Сны

 
                “День за днём, то теряя, то путая след,
                Я иду в этот город, которого нет…”  Регина Лисиц
               
Алексею Ивановичу снился цветущий сад, освещенный ярким полуденным солнцем. Воздух был напоён ароматом трав и цветов, откуда-то издалека доносилась музыка. Аллея между живописными прудами с белыми и розовыми лилиями,  плавающими между ними лебедями и ажурными мостиками, вела к изящному павильону, где его, как он был почему-то уверен, ждали друзья. Проходя мимо боковой аллеи, он увидел на ней девушку в короткой алой юбке и светло-голубой блузке, красиво оттеняющей её бронзовую кожу.  Она стояла к нему спиной перед горбатеньким мостиком, и он вдруг явственно услышал поющего Андрея Миронова: "Стройная фигурка цвета шоколада помахала с берега рукой"…

Девушка медленно грациозно нагнулась, поправляя чёрный ажурный чулок, и сердце его бешено забилось. Она обернулась и, увидев его, призывно  улыбнулась. Эта улыбка обожгла и заставила забыть обо всём.  Чертовка была дьявольски хороша. Её длинные зовущие глаза обещали неземное блаженство.

Словно статуэтка девушка стояла...
И пират корабль свой
К ней направить поспешил,
И в неё влюбился, и её назвал он
Птичкой на ветвях своей души.

Продолжала звучать в голове песня Миронова, и он, как сомнамбула, двинулся к прелестнице. 

Но она развернулась и поднялась на мостик. Он бросился за ней, но мостик,  до того казавшийся небольшим, неожиданно превратился в огромный раздвижной мост, центральные пролёты которого начали медленно подниматься, образуя неумолимо увеличивающийся просвет, отрезая его от предмета вожделения. В азарте подбежав к самому краю пролёта, он, не задумываясь, прыгнул…и, оказался  в  царстве ночи, в грязном, уродливом городе с тесными улицами и мрачными домами, освещаемыми редкими фонарями. Он огляделся и увидел  в торце улицы темную громаду дворца, в окнах которого мерцал тусклый свет.

– Конечно же, она там, – решил он и направился туда, но по мере приближения к цели идти становилось всё трудней из-за грязи на мостовой, которой становилось всё больше, а когда он подошёл широким ступеням дворца, грязь уже доходила до колена. С трудом преодолев последние метры, он взглянул на двери…и содрогнулся – прямо из великолепного парадного из чрева дворца на улицу непрерывным потоком выливались нечистоты.

Резко развернувшись, он бросился назад, надеясь попасть в свой чудесный сад. Сделав несколько шагов, он почувствовал, что проваливается в пустоту. Некоторое время вокруг царил мрак, а затем он оказался в кресле, на террасе какого-то кафе. Перед ним простирался сверкающий в лучах заходящего солнца безбрежный океан.  Под террасой извивающейся лентой тянулась булыжная мостовая, вдоль которой возвышалась увитая виноградом белая стена…

Вынырнув из сна, Алексей Иванович тяжело вздохнул и привычно начал собираться с силами, чтобы подняться с постели. Впереди его ждал очередной хмурый день, наполненный непрестанной борьбой с собственным телом и болью, которая с каждым днём становилась всё сильнее. Единственной отрадой, согревающей сердце, была мысль о предстоящей ночи, когда спасительный сон перенесет его в очередной раз в чудесный мир грёз. В последнее время его сны стали на удивление яркими, и, с каждым разом, всё реалистичнее.

Алексей Иванович прикрыл глаза и попытался вспомнить начало сегодняшнего сна, в очередной раз перенесшего его на уже ставшую знакомой улицу с белой стеной и зелёной дверью, за которой цвёл чудесный сад.
 
 – Да, точно, в начале сна он, как часто в последнее время, бродил по прекрасному городу, в котором  у него уже были свои любимые места. Там были широкие площади с красивейшими дворцами, смутно знакомые улицы с громадными причудливыми храмами, шумный восточный базар, над которым возвышалась мечеть с минаретами, а по каменным лестницам и белоснежным аркам горбатых мостиков, переброшенных через хрустальные речки, можно было спуститься  на гранитную набережную над прозрачной бухтой, заполненную шхунами, бригантинами и яхтами, скрежетом якорей, криками чаек и разноязычным говором моряков.

Самым любимым местом был  уютное кафе, на террасе которого он всё чаще оказывался сидящим за бокалом красного терпкого вина, созерцая бескрайний океан, блистающий золотом солнца днём и серебром луны ночью.  Кажется в прошлый раз он там читал стихи:

                Свободный человек! Недаром ты влюблен
                В могучий океан: Души твоей безбрежной
                Он – зеркало...  Как ты, в движеньи  вечном он,
                Не меньше горечи в твоей груди мятежной!

Бодлер… Алексей Иванович грустно улыбнулся: – страдания Шарля, солнечный гриновский Зурбаган, Уэльс с его мистической дверью в стене – как всё причудливо смешалось в его снах!

А этой ночью ему снилось как он спустился с террасы кафе и направился по узкой и капризно извивающейся улочке к бухте океана. В глубине души он знал, что этот маршрут ему хорошо знаком и что по этой улочке он ходил в своих снах уже много раз, и всегда по пути видел зелёную дверь, рождённую фантазией Уэллса, и, так неожиданно, ставшей частью его сознания. Этот сон, в котором непременно фигурировала улица с белой увитой красными листьями дикого винограда стеной и зелёной дверью, повторялся, как наваждение и, надо признать, не всегда приятное.  Но это не тяготило. Несмотря на то, что последний его визит за стену обернулся кошмаром, сознание упорно подсказывало, что только там, в мирах за этой зелёной дверью он может найти то, что реальная жизнь, увы, ему предоставить уже не сможет…

Перетерпев бесконечно тянущийся день, Алексей Иванович вечером выпил все положенные ему на сутки таблетки разом, чтобы, как он недавно обнаружил, можно было уснуть и видеть свои чудесные сны, не отвлекаясь на боль, лёг в постель и с нетерпением закрыл глаза…

На этот раз  он оказался на площади перед громадой великолепного здания.

 – Театр, – догадался он. И тут же осознал себя уже на сцене, увлечённо и страстно поющим арию Каварадосси из  третьего акта Тоски. В свете рампы и прожекторов софитов ему не было видно зрителей, но ,каким-то образом, одновременно он видел себя  и всю сцену, как бы находясь в “царской” ложе.

–  “Мой час настал, да! И вот я умираю, и вот я умираю…  Но никогда я так не жаждал жизни, не жаждал жизни!..”, –  допел он арию, и на него обрушился шквал оваций и восторженных криков поклонников...

Луч утреннего солнца пробился сквозь щель в шторе, скользнул по векам и бесцеремонно прервал замечательный сон. В голове ещё звучали последние строчки арии   “… Но никогда я так не жаждал жизни, не жаждал жизни!..”, и он вдруг понял  –  его сны это как бы приглашения к жизни в различных мирах и судьбах. Ему предлагается выбор! И каждый сон это краткая аннотация будущей жизни и судьбы. 

Тот сон, в котором он оказался в грязном, тёмном городе это сон-предостережение,  чтобы не  попасть в лапы демонов похоти, алчности и наживы, что приведет к примитивному существованию среди духовной грязи, в которой живёт большая часть так называемой элиты.

А последний, с арией Каварадосси,  – это напоминание, что время не ждёт, и, если действительно ему даётся такая возможность, то надо просто выбрать тот сон, в котором желательно остаться. Как жаль, что большинство этих снов он уже не помнит…

Весь день Алексей Иванович перебирал свои полузабытые видения, подобно антиквару, роющемуся в своих сокровищах в поисках утерянного раритета, пытаясь вспомнить сны, в которых ему было хорошо, с  тем, чтобы настроить свой мозг на нужную волну и оказаться ночью во сне в нужном мире. Перед его мысленным взором проплывали эпизоды и эмоции сновидений, в которых он представал в различных ипостасях. Эти обрывки снов теснились в усталом мозгу, мешая друг другу и путая сознание, пока не пришла спасительная мысль, что этой ночью он, как всегда, окажется в его любимом городе с волшебной зелёной дверью, а там… – на всё воля Божья!

                ***

Когда пришёл вечер, а с ним и долгожданный сон, перед ним сразу же  возникла белая стена, и он, шагнув в заветную дверь, оказался…в лесу.

Тропа под высокими нарядными соснами вела туда, где меж янтарных стволов и зеленого кружева ветвей призывно синело небо, и угадывался простор. Выйдя на опушку, он увидел голые спины трех  загорелых мальчишек, сидящих в ряд спиной к нему на песчаном откосе, склон которого круто обрывался в голубой глади большого озера. За озером простирались зеленые луга, а за ними, на самом краю земли, сверкали белоснежными вершинами синие горы.
 
Крайний справа, подстриженный наголо малец, обернулся, и Алексей Иванович увидел веселую смеющуюся рожицу с озорными глазами. В то же мгновение он понял, что этот пацан – он сам и, с нарастающим в душе восторгом от детского восприятия бытия, увидел и почувствовал мир глазами тринадцатилетнего мальчишки.

Июльское солнце ласково согревало ещё сохранявшее бодрящую прохладу озера тело.  Рядом сидели друзья, с которыми уточнялись последние детали парусного вооружения их пиратской шхуны (старой дырявой лодки, которую ещё предстояло законопатить, просмолить, установить мачту и остальной такелаж) и плавания (двухкилометровый поход по озеру) на таинственный остров, охраняемый свирепыми папуасами – мальчишками из пионерского лагеря, расположенного на берегу напротив желанного острова, которых они так славно раскатали в недавнем футбольном матче. 

В уголке сознания дремало и ожидание прихода на пляж знакомых девчонок, при одной мысли об одной из них сердце начинало учащённо биться.

Мир был прекрасен. В нём хотелось летать, и он вдруг почувствовал, что он действительно парит подобно птице над бескрайним лесом, синим озером и зелёными  полям, знакомясь с миром, в котором, как он понял, ему предстоит прожить  долгую счастливую жизнь.  Где-то там, за сверкающими горами на берегу  океана его ждал солнечный город,  который он обязательно найдёт…