А Фрол, как ехал, нехотя погоняя свою лошадь, так и продолжал ехать, только ухмыльнулся тихонько себе в усы… Сраму я тогда натерпелась – жуть! Притихла я, затаилась. По воду огородами стала ходить, только бы не услышать снова, как ему весело надо мной…
Но страсти во мне разгорелись еще пуще. Лягу спать, а перед глазами желанный мой стоит. И всё ухмыляется себе… А я так прижмусь к нему, и кажется, даже запах кузни от него слышу… и шепчу-шепчу ему что-то пылающими губами, жалуюсь, как плохо мне, что рядом нет его. И что только тогда мне не чудилось то ли наяву, то ли в полудрёме. Как смотрит он на меня своими печальными глазами, гладит по волосам мозолистой рукой, потом осторожно так, ласково, самыми кончиками пальцев прикоснулся к запястью и медленно, чуть касаясь, скользит по коже вверх, к локтю, к плечу, к шее…
Промаюсь вот так до первых петухов, и провалюсь, измученная, в глубокий сон. А утром, вроде ничего, отпустит… За дневными заботами как-то совсем забываешься. А ближе к ночи на меня снова наваливается.
Не знаю, сколько бы я так промаялась, но как-то Стешка, соседская девчонка, позвала меня по ягоды. Земляники в этот год случилось – прорва!.. Излазили мы с ней, кажется, все солнечные полянки да пригорки и, изможденные, решили отдохнуть. Прилегли под сень молодой березки – она, бедная, как-то криво выросла, да при этом вширь раздалась. Ей, наверное, не очень сладко так жить. Не знаю, как Стешке, а мне под этой берёзкой – самая услада: и светло и солнце не палит, иногда только лучиком своим пощекочет, поиграет меж листиками березовыми… Лежу, смотрю на них, светло так на душе, радостно!.. И не заметила я, как заснула…
…Проснулась я от того, что почувствовала – смотрит на меня кто-то. Испугалась – страсть просто как! Подскочила, глянула… Ой, так ведь это ж Фрол!.. Откуда он здесь?!! Почему остановился, если шел куда?.. Где Стеша?.. Ой, маменька родная… Припустить бы отседа, да стыдно. Стоять вот так, да пялиться на него? Тоже негоже… Да он сам и выручил:
- Уморилась, Дусенька? – говорит, и, вроде, чуть улыбается с травинкой в зубах… а в глазищах – та же грусть-печаль. Лучше б не говорил он так ласково, от этого еще жутче стало, да и с чего это он так добр-то ко мне, а?.. Кое-как стою, не падаю – ноги, будто не мои, не слушаются…
- Да вот, ягоду набрали со Стешей, устали, отдохнуть прилегли.
Вспомнив про подругу, я стала искать её глазами, но нигде её не увидела. И чего-то испугавшись, я воскликнула:
- А Стеша-то где?!
- Ну и зачем она тебе? До дома и я тебя провожу, если боишься, - он сказал это так, что я совсем обессилела: власть какая-то была в его голосе, что и отказать не посмеешь, но в то же время и лаской от него веяло. И всё смотрит на меня, смотрит, будто изучает, да жуёт всё ту травинку…
- Ну, пойдём тогда, - пробубнила я, стараясь говорить так, чтоб не заметил он моего смущения…
Всю дорогу я шла, как мешком стукнутая. Куда руки деть, не знаю – ведь он корзины мои в телегу поставил. Взял лошадь под узцы, и пошли мы с ним, не спеша. Он говорил что-то, я отвечала невпопад: от волнения не слышу, не понимаю, что говорит. Строго так говорить стараюсь, а сама дождаться не могу – когда на горизонте появятся первые крыши под яблонями да рябинами, а там и до моего дома – рукой подать…
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2017/07/11/1190