-Я бы тебе отослала, но боюсь, тебе не понравится...
-Почему? Подожди, сейчас приеду, не уходи никуда.
-Зачем приедешь? Я же тебе могу рассказ по почте послать...
-А... ну да.
Интернетный народный фольклор.
-Тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит.
Михаил Булгаков.
За окном – еще жаркое августовское лето. Ясный погожий вечер. Пятница.
Я лежу на нашей с Вадимом кровати голая, руки разведены и привязаны к спинке кровати, ноги разведены, вытянуты и привязаны к рукам, на сосках прищепки, вибратор во влагалище. Мощность вибратора маленькая, и он только возбуждает и распаляет, не принося окончательного удовлетворения, к тому же больно соски и растянутые ноги. Впрочем, это мне не впервой. Я жду Вадима.
Вадим ушел куда-то минут двадцать назад, сказав, что сегодня приготовит сюрприз, и многообещающе улыбнувшись. Ой ли, знаем его улыбки, вот только хватит ли у него толку приготовить что-нибудь действительно интересное?
Открывает входную дверь… наконец-то! А то от вибратора начинаю уже медленно сходить с ума, вообще не очень люблю вибраторы, хотя конечно, видала и не такое…
О боже, еще десять минут прошло, ну где он там копается? И эти постоянные затеи сочетать ужасные неудобства с наслаждением… вернее с какой-то призрачной выматывающей надеждой на наслаждение… нет уж, я за острую, приятную, доводящую до блаженства боль!
Хотя в моем положении чаще получаешь все как хочет партнер, а не как желаешь ты, и научиться получать от этого удовольствие – вообще самое главное условие, так что будем получать… что нам там сегодня придумали…
Заходит… кажется, доволен… сияет прямо как начищенный самовар… о-о-о… крапива… ну конечно, так и знала, что не будет ничего путного!
Да, как вы уже наверно поняли, я – закоренелая мазохистка. С трехлетним реальным опытом подобного рода отношений. Причем за эти три года сменила четырех постоянных хозяев, не говоря уж про их друзей и случайные приключения… «Сука, ****ь, хозяин бросил – умри, а уж менять хозяев – вообще закопать надо», - как сказали бы в интернете дрочеры и диванные тематики. Ну-ну. Такой образ жизни меня вполне устраивает, к тому же я так к нему привыкла, что кажется, уже не смогу иначе.
Что-то я отвлеклась. Вадим наклоняется, улыбается и нежно целует в губы, затем не торопясь садится и достает вибратор. Уф… Осторожно снимает прищепки. Сдернул бы уж, что ли. Полегчало… но теперь хочется продолжения… человек – очень непонятное существо…
Кстати, как вы наверняка не поняли, Вадим – не садист. Ха-ха, не ожидали? Да уж, это номер, сама не думала, что так на него попадусь!
Так что роль дается ему с трудом, но он мужественно это переносит уже две недели. Просто поражаюсь его выдержке!
Отрывает один листик (голыми руками – придурок!), медленно приближает его… ну вы поняли куда… вместо вибратора. Нерешительно косится на меня, затем начинает растирать, пока не касаясь влагалища… да, когда-то я уже это пробовала. Выгибаюсь скорее от предвкушения, потому что крапива оказалась вовсе не такой жгучей. Идиот, нашел время собирать крапиву! В августе! К тому же от вибратора вагина буквально истекает соками, и это пока защищает…
- Сучке нравится? – старается спрашивать небрежно, но на «сучке», как обычно, давится, а в глазах – полный восторг и неприкрытое желание услышать возглас восхищения… он же не понимает, что мне сегодня предстоит бессонная ночь, и она даже наверняка не возместится оргазмом…
- Неплохо, - бормочу я, сказать правду Вадиму в глаза у меня как всегда не хватает духу.
…Да-а-а-а-а, события развиваются крайне неординарно… похоже ужинать я сегодня буду крапивой… нет, вообще, то, что без ужина – это подразумевается само собой, но тако-о-о-й ужин… Интересно, где он это прочитал? И я еще упрекала его в неоригинальности!
Листик истертый и пахнет моими соками, на вкус… что-то типа салата… в общем, недурно…
Постепенно от клитора и половых губ переходит к влагалищу. От каждого прикосновения просто прогибает, хотя он манипулирует там внутри очень осторожно. Странно, но возбуждение не уменьшается, хотя конечно, и не увеличивается – мешает именно его осторожность и постепенно нарастающий невыносимый зуд. Скорее всего, держится только за счет больного воображения. Когда доедаю где-то десятый листик, замечаю брак в Вадимовой работе, впрочем, то, что к первоначальной программе уже давно присоединилась рука, гладящая меня по внутренней стороне бедер, несколько примиряет меня с занозами в языке…
Тем не менее, все равно решаюсь подсказать ему:
- Ты возьми лучше ветку, и просто легонько поводи по телу, а туда лучше рукой, крапива во влагалище – жестокость абсолютно бессмысленная…
- Почему? – Вадим выглядит слегка обескураженным.
-Настолько неприятно, что даже не возбуждает. И боль только сначала острая, а потом такая противная… К тому же, еще долго будет зудеть и чесаться.
- А ты знала?
- Конечно.
- Почему не сказала сразу? – в голосе упрек.
- Кто я такая, чтобы говорить? – пытаюсь пожать плечами. – К тому же, ничего страшного, твоя обязанность – причинять неприятные ощущения.
Оправляется от удара довольно быстро. Все-таки хирург, а значит, хороший практик. Почти великолепно начинает исправлять свою ошибку: теперь рука во влагалище, а второй он проводит пучком по телу…
- Сильнее, - шепчу я, от крапивы во влагалище анестезия, и я даже почти не чувствую его руку. Впрочем, довольно скоро начинаю чувствовать. Выгибаюсь, насколько возможно, то от мастурбации, то пытаясь уберечь тело от крапивы… Постепенно возбуждаюсь вопреки, а может, и благодаря предыдущим манипуляциям. Кончаю бурно где-то минут через пять. Обожаю мастурбацию, тем более в сочетании с поркой…
Отвязывает мои ноги, ложится рядом, почти такой же обессиленный, как и я.
- Ты не хочешь раздеться? – спрашиваю, чуть отдышавшись. Влагалище зудит и требует хоть на недолго облегчить свое положение.
- А ты не хочешь сначала поужинать?
- Не хочу, - отрицательно мотаю головой. – К тому же, еще ни один мой хозяин не кормил меня ужином (добавляю про себя: «кроме, конечно, спермы»). А сейчас я очень хочу кое-чего другого…
Придвигается ко мне вплотную, целует меня в губы и спрашивает:
- А я не буду слишком бездарным Господином, если сразу тебе это дам? – вот зараза!
- Ты все равно как Господин никуда не годишься. И крапиву брал голыми руками. Как в понедельник собираешься делать операции?
- Неужели не пройдет? – удивляется он. Поцелуи медленно спускаются ниже.
- Ну, это еще не факт, что пройдет, - не выдерживаю и фыркаю. Какой же он на самом деле придурок!
- А тебя, значит, когда-то уже пороли крапивой? – на слове «пороли» слегка запинается.
- Пороли – это не то слово, - отвечаю мрачновато, у меня об этом слишком ужасные воспоминания. – То, что ты сегодня со мной делал по сравнению с этим просто детские шалости.
Он отрывает от меня голову и смотрит вопросительно, поэтому продолжаю:
- Вообще, порку крапивой только с очень большой натяжкой можно назвать эротической, так что здесь ты сегодня оказался в пролете (вот странно, серьезно собиралась вести себя с ним как с Господином, а на самом деле нагло пользуюсь его снисходительностью и недостаточной просвещенностью). Однажды я очень сильно провинилась перед моим последним хозяином, - продолжаю, немного помолчав. – Честно говоря, вела себя хуже проститутки, а он потом случайно узнал об этом. А последний хозяин, ну ты его знаешь, был у меня классный, с претензиями на мораль, вот и решил хорошенько меня проучить…
- И что он с тобой сделал? – удивительно, как быстро даже самые добрые мужчины приучаются к жестокости! Ведь видит же, что подробности мне неприятны! К тому же, чуть не застонала с досады от прерванного кунилингуса.
- Во-первых, послал меня за крапивой. Потом напихал мне ее в трусы и лифчик и отправил на работу с четким указанием убрать все это не ранее чем через два часа. В тот день, как назло, наша фирма сдавала отчет, и мне пришлось в таком виде бегать туда-сюда перед шефом и всеми его подчиненными и делать вид, как будто ничего не происходит. Потом, когда я пришла к нему после работы, Рома еще раз как следует выдрал меня крапивой по заднице и промежности. Не говоря уже о том, что я не спала всю ночь, тяга к сексу улетучилась у меня как минимум на неделю.
- Вот как? Значит, я действительно в пролете, - глаза у него сейчас напоминают медные пятаки. – И неужели ты после этого не чувствовала никакой злости к своему хозяину?
- Ни малейшей. К тому же, это был мой самый добрый и справедливый хозяин. На него вообще грех сердиться. Рома - рыцарь. Есть в нем какое-то неподдельное уважение к партнершам. Мог после сессии руки поцеловать, а в процессе запросто надавать оплеух и вообще довести до зеленых соплей и поросячьего визга. Просто он понимал, что это единственный способ получить обоюдное удовольствие. Но с ним можно всегда было быть абсолютно уверенной, что останешься целой и невредимой.
- И как ты только в него не влюбилась, в этого своего распрекрасного хозяина? – Вадик хмыкнул. Кажется, мой дифирамб его не особенно впечатлил…
- Может и влюбилась бы, если не ты, - серьезно сказала я. – Он же по сути дела вообще спас меня от предыдущего хозяина. Без него Бог знает, где я бы теперь находилась.
Вадик мрачнеет, он уже знает эту историю.
- А как это – хуже проститутки? – спрашивает он. Возможно, чтобы меня отвлечь, но мне этот его вопрос очень неприятен, ведь я люблю Вадика.
- Перепила и устроила групповуху с тремя молоденькими ребятами, один из которых оказался его племянником. Потом этот племянник пришел к нам в гости, разинул при виде меня рот от удивления, и Рома, как всегда, не успокоился, пока его не расколол. Хотя племянник жутко застеснялся, мне самой пришлось рассказывать.
- Интересно, тебе просто без разницы, как я на это отреагирую, или ты органически не переносишь неправды? – Вадим мрачнеет еще больше, я слышу это даже только по его голосу.
- Любимый человек имеет право на правду, если он об этом спрашивает, - я в свою очередь мрачно поднимаю на него глаза. – К тому же я, пока говорю правду, имею право на собственное уважение.
- Все равно не понимаю, зачем это уважение к себе настолько ограничивать? Ну, зачем тебе это все?
Молчу – он и вправду никогда этого не поймет.
- А племяннику досталось?
- Племяннику-то за что? – удивленно распахиваю глаза. – Он же мужчина, а за ****ство у нас расплачивается исключительно женщина. Может, головомойка, в лучшем случае. Милый, войди в меня, пожалуйста, я больше так не могу.
Вадим снимает рубашку и собирается снимать брюки, но в дверь раздается звонок.
- Не ходи, - с досады я даже дергаюсь.
- Я быстро, - он говорит слегка виновато, - вдруг там случилось что-нибудь.
Все-таки хирург – ужасная профессия. А уж когда хирургами становятся такие бескорыстные сердобольные лопухи, как он… За эти две недели у нас, по-моему, перебывала половина подъезда.
Открывает кому-то дверь, разговаривает. Хм, провожает кого-то в комнату? Возвращается, отвязывает мне руки.
- Накрой на стол, пожалуйста. Ужинать есть чего?
- Конечно. А у нас что, гости?
- Мой профессор по топографической анатомии, - смотрит виновато.
- Я ужинать не буду, привяжешь обратно, - умеет же он испортить хороший вечер!
- Посиди с нами… Пожалуйста. Он хочет на тебя посмотреть.
Ну вот, опять! Достал. Будто мне не хватило его родителей!
- Я понимаю, что он хочет посмотреть, - то ли от неудовлетворенного желания, то ли еще от чего рывками нарастает раздражение. – А еще наверняка хочет спросить, сколько мне лет, кем я работаю, какой институт заканчивала, сколько собираюсь родить тебе детей и скоро ли будет наша свадьба. Как варится этот бульон и умею ли я вышивать крестиком… И какую последнюю премьеру я смотрела в театре. Он-то конечно хочет, только понимаешь, милый, я почему-то этого совсем, совсем не хочу! – кажется, я даже повысила голос, давно у моих эмоций не было такого бурного проявления…
- Пожалуйста, – смотрит умоляюще. – Он мне очень важен. Ради меня.
- Сколько же можно! Еще ладно твои родители!
- Ну, Саша…
И что за человек! Никакой гордости, а одни сплошные удары ниже пояса. С моими хозяевами было легче, попробуй-ка приказа не послушаться…
Надеваю на голое тело короткий, почти прозрачный халатик.
- Ты что, так и пойдешь?
- А что? – смотрю на него с вызовом.
- Ничего, - он как-то зябко передергивает плечами. – Пожалуйста, постарайся без фокусов, - говорит почти умоляюще.
- Это смотря как гость будет себя вести, - усмехаюсь и иду в гостиную. Мое раздражение не прошло, а это очень плохой признак для окружающих…
В гостиной сидит старенький, интеллигентного вида мужчина в очках. Во взгляде врожденная вежливость и близорукая доброжелательность. Хотя, впрочем, и строгость. В общем, иначе не назовешь – профессор.
- Познакомьтесь, Станислав Георгиевич, это Саша. Саша, это Станислав Георгиевич.
- Очень, очень приятно, - профессор встает, близоруко щурит на меня глаза и пытается поцеловать мне руку. Хм… ну что же… протягиваю руку и смотрю на него в упор развязно-пронзительным взглядом. Кажется, он слегка теряется.
Не спеша собираю на стол. Вадим как последнее чмо крутится рядом и пытается мне помогать. Станислав Георгиевич, предоставленный самому себе, сначала вежливо разглядывает обои на стенах, но потом, поняв, что на него никто не обращает внимания, постепенно переключается на меня. Видимо, насчет наличия моего нижнего белья его все-таки терзают смутные сомнения. Хочется, наверно, сказать что-нибудь типа: «Дура! Ты же забыла надеть трусы», но нельзя – невежливо. Обожаю интеллигентов!
Стол накрыт, сажусь, смотрю на Станислава Георгиевича. Старик держится молодцом – его взгляд, направленный на меня, по-прежнему благожелательный и даже слегка восторженный. Ладно-ладно… почему-то начинаю злиться…
- Ну что же, должен тебя поздравить, невеста у тебя замечательная. Красавица! – с легкой улыбкой одобрения замечает Станислав Георгиевич.
- Еще бы, - с нежностью подтверждает Вадим.
- Интересно, почему же вы думаете, что я замечательная? – усмехаюсь я. – Красота – это ведь только внешнее, часто обманчивое достоинство.
- Поверьте мне, Сашенька, я разбираюсь в людях. Кроме того, зная Вадима, просто не могу представить, что он мог бы выбрать кого-нибудь недостойного. Знаете, Сашенька, до Вас он так долго не мог найти себе подруги, - серьезно смотрит на меня Станислав Георгиевич.
- Что вы говорите? – подхватываю с деланным изумлением. – Бедный Вадик, какой ты у меня был несчастненький…
Вадим становится слегка красноватым и начинает тихонько постукивать ногой по паркету. Ему стыдно за мое неприкрытое издевательство. Станислав Георгиевич чуть приподнимает брови, но согласно кивает головой – кажется, он принимает мое восклицание за чистую монету.
- А кто вы по профессии, Сашенька? – спрашивает меня Станислав Георгиевич.
- Секретарь, - отвечаю, смотря в упор на умоляющие глаза Вадима.
- Но Вадим сказал, что вы недавно закончили филологический факультет? – кажется, бедный Станислав Георгиевич все еще пытается хоть в чем-нибудь разобраться.
- Закончила. Пять лет назад, - с легкой усмешкой отвожу от Вадима глаза.
- А сколько вам сейчас лет?
- Двадцать восемь.
Станислав Георгиевич тактично молчит – видимо, обдумывает благопристойную формулировку терзающего его вопроса.
- Вообще-то по специальности я учитель русского языка и литературы, - решаю прийти старичку на помощь. – Но, поработав немного в школе, поняла, что это не мое. А секретарь в знаменитом модельном агентстве – занятие интересное. Кстати, представляете, Вадим считает профессию секретаря неприличной только потому, что находятся шлюхи, не умеющие дать должного отпора собственным шефам. Неужели вы тоже считаете профессию секретаря позорной и унизительной? – с насмешкой смотрю на Станислава Георгиевича.
На самом деле я уже года два как не секретарь – называюсь официальным заместителем босса и начальником какого-то там несуществующего отдела. А работа у меня тайная и просто суперинтересная. При виде моей зарплаты все эти длинноногие и тупоголовые модели просто повесились бы от зависти. Практически все, что я на самом деле делаю на работе – под видом бизнес-леди соблазняю мужчин. Любых – от напарников до конкурентов. По непосредственному приказу своего начальника. Причем соблазняю настолько профессионально, что дело очень редко доходит до постели. Для меня не довести дело до постели – это что-то вроде соревнования. В постели, конечно, я все равно побеждаю, но для меня самой постель на работе – это уже проигрыш.
- Ну что же, у нас ведь считается, что все профессии изначально достойны и уважаемы, - отвечает мне Станислав Георгиевич. - И если вам попался хороший шеф, или вы сумели дать ему отпор – это просто замечательно. Но если честно, Саша, все-таки не понимаю, как можно профессии учителя предпочесть профессию секретаря, пусть даже в знаменитом модельном агентстве.
Вадим закусывает губу, но молчит. Он прекрасно знает, что свое секретарское поприще я начала с постели собственного шефа. Правда, он тогда казался мне человеком интересным и интригующим, и вообще во многом помог себя найти – без него я до сих пор наверно бы работала в школе, так ничего про себя и не выяснив.
- Вот и я говорю, все дело в достойных людях и достойном поведении, - улыбаюсь полупрезрительно, меня только что посетила внезапная мысль. – Видите ли, каждый человек должен заниматься тем, чем ему нравится. Лично меня всегда интересовали мода, психология, игра с огнем, охота на красивых мужчин, секс, запредельные ощущения. В пединститут меня запихнули родители, и два года моего учительства показались мне адом. Здесь же я имею реальный шанс заниматься, чем нравится.
Тишина, наступившая после моей тирады, тянущая и звенящая. Взгляд Станислава Георгиевича непонимающий и растерянный. Слегка беспомощный, что ли. Странно, я думала, он скорее возмутится, побагровеет от презрения и начнет меня осуждать и отчитывать. Мне становится стыдно. Так… теперь надо как-то взглянуть на Вадима – боже, еще ни разу не видела у него такого мрачного лица…
- Простите? – слегка морщась, с надеждой (вдруг ему почудилось) растерянно смотрит на меня Станислав Георгиевич.
Мне очень нехорошо, но отступать уже поздно.
- Я говорю, люблю заниматься на работе сексом и красивыми мужчинами.
Вадим долго молчит, потом вдруг с непонятной усмешкой смотрит мне в глаза и переводит взгляд на Станислава Георгиевича.
- Видите ли, - абсолютно спокойно начинает он, - я Вам не сказал, но Александре Сергеевне очень нравится чувствовать себя шлюхой. А чтобы чувствовать себя шлюхой, надо быть ей, в чем она прекрасно преуспевает.
Станислав Георгиевич возводит к небу трагический взгляд, видимо, призывающий в свидетели Господа. Почти все врачи верующие, кстати, Вадим тоже не исключение.
- На работе она не только секретарша – она по приказу своего любимого шефа разоряет богатых и доверчивых мужиков. Или склоняет их на сторону своей компании. Причем при этом она абсолютно не мстит мужчинам – для нее это просто что-то вроде веселой забавы. Так сказать, спортивный интерес – кто кого, победа или поражение.
Станислав Георгиевич сидит будто в нокауте, я даже не уверена, что он вообще что-нибудь слышит. Я тоже приятно поражена – не думала, что Вадим на такое способен.
- Но это было бы еще полбеды, - Вадим зевает и прикрывает рот рукой, - не будь она мазохисткой. Знаете, - он слегка улыбается, - что она сказала мне после нашей первой ночи? Я помню это наизусть: «Ты хороший. И ты мне очень нравишься. И мне с тобой хорошо, но долго нам не выдержать – ты слишком хорош, а меня нужно учить, пороть и ****ь постоянно». Впрочем, видимо, она все-таки чувствует себя недопоротой и недоебанной, потому что за эти две недели уже два раза ходила к своему прежнему любовнику…
Вот это враки! Я же объяснила, тут старый долг. Долги надо отдавать. И не два, а три, просто он не знает про третий…
- Это был старый долг, - поясняет Вадим, косясь на меня снисходительно. И добавляет слегка иронично: Старые долги надо отдавать…
- И все-таки я ее люблю, - задумчиво продолжает он, - несмотря на то, что она слишком мало верит в людей и даже сегодня умудрилась вести себя просто отвратительно. Представляете, у нее сейчас под халатом абсолютно ничего нет – она ведь не знает, что Вы даже в очках очень плохо видите. По-моему, она все-таки пыталась вас соблазнить, - тянет он не менее задумчиво.
Не знаю отчего – от напряжения, от удивления, оттого, что происходящее превосходит все ожидаемые мной результаты, а может просто от этой невероятно смешной и нелепой идеи я начинаю дико и ужасно громко хохотать…
Пощечина срывается абсолютно для меня неожиданно и обжигает так, как будто это не рука, а огромный металлический лист. Пощечина… от него? Я почти напугана, с усилием поднимаю глаза, в них наверно сейчас растерянность и изумление…
- Извини, - совершенно невинным голосом произносит Вадим, - я было подумал, что у тебя истерика. Но ничего страшного, - с легкой усмешкой продолжает он, - давать тебе оплеухи – это ведь тоже моя обязанность?
Я опускаю глаза и сама чувствую, как наливаюсь помидорным соком.
- Не слышу ответа? – с нарочитым удивлением произносит Вадик.
- Да.
- Что - «да»? Где развернутые ответы? Ты двоечница?
- Давать мне оплеухи – исключительно твоя обязанность, милый, - смотрю на него твердо, мне даже полегчало, по-моему.
- Ну вот и замечательно, - улыбается мне Вадим с какой-то горькой иронией.
Станислав Георгиевич скомканно и неуверенно начинает прощаться.
- Я вас довезу, - учтиво предлагает ему Вадим.
- Н-не надо, - профессор смотрит на него почти с испугом.
- Надо, - очень просто говорит Вадим.
Через пять минут входная дверь за ними захлопывается.
Я продолжаю тупо сидеть в гостиной…
Думать не хочется ни о чем, но почему-то вспоминается, как мы встретились.
Эти козлы, вдоволь наиздевавшись, утром подвезли меня к травматологической поликлинике. Спасибо и за это. Дежурный врач на приеме сначала не поверил, что находится у меня в анусе, но когда мне сделали рентген…
В общем, когда Вадим зашел в процедурную, любопытствующих рентгенологов и санитаров там толпилась целая куча. Мне сразу понравились его глаза – абсолютно открытые и такое ощущение, что все понимающие.
Он посмотрел рентген и, кажется, растерялся.
- А… это что? – спросил глупо и неловко. В процедурной послышались приглушенные смешки.
- Баллон из-под лака, - терпеливо, уже в который раз объяснила я.
- А… как он туда попал? – его понимающие глаза стали абсолютно круглыми.
- Любовник засунул, - я слегка вздохнула.
Смешки в процедурной постепенно перерастали в хохот.
- Так… все работать, - неожиданно произнес Вадим довольно решительным голосом. – Оля, готовь инструменты. Руки бы оторвать вашему любовнику…
Народ из процедурной постепенно начал рассасываться.
А влюбилась я в него наверно тогда, когда ко мне прикоснулись его руки. Такие точные и осторожные. Я просто физически ощущала, как он старается не причинить мне лишнюю боль…
- Как вы себя чувствуете? – он выбросил окровавленный баллон в тазик.
- Превосходно. Со мной еще никто так нежно не обращался. Спасибо, - я сказала это очень серьезно. И посмотрела ему в глаза.
- Ну… надо сказать, у меня тоже еще не было более терпеливого пациента, - кажется, от моего взгляда он слегка смутился. – Вам надо поспать. Отвезите ее в палату, - обратился он к медсестре. И вышел в соседнюю комнату.
Последующие семь дней полностью выпадали из моего обычного мировосприятия. Ну не привыкла я целыми днями валяться в постели! И скучно-о-о-о… За эти дни два раза приходил шеф с цветами и один раз к концу выписки Рома – требовал объяснений. Объяснений, бл..ть! Почему я пропала и не отвечаю на звонки (целых три, что вообще феноменально). И почему я так безалаберно отношусь к своей жизни. Видимо, он разыскал меня через шефа. Моралист чертов. Шефу я оба раза закатывала феерическую истерику – подставил меня, как полнейшую идиотку. Роме – тоже, из чистого развлечения. Ну и любопытства – чего же при таком поведении по приезду я огребу. В больнице я чувствовала себя бессмертной. Да и голод – не тетка. Кстати, Рома не обиделся, все списал на шоковое состояние и нервы. Кажется, он даже слегка испугался, бедняжка. Ну еще бы, глупо обижаться на женщину, которую больше года знаешь как абсолютно непробиваемую, если она ни за что ни про что закатывает тебе жуткую истерику в палате с пятью свидетелями. Люблю иногда издеваться над собственными мучителями…
И все-таки, эти семь дней я была абсолютно счастлива. Я видела Его каждый день. При этих же пяти свидетелях. И мы с ним говорили абсолютно ни о чем. О моем здоровье. И как я себя чувствую. И как хожу в туалет (он всегда жутко краснел и смущался). А самое главное – смотрели друг другу в глаза. И казалось, что все остальное пустяки и что больше мне ничего не надо…
Когда я в ординаторской забирала у него выписку из истории болезни, он долго молчал и вообще не смотрел на меня. Потом внезапно поднял глаза и сказал очень тихим, непохожим на себя голосом:
- Всего хорошего… - и помолчав, вдруг добавил: - А хотите, я отвезу вас домой?
- Очень хочу, - я твердо посмотрела в его глаза и с облегчением улыбнулась. – К тебе домой.
Всю дорогу в машине мы молчали. Только то и дело смотрели друг на друга украдкой. А когда наши взгляды встречались, смотрели в открытую. Серьезно, хорошо и немного грустно. И нам обоим было очень хорошо. Очень-очень.
А в постели оказалось, что мне хорошо с ним, несмотря на его мягкость и нежность. По-другому хорошо. И это чувство даже гораздо глубже того, что я обычно привыкла испытывать. Просто оно совершенно другое. Но я не умею врать и быстро перестраиваться, поэтому и сказала ему тогда эту фразу. И вообще все-все-все про себя рассказала – с тайной, совсем нереальной и необоснованной надеждой на понимание. Ну скажите, какой дурак при таком рассказе мог дать бы мне это понимание и оправдание? Не прощение, заметьте, а оправдание. Только Вадим…
Хлопает входная дверь… что-то я сильно задумалась. Даже не успела домыть посуду. Заходит на кухню, молча садится за стол. Домываю посуду, слегка нерешительно сажусь рядом…
- Это был после родителей самый дорогой для меня человек, - произносит задумчиво, с грустью.
- Прости, - внутри у меня все сжимается.
- Чего? – поворачивается, смотрит на меня с удивлением. – Да ну, разве в этом дело... Знаешь, что он сказал мне по дороге? «Ну, уж от тебя-то, Вадик, я такого не ожидал. Ударить по лицу женщину!!!». Всю последующую дорогу я тщетно пытался ему доказать, что тебе это нравится. Но он все равно, по-моему, считает меня садистом и извращенцем, - Вадим хмыкнул.
- Ты не садист, - медленно тяну я. – И не извращенец, ты самый лучший…
- Я – конечно, - серьезно подтверждает Вадим. – А вот ты, Саша? Тебе хоть когда-нибудь бывает по-настоящему стыдно?
- Бывает. Сегодня. И когда ты доставал из меня баллон. А еще когда, помнишь, мы пришли к Роме, и он заставил меня при тебе раздеваться…
- Это когда он учил меня тебя пороть?
- Да.
- Пошли спать.
- Пойдем.
- Все-таки, скажи мне, зачем ты это сделала?
- Не знаю…
- Да ну? Саша врет – что-то совсем новенькое. Зачем тебе эти проверки? И неужели ты и правда хочешь диктатуры и жестокости?
Выпячиваю на него глаза. Как он вообще мог догадаться???
- Нет, я, конечно, догадываюсь, мужчина должен быть сильным в твоем понимании… Но неужели первобытный варвар с дубинкой из каменного века, не дающий тебе ни единого слова вымолвить – это предел твоей женской фантазии? Или это способ оправдывать твои дебильные насчет себя решения?
- Че-е-е-его?
- Того. Обыкновенные комплексы. И когда ты, наконец, перестанешь дурить и поймешь, что я тебе верю? И абсолютно тебя не стесняюсь? Принимаю такой, какая ты есть? Ты думаешь, я не сказал ему правду, потому что мне за нас стыдно? Я не сказал ему правду, потому что знал, что это его шокирует. Ему ведь этого никогда не понять. Но не тут-то было, тебе ведь всегда нужна горькая правда и наказание. Когда ты перестанешь себя наказывать? Когда поймешь, что способна на большее?
Молчу. Мне на самом деле сейчас стыдно. Вообще-то за последние три года, мне, пожалуй, стыдно бывает только с ним, поэтому насчет стыда он прав – стыд уже почти атрофировался. Хорошо или плохо? Не знаю…
Садит меня на колени, прижимаюсь к нему, как маленький ребенок.
-Ну, знаешь, никому еще в голову не приходило назвать меня закомплексованной…
- Так тебя же никто и не знает, - вздыхаю с облегчением, потому что он смеется. – Ходила сегодня к шефу?
-Да.
- Ну и как? Отпустил?
- Еще бы попробовал не отпустить! С понедельника я совершенно свободна.
- Значит, в понедельник идешь вот по этому адресу, - Вадим достает из кармана бумажку, - к моему старому другу. Ну, помнишь, к редактору, я тебе говорил. Я с ним уже договорился, он согласен тебя взять, правда, пока внештатным корреспондентом. Остальное уже зависит полностью от тебя. Что скажешь?
- Любимый, - висну у него на шее.
- Жалеть не будешь?
- Пока нет. Может, потом. Но я ведь смогу вернуться?
- Не думаю.
- Ч-чего?
- Кончай уже свои шуточки. Передумаешь, я тебе такое устрою…
Хм, и что это он мне устроит? По-моему, явно себя переоценивает. Хотя приятно…
- И что ты мне такое устроишь?
- Просто уйду.
Да. Это страшно.
- По-моему, ты становишься диктатором…
- А тебе ведь этого надо? Или ты только под розгами стонать умеешь? Как насчет чего-нибудь действительно трудного, но хорошего? Чего надулась, я не прав?
- Я попробую.
Когда захожу в спальню, первое, что вижу – расправленную кровать, вернее, кровать, полностью заправленную крапивой. Так вот что он делал те десять минут, когда я ждала его в гостевой комнате, привязанная к кровати…
- Да-а-а, а я смотрю, ты действительно извращенец – с тобой же просто жить страшно, - гляжу на него с шутливым ужасом.
-Ой, а я и забыл, - краснеет, как ребенок. – Я сейчас уберу.
- Зачем? – слегка приподнимаю брови.
- Ну-у… ты же мне насчет этого уже все объяснила… насколько эта была плохая идея.
- Идея действительно не из лучших… а, впрочем, знаешь, мне нравится…
- Саша… не надо…перестань… Саша… у тебя же ноги голые… а-а-а-а…
- Ага… И ты еще смел упрекать меня в малодушии? - я лежу на кровати в своем коротком символическом халатике, Вадим – на мне.
- Ну что ты, я же сказал, в том, что ты можешь полежать на крапиве, я вообще не сомневаюсь… а-а-а, ты что же такое делаешь… не надо…- теперь мы оба лежим на боку друг к другу лицом. Хорошо, хоть на подушке нету крапивы.
- Значит, в чем-то ты все-таки сомневаешься?
- Нет, нет, нет, ни в чем… Саша…зачем… ах так, ну ладно, - последующие полчаса полностью выпадают из моего ощущения времени…
Через полчаса приводим себя и кровать в порядок и ложимся спать. Лежим, не прижимаясь друг к другу. Спать почти невозможно, да и не хочется. Знаю, что он тоже не спит.
- Слушай, а у нас с тобой не будет интоксикации? - спрашивает Вадим довольно жалобно.
- Будет. Еще какая. Особенно сегодня ночью, - голос у меня слегка злорадный.
- Может, нам хоть водички с тобой попить?
- Лежи, медик хренов… Ты зачем крапиву-то сегодня приволок?
- А, это… Ну, знаешь… Ну, не могу я тебя пороть. Рука не поднимается. Думал, может крапивой легче…
Ну да, примерно так я и думала…
- Что-то у меня такое ощущение, что это месть, - жалобно кряхтит он минуты через четыре.
- За что?
- За попытку подиктаторствовать. Ты же только с виду мазохистка, а на самом деле чужой воли над собой не допустишь, и подчинишься только собственной. Ведь так?
- Все-то ты про меня знаешь…
- Нет, я серьезно…
Хм, интересная мысль. А, может, и на самом деле так… Я ведь терплю только то, на что сама себя обрекаю. Вообще, на подчинение чужой воле я всегда шла полностью осознанно. И всегда знала, на что шла… А если допустить, что я –я – в действительности- свободна? От себя – свободна?
- Слушай, Вадик, а за что ты меня любишь?
- Ты особенная. Необыкновенная. А еще очень сильная, несгибаемая и девственная.
- Я-то? Скажешь тоже… Какая я девственная, я почти проститутка…
- Это внешнее. А на самом деле ты очень чистая. Знаешь, бывают такие девственницы, посмотришь внутри – просто ужас. А ты всегда так к этому относишься, что всегда остаешься чистой. Грязь к тебе просто не пристает.
- Здорово. Грязь ко мне не пристает. Трогательно, - странно, но почти засыпаю…
- Не смейся, это правда. А ты меня за что?
- За то, что ты тоже… девственник, - хмыкаю ему сквозь сон. – А еще за то, что ты мне веришь. Тот, кто тебе верит, страшный человек – его невозможно обманывать и не оправдывать его ожиданий…
Да, Вадик… Ты мне веришь… И ты меня любишь… Я не обману, как бы трудно мне ни пришлось, не бойся… Но наверно, тебе все-таки еще много придется терпеть…