Окончание рейса прошло в обычном режиме: определились со своим местом, в расчетное время прошли Гибралтар и через десять ходовых дней встали на якорь на рейде Александрии. Переход в последние три дня проходил при штилевом море и полном безветрии. Было невыносимо жарко.
После выполнения обычных формальностей по приходу, началась неспешная выгрузка. Жизнь экипажа вошла в привычный ритм и впечатления от пережитого “приключения” стали как-то отходить на второй план.
Вечером, убедившись, что всё идет штатно, капитан позвал меня и стармеха на ставшее привычным чаепитие. Не смотря на открытые иллюминаторы в каюте было душно. Дед пожаловался на невыносимую жару в машинном отделении и поинтересовался прогнозом погоды на ближайшие дни.
- В ближайшие два-три дня погода меняться не будет, но могу обрадовать – по окончании выгрузки идем на Новороссийск под металлолом на Италию. Так что пару дней придется потерпеть, - ответил Сергей Петрович. – Как ты жару переносишь?
- Нормально, но очень хочется свежего ветерка. А у нас, в средней полосе, сейчас, наверное, грибы пошли, а по утрам трава в росе,…- Борис Александрович мечтательно закатил глаза. – Да, Сергей Петрович, а как ты с жарой и духотой справляешься, - заботливо поинтересовался он.
- А ты знаешь, на удивление хорошо, - ответил капитан. – Давно такое за собой не замечал. Меня как будто подменили. Ну, раз такое дело, хоть и жара, тем более что такой не простой рейс подходит к концу, налью-ка я вам по рюмашке. Он достал из холодильника бутылку “Смирновской” и налил нам по символической рюмке.
– Ну, за благополучное окончание нашего рейса и чтобы удача не изменяла нам !, - произнес он.
Через два дня выгрузка закончилась и мы, попрощавшись с Александрией, покинули порт и легли на курс Nord-Nord-West. Впереди нас ждали красивейшие места, названия которых известны нам ещё из “Одиссеи” Гомера, и проливы Босфор, и Дарданеллы. Начали движение – появился ветерок, дышать стало легче. Погода начала меняться: стало прохладнее, на синем небе появились долгожданные облака, а небольшие волны, украшенные белыми гребешками и в глубине отливающие ультрамариновым цветом, добродушно толкали “Елабугу” в левый борт. Я не раз ловил себя на мысли, что мне повезло – за казенный счет повидать, пусть с борта корабля, Средиземное море и сказочной красоты берега, острова и проливы.
На подходе к Новороссийску получил от шефа сообщение, что для меня заказан билет на рейсовый самолет из Геленджика, а во Внуково меня встретит мой заместитель Саша Федоров. Таким образом, снимались все возможные для меня проблемы.
Всё проходит…. Эта надпись на кольце царя Соломона зазвучала рефреном в моей голове, когда под крылом самолета появились пригороды Москвы. Вот колеса самолета коснулись бетона посадочной полосы, короткая пробежка, … и всё… Круг замкнулся. Удивительно, как легко человек адаптируется к изменению окружающей обстановки. Вот и мне, за эти три недели “Елабуга” стала не просто абстрактным местом пребывания, а, пусть временным, но всё-таки домом, а капитан и стармех - не просто случайными знакомыми, а близкими людьми. Это состояние определяется душевной близостью, что, на мой взгляд, чаще бывает более прочной связью, чем родство по крови.
Подобную близость я ощутил, общаясь на следующий день с шефом, который непритворно рад был моему появлению в его кабинете. После моего обстоятельного доклада и просмотра видеофайлов, он согласился со мной, что во всей этой истории не хватает ключевого звена, которое поставило бы точку в этом необычном проекте – да, нужно разыскать родственников Лангсдорфа и выяснить, какой информацией располагают они. По идее, эта информация послужит подтверждением моих предположений о свойствах времени и замкнет кольцо событий, связывающих прошлое и настоящее время.
- Доводи дело до конца и не теряй времени. На днях состоится решение по дальнейшей судьбе нашей конторы, а так хочется, чтобы ты успел закончить этот свой проект, - напутствовал меня Юрий Сергеевич.
На другой день я уже вылетел в Дрезден. Берлин встретил меня сухой и по-летнему теплой погодой. Безоблачное небо и зеленая листва берлинских парков радовали глаз, хотя на календаре стояла дата – 12 сентября 2003 года, а Москва проводила меня мелким тоскливым дождиком и желтой, облетающей листвой своих бульваров. Без труда и потери времени я добрался от Шёнефельда до главного вокзала и вот теперь поезд уносил меня в Дрезден, где я намеревался встретиться с членами семейства Лангсдорфов.
Еще из Москвы я позвонил по найденному в справочнике телефону Гизелле Лангсдорф, проживающей в Дрездене на Клараштрассе 10, чтобы убедиться, что это именно то семейство, которое меня интересует. Ответила мне Гизела Лангсдорф, подтвердившая что она является прямым потомком Ханса Лангсдорфа – бывшего командира карманного линкора “Адмирал граф Шпее”. Представившись профессором-историком, я рассказал, что пишу монографию о Кригсмарине, и попросил разрешения навестить ее для беседы о Хансе Лангсдорф. Я понятия не имел, с кем из семейства Лангсдорфов встречусь в Дрездене и будет ли им интересна какая-либо информация о об их родственнике, давно ушедшем из жизни.
Мне уже приходилось бывать в Дрездене и он нравится мне тем, что ему, до известной степени, удалось сохранить свое лицо: нет засилья автомашин на улицах и новостройки пока еще не слишком изменили его архитектурный облик. Кстати, между жителями Дрездена и Берлина, как и между москвичами и питерцами, имеют место быть иронично-добродушные отношения: мы с Франком, моим сопровождающим из Дрездена, ехали как-то на машине по Берлину и не успели перестроиться перед светофором. Он, посетовав, что придется нарушить правила, включил поворот вправо и стал смещаться в нужный нам ряд. Дело было в час пик и я засомневался, что нас пропустят.
- Не сомневайся, пропустят!, - заверил меня Франк, - у нас же на дрезденских номерах буквы “DD”.
- И как это понять?, - не понял я.
- “DD” – это “Dresdener Dummkopf” (дрезденский дурак), - ответил он.
И нас пропустили, и даже не стали показывать пальцем на голову, мол DD и есть DD.
- Но нужно еще посмотреть, кто есть кто, - продолжил Франк свою мысль, - ты в курсе про переселение народов?
Я заверил его, что в общих чертах представляю процесс этого переселения.
- Так вот, чтобы ты знал, - поведал он мне суть переселения народов, - народы шли и шли, устали, остановились передохнуть. Отдохнули, а потом те, кто не отличался умом и кому было лень идти дальше, решили на этом месте остаться. Они основали Берлин. Другие же, продолжили свой путь. Вот они-то и основали Дрезден.
Сидя у вагонного окна, под негромкий стук колес на стыках рельс, я смотрел на проплывающую за окном ухоженную Германию и думал о том, сколько же было пролито крови на этих полях в 1945 году, сколько горя и трагедий разыгралось на этом пространстве! И во имя чего? Да всё, опять же, во имя мирового господства одного народа или одной нации над всеми остальными. И это - не первый случай в истории человечества, но в том то и дело, что история ничему не учит.
Под мерный стук вагонных колес хорошо думается на отвлеченные темы, и я то вспоминал отдельные эпизоды своего рейса на “Елабуге”, то, глядя на проплывающие за окном поля и красные черепичные крыши домов, вспоминал свое детство, прошедшее в небольшом зеленом провинциальном городе Арзамасе, куда иногда неудержимо хочется вернуться, но только именно в то время, когда были живы родители и вся семья была в сборе. Когда мне было лет пять, я был уверен, что все люди, не умирая, живут вечно, а вот в этот раз мне, быть может, представится возможность прояснить какие-то стороны этого вопроса: вечно-не вечно, но не исключено, что жизнь в какой-то форме после смерти может продолжаться.
Быстро пролетели два часа и вот уже поезд, замедляя ход, въехал под крышу главного вокзала Дрездена. Вокзал после реконструкции выглядит, как дворец, и уже невозможно себе представить, что после окончания войны на этом месте были жалкие развалины. А ведь поезд, действительно, въехал под крышу. Дело в том, что вокзал спроектирован в двух уровнях: пути местных, региональных направлений проложены по земле, а скоростные и международные поезда прибывают на второй уровень, как на своеобразный мост.
Отель “Кёнигштайн”, в котором я обосновался, расположен на уютной Прагер штрассе, в непосредственной близости от главного вокзала. Приведя себя с дороги в порядок и пообедав, я позвонил по имеющемуся у меня номеру телефона. Как и в прошлый раз, мне ответила Гизела Лангсдорф и подтвердила, что меня будут рады видеть после пяти часов вечера.
Перед посещением Лангсдорфов, я отправился на прогулку по городу, стараясь держаться подальше от скоплений туристов, осматривавших исторический центр города. По-прежнему, в лучах неяркого осеннего солнца был прекрасен Цвингер, а с пешеходного мостика, перекинутого через заполненного водой ров, дети бросали уткам кусочки хлеба, а те боролись за свою добычу с карпами, считавшими, видимо, это место своей столовой.
Я задержался перед знаменитым настенным плиточным панно из майсенского фарфора «Фюрстенцуг» (“Шествие князей”) – выполненным в виде конной процессия, отражающей тысячелетнюю историю правившего в Саксонии княжеского дома Веттинов. Удивительно, но панно, учитывая его не малые размеры, нисколько не пострадало во время войны, хотя все близлежащие здания лежали в руинах, и знатные всадники в сопровождении свиты всё так же важно продолжают свой путь, не обращая внимания на ход времени и меняющуюся окружающую действительность.
Странное впечатление произвел на меня восстановленный великолепный собор “Фрауэнкирхе”. Дело в том, что еще в первое посещение Дрездена, я запомнил груду развалин на месте “Фрауэнкирхе” – своеобразный памятник жертвам бессмысленной бомбардировки города, совершенной англо-американской авиацией в феврале 1945 года. Тогда город был разрушен на 80% и погибло, по разным источникам, от 30 до 130 тысяч жителей. Сейчас на месте бывших развалин высится в прежнем блеске восстановленная “Фрауэнкирхе”. Теперь уже ничто не будет напоминать об ужасах прошедшей войны, а вот хорошо это или плохо, учитывая, что с территории Германии начались две мировые войны – спорный вопрос.
После “Фрауэнкирхе” я прошел на Брюльскую террасу. Отсюда открывается чудесный вид на город и на причалы пассажирских пароходов. Здесь, как всегда, было много групп иностранных туристов, добросовестно осматривавших достопримечательности города.
Погода, между тем, стала портиться. Юго-западный ветерок, лениво шевеливший листву на деревьях, обрел силу и вот уже первые легкие и невесомые облака поплыли над городом, а на горизонте, со стороны юго-запада, повисла сплошная темно-серая пелена, обещавшая в скором времени превратиться в грозовые тучи. Пора уже было двигаться в сторону Клараштрассе, чтобы успеть до дождя, если пойду пешком по берегу Эльбы, к назначенному часу добраться до дома Лангсдорфов.
Я не ошибся в расчетах и после пешей прогулки по правому берегу Эльбы, занявшей чуть менее часа, оказался неподалеку от конечной цели моей поездки. Мне оставалось подняться в гору по Баутцнер штрассе и по ней дойти до пересечения с Клара штрассе. Баутцнер штрассе проходит по краю высокого холма, откуда, как с балкона, открывается прекрасный вид на раскинувшийся на противоположном берегу Эльбы Старый город, на его улочки, утонувшие в зелени скверов и на проплывающие вниз по течению белые колесные пароходы. Здесь, на самом краю холма, стоит очень красивая ротонда из белого камня – подарок нашего Тургенева Дрездену. Видимо, вид на город, открывающийся с этого места, произвел на Ивана Сергеевича такое сильное впечатление, что ему захотелось таким вот образом оставить память о себе. Мне самому захотелось посидеть на скамейке в ротонде и посмотреть с высоты птичьего полета на изумрудные заливные луга, на Эльбу, стремительно несущую свои воды к Северному морю, на раскинувшийся внизу город, который вот уже восемьсот с лишним лет живет своей жизнью, как птица Феникс возрождаясь в своей прежней красе после очередного катаклизма.
Странно, но любование подобной красотой почти всегда навевает мысли о скоротечности нашей жизни и о невозможности “остановить мгновение”. Как-то сами собой мысли мои вновь вернулись к эпизоду встречи в Атлантике с Хансом Лангсдорфом. Для своих родных и знакомых он давным-давно ушел из жизни, а я с ним повстречался совсем недавно, всего-то две недели тому назад. Вот он феномен времени, известный науке, однако попытка анализа природы этого явления не приносит успеха. Но! Если подобное явление уже не раз случалось в жизни и описано очевидцами, то не исключено, что проблема времени, может быть, ещё преподнесет нам такие сюрпризы, о которых мы даже не догадываемся.
Продолжение http://www.proza.ru/2017/12/04/1229