Из окна Понтий Пилата!
Да простит меня Господь! Мне не жалко Иисуса Христа, Я знаю, что Он живой, и частичка его крови течет в нас. Мне жалко тех людей, которые все затеяли.
Мне, почему то становиться жалко Понтия Пилата. Сами посудите! Он до конца надеялся, что ему не придется брать на себя такую ответственность, которую от него просили. До последнего он боролся за жизнь Иисуса. Он понимал, что своими решениями приносит физическую боль ему. Это были, скорее, показательные выступления для народа, чем желания исходящие от сердца.
С самого начала.
Сидит, такой Понтий и завтракает. Вчерашние опресноки доедает, вином запевает, в окно поглядывает, солнышком любуется. Видит толпа народа к нему, мужика какого-то ведут. У него даже кость в горле застряла. Не понял. Завтра праздник, выходной день, а ему опять работу ведут. Он тапочки одел, вышел на крыльцо. Спросить еще ничего не успел, а его, мужика этого обвинять принялись.
- Мы – говорят, - нашли, что Он развращает народ наш и запрещает давать подаяние Кесарю, называя Себя Христом, Царем.
Разве у здравомыслящего человека может уместиться в голове вся эта каша. Как кофе три в одном. Развращает народ, называется царем и не платит налоги. Они еще сами не разобрались, что для них важнее. Стоит и в уме пытается главную мысль уловить. Искал за, чтобы зацепиться. Не хотел он принимать никакого решения. Зачем ему были нужны эти лишние проблемы. Все стоят и ждут, что он спросит. Глазками своими на него смотрят, взглядом решения ждут.
- Ты – Царь Иудейский? – Спрашивает у него Пилат.
- Ты говоришь. – Отвечает Иисус
Во, молодец! Как завернул. Не прикопаешься! Попробуйте, какой-нибудь другой вопрос задать. Ответ все рано правильный будет.
У Понтия, наверно, за его практику таких абсурдных обвинений не было.
- Я не нахожу, никакой вины в этом человеке. – Говорит Пилат.
Он уже наверно собирался уходить, возможно, от резкого движения даже тапочек слетел. Народ же не унимался, не отпускал Пилата трапезу закончить. И прямо, как Украина на Россию (Не хотел этого сравнения. Само напросилось). Не знали к чему придраться. Настаивали говоря, что Он возмущает народ, уча по всей Иудеи начиная от Галилеи и заканчивая этим местом.
Они бы еще обвинили, что Он лысый? Ну ходит, ну учит. В чем вина? Отослал он к Ироду узнав, что Он из Галилеи.
Народ ушел, как-то легче стало. Не взял он на себя грех!
Своими делами занялся. Я не знаю, может огород капал или Пасху готовил. Об этом история умалчивает. Только смотрит в окно, а к нему опять толпа снова этого бедолагу ведет и не унимается.
Не знаю, чтобы я на месте Пилата делал. Пулемет поставил и весь бы народ этот перестрелял. А они не унимаются. Естественно тут растеряешься, но, ка устоять перед толпой.
- Вы привели ко мне этого Человека Сего, как развращающего народ; и вот я при вас исследовал и не нашел Человека Сего ни в чем том, в чем вы обвиняете Его; и Ирод тоже, - ибо я посылал Его к нему, - и ничего не найдено в Нем, достойного смерти. Итак, наказав, Его отпущу.
Напрасно Пилат надеялся, что его кто-нибудь услышит, Напрасно пытался уйти от ответственности. Конечно, Иисуса наказали, причем сильно наказали. Издевались, как могли, никому не посвистываю.
Пришла ему в голову идея, чем помочь Иисусу, тем более праздник завтра. Ему нужно было на праздник отпустить одного узника, вот он принял решения, чтобы народ сам решил. Кто им нужнее возмутитель спокойствия и убийца Варавва или этот «агнец» Божий. До последнего Прокурор вел себя, как адвокат. Не на секунду надежда не покидала его. До конца он надеялся, что поможет Иисусу. Только его положение поддаться на уговоры толпы.
Дальше все знают, что произошло.
Как бы хотелось, чтобы все судьи были похожи на него и не поддавались на уговоры толпы. А СУДЬЯ МЫ САМИ!