The Guardian
2 июля 2017
Чтобы поддерживать европейские дебаты на высоком цивилизованном уровне сегодня, как никогда, надо быть лингвистом
Я начал учить немецкий в возрасте 13 лет, и до сих пор пытаюсь объяснить, почему это была любовь с первого звука. Ответ конечно будет таким: у меня был прекрасный учитель. Для английской паблик-школы, не блещущей культурной широтой, м-р Кинг был исключением: милый, интеллигентный человек, который в самый разгар второй мировой войны, определенно любил Германию и знал: она должна быть где-то спрятана.
Вместо того, чтобы присоединиться к хору анти-германской пропаганды, он предпочел упрямо добиваться того, чтобы его небольшой класс проникся красотой языка, литературой и культурой. Когда-нибудь, говорил он, настоящая Германия вернется. И он был прав. Она возвратилась.
Почему я влюбился в первый же звук? В те дни, не многие учителя иностранных языков проигрывали граммофонные пластинки классу, но м-р Кинг проигрывал. Они были старые и он ими очень дорожил, держал их в коричневых пакетах в портфеле, и возил каждый раз в школу на велосипеде.
Что на них было, на этих драгоценных пластинках? Голоса классических немецких актеров, читающих романтическую немецкую поэзию. Пластинки немного потрескивали, но в этом был шарм. Я помню потрескивания до сегодняшнего дня:
Du bist wie eine Blume – ТРЕСК – So hold und schon und... – ТРЕСК (Heinrich Heine)
Bei Nacht im Dorf der W;chter rief… – ТРЕСК (Eduard M;rike’s Elfenlied)
И я любил их. Я учился имитировать, затем декламировать стихи. И я обнаружил, что этот язык подходит мне. Он подходил моему языку. Он был приятен для моего нордического уха.
Я также любил думать, что эти стихи и этот язык, который я учил, были моими, и ничьими больше, потому как немецкий не был популярен, а мои школьные товарищи знали всего два-три слова, вроде Achtung! и Hande hoch! из пропагандистских фильмов.
Но благодаря м-ру Кингу, я знал больше их. И когда понял, что не вынесу больше ни дня в английской паблик-школе, именно немецкий язык был для меня спасением. На дворе был 1948 год. Я не мог поехать в Германию, поэтому поехал в Швейцарию и в 16 лет поступил в Бернский университет.
И в Швейцарии, вместо м-ра Кинга, у меня был еще один чудесный учитель – Фрау Карстен, - строгая северная немка, с седыми волосами, собранными в понитейл, и как и м-р Кинг, она ездила на велосипеде, сидела очень прямо, с развевающимся понитейлом.
Поэтому неудивительно, что, когда позже я был призван на военную службу, я отбывал ее в Австрии. А после армии изучал немецкий в Оксфорде. А потом преподавал его в Итоне.
Вы получаете огромное удовольствие от немецкого языка. С ним можно играться, дразниться, подшучивать. Можно изобретать свои собственные слова – но тем не менее реальные слова. Гугл выдает мне, например, Donaudamp-fschiffsfahrtsgessellschaftskapit;n.
Вы наверное знаете шутку Марка Твена: “ Некоторые немецкие слова настолько длинные, что у них появляется перспектива.” Можно составлять сумасшедшие прилагательные, вроде: “моя-недавно-выброшенная-из-окна-родителями- Плей Стейшн”. А когда вы устанете от игры с существительными и причастиями, нанизывая их друг на друга, можно отдохнуть на чистых стихах Гельдерлина или Гете или Гейне и вспомнить, что немецкий язык способен достигать вершин простоты и красоты, что делает его для многих из нас языком богов.
И несмотря на свое притворство, немецкий язык любит простые односложные слова.
Решение изучать иностранный язык для меня равносильно акту дружбы. В самом деле, это как протягивание дружественной руки. Это не просто путь для переговоров. Это также способ лучше познать себя, быть ближе к себе и своей культуре, к социальным устоям, к способу мышления. А решение обучать иностранному языку это акт признательности, великодушия и посредничества.
Это обещание экипировать знаниями. Но также и пробудить; зажечь пламя, которое никогда не погаснет; направить учеников на открытия, на идеи, к которым они никогда бы не пришли без вашей отдачи, вашего терпения и знаний.
Цитата из Шарлеманя: “Знать другой язык – все равно, что иметь вторую душу.” Он мог бы добавить, что обучать второму языку значит имплантировать вторую душу.
Конечно, работа по соединению этих двух душ на серьезном уровне, требует определенной живости ума. Она требует от нас точности, смысла, рационального мышления и творчества, и неудовлетворенности пока мы не найдем нужное слово, или – что также встречается – пока не поймем, что такого не существует в природе, и продолжим охоту за подходящей фразой или обойдем ее.
Неудивительно, что наиболее вдумчивые редакторы моих рассказов не те, у кого английский язык родной, а иностранные переводчики, острый глаз которых сразу увидит тавтологию или фактическую неточность. Мой немецкий переводчик особенно негодует.
В необычный период, который мы сегодня проживаем – пусть он будет коротким – невозможно не удивляться каждому противоречивому и бессмысленному заявлению, приходящему с другого конца Атлантики. И это удивление обусловлено использованием и искажением самого языка.
Чистый язык – ясный, рациональный – для человека, находящегося в состоянии войны с истиной и логикой, представляет экзистенциальную угрозу. Чистый язык для такого человека прямая угроза его скрытности, противоречий и лжи. Для него это голос врага. Для него это фальшивые новости. Потому что он знает, хотя бы интуитивно: что без чистого языка, нет у истины критерия.
Поэтому язык так много значит для лингвиста. Те, кто учат язык, те, кто любят его точность и смысл и красоту, - хранители истины в этот опасный век.
И если они учат немецкому – и учат его в моей осажденной со всех сторон стране – их в особенности надо поддерживать, потому что они вымирающий вид. Каждый раз , когда я слышу, как британский политик произносит, “Я ясно даю вам понять”, я сразу тянусь к револьверу.
Обучая немецкому языку, распространяя немецкую культуру и жизнь, сегодняшние преподаватели и их коллеги будут способствовать европейскому согласию и диалогу, и сделают их в высшей степени цивилизованными.
Они прежде всего будут обращаться к самому дорогому, что есть у этой страны: к просвещенной молодежи, которая – с Брекситом или без него – видит в Европе свой естественный дом, а Германию своим естественным партнером, разделяет с ней общий язык.
* * *
После обучения в Швейцарии Джон ле Карре (ака Дэвид Корнвелл) занимал пост второго секретаря британского посольства в Бонне, а затем британского консула в Гамбурге. Данный текст – часть выступления ле Карре на церемонии награждения в германском посольстве за подготовку учителей немецкого языка.