Глава5. Две версии инцидента с Оксаной

Александр Инграбен
Последующие трое суток слились в один непрерывный кошмар. Впрочем, начало нового дня не предвещало особых неприятностей, хотя утро встретило их моросящим дождем и довольно сильным холодным ветром с севера. Северному ветру Олег даже обрадовался: такой ветер притормозит половодье. Поначалу шли достаточно ходко, но спустя два часа моросящий дождь сменился ливнем с градом, пришлось пережидать, укрывшись тентом. Когда же стихия стихла, выяснилось, что сидевшая, как и он сам, сбоку, Катя умудрилась перекрутить тент, и внутренняя сторона его тоже намокла. Олег тихо выругался. Хорошо еще что дождь перестал, а ветер усилился. Олег объявил обед, и пока грели воду, тент почти просох. Быстро собрались и пошли дальше.  Спустя часа полтора Олег заметил, что Катя прихрамывает.

- Ушибла ногу? – спросил он.

- Нет, натерла, - улыбнулась женщина.

- А ну, разувайся, - приказал Олег.

Увиденное лишило его дара речи: оказывается, Катя все это время шла не в толстых носках, а в тонких чулках. Точнее, в том, что от этих чулок осталось.

- Ты что, с ума сошла! – рявкнул он. - Живо снимай эту рвань. В толстых носках по горам ходят, в толстых носках. Одевай пока свои тапочки, пригодились. И ты тоже разувайся! – приказал он Соне.

Женщины беспрекословно подчинились. У Сони на ногах оказались тонкие, уже сильно драные гольфы.

«Сам хорош, - вдруг рассердился на себя Олег. – Надо было еще в Питере объяснить им, что должно брать с собой в поход!».

И непроизвольно покраснел, вспомнив, каким взглядом его одарила Света Гвоздичкина, когда пятнадцать лет назад он пытался ей и еще двум девушкам объяснять, какие по его, Олеговым, соображениям должны быть женские походные трусики и лифчики.

«Черт, неужели все-таки к этому причастна Настя? – зло подумал он. – Не понимает разве, что после такой выходки ей в Команде не быть? Стоп. А почему меня так зациклило на Насте? Ведь есть куда более реальная версия – Шура Долгина. Эта-то ничем не рискует. Более того, выигрывает, провоцируя конфликты куда как серьезнее. Она ведь не знает, не догадывается, что поход, считай, не состоялся, втроем мы в горах. Была бы здесь вся Команда, подумать страшно, чем бы обернулись злополучные чулки. А осенью, на традиционном слете, не одна Шура, а вся троица обвинила бы Команду в издевательствах. Такое может пробить стену доброжелательности: два года подряд конфликты. Но ведь все же кто-то из Команды привел их? Погоди, а если все проще? Шура была на весенней тусовке? Была. И наверное, привела с собой этих женщин. Те познакомились с кем-то из его Команды. Скорее всего, кто-то из массовочных девиц познакомил, эти всегда готовы оказать услугу таким, как Шура. Ну а дальше все понятно. И все равно надо разбираться, ибо нарушено основное правило: привел новичка в группу – отвечай за него».

- Ну что мне с вами делать, - вздохнул Олег и принялся ставить палатку.

Пока он обрабатывал и перевязывал Катину ногу, Соня решила вскипятить воду для чая. Снимая котелок с огня, она не удержала его и обварила бедро. Выскочивший на ее крик из палатки Олег только тяжко вздохнул и занялся лечением Сониного ожога. Покончив с перевязками, он напоил обеих страдалиц чаем, выдал из своих запасов по паре толстых носков и, велев обеим лежать и носа не казать из палатки, отправился на разведку. Вернулся он часа через два вполне довольный: ущелье вполне проходимо, самое его верховье сположено снежником, причем фирновым, по которому они без особых проблем  выйдут завтра наверх. За снежником – неширокая каменная осыпь, плавно переходящая в курумник. Затем, судя по карте, метров через шестьсот-семьсот пологий спуск в ущелье ручья Бурный. После переправы подъем на водораздел между Бурным и Заячьим. Верхняя его часть – это почти плоский снежник, фирн. На нем и расположимся на ночлег. Из-под фирна берет начало безымянный приток Заячьего, а потому, даже если ляжет туча, проблем со спуском не будет. Пойдем, придерживаясь правого орографического берега этого ручья. Слева не пройти, там скалы. Да и нет смысла переправляться через Заячий ниже впадения притока.  После переправы через Заячий ручей придется объявить первую дневку, как следует подлечить страдалиц, да и детально разобрать их ошибки. Сейчас же главное, чтобы у Кати и Сони к утру поджили ноги. Конечно, можно и здесь, но место нехорошее, площадка с небольшим, но наклоном. А главное, за Заячьим есть дрова. Можно будет не расходовать топливо…

...Соне не спалось. Вроде и устала сегодня, даже спала перед ужином. А вот после ужина забралась в спальник - и сон как рукой сняло, не может уснуть, хоть плачь. Вот уже и Олег влез в палатку, забрался в спальник и уснул, тихо посапывая. И Катя спит безмятежно. А ей, Соне, все не спится. И на левом боку пробовала, и на правом, на спину легла, на живот. Нет сна. Осторожно, чтобы не потревожить спящих, вылезла из палатки, прошлась немного, стараясь не отдаляться от лагеря. Присела на камень, пригорюнившись: и устала, и уснуть не может. Да и как-то тревожно на душе. Все ей чудится: горы пытаются предупредить ее, остеречь. А она вроде и слышит все, но понять ничего не может. И вдруг Соня почувствовала, что засыпает, что еще немного - и уснет она прямо здесь, на этом камне. Она вскочила, быстро юркнула в палатку, забралась в спальник и тут же провалилась в сон, тягучий, липкий...

...Олег проснулся среди ночи, вылез из палатки, огляделся. Плотный туман полз вверх по ущелью, видимости, почитай, никакой.

Если к утру туман не рассеется, придется стоять, -  с удивившем его спокойствием подумал Олег. – Вот уж некстати. Выбраться бы на отрог, оглядеться. С другой стороны, у девчат подживут ноги.

Он закурил, все еще удивляясь безмятежности своего настроя. «С чего бы это? - подумал он, безуспешно пытаясь рассердиться на самого себя. – Никаких причин для благодушия нет. Вчерашний день, считай, был неудачным: и прошли мало, и кто знает, смогут ли женщины идти завтра. Низкая облачность закрывает хребты и вершины, не дает понять, как там с половодьем-то. А ты сидишь, дурашливо улыбаешься, словно не в горах с двумя новенькими, а на тусовке на Партизанской. Что с тобой творится, Олег?». Но серьезность не приходила, более того, охватывало его какое-то незнакомое дотоле чувство. Может, этот настрой принес сон. Да, конечно, сон. Дай бог вспомнить, что же ему приснилось…
Олег наморщил лоб, припоминая, что же все-таки снилось. И вдруг вспомнил. Вспомнив же, тут же нахмурился: так вот что привело его в сие странное настроение. Господи, почему, начиная с майского сбора у Северовых, он то и дело мыслями возвращается к Оксане? Поистине, человеческая психика – штука загадочная. А еще и Петя с своим омерзительным рассказом. Какого лешего ему потребовалось заговорить об этом? Олег попытался вырваться из цепких объятий этого дурацкого сна. Не смог. Оставалось одно: еще раз пережить этот дурацкий сон, разрушить его чары. Олег прикрыл глаза – и вновь увидел то, что случилось почти девять лет назад. Увидел так, как никогда раньше не видел: словно витает он над местом этой злополучной переправы и видит все и всех. В том числе и самого себя. Как же странно видеть себя со стороны…

…Вот к правому берегу реки спускается с отрога группа туристов, впереди Командор, веселый – поход прошел хорошо, через три дня едут домой – уверенный в себе. Останавливает группу. Все сбрасывают рюкзаки, начинают раздеваться. Командор, раздевшись первым, выбирает место для переправы. Митя, тоже уже раздевшийся, спускается ниже по течению, готовится страховать. Оба не обращают внимания на вспыхнувшую вдруг перебранку: Лидка выговаривает Оксане: почему утром не надела купальник? Та огрызается: ее трусики куда скромнее, чем Лидкин купальник, неважно, что на самом интересном месте цветок.

Олег от неожиданности открывает глаза: вот тебе на. Неужели действительно была эта перепалка? Странно, что он никогда не вспоминал этот инцидент. Что же еще ему предстоит увидеть?..

Командор входит в воду, идет медленно, потом быстрее, вновь замедляет шаг, останавливается, с минуту стоит, рассматривая дно реки, противоположный берег, возвращается.

- Ну как? – окликает его Арнольд.

- Переправа несложная, - отвечает Командор. – Перейдем без сучка и задоринки. Давай стропу…

Видение вдруг перескочило вперед, пропустив большой кусок переправы. Командор опять на правом берегу. Оксана просит разрешения перейти реку самостоятельно. Ее поддерживает Лидка: как-никак, у Оксаны этот поход четвертый, пора. Командор, чуть подумав, соглашается: переправа несложная, да и пойдет женщина без рюкзака.

- Пойдешь после Лидки, Тараса и Володи, - говорит он Оксане. – Будь внимательна: за буруном быстрина.

Через реку переходят Лидка и Тарас, быстро сбрасывают рюкзаки, отходят от переправы метра на два вверх по течению, усаживаются почти на самом берегу, о чем-то переговариваются, смеются. Что же Командор? Почему не реагирует на такую выходку? Лидка и Тарас должны спуститься ниже переправы и страховать с того берега. Не заметил? Нет, не мог не заметить. Не придал этому значения? Но почему? Тем более, что у Оксаны первая самостоятельная переправа.

Переправляется Володя. Когда он доходит до середины реки, в воду спускается Оксана, цепляет карабин за стропу. Командор внимательно следит за каждым шагом женщины: хоть переправа несложная, да идет-то Оксана самостоятельно впервые. С того берега за переправой Оксаны внимательно следят Лидка и Тарас. Даже разговор прервали. Лидка вдруг встает и взмахивает рукой, словно подает Оксане какой-то сигнал.

Володя уже выходит на противоположный берег. Оксана же подходит к буруну, останавливается. Затем… О господи, она что, рехнулась?! Женщина отцепляет карабин от стропы, поворачивается лицом против потока и делает шаг, другой, уходя от разведанной трассы переправы, разворачивается, чтобы идти к противоположному берегу, тут же спотыкается, несколько секунд беспомощно размахивает руками, пытается восстановить равновесие и, нелепо взмахнув руками, падает лицом вниз. Командор бросается в реку…
Сейчас Олег явственно видит: Лидке и Тарасу было сподручнее всех устремиться на помощь Оксане. Они и ближе к лежащей в реке женщине, и между ними и Оксаной каменистая, хорошо просматриваемая с берега отмель. Но они не двигаются с места. Более того, вновь весело разговаривают, словно не видят случившегося.

На помощь Командору бросается Володя. Вдвоем они вытаскивают Оксану на берег…

Снова разрыв. Теперь Олег видит концовку этого происшествия.

Уже все переправились, разожгли костер. Оксана сидит на корточках у огня, греется, сушится. Чуть поодаль стоит Володя. К костру подходит Командор. Оксана поднимает голову и говорит смущенно:

- Не устояла-таки. А казалось, легко перейду…

- Да за такие шуточки…, - взрывается Командор, понявший, что выходка Оксаны не была случайной. – Да за эту выходку…, - он на минуту запнулся и вдруг выпалил совсем не то, что собирался сказать. – Выпороть тебя надо за такую шуточку, вот что.

- Да уж, заслужила, - насмешливо бросает Володя.

- Коли считаете, что заслужила такое наказание, то выпорите, - спокойно говорит Оксана. – Сопротивляться не буду. А бросаться такими словами тебе, Командор, не к лицу.

- Не надо ее пороть, - насмешливо говорит Лидка, подходя поближе. – Много чести…

Сейчас Олег вспомнил: да именно так Лидка и сказала: много чести. Тогда он не обратил внимания на эту фразу, а сейчас вот вспомнил. Отчетливо вспомнил, словно все это было вчера… Почему она сказала именно эти слова? И почему все это вспомнилось именно сегодня? А перед глазами встают новые и новые нюансы, которым Олег тогда, не успевший остыть после случившегося, не придал никакого значения.

- Так не шутят, Командор, - говорит Ева, тоже подходя к костру. – Или извиняйся, или пори ее.

- Так как, Командор? – с насмешливой улыбкой говорит ему Оксана. – Ты всерьез решил меня наказать или брякнул ради красного словца?

- Выпорю! При всех! – говорит Командор, явно влекомый охватившим его бешенством. - Раздевайся!

- Как прикажешь, - тем же насмешливым тоном отвечает ему Оксана.

Женщина встает, небрежным движением плеч сбрасывает накинутую рубашку, заводит руки за спину, явно намереваясь расстегнуть лифчик. К ней бросается Лидка, хватает за руки. К командору подбегает Тарас, умоляет не позорить сестру. Какую-то реплику бросает Володя, какую – не слышно, видно только, что Лидка подбегает к нему и начинает что-то объяснять, топает ногой. Тарас бежит к Оксане, принимается сердито выговаривать ей. Лидка подбегает к Командору, принимается стыдить его… Вновь Тарас и Лидка меняются местами…

Сейчас Олег явственно видит: Оксана, Володя и он сам совершенно спокойны. Ева смотрит на все происходящее с осуждением и любопытством. Да и Командор уже успокоился, прилив бешенства прошел. Смотрит на Оксану с насмешливым прищуром. А вот Лидка и Тарас явно в истерике … Почему?..

- К чему мне это все сегодня пригрезилось? Может, из-за близости к тому месту, где все и произошло. Кстати, все это случилось тринадцатого августа, на тринадцатый день похода, если считать от дня отъезда из Москвы. Господи, и здесь тринадцать, – Олег наконец-то сумел преодолеть охватившее его благодушное любопытство и рассердиться на нелепость сна. – Что за чертовщина. Хватит копаться в этой чуши, хватит. Жалею я, что ли, что не выпорол тогда Оксану? Не только не жалею, но рад этому. И благодарен Лидке и Тарасу: удержали от такой идиотской выходки. Все, ставлю на точку и запрещаю себе впредь думать об Оксане, о той злополучной переправе. У меня есть заботы поважнее, чем эти глупости. Началось или не началось половодье?

Олег достал из непромокаемой сумки несколько листков, конспективную запись сообщенных Кузьмой сведений об этом районе, в том числе и о половодьях в этих местах, принялся перечитывать их, вспоминая и свой разговор с Кузьмой. К сожалению, записал он тогда не все, только непосредственно относящееся к задуманному маршруту. А сейчас они идут другим путем. Надо припоминать, что говорил Кузьма и об этих местах. А ведь говорил. И именно тогда, когда речь зашла о весеннем паводке.

«Как правило, половодье начинается постепенно, набирая силу в течение недели, а то и полутора, - говорил тогда ему Кузьма, перелистывая свое досье по этому району. – И у тебя будет пять-шесть дней для того, чтобы уйти из ловушки. Уходить можно и вверх, на водораздельные хребты, и вниз: пока река Ивовая заливает свою широкую и плоскую долину, ее можно перейти: течение не быстрое, глубина не более семидесяти сантиметров. Но не промедли: как только Ивовая зальет свою долину, и скорость течения и глубины начнут быстро нарастать. Если ты к началу половодья переправишься через ручей Туманный, то тебе вообще ничего не страшно. При любом раскладе оттуда надежные выходы.

 Необычное половодье, когда пришедший с юга мощный грозовой фронт разом вызвал стремительный подъем воды во всех ручьях, было в начале девяностых. Тогда в этих местах погибло одиннадцать туристов: двоих унес ручей Коварный, еще трое сгинули в истоках реки Обманной, пытаясь найти выход на дорогу. А шестеро попали в ловушку ручья Заячий. Спасатели смогли добраться до них только через три недели. Спасатели, профессионалы. Да и те пошли только потому, что жена руководителя попавшей в беду группы настояла и посулила хорошие деньги. Ты же помнишь, какой бардак царил в те годы. А руководитель этот разбогател еще в Горбачевские времена, потому женщина денег не жалела. Потом выяснилось, что двигало ей желание побыстрее прибрать к рукам наследство. Не устраивал ее вердикт о пропаже без вести. Богач это, кстати, был классным, с большим опытом горным туристом. И группа у него подобралась сильная. На Памир не раз ходили. В эти же горы отправились как на прогулку, рассчитывая отдохнуть на Туманном озере, порыбачить. А обернулось-то бедой.

В этом гиблом месте вот что происходит. Стремительно поднимается вода в Заячьем и особенно в Бурном. Как ты знаешь, эти ручьи соединяют два пояса скал, один вверху, высотой метров сорок, а другой ниже, непосредственно над долиной Ивовой реки. Вот этот второй, представляющий собой скальный гребень, и создает ловушку. Высота его со стороны Ивовой метров сто, в противоположную сторону метров тридцать. И вот перед этим гребнем образуется озеро. К тому же, как раз под водоразделом Заячьего и его безымянного притока, течет подземная река. Приток этот вытекает из мощного фирна , который в действительности заполняет провал, ведущий в подземную реку. И при катастрофическом половодье этот фирн за трое-четверо суток исчезает. Вместо него дыра размером метров шестьдесят на пятьдесят и глубиной не менее тридцати. Усугубляется бедствие тем, что с разделяющей верховья Заячьего и Бурного вершины идут потоки воды с камнями. Все это установили по рассказам единственного уцелевшего в той круговерти. Впрочем, уцелевшим его считать нельзя, даже до станции его не донесли, умер на третий день от гангрены. Три открытых перелома, да в полевых условиях это стопроцентный летальный исход.

По рассказам очевидцев, в том числе и туристов, попавших в этот переплет, я попытался восстановить и проанализировать погодные условия, приведшие к этому катаклизму. Получилась вот какая картина. Ранняя весна, предпосылки раннего же половодья. Но май начинается с похолоданья: устойчивые минусовые температуры, обильные снегопады. В середине мая с севера надвигается влажный северный фронт: в этих местах такие тучи и летом беременны снегом. Холодный и важный воздух провоцирует образование плотной ледяной корки, снижающей интенсивность таяния почти до нуля. В последних числах мая с юга, навстречу ему, стал надвигаться  теплый и столь же влажный фронт. В ту злополучную весну фронты схлестнулись южнее железнодорожной линии, вот у этого узла хребтов. Счастье, что в эпицентре людей не было. Но и севернее железнодорожной линии они натворили бед. Часов семь по всей округе бушевала гроза. Ну а в эпицентре вакханалия длилась более трех суток...»

Кузьма замолчал. Казалось, он еще и еще раз переживает это стихийное бедствие, видит гибнущих людей...

«Но такое явление маловероятно, - наконец, вновь заговорил Кузьма. – Почти невероятно. Как я уже тебе сказал, такое половодье было в начале девяностых. А до этого… Из всех моих собеседников только старый путевой обходчик вспомнил, что о таком половодье слышал от своего деда. Мол, тогда тоже гибли здесь люди. Но произошло такое тогда, когда дед этого старика был мальчонкой, лет, этак, сто назад, если не более…»

- Что ж, выходит, что такая катастрофа бывает раз в столетие,  - тихо проговорил Олег. – Будем надеяться на теорию вероятностей. Жаль, что не догадался посмотреть перед отъездом реальную погоду в этих краях.

Он докурил сигарету, сладко зевнул и полез в палатку…

Утро следующего дня было хотя и пасмурным и холодным – ночью заиндевел тент и замерзли лужи, но без дождя и тихим. Ветер, наигравшись за ночь, стих совсем. Первым делом Олег осмотрел ноги обеих женщин: знакомый врач, порекомендовавший ему эти бальзамы, не подвел, и ожог и растертые раны не просто затянулись, поджили. Первые два часа шли бодро. Но вскоре в ущелье вползло облако, видимость ухудшилась, женщины то и дело спотыкались, падали. Впрочем, пока шли хотя и не быстро, но без особых происшествий, придерживаясь русла притока ручья Студеного. Правда, Катя оборонила часы, и Олегу пришлось возвращаться. К счастью, нашел он их легко: часы упали в воду возле самого берега. Сложности начались с выходом на снежник: сначала не удержалась Катя, упала, поехала вниз. Олег бросился ей на помощь, подхватил женщину, удержал ее. «Черт, - подумал он. – Как же некстати эта наледь. Хорошо хоть лопата с собой. А ведь была мысль оставить ее на станции. Мол, невысоко пойдем».

Олег оставил внизу Соню, велев ей все вещи переложить в один рюкзак, а сам повел Катю вверх. Выйдя на каменную осыпь, он пристроил рюкзак понадежнее, усадил Катю на большой плоский камень так, чтобы та не могла сорваться, и пошел за Соней. Когда они преодолели две трети снежника, женщина вдруг вспомнила, что оставила примус. Олег тихо чертыхнулся, довел Соню до Кати и пошел вниз, отклонив все просьбы Сони разрешить ей самой исправить оплошность…

- Сонечка, а тебе не кажется, что женщина все сочинила? – вдруг спросила Катя, когда уходящий Олег скрылся из виду.

- Какая женщина? Что сочинила? – переспросила Соня, не поняв, о чем завела разговор подруга.

- Ну, та, что пугала нас на командной тусовке. Черт, не запомнила, как ее зовут. Помнишь, она уверяла, что Олег всех новеньких женщин зовет телками, придирается к ним, а одну даже выпорол, раздев догола перед всеми.

- Вот ты о чем. Как зовут ту женщину, ты и не могла запомнить. Она же себя не назвала. Да и другие не рвались с нами знакомиться. Одна только Ева тогда с нами и поговорила, и рассказала немного. А так в памяти осталась одна сумятица. Им-то хорошо, они все друг дружку знают, не раз ходили вместе в походы. Один намек – и все понимают, о чем речь. Только мы, как две дуры, ушами хлопаем. Так что от тех дней в памяти остались только Ева, Маша, хозяйка дома, да еще Олег. И то потому, что он верховодил. Даже с племяшом Виктора Денисовича и его невестой мы толком познакомились позже. А чего это ты вспомнила ту женщину, ее рассказ?

- Соня, если бы россказни этой женщины были бы правдой, быть нам уже поротыми, - выпалила Катя.

- Вот ты о чем, - задумчиво проговорила Соня. – Может, ты права и неправа одновременно.

- Это как?

- То, о чем нам рассказала та женщина, относилась к походам, в которых новенькие женщины были в меньшинстве. Команда, разумеется, целиком на стороне своего Командора. Почему бы не дать волю своим низменным порывам? Впрочем, как раз низменного в Олеге не ощущается. И не только низменного. Он не только не придирается, но и спускает нам все наши огрехи. А их – надо честно признать – меньше не становится.

- Не становится, - вздохнула Катя. – Хотя и стараемся.

- И все же ту женщину Олег выпорол. Ведь и племяш Виктора Денисовича об этом рассказывал. Да с подробностями, смакованием. Не могли же они сговориться и дружно соврать.

- Но его рассказ отличался от рассказа блондинки.

- Только деталями, Катя. За девять лет что-то забылось. Племяша, похоже, больше впечатлила эротика этой порки, за что Оксану наказали он толком и не говорил. А если уж судить по совести, подружка, - грустно усмехнулась Соня. – То мы с тобой заслужили порку еще до отъезда.

- Это почему?

- Ложью своей. Должны были еще в Москве, когда встретились втроем , честно сказать Олегу, какие мы туристки. А мы спокойненько испортили ему отпуск. Разве о таком походе думал Олег?

- Не о таком, - согласилась Катя. – Но у нас-то другого выбора не было. И потом. Нам же обещали, что Олегу все расскажут, объяснят.

- А на деле ничего не рассказали, не объяснили.

- Но это не только наша вина.

- Но и наша тоже. Так что Олег вправе выпороть нас.

- Не хочется быть поротой, ой, не хочется, - вздохнула Катя. – У тебя-то хоть опыт есть, тебя отец порол. А для меня это будет впервые. И не сопливую девчонку будут пороть, а взрослую женщину. И зачем только мы пошли в этот поход. После того, как мы услышали от той женщины о порке Оксаны, надо было отказаться.

- И чтобы мы делали? Ты же сама сказала, что иного выхода у нас не было.

- Не было, - вздохнула Катя. – А может, та женщина все придумала? Чтобы нас напугать.

- Ой, хочется в это верить. Так хочется. Я ведь тоже уже не сопливая девчонка.

- Соня, но если та женщина не солгала, не сочинила, а у Олега, как мы с тобой понимаем, есть все основания нас выпороть, почему он до сих пор этого не сделал?

- Может быть потому, что нас двое, а он один. Можем дать отпор. Или, обидевшись, заявить, что уходим. И что тогда? Олегу придется отвечать за нашу гибель. Нужно ему это? Кстати, и порка Оксаны – если вся эта история не вымысел – была в самом конце похода. Чтобы женщина могла одна дойти, добежать до станции.

- Но мы же с тобой не убежим, - порывисто возразила подруге Катя. – Стиснем зубы, снесем все, но не убежим. Из-за наших дочерей. Если мы погибнем, то девочек ждет наш путь, наша судьба. А мы этого не хотим. Так ведь, Соня?

- Все так. Только Олег этого не знает. Он же не знает, что у нас есть дочери, вообще ничего о нас не знает. И мы о нем ничего не знаем. Катя, ну зачем ты затеяла этот разговор?

- Ты же рассказывала, что не только тебя, но твою маму твой отец порол. Рассказывала?

- Да, рассказывала. Ну и что?

- Ты знаешь, как себя вести… Ну, как поступить так, чтобы все это не было столь унизительным, чтобы… Ну, чтобы само наказание было меньшим.

- Вот ты о чем. Так сразу бы и спросила. Так вот, подружка, ни в коем случае нельзя молить о прощении, снисхождении, плакать, просить пожалеть. Это только раззадоривает. Надо спокойно сказать, что да, виновата, наказывай. Такое поведение, наоборот, расхолаживает желающего тебя выпороть. Затем быстро раздеться и лечь на живот. Тогда же, кроме попы, ничего видно. А после порки быстренько натянуть на себя что-нибудь. Хорошо, что мы ночнушки взяли. Хотя Олег нам за них выговорил. Поняла?

- Поняла.

Катя вздохнула и, смущенно посмотрев на Соню, достала из косметички сигареты. Соня тоже вздохнула.

- Ладно уж, покури. И мне дай сигарету. Они закурили.

- Катя, - тихо проговорила Соня. - Мне уже дня два мнится, что наша встреча – судьба. И что не случайно в этих горах мы оказались втроем…

- Если уж честно, и мне кажется все это неслучайным, – вздохнула Катя, нервно затягиваясь. – Словно кто-то всесильный ведет нас, подталкивая даже к провинностям. А вдруг это и впрямь так, а? Мне этой ночью родители приснились. Они мне и раньше снились, только смотрели на меня с жалостью, виновато. А в этот раз они улыбались, радовались за меня. Может, и впрямь впереди нас ждет светлая полоса. Хотя… Нас-то двое, а Олег – один. Так что судьба – для одной. А второй что делать?

- А мне чудится – для обеих, - чуть слышно проговорила Соня. – Или для тебя такое неприемлемо?

- Более чем приемлемо, - усмехнулась Катя. – Расставаться с тобой я не хочу. Да и девочки привыкли к тому, что у них две мамы, мама Соня и мама Катя, что они сестры. Как их разлучить? Но это только наше желание, наша мечта. Нет, разлучать их нельзя. И нам самим не разъединиться. Почему нельзя нам обеим стать его женами?

- Хорошо бы. И ходить вместе в горы. Олег, мы и девочки. Но это всего лишь наше желание, - задумчиво молвила Соня. – Примет ли его Олег? Не отшатнет ли его от нас наше жуткое прошлое? Но вдруг…

- Эх, как же все странно и сложно, - вздохнула Катя. - Ладно, я на пару минут отлучусь.

- Смотри, не потеряйся.

- Да я недалеко отойду. Покричу, если что…

…Вернувшись назад с примусом, Олег узнал, что потерялась Катя: отошла по нужде и пропала, не откликается. Через пятнадцать минут он нашел-таки перепуганную женщину, благо та сошла на край снежника и оставила следы.

- Я стала кричать, а никто не откликается, - оправдывалась Катя, всхлипывая.

- Хорошо, что все обошлось, - проговорил Олег. - Вы  бы хоть друг дружку не стеснялись. И поймите, наконец: ваша стыдливость до добра не доведет. Сказала: не смотрите в мою сторону – можешь не сомневаться, никто смотреть не будет. Горы не прощают безалаберности и самонадеянности.

По каменной осыпи Олег также проводил женщин по очереди: на этот раз первой Соню, а второй Катю. И вновь не обошлось без происшествий: Соня уронила палку и бросилась, было, за ней вниз. Хорошо Олег увидел и остановил женщину окликом. Катя же, решив пройти, как ей казалось, более легким путем, оступилась и чуть не сорвалась.

 К шести часам, когда поднялись на отрог, видимость стала еще хуже. И, как на зло, ни одной подходящей для ночлега площадки, сплошной курумник. Олег то и дело сверялся с компасом, моля всех святых, чтобы здесь не было магнитной аномалии, и шел, стараясь не терять высоту, но и не забирать слишком сильно вверх. Он вел свою маленькую группу по распадку между двух небольших поднятий осторожно, пристально вглядываясь в густую пелену облака. Приметив же, наконец, небольшое зеленое пятно среди голых камней, с облегчением вздохнул. Все, останавливаемся, ночлег.

***
1/ Фирн (от древневерхненем. firni — прошлогодний, старый) — плотно слежавшийся, зернистый и частично перекристаллизованный, обычно многолетний снег, точнее — промежуточная стадия между снегом и глетчерным льдом. Плотность такой ледяной породы, состоящей из связанных между собой ледяных зёрен, лежит в пределах от 0,45 г/см; до 0,8 г/см;.