В соавторстве с Валерием Сергеевым Орловским
Часть 3. Глава 5. Начало чумного бунта
Осень подходила к концу. Чума продолжала праздновать победу над поверженным городом. Один наш современник так рассказал о событиях тех времён в Кёнигсберге:
Дикая чума косит направо и налево,
усыпая мир трупами.
На мертвецов уже не хватает могил,
кто хотел рыть могилу, сам уж в могиле... (54)
Что добавить к этим словам? Только то, что это происходило, несмотря на все наши самоотверженные попытки противостоять моровой язве... Но не только смертельно опасная болезнь царила в Кёнигсберге. Ещё одна напасть угрожала городу...
В начале ноября 1709 года в Закхайме от чумы умерла маленькая девочка, дочь литовского башмачника. Вслед за ней скончался врач, лечивший её. Затем в могилу отправились ещё два десятка человек, с которыми этот врач тесно общался. Новая волна «чёрной смерти» захлестнула весь Закхайм, который и так потерял немало населения...
Власти пригорода Лёбенихта приняли решение создать отдельное кладбище для погребения умерших от чумы. Для этих целей выбрали место на востоке Закхайма. До трагических событий там устраивались массовые гуляния литовских грузчиков. Но в 1709 году было не до праздников. Землю изрыли братскими могилами. К ним бесконечной чередой потянулись телеги из Закхайма и Лёбенихта. На них в обычных деревянных ящиках или просто навалом лежали мертвецы. Погребальные процессии сопровождались ни на минуту не смолкающим печальным колокольным звоном...
Как известно, санитарная коллегия Кёнигсберга, состоящая из влиятельных горожан и врачей, установила в городе карантин, закрыв все въезды и выезды в Кёнигсберг. Крестьяне перестали привозить в столицу Восточной Пруссии хлеб и другие необходимые продукты питания. Поставщики смирились с убытками, понимая, что своя жизнь дороже. Население трёх городов теперь не только болело, но и голодало. Причём, в основном, обе напасти коснулись простых людей, и в большей степени - именно литовцев.
В Закхайме начались волнения. Трупы, как в Кнайпхофе и Лёбенихте, лежали там прямо на улицах. Мортусов не хватало, ведь сами они умирали чаще других. Поэтому власти обязали полицию убирать мёртвые тела из домов и с улиц. Но многие блюстители порядка отказывались исполнять такой приказ, поскольку боялись подхватить страшную болезнь. Они ссылались на отсутствие телег и людей. В результате этого разлагающиеся мёртвые тела надолго оставались не погребёнными.
Ситуация накалялась день ото дня. Отчаявшиеся голодные люди были готовы на всё. В Кёнигсберге начался ад в прямом смысле этого слова, вместе с которым наступила гнетущая тишина, траурным саваном накрывшая некогда жизнерадостный город. Только церкви стояли открытыми, потому что никто не решился препятствовать обращению отчаявшихся душ к Богу. «Любое общение с больными было запрещено под страхом смертной казни, ни одна любящая рука не могла принести облегчение, болезнь разрывала семейные узы. Только когда ночная тень накрывала улицы и площади, и небо освещали лишь отблески чумных костров, просыпались человеческий долг и любовь к ближним. Чумные доктора и священники делали свое тяжкое дело...» (55).
После напряжённого дневного труда, мы вместе со священниками обходили строения Альтштадта, оказывая страждущим посильную помощь - лекарствами, продуктами и добрым словом. Найдя больного, нуждающегося в лечении и уходе, мы отправляли его в ближайшую лечебницу. Если дом был вымершим, мы заколачивали его гвоздями и помечали белыми крестами, а все вещи в нём после нашего визита сжигали мортусы...
Но часто в ночной тьме по улицам скользили и другие фигуры - мародёры. Кроме моего доброго знакомого Германа, орудовали и другие любители наживы, у которых страсть к богатству затмевала страх перед смертью. Однако «костлявая старуха» неизменно подстерегала и этих лихих людей.
Ещё в октябре было оглашено предписание кёнигсбергского магистрата:
«Выяснилось, что по вечерам ремесленники, закутавшись в накидки, нападают на проходящих мимо людей и отбирают у них милостыню, а также проникают в заражённые дома и творят прочие безбожные поступки так свободно, потому как думают, что не могут быть наказаны, так как никто не будет подвергать риску заражения тюрьмы. В связи с этим мы решили, что очень полезным будет помещать таких преступников в чумные дома, где в виде исправительных работ они должны будут выносить экскременты, закапывать могилы и выполнять прочую работу в зависимости от тяжести их преступлений».
Тем не менее, страсти накалялись. Недовольство горожан росло.
Всё началось с того, что отец Теодор, настоятель кирхи Двенадцати апостолов в Закхайме решил закрыть свою церковь. Поступил он, по мнению медицинской науки, совершенно правильно, поскольку во времена, когда действует такая прилипчивая болезнь, как чума, людям собираться большими группами нельзя. Но это вызвало недовольство народа, дальше больше - целую бурю возмущения.
8 ноября разъярённая толпа, состоящая, в основном, из литовских грузчиков, которых карантин «закрыл» в Кёнигсберге, вследствие чего они не смогли выехать за пределы города, а все свои деньги давным-давно «проели и пропили», вышла на улицы с требованиями открыть ворота города, а также кирху Двенадцати апостолов. Среди них было немало уже нездоровых людей. Некоторые даже намеренно пытались «передать болезнь другим», думая, что таким образом сами избавятся от чумы. Поэтому они буквально набрасывались на прохожих. Другие же просто обезумели от страха, отчаяния и боли. Те же, кто ещё был здоров, находились буквально в состоянии помешательства, поскольку не желали находиться в городе, где свирепствует чума, но не имели возможности покинуть его.
Никто не решился встать на пути разъярённых людей. Вышедшего образумить толпу отца Теодора они безжалостно растерзали. К середине ночи две сотни горожан подступили к стенам кирхи Святой Елизаветы. Здесь люди пошумели, но вскоре немного успокоились и разошлись по домам. Однако, на следующий день они собрались вновь. Теперь их было гораздо больше, и у них появился лидер...
Вечером 9 ноября мы привезли ещё нескольких страдальцев, которыми занялись тут же. Один из них, пожилой человек, находился в таком критическом состоянии, что я понял: помочь ему уже не смогу. Я не успел даже прикоснуться к несчастному, как тот начал агонировать... Но за других больных ещё можно было побороться... Я принялся вскрывать бубоны и смазывать их мазью, состоящей из льняного масла и маточного молочка. Обычно врачи прижигали вскрытые бубоны раскалённым железом, но от этого люди нередко умирали, не пережив болевого шока. Моя же мазь действовала не хуже раскалённого железа, но она не причиняла боли. Я испытывал безмерную радость, видя, как мои пациенты побеждают страшный недуг.
«Пчелиные продукты» расходовались довольно быстро, больных было много. Едва освобождалась одна лежанка, как тут же её занимал другой нуждающийся в помощи. Лавки стояли и в коридоре, прохода между ними практически не было. Монахи, помогающие мне в кирхе, тоже поочерёдно становились моими пациентами.
- Принимай, сын мой, - один из братьев монахов показал мне лавку, на которой корчился молодой человек. - Только что привезли... Это - шорник, он нам мастерил сёдла... Взгляни, возможно, тебе удастся его спасти.
Больной выглядел совсем плохо, бубоны причиняли ему сильные страдания, но надежда ещё светилась в его глазах.
- Минутку, - ответил я, расставляя у изголовья пациента баночки с мазью, и беря в руку ланцет. А для того, чтобы отвлечь больного от неприятных ощущений, спросил: - Вас привезли из дома?
- Да, - морщась, - произнёс он. - Я лишился чувств, работая в мастерской... Доплёлся до дома, где вызвал у своих близких... целый переполох... Ведь ещё утром я был в относительном порядке.
- Это хорошо, что вас доставили сюда достаточно быстро. Я помогу вам.
- Благодарю вас, доктор. Вы так молоды... Могу я узнать ваше имя?
- Петер Коффер, - ответил я, - Заканчиваю Университет, бакалавр медицины... А как вас зовут?
- Иоганн Георг Кант, - с трудом произнёс больной, - Простой шорник... (56)
Я быстро вскрыл бубоны, вытер ветошью гной с тела больного и начал смазывать раны мазью. По глазам пациента я видел, что принёс ему облегчение.
- Вот увидите, вы скоро выздоровеете...
- Храни вас Господь, доктор... Клянусь святым Павлом (57), если у меня родится сын, я вылезу из кожи, но дам ему достойное образование!
Я помог больному выпить снадобье, а стоящий рядом с тазиком воды монах, передав мне свою ношу, перекрестил ремесленника. Я вымыл руки и глубоко вздохнул...
- Здравствуй, Петер, - послышался знакомый голос. – Смотрю, ты не отходишь от больных. Это в высшей степени похвально!
Говорил человек, которому я всегда был рад - профессор Майбах.
- Вы откуда прибыли, профессор?
- В настоящий момент от графини фон Нойбург, - глухо произнёс Майбах (он был в маске) - Богатые и влиятельные люди тоже болеют... Особенно, когда во всём городе хозяйничает «чёрная смерть»!.. Но меня пригласили вовремя, я полагаю, жизни этой дамы теперь ничто не угрожает, - я не видел его лица, но чувствовал, что он улыбнулся. - Вот двое слуг из их дома... увы, нуждаются лишь в священнике.
- Ну, а как ваши дела? - спросил Майбах, оглядывая помещение, в котором разместилось несколько десятков человек. - Справляешься?
- Хвала Господу, - ответил я. - Братья-монахи оказывают мне неоценимую помощь. Большинство больных мы возвращаем к жизни...
- Это - прекрасно, - улыбнулся Майбах. - А Илона очень обрадована твоими успехами. Я, старый дурак, проговорился ей, что ты здесь, рядом... Она сразу начала собираться проведать тебя... С трудом удалось её отговорить...
Как мне ни хотелось увидеть Илону, но я понимал: профессор прав. Ей нельзя и близко подходить к дому, где полно больных чумой. Подхватить страшное заболевание в таком заведении - проще простого... А она теперь рисковала сразу двумя жизнями.
В глазах Майбаха читалась озабоченность. Конечно, больные всё прибывают, как бы мы не старались, а лекарства начали иссякать.
Словно угадав мои мысли, профессор задал вопрос:
- Друг мой Петер, много ли у тебя осталось пчелиных... препаратов и... сырья для их изготовления, добытого в «Медовой лавке»?
Я задумался. Того, что имелось у меня на руках, могло хватить на неделю-другую. В «Лавке» ещё оставалось немало пчелиных продуктов. Но, если мор не пойдёт на спад...
- От силы - месяц, - ответил я. - А потом надо искать, где пополнить свои запасы...
- А то, что у нас в наличии, ты используешь с должным эффектом?
Тут я был вынужден признаться, что некоторые рецепты дяди Клауса у меня начали понемногу «выветриваться» из головы. Впрочем, все они были записаны в моей книге (не побоюсь этого слова!) и остались в Доме Шпеера. Мне бы сбегать в Закхайм да забрать мой многостраничный труд...
- Профессор, позвольте ненадолго отлучиться домой и забрать оттуда мои записи. Мне кажется, так я смогу более эффективно использовать «пчелиные составы». Там у меня много подробных рецептов...
- Это - правильно, что ты сделал записи, - ответил Майбах. - Книгу забрать, конечно, надо. Только туда следует не сбегать, а съездить... На улицах неспокойно, а твой Закхайм вообще кипит!
- На чём же мне ехать? - удивился я. - На телеге мортусов?
- Нет, постараюсь достать тебе настоящую карету... В ней будет безопаснее.
- А что такого особенного происходит на улицах города?
- Бунт, мой мальчик. Бунт... Опять эти грузчики Закхайма... В результате введения карантинных мер, они оказались заперты в стенах города, где только болезнь и смерть... Вот и стремятся вырваться наружу, хоть многие из них уже больны... Люди до крайности озлоблены, они нападают на каждого прохожего, врываются в дома, взламывают двери лавок...
- Только бунта нам не хватало...,- прошептал я.
- Да, мой мальчик. Поэтому сейчас тебе за книгой идти нельзя. Подождём, пока страсти не улягутся. А лучше займёмся делом. Много ли у нас пациентов?
- С избытком, господин профессор!
- Так не будем терять времени! Брат Август, брат Андриан, - обратился он к монахам. - Ведите нас к самым тяжёлым больным! И позаботьтесь о горячей воде! Петер, доставай самые действенные мази и настойки! И не забудь чистые полотенца! - профессор поправил маску и сразу стал похож на огромного нахохлившегося дрозда.
Более двух часов мы с профессором Майбахом находились на нижнем этаже здания, где также было тесно от лавок, на которых расположились тяжелобольные люди: конюхи, кузнецы, ремесленники, пекари, рыбаки, пивовары, ткачи и другие жители Альтштадта. Четверым наша помощь не потребовалась - проклятая болезнь сломила их. Священник принялся отпевать тела. Остальным мы оказали нехитрую помощь, и у нас появилась надежда, что от них болезнь отступит...
- Дети мои, - появился настоятель кирхи отец Иосиф, когда мы, обессиленные, но вполне довольные присели отдохнуть. - Братья приглашают вас на вечернюю трапезу... Овсяная похлёбка с грибами... Вы сегодня спасли много невинных душ. Господь отблагодарит вас за это...
- Ты как смотришь на ужин, Петер?
- Всегда - положительно, - ответил я. - И то сказать, почти с ног валюсь...
- Пойдём же и составим компанию братьям монахам. Благодарим, святой отец, - повеселел Майбах. - А если нам ещё нальют по бокальчику бургундского...
- Только кёнигсбергское, - слегка поклонившись, ответил монах. - Поверьте, сын мой, в такую пору – это не самое худшее вино...
- Вот и отлично!
Мы сняли с себя «чумовое облачение», помыли руки и поднялись на третий этаж, где у монахов располагалась трапезная и кельи для отдыха, среди которых находилась и моя небольшая комнатка. Там мы уселись за крепкий деревянный стол, на котором стоял подсвечник и горели свечи. Братья, помолившись, приступили к ужину. Мы с профессором присоединились к ним.
- Во славу Божию..., - нараспев произнёс отец Иосиф, поднимая глиняную чашу с вином.
Мы набросились на ужин, быстро опустошив миски с похлёбкой, закусывая еду хлебом и запивая вином. Мелькнула мысль о том, что большинство горожан довольствуются сухарями с луком или чесноком, да простой водой... Беда пришла в Кёнигсберг. И её надо было пережить...
Внезапно, едва мы покончили с трапезой, снизу раздался какой-то шум и крики.
- Ради всего святого, ответь, что случилось, брат Николаус? - спросил отец Иосиф, поднимаясь из-за стола.
Страшное предчувствие закралось ко мне в душу. Сразу вспомнились слова Майбаха про бунт...
- Там, на площади, - послышался взволнованный голос, - толпа людей. Они размахивают факелами и требуют, чтобы открыли городские ворота... Ещё они кричат, что врачи, вместо того, чтобы лечить людей, наоборот, убивают их, распространяют «чёрную смерть» и действуют совместно с дьяволом!..
Священник перекрестился.
- Эти люди - одержимы... Что ж, я выйду к ним и попробую образумить...
- Не делайте этого, святой отец! - взмолились братья-монахи. - Говорят, они вчера убили отца Теодора!
Я выглянул в окно. Зрелище, открывшееся мне, впечатляло. О количестве собравшихся говорили десятки горящих факелов. Гневные выкрики людей тонули во всеобщем шуме, создаваемом грохотом колёс, стуком деревянных дубин и древков самодельных копий по брусчатке и ограде клиники. В свете огня их красные лица были страшны.
- Многие из них больны..., - заметил подошедший профессор Майбах. - И это - хуже всего... Вы, святой отец, - обратился он к отцу Иосифу, лучше приказали бы запереть все двери. Нам, видимо, придётся держать оборону... А вразумлять и доносить до них Слово Божье сейчас, поверьте мне, равносильно стараниям передуть ураган...
- Вы следуете врачебному долгу, - ответил настоятель кирхи Святого Духа, - а я должен исполнить свой... – и начал спускаться по ступенькам вниз.
Мы последовали за ним. На Альтштадской ратуше заголосил колокол. Ему вторил колокол с донжона Королевского Замка.
Отец Иосиф накинул на плечи плащ и в сопровождении двух братьев вышел на улицу. Оттуда в помещение хлынул поток холодного воздуха. Мы встали у двери. Толпа заревела и ещё более придвинулась к клинике, которая, возможно, и была их целью. Казалось, достаточно одного слова и люди ринутся на штурм...
Мы не хотели раздражать пришельцев своим присутствием. Возможно, отцу Иосифу удастся сдержать напор обезумевших людей. Единственное, что нам оставалось, так это с замиранием сердца слушать, что творится на улице.
- ...Будьте благоразумны, дети мои, - вещал отец Иосиф. - Расходитесь по домам и молитесь! Мы вместе будем просить Господа о его милости к Кёнигсбергу... Наша кирха не первое столетие заботится о добрых христианах, а сейчас она переполнена больными чумой... Если кто-то хочет, может взглянуть... Наши врачи и братья-монахи делают всё, чтобы победить это страшное зло...
Несколько брошенных камней, звонко стукнувшись о булыжники мостовой, подкатились к самому крыльцу.
- Опомнитесь, дети мои!..
- Что же бездействует полиция? - шепнул кто-то из монахов.
- Какая по сегодняшним временам полиция, брат Михель? Здесь нужны солдаты...
- Надеюсь, в Королевском Замке это тоже понимают...
Леденящий душу страх тугими волнами заползал в двери клиники, заполняя собой всё пространство...
54 - старая чумная песня Восточной Пруссии
55 - Из «Истории Королевской Столицы и Резиденции Пруссии - Кёнигсберга» Рихарда Армштедта
56 - отец Иммануила Канта
57 - Св. Павел считается покровителем шорников