ЯБЛОЧКО ПРОЗРАЧНОЕ, СЕМЕЧКИ ВНУТРИ
В Пашкиных ушах такая тишина, что ему, первому смельчаку, никогда не трусящему вступиться за любое справедливое дело, просто так страшно, как, наверное, не было никогда. И с этой тишиной он один на один.
Только вчера началась смена в пионерском лагере, и уже вчера Пашка угодил в изолятор. О поездке в лагерь он долго мечтал. Из всех ребят их детского дома в этот лагерь, кроме Пашки, не попал никто. И теперь получилось так, что он даже ни с кем из приезжих познакомиться не успел. Правда, когда, высаживаясь из автобуса, пожаловался пионервожатой на внезапно возникшую режущую головную боль, та велела проводить Пашку до медпункта какой-то девчонке. Девчонка шла с ним рядом, подпрыгивая, и без умолку что-то «тарабанила». Только у Пашки сил не было вступать с ней в разговоры, так, плёлся себе, не глядя по сторонам, ни под ноги, на «автопилоте», но даже не споткнулся. Девчонка доставила его медсестре, подождала, пока Пашке измерят температуру. Когда оказалось 39,2 ,
Даже присвистнула: «Ой, значит, тут остаёшься. Ну, я пошла. Завтра забегу проведать, да ты дня через три и сам выйдешь».
А прошла уже неделя. У Павлика обнаружили воспаление лёгких. Лагерная докторша вызвала «скорую помощь». Решили в больницу пока не везти, назначили уколы, таблетки, и ещё что-то. Пашка терпеливо переносил все процедуры, и было ему очень и очень грустно. Так и пролежал один всю неделю, не считая, конечно, приходов медсестры и докторши. Но они говорили с Пашкой только о здоровье, обещали, что скоро он поправится, каждый день обещали. Очень хвалили Павлика за тихий характер (ха, это он-то тихий), удивлялись, что бывают же такие мальчики, даже в детском доме. А Пашка думал, что на самом деле им всё равно, поправится он или умрёт. Так он
Устал от болезни и одиночества. Никому он в этом лагере не нужен. И даже та говорливая девчонка, кажется, Катя, обещала, а не пришла. За неделю Павлик очень исхудал. Интереса к пище у него так и не появилось, и никакие уговоры медсестры, чтобы он хоть ложечку каши съел, хоть глоточек молока выпил, не помогали. Он, правда, делал вид, что собирается есть, но тут же бессильно отставлял тарелку. После укола сразу отворачивался к стенке и лежал так часами. О том, что когда-нибудь это должно кончится, Павлик не мечтал. Он вообще как-то перестал думать о том, что раньше было так интересно: не хотелось даже рисовать. А ведь в детдоме Пашка слыл лучшим художником,
Даже среди пацанов из старших классов.
В таком настроении его и застала та самая Катя, которая нежданно появилась на пороге Пашкиной палаты. Тихо вошла, присела на стул у кровати. Пашка повернулся, думая, что пришла медсестра. Повернулся, и от неожиданности
Быстро сел на подушку, подобрав под себя одеяло:
- Ты? Ты пришла?
- Ну, ты даёшь! Я, конечно, не привидение же. На привидение-то сейчас больше смахиваешь ты
- А я тебя ждал, а потом и не ждал, - признался Пашка.
- А я и приходила на другой день, как тебя положили сюда. Только у тебя такая высоченная температура была! Меня не пустили. Велели придти через три дня.
- А уже неделя прошла…
- Да, ты ведь не знаешь, мы в поход уходили, на несколько дней, там было здорово. Но теперь я буду приходить к тебе каждый день, ладно?
- Правда? – и в Пашкиных глазах заискрилась радость. – Я буду тебя очень ждать, хочешь, нарисую тебе щенка?
Павлик говорил скороговоркой, взахлёб, он никогда и никому не радовался так, как этой почти незнакомой девчонке. Да и вообще, никогда и ни с одной девчонкой так не разговаривал.
- Щенка? Давай! Лохматого, беспородного, как мой Джерик! Это у меня дома пёс такой. Я тоже люблю рисовать, только плохо получается. Нарисуй!
- А у нас в детском доме кружок рисования. И учит рисовать нас самый настоящий художник. Я был на
- выставке его картин, ты не представляешь, как он удивительно рисует. Понимаешь, то, что он нарисовал в своих пейзажах, я хорошо знаю, и в то же время – не знаю, а как будто заново узнаю и вижу по-новому. Обязательно стану художником, не веришь? А ты кем хочешь стать?
- А ты никому не расскажешь? А то я как кому скажу, сразу начинают смеяться, - вздохнула Катя.
- Я не собираюсь смеяться, разве плохо уже сейчас знать, кем хочешь стать, если, конечно, это уже точно. Вот у меня точно!
- Ну, тогда, скажу. Я буду выращивать новые деревья. Но это ещё не всем смешно. А вот как сообщу, что хочу вырастить каштановый дуб и берёзовую рябину, тут смех, как в цирке над клоуном. А мне обидно, я ведь этого очень серьёзно хочу и, наверное, больше всего на свете. По крайней мере, больше, чем сто мороженых!
- Ты здорово придумала и совсем не смешно. Некрасивых деревьев не бывает, а если ещё такие, каких никто никогда не видел… Ух ты! Молодец!
Пашка говорил и говорил в этот день без умолку. Сам себе удивлялся, что может так говорить. И удивлялся, что есть такая девочка, с которой интересней всех мальчишек.
Заглянула медсестра, и Катя заторопилась уходить, пообещав придти завтра.
А к вечеру у Павлика неожиданно опять поднялась температура. Всю ночь над ним белым облаком расплывалось лицо то ли медсестры, то ли доктора, то ли девочки… К утру стало легче и он заснул.
- Кажется, миновал кризис, - услышал измученный Павлик голос докторши. – Спи, спи, теперь всё будет хорошо.
Пашка проснулся только к вечеру, и сразу вспомнил, что у него есть радость. И стал ждать. А Катя всё не шла. Вот уже и стемнело за окошком… Он вырвал из блокнота листок, отыскал в ящике тумбочки кусочек карандаша… И забыл обо всём на свете. Он рисовал так, как, наверное, не рисовал никогда в жизни. Весь погрузился в мир, понятный только ему одному. И той девочке, Кате. Так и уснул незаметно, с карандашом в руке. И снова был день ожидания. Он пролежал весь этот день с открытыми глазами. Опять ничего не ел, не вставал… А перед глазами в который раз кружилась одна и та же картина6 по липовой аллее идёт Катя, а в правой руке у неё большое жёлтое яблоко, прозрачное насквозь. Видны даже блестящие коричневые семечки в серединке. Вот Катя проходит аллею, вот огибает куст бересклета, вот скачет вверх по ступенькам изолятора… Дальше всё начиналось сначала… Потом Пашка видел только яблоко. Он как будто держал его в руках, вдыхал яблочный аромат, надкусывал и медленно, чтобы дольше продолжить наслаждение, жевал сочную кисло-сладкую мякоть. Павлик не знал, всё время спал он или нет, но в минутки сознания понимал, что ему зачем-то очень нужно яблоко. И вот открылась дверь в палату… И вошла Катя с яблоком в правой руке…
- Я тебя сейчас видел! Видел, как ты шла по аллее с яблоком…
- А меня не пускали опять к тебе. Вот, возьми…
Пашка взял яблоко. Посмотрел его на свет, понюхал, прижал к щеке, прохладное, ароматное… Напел песенку,
Придуманную тут же на ходу «Яблочко прозрачное, семечки внутри, деревце плодовое ты мне подари». Наконец, надкусил и съел всё жёлто-спелое яблоко без остатка, с палочкой и зёрнышками.
Катя весело смеялась, глядя на его «яблочный ритуал»
- Ну, вот, семечки съел, а как же «деревце плодовое ты мне подари…»? Это ты поправляешься. Завтра принесу тебе целую кучу яблок. Ой, а это что?
- Это тебе…
На вырванном из блокнота листке «росло» необыкновенно красивое дерево: ствол берёзы разветвлялся ввышину тонкими кудрявыми ветвями с гроздьями оранжево-красных рябиновых ягод, а под деревом стоял лохматый беспородный пёс и улыбался ушами, глазами, языком и колечком хвоста.