В последние годы Поль Верлен значительную часть своей жизни вынужден был проводить в больницах. Его мучили боли в суставах. Часто, перед сменой погоды по ночам они отнимали у него возможность писать, и он бродил по улицам. Когда боли особенно усиливались, он подыскивал себе клинику где-нибудь за городом или на окраине Парижа, где она не обходилась ему слишком дорого.
Он был выходцем из семьи военного инженера, и у него не было буржуазных предрассудков. Общественной жизнью он не интересовался, казалось, он жил как-то вне окружающего его общества, смотря на жизнь и людей несколько со стороны. «Он – зритель, одновременно и наивный, и умный», - говорил о нём Анатоль Франс.
Верлен знаменит и беден. В одной из больниц врач прописал ему прежде всего творчество, и в его палату принесли бумагу, чернила и книги. Эта палата с тех пор стала называться Палатой декадентов.
Обычно, когда он водворялся в больнице, его начинали посещать знаменитые и влиятельные люди, художники, которые во время беседы с ним делали наброски его портретов, и, конечно, поэты. Он остался на этих портретах то в бумажном колпаке, то сидящим на кровати, кутаясь в больничный халат.
Приходили к нему и репортёры, задавали нелепые вопросы, чтобы подзаработать за свои заметки.
Да, он знаменит. Но счастлив ли? Сам он сказал однажды: «…. люди считают, что для меня, которого приветствуют, которого, осмелюсь сказать, любит вся литературная молодёжь, - такое уж большое счастью влачить зрелые годы жизни среди приторного запаха йодоформа и фенола, в общении с совершенно чужими мне людьми, терпеть чуть насмешливую снисходительность врачей и практикантов, - словом пребывать в атмосфере отчаянного убожества – у самой последней черты».
В одной из больниц ему пришлось лечь на единственную свободную койку, только что освобождённую человеком, отправившимся в мир иной. Больные этой палаты испытывали к ней суеверный страх. Когда он вошёл в палату, на ней ещё лежал умерший – «предшественник», как он выразился.
«Длинное, узкое тело, обёрнутое простынёю, с узелком у подбородка, без креста на груди, лежало прямо на матраце <…> Принесли носилки, так называемый «ящичек для домино». Через несколько минут, как носилки с телом покойного унесли, поэт расположился на его койке. Увы, он был беден. «Подумайте только, - шутил он, - я заткнул за пояс лафонтеновского пройдоху, который надел на себя сапоги человека, притворившегося мёртвым!»
Но не стоит думать, что у него оставались только грустные воспоминания о больницах. Он находил в этих «домах скорби» приют и безопасность. «К этой жизни привыкаешь, она напоминает жизнь в монастыре», - говорил Поэт.
Анатоль Франс пишет: «Поль Верлен принадлежит к числу тех, царствие которых не от мира сего; он из обширного семейства любовников нищеты».
«Поговорим, - сказал Верлен однажды пришедшим его навестить, - здесь я у себя дома» и, оглянувшись, добавил: «У нас дома»*.
«В этом грешнике, пишет А. Франс, - быстро обнаруживаешь его первооснову – человека с непорочной душой, а в его рассказах, зачастую совершенно несуразных и на редкость путанных, та или иная сценка вдруг напоминает своей набожной простотой какую-нибудь старинную легенду. <…> Он – верующий. Он чист сердцем».
Поль Верлен написал небольшую книжку прозы «Мои больницы». В ней он правдив, как и в своих стихах.
Он умер в возрасте 52-х лет.
Деревьев тень в воде, под сумраком седым,
Расходится как дым.
Тогда как в высоте, с действительных ветвей,
Рыдает соловей.
И путник, заглянув к деревьям бледным, - там
Бледнеет странно сам,
А утонувшие надежды и мечты
Рыдают с высоты.*
*(Перевод В.Брюсова)