина:
-Солнечный человек Владислав Иванович Мартыненко. Произнести «был» не получается до сих пор. Такие люди, как он, не уходят из сердца.
Мы познакомились 31 год назад. Я тогда, после четырехлетнего перерыва на работу в облоно, вернулась во Дворец пионеров – директором. Дворец еще находился по старому адресу – Ленина,69.Каждое утро, обычно где-то в районе музучилища, встречаясь с приятным молодым человеком с характерной походкой, обменивались улыбками. «Пора нам и здороваться уже!» – однажды предложила я. И с тех пор, при каждой встрече, останавливались на 5-7 минут поговорить, что-то обсудить, посмеяться. Собеседником Владислав был потрясающим! Его знания – искусства, истории, литературы – были фундаментальными, глубокими, суждения – точными, меткими. С ним было удивительно комфортно и приятно общаться! Столько в нем было такта, юмора, внимания к собеседнику, доброты! Поговорим – и разбежимся по своим работам – он на худграф к студентам, я во Дворец – к детям и педагогам – и настроение поднялось на весь день. Такие вот психологические пятиминутки-подзарядки. Встретились с Владиславом – значит, день удался.
Симпатия у нас была обоюдная, и, честное слово, не будь я замужней солидной дамой с двумя дочками, влюбилась бы. А в том, что многие студентки худграфа были в своего педагога влюблены, не сомневаюсь – в нем было много мужской харизмы, мужественности, самодостаточности, надежности.
По жизни общаюсь со многими художниками. Очень уважаю и доверяю мнению Михаила Михайловича Заутренникова, Николая Васильевича Тынника, Валентины Ивановны Толмач. Не раз слышала от них высочайшую оценку творчества художника Мартыненко. Многие люди (не только профессионалы, но и зрители) считают Владислава Ивановича лучшим портретистом нашего курского края. Присоединяю к ним и свой голос.
В год 60-летнего юбилея Мартыненко художественно - графический факультет представил его кандидатуру на звание «Человека года» в номинации «Творчество». Я тогда была членом жюри конкурса общественного признания «Курская антоновка». Вместе с еще одним членом конкурсного комитета Виктором Леонидовичем Истоминым горячо отстаивали кандидатуру Владислава. Но… Были и другие сильные претенденты и члены жюри их отстаивавшие. Очень тогда переживала. И до сих болит. Особенно после ухода из жизни этого достойнейшего курянина. И хотя до сих пор такого прецедента не было, есть у меня предложение к комитету общественного признания: присудить «Курскую антоновку» Владиславу Мартыненко посмертно. Пусть она хранится на худграфе, которому он отдал всю свою жизнь. А номинация?.. «Творчество», «За честь и достоинство», «За личное мужество» – любая подойдет. Уверена, что многие сотни курян (одних студентов у него сколько было за три десятилетия) проголосуют за Мартыненко. Он оставил свет в стольких душах!
Владислав Мартыненко очень любил Курск и курян. Город должен ответить ему взаимностью.
("Мои куряне", том первый).