* * * * *
Понедельник
Проснувшись утром, я некоторое время лежал, глядя в потолок, вспоминая только что приснившийся сон.
«Господи, двадцать с лишним лет прошло» - вдруг подумалось мне.
На третьем курсе института, казалось, что вот ещё полтора года и начнётся нормальная взрослая жизнь. Пойду работать, деньги будут, взрослая зарплата, не стипендия и никаких экзаменов… НИКОГДА! …и 1 сентября наконец-таки будет всего лишь днём начала Второй Мировой войны… Дальше этого тогда мысль почему-то не шла, но ощущение, что лучшее, конечно впереди, было настолько реально, хоть трогай. Это потом оказалось, что с зарплаты надо ещё кормиться и за квартиру платить, и вообще хорошей работы, с хорошей зарплатой долго не может быть в принципе, а геморроя в окружающем мире куда больше, чем веселья и радости…Тут на меня калейдоскопично нахлынули всякие ностальгии из прошлых лет и сделалось как-то тоскливо. Тепереча не то, что давеча, и никогда уже не будут деревья большие, трава такой едрёной, херь такой самозабвенной, и даже музыка уже не та, да и рассказать всё то моё, что сейчас «Ура!» некому, потому что никому это не интересно.
«Похоже, я уже никогда не проснусь утром в хорошем настроении» - вспомнилась мне фраза Джима Моррисона, - «странное дело, в молодости ты хочешь, но, как правило, не умеешь, а потом вроде научишься, но уже не очень-то и надо…»
Я лежал, безудержно предаваясь апатии и депрессии, поскольку знал, что всё это, в общем-то, неважно, и главное преходяще. Есть какой-то предел моему унынию, потом появляется какое-то неотложное дело, выводящее из оцепенения и заставляющее забыть о тщете всего сущего. Вот и сейчас, натурная потребность сменить воду в аквариуме выгнала меня на улицу и прервала цепь мрачных размышлений о мимолётности, бессмысленности и бренности.
Едва я вышел из дома, как мимо меня с большой белой бабочкой в зубах проскочила Лилка, и тут же вышедшая с кухни Татаурова позвала меня завтракать. Я кивнул в ответ и направился по своим делам.
- Ты опять в Париж? – поинтересовалась Танька.
- Угу, - ответил я, проходя мимо сирени к табзалету.
- Везёт тебе, каждое утро в Париж…- грустно сказала мне в след Танька.
На кухне с бутербродом и полулитровой кружкой чая сидел Лёлик.
- Привет, - поздоровался я с ним и уселся за стол.
- Чай? Кофе? – тут же спросила меня Танька.
- Чай, - не раздумывая, ответил я.
- Яичницу будешь? – опять спросила меня Татаурова.
- Буду, - кивнул я.
- Сейчас сделаю, - сказала Татьяна вставая из-за стола, - Тебе сосиски как резать – вдоль или поперёк?
- А какая разница? – не понял я.
- Вдоль длиннее, поперёк больше, - ответила Танька.
Танькин вопрос озадачил меня. Потом я подумал, что яичницу можно положить на хлеб и есть как бутерброд, а тогда сосиски лучше резать вторым способом.
- Поперёк! – сказал я Таньке. Она кивнула и отправилась готовить яичницу. Я, тем временем, не спеша, заварил себе чай и намазал маслом два куска хлеба. Едва я закончил приготовления, Танька принесла свежезажаренную яичницу из двух яиц и поставила её передо мной. Я резанул яичницу пополам и выложил на хлеб.
- Вот! – сказал Таньке муж, - А ты говоришь я странный.
- Коперник не в счёт, он тоже странный, - парировала Татаурова.
- А что такое? – поинтересовался я.
- Татьяна говорит, что яичница на бутерброд это не соответствует текущему историческому моменту и не способствует росту национального самосознания, - произнёс Лёлик с набитым ртом.
- Ничего я такого не говорила, - начала оправдываться Танька, - просто так никто не ест…
Это как-то не правильно…
- Зато вкусно! – сказали мы с Пузырёвым почти хором.
- Ой, делайте что хотите! – отмахнулась от нас Татаурова, и вышла с кухни. Некоторое время мы ели, болтая о всякой ерунде, пока под конец завтрака на кухню не зашла Маська. Пузырёв тотчас дал ей ложку сметаны и предложил пойти посидеть на скамейке.
- Подожди, я ещё не доел…- сказал я ему и взял из пакета пряник.
- Там доешь, курить охота, - ответил Лёлик, и потянул меня на улицу.
Скамейка у сарая была на половину в тени, наполовину на солнцепёке, и та половина, которая была на солнце, уже успела изрядно нагреться. Мы уселись на теневую сторону скамьи, Пузырёв тотчас закурил.
- Вот на кой хрен это делаю? – сказал он, пустив дым в сторону, - Уже давно никакого удовольствия…
- Так не кури, - пожал я плечами, и глотнул чай из кружки.
- Легко сказать, - хмыкнул Пузырёв, - Не покуришь и не хватает чего-то…
- Чего?
- Ну, вот чего-то…
- Слушай, Пузырёв, когда ты пиво пьёшь, тебе вкусно и в голове весело, - сказал я, - а тут что?
- А тут ничего, - ответил Лёлик и сплюнул себе под ноги, - денег куча и во рту воняет, будто кошки насрали.
- Зачем тогда платить деньги? - заметил я - Съешь какашку – результат будет тот же.
Пузырёв подозрительно посмотрел на меня.
- Какой ты остросардонический, Коперник, - съязвил Лёлик, - сам попробуй сначала, а потом советуй.
- Я же не курю…
- Вот именно! – сказал Пузырёв и потушил окурок об траву.
Я допил чай и поставил кружку около себя на скамейку. Солнце меж тем заметно передвинулось, я оказался на солнце и тотчас взмок.
- Жарко как, - сказал я и попытался обмахиваться рукой. Лёлик молча подвинулся, и я снова смог спрятаться в тень.
- А помнишь как мы с тобой осенью 95-го перед концертом «Колибри» пиво пили на Неве, около Тучкова моста? – спросил я Лёлика.
- Концерт в «Там-таме» с милицейским шмоном в итоге? – отозвался Пузырёв, - А что пили?
- Светлую «Баварию» по триста пятьдесят рублей, а еще была копчёная скумбрия и полдарницкого хлеба, - вспомнил я.
- А потом шли до «Там-тама» по Малому, писая чуть не в каждом дворе…- хмыкнул Лёлик.
- Ты ещё говорил, это же Малый, вот и пойдём по малому…- вспомнил я.
- И выпили-то мы не очень много – литра три на нос, а я думал весь на мочу изойду…Вот времена были…теперь ни «Там-тама», ни «Колибри», даже пива такого больше не выпускают… и рассказать некому – не поймут.
- А я? – удивился я.
- Что ты? - ответил вопросом на вопрос Пузырёв, - Тебе неинтересно рассказывать. Ты там был и помнишь всё лучше меня, а вот у Сасика в принципе ничего такого никогда не будет.
- Почему не будет? – опять удивился я, - Рано ещё…
- Потому что ему ничего не интересно, - категорично заявил Пузырёв, - у него все интересы в телефончике и телевизоре. Знаешь, у меня иногда складывается впечатление, что если бы в телевизоре показывали маму с папой, то Сасику вобще никто не нужен был бы.
- Нынче детям много ль надо им бы танцы до упаду [*14]…- процитировал я, - Ничего не поменялось, просто у каждого поколения свои погремушки. Потом, можно подумать, что по молодости ты был кладезь мудрости и благоразумия. Вспомни, какой фигнёй ты маялся, и как это выглядело со стороны твоих родителей.
Лёлик неопределённо хмыкнул и замолчал.
- Сколько же мы времени потратили впустую на всякую ерунду…- вздохнув, сказал Пузырёв, после долгого молчания, - хорошо хоть без жертв обошлось. Правда, есть у меня такое подозрение, что если бы был шанс начать всё заново, то я занимался тем же самым, но более эффективно.
- Знаешь, Лёлик, честно говоря, заново всё это жить как-то не хочется – сказал я - вдруг хуже выйдет, а самый лучший возраст – лет 27-28, - и молодой ещё и уже не такой придурок как в 22.
- А почему 22?
- Институт закончился, взрослая жизнь началась, - ответил я.
Снова повисло молчание. Солнце начало нещадно припекать левое плечо, и я был вынужден ещё раз подвинуть Лёлика.
- Компания прикольная была, - как-то грустно сказал Пузырёв, - Пуп, Ерешка, Богдан, Пушкин…
- Волосатый Коперник на тридцать килограмм худее нынешнего, - вставил я.
- Ага…
- Иных уж нет, а те далече, - вздохнул я.
- Что значит нет? – встревожился Лёлик, - Все же ещё живы! Или я чего-то не знаю?
- Да живы, живы…наверное, - успокоил я его, - но вот возьми к примеру Пушкина. Где он? Нет его.
- Как это? – растерялся Пузырёв.
- Пушкин, каким я его знал, кончился лет пятнадцать тому назад, - ответил я, - Теперь где-то есть Венгепов Денис Владимирович. Он, конечно, когда-то был Пушкиным, но давно перестал.
- Так можно про каждого сказать, - отмахнулся Лёлик.
- Не… - покачал головой я, - Вот ты есть, только старше стал, и Пуп есть Пуп, хотя и пьёт со страшной силой, и Богдан с Красиным всё ещё два сапога – пара, а Пушкина почему-то нет.
- Да, мир уже никогда не будет таким как прежде, - нехотя согласился Пузырёв.
Мы просидели молча, каждый думая свою фигню.
- Да ну тебя нахрен, Коперник! – вдруг встрепенулся Лёлик, - Муть какую-то с утра надумал, а я теперь грущу!
- А я опосля прошлогодних наливок грущу и дрищу, вспоминая тебя [*15], - вздохнул я, - что делать-то будем?
- Танька же нам ясно сказала – делайте что хотите, - пожал плечами Лёлик.
- А я ничего не хочу, вернее не знаю чего бы захотеть, - ответил я.
- Это две большие разницы, - согласился Пузырёв, и снова замолчал.
Солнце, тем временем, опять передвинулось, и я снова частью оказался на солнце.
- Двинься, - сказал я Лёлику.
- Скамейка кончилась, - ответил он и не пошелохнулся.
Мы посидели ещё немного, и когда я целиком оказался на солнце, а жара стала нестерпимой, я встал.
- Придумал? – спросил меня Пузырёв.
- Нет ещё, - ответил я, отёр пот со лба и отмахнулся от сбившегося с курса шмеля. Шмель кувырком отлетел в траву, растерянно пожужжал в ней, тыркаясь в разные стороны, а потом уверенно набрал высоту и полетел в заросли малины между сараем и табзалетом. Я проследил, сколько мог его полёт, а потом вдруг обратил внимание на совершенно невообразимое количество спелой малины на кустах, причём ягода уже начала осыпаться.
- А пойдём малину собирать, - сказал я.
- Куда? – не понял Лёлик.
- Да вон её сколько, - кивнул я на заросли малины.
Солнце теперь светило на всю скамейку и Лёлику волей-неволей пришлось встать. Он подошёл ко мне и посмотрел на малинник.
- Действительно малина, - констатировал он очевидный факт, - А зачем нам её собирать?
- Варенье сварим,- ответил я ему.
- Ага! – выдал Пузырёв и поднял бровь. Похоже, такая мысль в голову ему не приходила.
– И то дело! – заключил он после некоторого раздумья.
Мы сходили в дом и нашли небольшую корзинку. Однако же собирать в неё малину оказалось крайне неудобно. Сначала Лёлик повесил её себе на руку, но тогда он корзинкой сбивал на землю уйму спелой малины, которая осыпалась от простого прикосновения к кусту. Мы попробовали поставить корзину на дорожку позади нас, но это тоже было неудобно, потому что приходилось постоянно бегать, чтобы скинуть собранную ягоду.
- А у тебя есть стакан из-под сметаны или ряженки и скотч? – спросил я у Лёлика, когда мне порядком надоела эта суета.
- Ну, найдётся, - неопределённо ответил Пузырёв, - а тебе зачем?
- Повешу стакан на шею и буду в него собирать, - сказал я.
Скотч и пластиковые стаканы нашлись быстро. Я обмотал скотчем стакан кругом по краю, соорудил петлю и повесил полученную конструкцию себе на шею. Теперь я мог собирать ягоды двумя руками и не бегать поминутно к корзине.
- Коперник, я тоже такую хочу! – заявил Пузырёв, глядя на меня.
Я быстро сделал ещё один шейный стакан. Теперь дело пошло быстрее и за час мы вдвоём набрали килограмма три малины.
- Полная! – сказал Лёлик, высыпая в корзину очередной стакан, - Чего теперь?
- Неси на кухню и засыпь сахаром, - ответил я.
- В кастрюле?
Я никак не мог взять в толк, о чём говорит Пузырёв, и некоторое время недоумённо на него смотрел.
- ГЕНИАЛЬНО! – выдал я, когда до меня наконец-то дошло что к чему.
- А сахара сколько? – спросил Лёлик.
- Один к одному по весу, - сказал я и полез в дебри малинника собирать оставшуюся ягоду.
Минут через десять я набрал полный стакан и тоже пошёл на кухню. На дорожке прямо перед кухней сидела Лилка и, прижимая уши, боязливо заглядывала в открытую дверь.
- Пузырёв, ты что творишь! – доносился с кухни Танькин голос.
- Варенье будет, - спокойно отвечал Лёлик.
- Так надо же сироп сначала распустить, зачем ты сахар в ягоду сыпешь?
- Коперник сказал…
- Чего вы тут расшумелись, - сказал я, заходя на кухню – кошку напугали!
Лёлик с Танькой дружно оглянулись на дверь. Лилка звонко муркнула, обтёрла головой дверь и ушла.
- Коперник, я чего-то не понимаю, как ты собрался варить варенье? – прервала наступившую тишину Татаурова.
- Очень просто, сейчас покажу, - сказал я, отобрал у Пузырёва пакет с сахаром и сыпанул все, что в нём было в кастрюлю.
- Сколько здесь? – спросил я у Лёлика, кивая на сахарный бархан в кастрюле.
- Два, - ответил он.
- Давай ещё один и большую ложку.
- Очень большую? – спросила Танька.
- Самую большую, - подтвердил я.
Татьяна молча протянула мне ложку размером с небольшой половник.
- Очень хорошо, - кивнул я.
Я взрезал пакет, высыпал сахар в кастрюлю и принялся ложкой перемешивать сахар с ягодой. Спелая малина сразу дала сок, в кастрюле быстро образовалась полужидкая малиново-сахарная няша.
- Вот, теперь это можно ставить на огонь, - сказал я.
Я поставил кастрюлю на плиту, зажег газ, и, перемешивая, чтобы не подгорело, распустил варенье.
- Интересно как, - сказала Татаурова, следя за моими действиями,- а я всегда сначала сироп готовила, а потом в него ягоду сыпала.
- Воды и в ягоде предостаточно, а такое варенье вкуснее и сахара на него меньше надо и стоит оно лучше, - наставительно сказал я.
- У нас не застоится, - махнула рукой Татаурова.
- Ладно, Коперник, ты тут давай варенье вари, а мы пойдем, покурим, - сказал Пузырёв и уволок Таньку на улицу.
Варенье, тем временем, медленно закипало, выплёскивая из нутра наружу рубиновые потоки с пеной по краям. Вскоре варево начало вышибать из кастрюли, пришлось уменьшить огонь. Варенье сразу опало. В центре кастрюли образовался бойкий рубиновый родничок, пена оттеснилась к краям. Поначалу я снимал пену в стакан, потом пришлось взять тарелку. Дав варенью покипеть пару минут, я выключил газ, и утреся кастрюлю снял остатки пены. На кухню вернулись Танька с Лёликом.
- Уже всё?! – удивилась Татаурова.
- А что тут рассусоливать? – в свою очередь удивился я, - остынет – распихай по банкам – всего делов!
- А это чего? – спросил Пузырёв, тыкая пальцем в тарелку с пенкой.
- Пена, - ответил я.
- Вкусненько, - сказал Лёлик. облизывая палец.
- Пальцами зачем? Возьми булку, - сказала Татьяна и макнула в пену кусок батона.
Лёлик кивнул, взял кусок хлеба, тоже макнул его в пену и начал есть.
- С маслом вкуснее, - сказал я, намазал себе бутерброд и присоединился к поеданию пены. Вскоре мы уполовинили батон, а от пены и вовсе ничего не осталось. Сразу захотелось пить. Мы допили воду из пятилитровой канистры и Танька с Лёликом опять вздумали курить.
- Ну, вот и пообедали, - сказал Лёлик, покурив, - теперь отдохнуть можно.
Татьяна попыталась вяло протестовать, но я нашёл эту мысль здравой, тем более солнце жарило, так что что-либо делать было просто невозможно.
- Сиеста! – объявил Лелик, и мы направились в дом.
В доме мы неожиданно для себя обнаружили валявшегося на диване Сасика, который играл в планшет.
- Саша, ты просто свинья, - сказал мальчику отец.
- Почему ещё? – обиделся Сасик.
- Валяешься целый день на диване, ни хрена не делаешь, плющишься в планшет…
- И всё?
- Вполне достаточно…
- Саша, ты свинья просто потому, что делаешь то, что мы и сами не прочь так сделать, но совесть не позволяет, - сказал я.
- Вот именно! – согласился со мной Лёлик, - шёл бы погулял.
- Не с кем, - ответил Сасик, - Настя с бабушкой на станцию ушли.
- Саша! – тотчас закричали с улицы детские голоса.
- О! Вернулись! – обрадовался Лёлик, согнал сына с дивана и улёгся на него сам.
Сасик хмыкнул и пошёл на улицу. Я немного постоял и поднялся наверх. В комнате, благо солнце уже ушло за угол, а окна были открыты настеж, было не очень жарко. Я достал из сумки книгу и повалился на кровать. Прочитав страниц 10, я почувствовал, что глаза слипаются. Положив книгу на живот, я некоторое время лежал с закрытыми глазами, слушая, как на берёзе чирикают невесть откуда прилетевшие воробьи. Постепенно сон сморил меня и я заснул, не смотря на то, что под окнами объявились Сасик, Настя и Ромка и принялись шумно играть в футбол. Спал я, наверное, около часа, даже сон какой-то промелькнул, а разбудил меня громкий крик Татауровой. Спустившись вниз, я понял, что на участке творится что-то неладное. Дети не играли в футбол, и не бегали друг за другом, а толпились около туалета. Танька вопила на повышенных оборотах, попеременно, то, призывая детей отойти подальше, то Лёлика быть поосторожней и не двигаться. Увидев меня, Татаурова подскочила ко мне, и всхватив меня за руку, потянула к туалету. По пути она живо, в тридцати трёх словах, описала мне сложившуюся ситуацию. Оказывается, как только я пошел немного отдохнуть, Пузырёву приспичило проявить недюжинную хозяйственность и починить крышу табзалета. Он приволок лестницу, кусок рубероида и приступил к ремонтным работам, не смотря на вопли Татауровой, что всё это ерунда, проще построить новое заведение, а этот, не ровён час, вообще развалится. Однако упрямый осёл Пузырёв её не слушал и в процессе ремонта залез целиком на крышу табзалета и уронил при этом лестницу. Танька попыталась поднять эту чёртову лестницу, но тут в туалете что-то страшно затрещало, Лёлик завопил, чтобы она убиралась к чёрту подальше от туалета, и на всякий случай спросил, выносила ли она сегодня туалетное ведро. И вот теперь Пузырёв стоит на карачках на крыше шатающегося туалета и с трудом поддерживает шаткое равновесие.
- Коперничек, милый, помоги, а то ведь он убьётся нахрен! – закончила свою речь Татаурова.
Я не дошел до туалета буквально пары шагов, как справа, из-за куста сирени, раздался нарастающий треск ломающихся досок и вопль Пузырёва «ПОБЕРРРЕГИСЬЬЬ!!!»
Я отскочил назад. Грохот удара о землю, звон лопнувшего стекла, клубы пыли и древесной трухи, куски рубероида, обломки полусгнивших досок с ржавыми шипами гвоздей, среди всего этого Пузырёв вцепившийся мёртвой хваткой в остатки крыши туалета.
- Привет, Коперник! – сказал Лёлик и звонко чихнул.
- Слава, тебе Господи! – сказала Татаурова, потирая отдавленную ногу – Теперь точно придётся новый какальник делать…
- Коперник, а там пиво вроде в холодильнике было? – поинтересовался Пузырёв, вставая и отряхиваясь.
- Какое к чёрту пиво! Тут корвалол нужен или на крайний случай водовка, - ответила Танька. – Ремонтёр херов! Новый табзалет посостроить сумеете?
- Конечно сумеем – уверенно сказал Лёлик.
- Точно сумеете? – недоверчиво спросила Танька.
- Со старым, гляди, как быстро справились, и новый за неделю сделаем! – поддержал я Пузырёва.
- Да? Ну хорошо, тогда пойду, сделаю выпить и закусить, - Татаурова повернулась и пошла на кухню, по дороге надёргав с грядки молодого лука.
- Коперник, а ты умеешь строить табзалеты? – спросил меня Лёлик, когда Танька ушла.
- Чисто теоретически – уклончиво ответил я.
- И я тоже не умею, - ответил Пузырёв.
- Значит у нас есть неделя, чтобы доказать что у нас с тобой есть головы и руки растут не из задницы, - заключил я.
Перекусив бутербродами с колбасой, мы решили, не теряя времени, приступить к табзалетостроительным работам, тем более что посте двух рюмок водки Пузырёв был исполнен энергии и оптимизма, и грех было этим не воспользоваться. Из инструментов нашлась вполне приличная ножовка, пара молотков, ржавые, но вполне рабочие пассатижи и старинный гвоздедёр 1957 года выпуска. С крепежом было хуже – сразу удалось найти только чайник с разномастными гвоздями, по большей части уже бывшими в употреблении. Видя моё разочарование по этому поводу, Лёлик сказал, чтобы я немного погодил и ушёл в дом посмотреть может там чего есть. Я тем временем, найдя рулетку, решил снять размеры с остатков старого табзалета. Прекрасно понимая, что в таком непростом деле без советчика не обойтись, я позвал Таньку.
«В конце концов и мне и Пузырёву глубоко наплевать как будет выглядеть и каких размеров будет новый толчок, вот пусть Татаурова и будет крайней на этот счёт» - резонно подумал я.
Примерно четверть часа мы с Танькой ползали по руинам какальника, пытаясь выяснить его габариты. Наконец мы с ней сошлись на том, что метр в ширину и метр двадцать в глубину будет нормально, а высоты Татаурова потребовала «два тридцать в холке».
- Зачем такой высокий? – удивлённо спросил я у Таньки.
- На вырост – ответила она – Сасик вымахает под два метра и что тогда?
- Ну сам себе тогда и построит! – легкомысленно сказал я.
- Судя по всему, какальники здесь строятся на века, - в ответ съязвила Татаурова.
Тут подошёл Пузырёв. Он в целом одобрил наши изыскания и спросил на кой хрен такой высокий туалет строить. Получив ответ, Лёлик пробурчал что-то малопонятное, а потом сказал, что нашел электродрель «Bocsh» и целый чемодан всяких гвоздей и прочих железок.
- И где же они? – спросил я у него.
- В шкафу, - ответил Лёлик – Но дверь шкафа прижата досками и, чтобы достать что-нибудь оттуда, надо убирать эти чёртовы доски, а они такие длинные, что непонятно как их под крышу затащили.
- Доски? – оживился я – Много?
- С десяток, может больше, - пожал плечами Пузырёв.
- О! Вот и материал нашёлся! – обрадовался я – Пойдём-ка посмотрим-ка!
Доски оказались в чуланчике под самой крышей, сухая и ровная двадцатка в количестве четырнадцати штук. Этого вполне должно было хватить на туалет. Весь вопрос состоял в том, как их отсюда достать, пилить в размер прямо здесь, как предложил Пузырёв, было просто нереально по причине крайней тесноты и духоты.
«Надо подумать» - решили мы с Лёликом и спустились вниз. Лёлик пошел на крыльцо перекурить, а я уселся на веранде и стал прикидывать на листочке расход материала. При высоте два тридцать найденных досок хватало впритык, никакого запаса не оставалось, тем более доска шестиметровая и в таком случае из одной доски выходило две детали и около полутора метров отходов. Вернулся Лёлик. Я рассказал ему мои соображения и потребовал пересмотра высоты туалета в сторону уменьшения до двух метров. Пузырёв выразился в том плане, что ему всё едино, но два тридцать пожалуй всё-таки перебор. Потом мы позвали Сасика и попросили у него «Лего», чтобы построить натурную модель табзалета и понять что к чему. Когда через полчаса пришла Татаурова, оказалось что я строю из конструктора туалет, а Лёлик машинку с паровозной трубой, крыльями и двумя пулемётами. Обругав нас бездельниками, она поинтересовалась, достали ли мы дрель, а узнав что мы не знаем как вытащить доски, она фыркнула и сказала:
- Обычно на стене дома есть дыра, закрытая заглушкой или маленькой дверцей, через которую доски можно легко вытащить на улицу.
Мы с Лёликом бросили «Лего» и побежали наверх. Дыра с дверцей действительно обнаружилась, но открыть удалось её не сразу, потому что снаружи она оказалась замазана не одним слоем краски. Минут через двадцать все доски были вытащены вниз. На чердаке, под досками Пузырёв нашёл электропилу «Hucsvarna», которую его батя запрятал там восемнадцать лет назад, аккурат перед тем как погибнуть в автокатастрофе. Лёлик почистив и смазав пилу, тотчас опробовал её на остатках туалета. Результат привёл его в неописуемый восторг. Он заявил, что это не пила, а «пилящий комбайн искоренения» и начал азартно кромсать обломки старого туалета на дрова. Вскоре в результате этой «дунайской резни электропилой» площадка под новое строительство была расчищена.
- Что бы ещё распилить? – сказал Пузырёв, озираясь по сторонам, когда старый туалет был окончательно попилен на кусочки.
Татаурова, сказав, что на сегодня хватит, отобрала у мужа пилу и позвала всех немного перекусить, а то уже пять часов, а они всё ещё не обедамши. За обедом, который состоял из жареной картошки с котлетами, салата и холодного пива, я заикнулся, было о продолжении работ, но Лёлик согласился только на уборку, как он выразился, сортирной расчленёнки под навес, сославшись на то, что полвосьмого по телеку будет Чемпионат Мира по пляжному футболу – наши будут играть с португалами. Тут на кухню заглянул Сасик и спросил можно ли ему к Насте. Его тотчас усадили обедать и разрешили идти в гости только после того, как он поможет нам убрать дрова. Сасик принялся ныть, что это слишком долго, но вынужден был уступить перед неотразимым аргументом ввиде пачки картофельных чипсов. Прискакала Лилка, вытребовала ложку сметаны и побежала опять на двор.
Уборка неожиданно образовавшихся дров заняла пятнадцать минут, после чего Сасик с чипсами удрал к Насте. Солнце, поумерив свой пыл, клонилось к горизонту, сразу же появилась масса мелких кусачих мошек, в малине вовсю копошились шмели. На досках, которые мы вытащили из-под крыши, Лилка азартно охотилась за мухами. На заброшенном участке тревожно галдели птицы. Лёлик с Танькой уселись на скамейке курить. Не успела Татьяна запалить сигарету, как ей на голову, откуда ни возьмись, приземлилась муравьиная самка. Татаурова взвизгнула, вскочила и начала судорожно отряхиваться, сломав при этом сигарету.
- Сикараха! – вопила Татаурова лупя себя, куда ни попадя.
- Да успокойся ты, - сказал супруге Лёлик, - это всего лишь летучий муравей.
- Укусит! – не унималась Татьяна.
- Ты его уже давно убила, - сказал я, показывая Таньке скрюченный трупик муравьиной самки упавший на скамейку, - вернее её. Между прочим, самка муравья самое долгоживущее насекомое.
- А мужики? – вяло поинтересовался Лёлик.
- А мужики оплодотворяют самку и умирают за ненадобностью, - ответил я.
- Мавр сделал своё дело, мавр должен уйти, - сказал Пузырёв.
- Это ещё ничего, - заметил я, - вот самка богомола после спаривания своего мужика вообще съедает!
- Зачем? – не понял Лёлик.
- Видимо, чтоб добро не пропадало, - предположил я.
- Боже, какая нелепая жизнь! – ужаснулся Пузырёв - Мир никогда уже не будет таким как прежде… Второй раз за день, однако…
- Муравьи летают! Что же дальше? – брезгливо сказала Татаурова после некоторого молчания.
- Тараканы полетят, - спокойно заметил Пузырёв.
- Брр! – поёжилась Танька, - Вот зачем ты меня пугаешь? Знаешь же, что я тараканов до ужаса боюсь!
- Чего их бояться? – не понял Лёлик, - Жук и есть жук.
- Вот пусть он и будет где-нибудь там жук, а по кухне бегать не надо! – категорично сказала Татьяна, достала из пачки ещё одну сигарету и прикурила её.
- Тараканы вовсе не жуки, а в Бразилии они спокон веков летают, - сказал я.
- Фу! – скривился Пузырёв,- Никогда не поедем в Бразилию!
- Если бы все были такие брезгливые как вы, мы никогда ничего не узнали бы про глистов и трупоедов, - сказал я.
- КОПЕРНИК! – дружно взвыли Танька с Лёликом.
Тут мимо нас кавалерийским шагом, высоко поднимая передние лапы, прошла Маська. В зубах она тащила большую серую птицу. Птица по виду была мертва – голова безжизненно болталась из стороны в сторону, крылья волочились по земле.
- Мася плюнь птичку! – крикнула кошке Татаурова.
Маська остановилась и недоумённо уставилась на Таньку, потом муркнула не разжимая зубов, мол, смотри, что у меня есть! Тотчас примчалась Лилка и начала бегать вокруг Маськи с птицей.
- Чего это плюнь? – удивился Лёлик – Кошкина добыча, она птичку поймала, тебе её притащила, показывает, что не зря кормят.
- Масютка, спасибо тебе большое, я и так тебя кормить буду! Отпусти птичку, жалко!
Маська непонимающе посмотрела на Таньку, потом на птицу, и снова на Таньку. «Тебе что птица не нравится? Смотри, какая упитанная! Вкусная небось!»
- А ты попробуй обменять птицу на хрусты или сметану – посоветовал я Татауровой.
- Масенька, отпусти птичку, пойдём я тебе сметаны с хрустами дам! – начала упрашивать кошку Танька.
Слово «сметана» подействовало магически на обеих кошек, но если Лилка сразу побежала на кухню, то Мася положила птицу на траву и, придавив её лапой, опять муркнула, потребовав сметану непосредственно к птице.
- Ну, иди, угощай! – сказал Пузырёв жене
Танька потушила сигарету и побежала на кухню. Маська, муркнув, вопросительно посмотрела на нас с Лёликом «Посторожите?».
– Масечка иди, я посторожу птичку! – уверенно сказал Пузырёв.
Он встал, подошёл к Маське и положил ладонь на птицу. Кошка промурчав что-то вроде «Не упустите только!» стремглав помчалась на кухню, где Татаурова уже призывно гремела хрустами.
- Мёртвая вроде, - сказал Лёлик и отнял руку от птицы – Вот что с ней теперь делать?
- Похоронить – ответил я – или Мармазетке на ужин отдать, пусть съест.
- Где она, эта Мармазетка?
Мёртвая птица встрепенулась, неуклюже подскочила, и судорожно забив крыльями, начала тяжело набирать высоту.
- О! Так она прикидывалась! – искренне удивился Пузырёв.
С кухни тотчас появилась Маська и дёрнулась, было, ловить улетающую птицу, но сделав пяток шагов остановилась, поняв напрасность усилий. На берёзе потомки гордых динозавров устроили сумасшедший галдёж, не то, приветствуя чудесное спасение сородича, не то, просто издеваясь над кошкой, от которой улетела добыча.
Мася укоризненно посмотрела на нас с Лёликом «Что ж вы так? Я же говорила – не упустите!».
- Прости, Масечка, мы думали она мёртвая, - сказал Пузырёв кошке.
Мася моргнула желтыми круглыми глазами, уселась на грядку с луком и принялась умываться «Ладно, не плакайте, я вам потом ещё одну поймаю». Из кухни выскочила Лилка и начала, было, играть с масиным хвостом, но Мася, грозно шипанув, треснула Лилке лапой по голове и ушла умываться на дрова. Лилка нисколько не огорчившись с разбегу забралась на яблоню и принялась разгуливать по веткам.
Лёлик сказал, что за один день столько много не работал уже лет пятнадцать и пошел отдыхать, тем более что скоро футбол. Я вспомнил, что хотел посмотреть на дрель и гвозди и тоже пошел в дом. Дрель оказалась хоть и старой, но вполне приличной, правда всего с одной сорванной битой, а гвозди были коротковаты – в основном шестидесятки, но их было много. Ещё я нашел дверные петли и пару старинных оконных ручек
« Приспособим их на дверь» - подумал я. – «Однако завтра всё равно нужно будет идти на станцию за битами для дрели, скобами и шурупами».
Когда я спустился вниз чтобы сказать свои соображения Пузырёву, оказалось что он уже спит на диване перед телевизором. Я сел на кресло и принялся смотреть футбол. Примерно к половине первого тайма, когда наши вели со счётом 2-0 пришла Танька, умилилась, увидев посапывающего Лёлика и спросила, не хочу ли я пива и бутербродик.
Я ответил утвердительно и она мне принесла банку холодного пива и большой бутерброд с сыром, помидоркой и зеленью, а потом убежала поливать огород и кормить кошек. После пива и бутерброда, при счёте 3-1 я заснул, а когда проснулся, футбол уже кончился. Судя по всему, наши выиграли, вот только счёт я так и не узнал. Чертыхнувшись про себя, я пошел наверх спать и ночью мне приснился сон, что я микроб. На меня долго пялились в микроскоп, а потом стали травить антибиотиками.
.
ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ
*14 - Нынче детям много ль надо им бы танцы до упаду — строки песни Ю.Энтина из
мультфильма «По следам бременских музыкантов»
*15 - А я опосля прошлогодних наливок грущу и дрищу, вспоминая тебя — строка из
стихотворения «Лапшичка» группы «ДК» с альбома «Чашка чая» 1986 г.