С С О Р А
Дед целый день не выходил из избы. Занимался своим сапожным ремеслом. Вся деревня чинила у деда Егора сапоги да прочую мелкую обувь. Сапожник он и вправду был замечательный, а для ближней округи и просто незаменимый. Плату за починку никогда не брал. Все уж знали, что этим только обидишь старика. Но если кто забывал похвалить дедову работу, обижался крепко. Обувь-то в починку у обидчика всё равно брал, но с неохотой. Не делал он исключения даже для родной бабки Нади. Наоборот. Бабка должна была и каблучки руками погладить, и померить тут же, походить по избе, время от времени приговаривая: «Нога-то теперь в сапоге будто спит. Краше новых стали… Век носить, не сносить!» А на этот раз бабка наспех напялила почти заново скроённые сапоги и , не проронив ни слова, гордо удалилась в огород. Назад вернулась как ни в чём не бывало, на деда даже не взглянула. Сняв старательно обновлённые дедом сапоги, сунула их за печку, из печи вытащила чугунок, налила деду борща и, отвернувшись, стала месить тесто. Всё молчком. Дед не знал, что и думать. И если бы бабка так бессовестно не поступила с сапогами, попытался бы выяснить, с чего это бабка надулась, как мышь на крупу. А раз так, пусть молчит, он тоже молчать умеет. Но в глубине души дед перебирал, перемалывал всё, что могло бы, на его взгляд, так обидеть бабку. Последние дни даже цепляться, вроде, было не к чему. Оградку в полисаднике починил без напоминания даже, петухов деревянных резных на сарай смастерил и приладил, хоть бабка и не просила вовсе, а, самое главное, любимой бабкой Нюшке Сёминой не прекословил, терпел все её зазнайские выходки, даже поддакнул раза два, чтобы ублажить бабку Надю, ненаглядную супружницу. Так и не вспомнил дед за собой никакого великого греха. Решил выведать окольными путями, через ту же Нюшку Сёмину, к примеру. Но как к той подступиться, пока не знал.
Бабка весь вечер просидела дома. Даже на колодец не выщла, на бабий-то сход. Дед, демонстративно побряцивая перед бабкой вёдрами, отправился «на разведку».
- Ой, никак сам дед Егор по воду идёт! Смотрите, бабы! Штаны-то никак новые надел, специально на такой выдающийся случай берёг, а то где в их ещё показаться. Небось украдкой от бабки напялил, в старых-то штанах она его при себе держит. Дед решил мужественно стерпеть все насмешки до конца, иначе от этого бабьего народа ничего не добьёшься. Наиздеваются вдоволь и пойдут судачить по завалинкам, им всё одно, хоть про новые штаны деда Егора, лишь бы чем было языки почесать.
- Подсобить что ль, бабоньки? Давай, Нюш, водицы наберу.
- Чего сам-то пришёл? Бабку на замок что ль запер? Стала бы она добровольно дома в такой час сидеть.
- Запрёшь вас, как же. Что же я, за водой сходить не могу? Устала, говорит, сходи, говорит, дед, по воду, да Нюше поклон передай.
- Ой, бабы, слыхали? Бабка Надя своего деда к Нюшке подсылает. Видать, так старый ей надоел, любой готова спихнуть.
Дед чуть вёдра не выронил… Так и побежал домой с порожними-то вёдрами под радостное бабское гиканье. Конечно, не от бабьих ядовитостей, это всё чепуха. А только вспомнил дед, на что давеча поддакнул два раза Нюшке. И не вспомнил бы никогда, потому что поддакивал-то невпопад, совсем не слушая Нюшкины глупости. А тут, как бабы съехидничали без повода, сразу вспомнил. А разговорилась она в последний визит к бабке Наде о своей молодости. Какая она ладная да писаная раскрасавица смолоду была.и ходили, и сам дед Егор, тогда ещё не дед, а чубатый гармонист, звал замуж за него идти. А Нюшка не пошла, и не таким отказала, на кой ляд ей сдалась чубатая гармонь… Получалось, что бабке Наде дед достался только из-за Нюшкиного отказа. Бабка этой истории раньше не знала. Нюшка в первый раз так разговорилась от горячего чая да варенья с малиной. А с чего бы ещё7..
Жила-была полвека назад бабка Надя, конечно же, не бабка, а статная девица Надюша. В соседней деревне, в Псарёво. Дед частенько захаживал туда со своей неразлучной гармонью. И совсем не за тем, чтобы девкам частушки петь, если бы так, сиди себе на собственной заваленке, сами сбегутся. Нет! Ходил Егор туда только поглядеть на Надюшу. Ну, песни, правда, всей молодой деревней пели. Но догляделся всё таки Егорушко, увёз девку в свою деревню на всю жизнь. Нюшка на свадьбе хихикала да перешёптывалась с подружками. А Егору она и не нравилась никогда. Раз в праздник, на Ивана Купалу, ляпнул в шутку принародно: иди, мол, Нюш, за меня. Я играть, ты плясать будешь. Вот и всё. Вспомнить больше даже нечего. А раздула-то, будто и впрямь дед чуть не помер от несчастной любви к Нюшке. Не было такого никогда.
Дед вошёл в избу. Бабка всё ещё возилась с тестом.
- Давай подсоблю что ли, - заюлил дед так, что самому внутри противно стало.
Бабка аж рот разинула от удивления:
- Что подсоблю? Пироги что ли есть? Так не готовы ещё.
- Да нет, я вижу, не готовые. Лепёшки давай катать буду.
- Иди Нюшке лепёшки катай, аль сам за место их залезай в печь да пекись, коль смолоду она тебя не съела. Уж и съела бы, давно бы от тебя ничего не осталось, гармонь чубатая.
- Да врёт ить она всё, врёт.
- Врёт? А чего ж дакал сидел весь вечер, от вранья хоть чаем бы поперхнулся, ан нет, видать, привычно врать-то.
- Ты ж любишь, когда я ей дакаю, я и старался для тебя.
- Знаешь, где дакать-то. Она теперь всей деревне расскажет, как бабка Надя никому не нужного деда на себе женила. Уйди лучше с глаз долой.
- Да говорят уж у колодца, что ты меня сама Нюшке отдать хочешь.
- Ну?
- Что не знаешь, как от меня избавиться, потому хоть сейчас готова Нюшке спихнуть.
- А Нюшка что?
- Ничего, помалкивает.
- Потому как нечего ей сказать, людям виднее.
- Что виднее? Что ты меня спихнуть хочешь?
Бабка, видно, наконец, очухалась и стала поним ать несуразность обстоятельства. По деду хорошо было видно, когда он слегка привирал ради красного словца. А тут, точно не врал.
- Да что ты, дед, кто ж мне сапоги чинить будет? Сапоги-то как новые стали. Век носить – не сносить! А у Нюшки ноги моей больше не будет никогда за её враньё.
Бабка Надя напекла, как всегда, вкуснейших пирогов с капустой и картошкой, до отвала накормила деда и, завернув в чистую тряпицу самых пышных да румяных, понесла… Нюшке Сёминой.