Дождь, пшеном сыпавшийся с неба, где сквозь редкие тучи иногда проглядывало солнце, не давал высохнуть моим влажным после купания волосам. Закатанные штаны и рубаха навыпуск липли к телу. Одежду пришлось натянуть не вытираясь, когда за мной и другими ребятами спустились на берег два солдата. "Schnell! Schnell!" - кричали они, выгоняя нас из воды... Я продрог и потому сильнее вжался в колени стоявшей за моей спиной матери. Мама легонько пожала мое плечо, подбадривая, и накинула на меня полотенце. Многие женщины на площади держали в руках такие же вышитые рушники.
Растянувшись в линию вдоль высокого зеленого забора, стояли сто шестьдесят два человека - все жители нашего села, в основном, женщины и дети. Мужчин было мало, только старики и инвалиды. Остальные ушли на фронт или в партизаны. Мы ждали. Перед нами неподвижно замерли десятка два немецких солдат с автоматами. Они тоже ждали. Офицера, что отдаст команду.
Вот он появился, вышел в сопровождении двух офицеров помоложе из здания бывшего сельсовета, а теперь немецкого штаба, на другом конце площади и быстрым шагом направился в нашу сторону, на ходу поправляя кобуру.
Утром немцы нашли убитого солдата на опушке леса. Всех жителей согнали на площадь. Офицер зачитал приказ, а староста, дядько Митяй, снял кепку и перевел, не поднимая глаз:
- Немецкое командование требует от жителей сообщить имя убийцы военнослужащего III Рейха. Населению дается на раздумье три часа. В случае отказа все жители будут расстреляны.
Я не всё понял. Поэтому закинул назад голову, стараясь поймать выражение лица матери. Ее лицо было каменным. Серьезное и пустое… На руках у Люськи Быковой заплакал ребенок. Я увидел, как она испуганно и нервно распахнула вышиванку и ткнула ребенка лицом в свою распухшую от молока грудь. И всё. Тишина. Только собаки воют в опустевших дворах.
Офицер со свитой ушел. Солдаты с автоматами остались. Мы стоим. Долго стоим.
Солнце поднялось над лесом. Дождь кончился. Наверное, уже прошли эти три часа или около того. Все очень устали. У нас ведь ни воды не было, ни поесть. А стоять на одном месте мучительно. У меня коленки заныли. Хотел присесть на корточки. Мать не разрешила. Вверх потянула.
Вижу, опять из сельсовета тот офицер выходит и к нам идет, за ним хромой Митяй ковыляет, кепку в руках мнет, что-то слезно твердит. Аж лицо перекосилось. Офицер его и не слушает. Знать стеком по высокому блестящему сапогу похлопывает. Потом вдруг на ходу резко развернулся и с размаху дядьку Митяя стеком прямо по лицу. По лицу!.. Тот упал, плечи ходуном ходят…
Я мамину ладошку нашел и подергал: мол, в чем дело? А она в ответ мою только крепко сжала и ничего не ответила.
Тут дядько Митяй приподнялся на колени и как закричит:
- Господин офицер, помилуйте!.. Не губите невинные души!..
И что-то потом по-немецки. Я только “kinder” разобрал. Это по-ихнему «дети»… Офицер не остановился. На ходу вытащил пистолет из кобуры, резко повернулся и выстрелил. Дальше идет, к нам приближается. А Митяй с колен на землю рухнул. Тяжело так. И красное пятно возле него расплылось. Кровь.
Офицер подошел. Шагает медленно вдоль забора перед замершими людьми. Только сапоги черные блестящие поскрипывают.
-Also?.. – говорит. Это по-нашему типа «ну что?» А народ на Митяя и красное пятно, под ним расплывающееся, смотрит.
Офицер разразился длинной гневной тирадой. На своем языке. Ничего не понятно. И как бы всё ясно… Из кармана бумажку с приказом выдернул. Поднял над головой, трясет… Помолчал мгновение, а затем громко, гортанно так, приказ выкрикнул. Автоматчики оружие на нас навели. Офицер одну руку вскинул.
Мамины пальцы мне плечи до боли сдавили. Чувствую, как ее тело напряглось. У меня внизу живота холодок пробежал. Страшно стало… Плакать захотелось…
Вдруг с неба, прозрачного после дождичка, как лесное озеро, шум донесся. Все: и сельчане, и солдаты, и офицер – вверх посмотрели. А там самолет. Маленький военный самолет с крестами на крыльях. Прямо к нам летит. Уже снижается.
Сел на площади. Прокатился вперед и аккурат перед нами в нескольких метрах остановился. Из кабины человек на землю спустился. В кожаном пальто длинном, в перчатках, в летном шлеме.
Быстрым шагом направился он к офицеру, который тоже от неожиданности замер. Стащил с головы свой темный шлем. А под ним – волосы светло-русые вспыхнули, такие же, как у меня. И глаза у него голубые. Точь-в-точь мои…
Подошел к офицеру, честь отдал, поприветствовал по-своему и протягивает бумагу, что из военной сумки на боку вынул.
Тот бумагу эту глазами пробежал. На лице недоумение. Потом - раздражение. Но смолчал. А прилетевший взглядом по людям, у забора выстроившимся, скользнул. И – надо же! – на мне остановился. Легонько, почти незаметно улыбнулся. И даже голубым своим глазом подмигнул: держись, мол, брат!
Мне он сразу так понравился!.. Я почему-то подумал, что именно так, как он, мой отец должен выглядеть. Я своего отца никогда не видел. Мама говорила, что он до моего рождения погиб. Но я сомневался. Потому что бабка Нюша, когда это слышала, всегда губы поджимала и взгляд в сторону отводила…
Так вот после прочтения документа офицер, который всем тут командовал, плечами передернул, повернулся к солдатам и что-то им сказал. Потом громче повторил. Резко и недовольно. Солдаты оружие опустили и в сторону отошли. А офицер вернул бумагу человеку, спустившемуся с небес, и честь отдал.
А мы так и стояли неподвижно. Невозможно было поверить, что всё так круто изменилось в последнее мгновенье. Мы ведь ждали, что солдаты вот-вот стрелять начнут… Я, конечно, не знаю, что такое умереть. Хотя видел у нас в селе и повешенных и расстрелянных… Видел, как соседка тетя Марина над застреленным Гринькой убивалась. Он такой белый весь был и рубаха в крови…
А самолет улетел. Человек в кожаном пальто с русыми волосами и голубыми глазами поднялся по лесенке, сел в кабину, захлопнул дверцу. И пилот, разогнав самолет по площади, заставил его вспорхнуть большой птицей прямо над сельсоветом…
Прошло много лет с тех пор. В тот день мне едва шесть исполнилось, а сейчас восемьдесят два. Многие годы искал я в архивах, в книгах и у людей расспрашивал о том странном происшествии, когда благодаря неожиданному вмешательству неизвестного человека все жители нашего села остались живы. Куда я только не писал! Сколько писем я из архивов Министерства Обороны получил! В Германию десятки запросов отправлял специалистам по истории военных действий на нашей территории… Но никто не смог мне помочь… Однако неразгаданная тайна не дает мне покоя: кто был тот человек? Почему он нас спас?
В детстве я думал, что это мой отец прилетел ко мне на выручку... Фантазии ребенка, мечтавшего об отце!.. Став старше, предполагал, что это была партизанская или армейская операция. Но кого волновали в то время жизни полутора сотен гражданских? Немецкая армия, всё сметая на пути, тараном шла на Москву...
Все эти версии рассыпались в прах, не находя подтверждения. Тот случай был настолько нелогичен и невероятен, что не поддается никакому рациональному объяснению.
Однако, если согласиться с мыслью, что не всё в жизни рационально, стоит обратить внимание на день, когда это произошло. Издавна в тот самый день, 16 июля, поминали у нас в селе Утицу-берегиню. Или, как батюшка в церкви говорил, Пресвятую Богородицу Зверинскую. По старинному обычаю после купания в речке вытирались мы полотенцами с обережными знаками, вышитыми еще прабабками.. А вдруг голубоглазый незнакомец был спустившимся с неба ангелом, которого сама Богородица послала нам на защиту. Ангел ведь любой вид способен принять... Даже совсем неожиданный...
(Из сборника «100 рассказов про тебя»)