Вода в фляжке закончилась, рядом хрипел Евгений, а я никак не мог ему помочь.
До лагеря семь дней пешком, а вот ползком все двадцать.
Нога затекла, я перевернулся на другой бок, и тут же, гады, вдарили по кустам шрапнелью.
Теперь мне хотелось зарыться по самые уши в горячий песок. Пули ломали сочные стволы кактусов и взбивали пыль.
Я неудержался и чихнул.
И сразу прикрыл рот рукой. Идиот, я тихо выругался, подползая к Женьке.
Вместо его глаза увидел кровавую жижицу. Порадовался, что самим добивать не пришлось, и отстегнул винтовку. Все равно она покойнику не пригодится.
Через час труп на жаре начал подванивать, меня уже порядочно мутило.
Закопать его сил не было, я с трудом отодвинулся, когда по ноге Женьки пробежал жирный паук. Ненавижу пауков.
Навалилась апатия, сволочи на той стороне периодически постреливали, за это я был им даже благодарен. Потому что немного взбадривался, не впадая в полное оцепенение.
Прошло еще два часа.
Глаза слипались, я медленно опускал голову, засыпая.
Когда моя щека коснулась песка и ткнулась в колючки, то едва не заорал на всю чертову Сахару и сразу проснулся.
Стало холодно, зуб на зуб не попадал, когда я на брюхе отполз подальше от зарослей кактусов. Тяжелый приклад при каждом движении бил в пояснице, в сапогах была целая тонна песка, а из-за чесались пятки. Мне хотелось разуться, почесаться, а еще до одурения напиться воды. И лечь спать.
Я разодрал локти о камни, едва не сломал шею на крутом спуске и, теряя кепку, вывалился на дорогу.
Ее хорошо помнил утром, когда шел вместе с Женькой, а вчера тут проехали наши грузовики с боеприпасами.
Губами я прижался к горячей пыли и почувствовал, как из глаз потекли соленые слезы.
Аккуратно их слизывая,все-таки драгоценная влага, поднялся и оперся на винтовку.
С трудом сделал шаг, затем второй, а отекшие ноги не слушались, подгибались. Через пять шагов мешком рухнул на дорогу, прижав к боку теплую винтовку.
Все стало синим, затем салатовым. Теряя сознание, я услышал собачий лай.
Наши.