В маленьком полузаброшенном посёлке вблизи Белого моря была та пора, когда день плавно и незаметно переходил, о чём неопровержимо подтверждали и свидетельствовали часы, в вечер. Вечерняя заря яростными оттенками алого расцвечивала безмятежно стылые, блёклые небеса и, замерев на какое-то мгновение, уже с восторженным волнением наблюдала за рождением нового, следующего дня, искренне восхищаясь нежным румянцем просыпающегося утра. Нигде ещё, кроме северных широт во время так называемого «полярного дня» подобная красота в своей стыдливой целомудренности не представала пред чьим-либо взглядом в такой чуть ли не интимной открытости и наготе. Но для живущих здесь поморов подобное вовсе не являлось чем-то уж таким невероятным, как, впрочем, и феерические танцы северного сияния, превращающие долгую и суровую ночь, продолжавшуюся две трети календарного года, в невероятно красивую сказку – привыкли.
Приказавший всем долго жить леспромхоз оставил после себя на память два порядка двухэтажных домов барачного типа, которые и возводились, и задумывались где-то там в «высоких» кабинетах как временное жильё для своих работников и членов их семей, но, как оно очень часто бывает, ничего нет более постоянного, нежели что-то временное. Так что никаких исключений – всё в порядке правил: леспромхоза нет, а дома стоят себе. В лихие, как теперь говорят, девяностые предприятие настолько быстро переходило из рук в руки, что работяги попросту не успевали запоминать фамилию очередного босса, не без основания считая, что сие не так уж и важно. Главное, чтобы оно (руководство) вовремя выплачивало зарплату и не забывало об ассортименте местного магазинчика, должниками в котором здесь были почти все. Это уже потом особо продвинутые сообразили, что «паханы» (как именовали руководящую верхушку леспромхоза в посёлке) таким образом ещё раз наживались на общей беде трудовых масс, завозя в магазин закупаемую где-то за бесценок чуть ли не просрочку и выдавая её по спискам в счёт будущей зарплаты, ждать которую приходилось по нескольку месяцев подряд. На полках магазина такие продукты, как макароны, рис, сахар и дешёвая карамель лежали не долго, как говорится: предложение ограничено. Но зато продукция ликёроводочных предприятий в нём никогда и никого не разочаровывала. Нет, дорогих каких-то марочных вин или коньяков не было (хотя под запрос и по особой цене – с милой душой!), но разнообразие плодово-ягодных и водки постоянно радовало алчущий взгляд неприхотливого и мало разборчивого потребителя.
Народ пил. Пил часто и помногу. Пил по привычке и для удовольствия, с горя и просто так, от нечего делать. Пил, невзирая на возраст, пол и социальную принадлежность. С размахом отмечалось всё от рождения, что случалось всё реже и реже, до смерти, не делая в «организации мероприятия» слишком заметного различия. Ну, может, первый стол… Чуть-чуть отличались и тосты,конечно, но опять же за «первым» столом: на тризнах пили не чокаясь, а на свадьбах под оглушительный рёв со всех сторон «Горько!». Но, повторяю, это что касаемо «первого стола», а далее катилось по накатанной и, как правило, заканчивалось очередным мордобоем. Немаловажно иметь в виду ещё и то, что за плечами у очень многих имелся внушительный тюремный срок, а потому криминогенная обстановка была ещё та, но, как правило, местных не трогали…
После закрытия леспромхоза… Ой, да какого там закрытия? Всё произошло на удивление быстро и гениально просто: высшее звено в лице директора, его зама и главного бухгалтера однажды покинуло свой «пост», как говорят, по-английски – не прощаясь. Ни домов, ни квартир у них здесь не было, а потому… Мастера и подмастерья оказались «кинутыми» точно так же, как и простые работяги, без выходного пособия… По установившейся привычке бригады ещё какое-то время продолжали уходить в тайгу на делянки, продолжали валить и штабелевать лес в надежде на то, что «недоразумение» как-нибудь да рассосётся и всё вернётся на круги своя… Ну, не может же такого быть, чтобы вот так столько народа бросили на произвол судьбы, оставив без средств к существованию! Оказалось, может! Кто-то, у кого были какие-то деньги и родственники там, на большой земле, собрав свои нехитрые пожитки, уехали. И таких, к слову сказать, было много, но немало было и тех, кого, как оказалось, никто и нигде не ждал.
Жизнь в посёлке словно затаилась, не желая умирать, но и не имея представления о том, как выжить. Чтобы хоть как-то прокормить свои семьи и самих себя, мужики уходили на промысел в море, вынужденно вспомнив о том, чем когда-то успешно занимались их предки. Женщины и дети заготавливали впрок таёжные гостинцы, благо она, матушка, всякий год не скупилась на щедрый урожай ягод, грибов, орехов и всевозможных съедобных трав, таких как, к примеру, черемша или папоротник-орляк, молодые побеги которого в солёном виде очень напоминали по вкусу грибы, однако ими не являясь. Магазин в лице его заведующей - Тамары Ивановны, жены ныне покойного, но до сих пор весьма уважаемого местного авторитета - каким-то образом работал беспрерывно. Энергичная, пробивная дама сорока с небольшим лет дошла чуть ли не до губернатора края, объяснив ему всю трагичность создавшейся ситуации не по вине жителей брошенного на произвол судьбы посёлка. Чем, с её слов, не мало удивила высокопоставленного чиновника. А на прощание пригрозила ему тем, что напишет обращение в приёмную самого президента, если тут её не услышат. Услышали. С той поры в начале и в конце путины на склад магазина стали завозить почти такой же ассортиментный набор продуктов и товаров, расплачиваясь тут же наличными, включая и транспортные расходы, поскольку магазин уже давно был её личной собственностью и вся торговая наценка, конечно же, оседала на счетах одного из весьма известных банков. Но сам факт для местного населения уже являлся какой-то гарантией, пусть относительной, но всё-таки стабильности, позволяя не думать о голодной смерти…
Однако… Чтобы что-то покупать, нужно иметь то, на что это можно сделать, не так ли? Приехавшие вскоре с инспекцией представители от губернатора предложили организовать на базе посёлка кооператив (якобы, у них уже имелся положительный опыт в каком-то отдалённом районе), развивающий какие-то народные промыслы: резьба по дереву, кости, вязание, вышивка в исконных традициях Севера, с присущим ему колоритом. Прибывшая с ними семейная пара немолодых уже людей бралась всех пожелавших участвовать в новом для себя деле обучить чему-то такому, что знала и умела сама. На первых порах почти каждый из местных за их спиной крутил пальцем у виска: ненормальные! Отсюда и коренные разбегаются, а эти сами добровольно на каторгу соловецкую прибыли! Соловки-то вон они – три часа неспешным ходом на чих-поке (как окрестили старенькие катерочки в последние годы доставлявшие туда, на остров, группы туристов и паломников). Но ни Софья Петровна, ни её муж, Иван Родионович, словно ничего не замечали, или не хотели замечать. Его сразу же приняли в штат школы. Кем? А всем… Учителей и в лучшие времена не хватало, а уж теперь и подавно, но, правду сказать, и учеников стало на порядок меньше… Пусть так, но тех, что оставались, всё равно учить было нужно, а потому… Что он преподавал? Рисование, черчение, труд – то есть то, что было наиболее близко его роду занятий, как художника и признанного мастера-краснодеревщика, работы которого находились во многих музеях страны. И, кроме перечисленного, завхозом и сторожем, а также истопником.
Но это днём, а вечером Иван Родионович учил всех заглянувших к ним на огонёк резать ложки, разделочные доски, миски-плошки, не ограничивая ни в чём фантазию своих «учеников». Не всё и не у всех получалось как следует вдруг и сразу. Одни были более способны, другие менее. Кто-то быстро разочаровывался, бросал и уходил. Но кто-то возвращался вновь и вновь ему здесь были рады! В группе обучающихся были не только мужчины, но и женщины, и даже подростки. Росписью по началу занимался либо сам, либо помогала жена, Софья Петровна, но со временем появились и местные таланты. Софья Петровна обучала женщин, а чему-то училась у них сама, поскольку спицы держать в руках девочки начинали ещё в раннем детстве. Носки, шарфики, варежки – вот те предметы гардероба, которые в условиях Севера имелись у каждого и не в одном экземпляре. Частный сектор всегда держал овец, а потому и проблем с пряжей никогда не было. Бабушки обучали внучек как лучше чесать и прясть волну, превращая её в нить разной толщины и мягкости в зависимости от предназначения, дальнейшей работы с нею. И уже на первой ярмарке, которая проводилась на Соловках каждое лето, многие убедились в том, что всё не зря – приработок от реализации изготовленных изделий оказался весьма ощутимой прибавкой и поддержкой семейного бюджета принимавших в ней участие.
Ошибочно было бы думать, что все и сразу же стали вести здоровый образ жизни… Нет… По-прежнему пили много, пусть чуть меньше, пусть не также, но и тем не менее…