Глава 13. ANIMA
«Я всегда, сколько себя помню, смотрела на жизнь, замечая только минорные краски. Мучительно-болезненная смерть мамы дала понять тленность нашего мира, его безысходность. До сих пор меня не покинуло ощущение горечи полынной жизни на моих губах, соленых от слез по прошедшем.
Несметное количество одиноких ночей провела я в рыданиях, разрываясь от обреченности и жалкой правдивости бытия. Боль как будто сама искала творящий источник, проникая глубоко под кожу, медленно, словно яд, разливаясь по телу, находила себе пристанище в душе, оседая на несколько дней, чтобы впоследствии проявиться, показать все свое могущество надо мной. Я стала ждать страданий, они притягивали, доставляя наслаждение. Вне моих сил было превозмочь чувство жалости к себе.
Я начала понимать, что не так уж и плохо – страдать. Чувство, данное другим людям в наказание, для меня стало сладкой пыткой, маленьким раем безрассудства. Что, как не боль, причиненная случайным, а может, и нет, стечением обстоятельств, послужила моим божественным вдохновителем, заставила обратить гибнущее сознание к творчеству, пользуясь мигом просветления, доставленным чьим-то сиюминутным гневным порывом.
Догадывались ли они, попавшие в мою жизнь, что я использую их чувства в угоду искусству? Никто даже не смел предположить о таком, да и зачем? Творчество и любовь имеют схожие грани на своей поверхности. Одна жизнь рождает другую, всегда более совершенную, всегда.
Чтобы создать доподлинно настоящее в искусстве, необходимо отдать самого себя, распылиться в метафоре воссоединения, отделить лучшую часть своей души, предназначенную стать вечной, бессмертной песчинкой среди таких же нетленных образчиков земной пустоты и совершенства. Когда даешь жизнь кому-то или чему-то, то тратишь свою собственную, капля за каплей, и, когда не остается ничего отдать взамен, или, созданные тобой, они в тебе больше не нуждаются, а душевный потенциал исчерпан, остается только одно – умереть. Как бы ни было грустно говорить об этом, но смерть тоже по-своему прекрасна. Без нее мир искусства потерял бы иллюзию жизни.
Единственным своим возлюбленным считала я скульптуру, в ней одной могла раствориться без остатка. Но формы моего ремесла отнюдь не были совершенны. С легким биением увлеченного сердца искала я вдохновение повсюду – в тяжелой грусти глубокой ночи, в лиловых отблесках луны, расстилавшихся неровными линиями на водную гладь, в пепле и солнце, в любви и в унынии. Но попытки мои оборачивались поражением. Я никак не могла найти то, что будет способно всколыхнуть мои мысли так, чтобы вместо мутной водопроводной воды из глубин моего внутреннего мира полилась хотя бы тоненькая и слабенькая струйка из чистого горного источника, не испорченного плодами цивилизации.
Боже, как хотела я творить, создавать незабываемые образы, покоряющие мужчин и восхищающие женщин! По-прежнему одержимая своей навязчивой идеей, я жила, окутанная туманом, пока не поняла, что вдохновение так и не посещало меня по-настоящему никогда из тех дней, в которые душа, облеченная в плоть, взывала к нему.
Но, раздосадованная поражением, я не сдалась. Образ человека, его души, играл в моей голове печальную и красивую мелодию, но я не могла ее записать, воплотить, поскольку, довольствуясь только лишь отрывками, забываемыми мной так быстро, я не могла воспроизвести ее целиком.
Сознание, пылавшее в агонии Агни, дало ответ. Я должна была во что бы то ни стало изменить направленность своего разума, трансформировать хотя бы на некоторое время свою личность, усилив потоки творческой индивидуальности, распознать свое «Я».
Прибегнув для проявления вышесказанных качеств к опию, я наслаждалась полученными результатами, которые были, к моему глубокому удивлению, на редкость удачны. Но, к сожалению, иллюзия вдохновения длилась недолго. Яркие галлюцинации насыщали мое сознание великолепными элементами, соединяющимися в восхитительные по своему образу картины, лишь малую часть которых удавалось воплотить мне в скульптуре.
Мне всегда хватало самой малости наркотика, чтобы начать творить. Никто не догадывался, чем навеяны гениальные образы моих скульптур, и я, довольная таким положением, не собиралась раскрывать секреты.
Последствиями моих жертвенных шалостей стало только лишь угнетенное дыхание, местами раздраженная кожа да, временами, слезоточивость с резким миозом зрачков. Я явственно чувствовала невесомость собственного тела, точно одурманенная, прислушивалась к несуществующим звукам, путаясь в своих мыслях. Время казалось мне бесконечно долгим, холодным, тянущимся, как щупальца осьминога. А потом наступал беспробудный сон, уводящий в оживленные, либо пустынные, как глаза одиночества, места. Вдохновение исчезало, улетучивалось, точно эфирная субстанция.
Я принимала опий с одной единственной целью – усилить творческие способности, возвеличить их и насладиться ими с пьедестала высоких амбиций. Мне нравилось ощущение превосходства над людьми и миром. Я знала, что мои скульптуры великолепны, они божественны. И лишь слабость и бессонница напоминали мне об истинной причине моих творений.
Я знала, что Авиценна, врач и поэт из Бухары, умер от пристрастия к опиуму, принимая его в качестве обезболивающего, но, несмотря на это, отдала предпочтение растительным субстанциям. Немного молока – и станет лучше. Это всегда срабатывало, если я чувствовала, что мне становится хуже, или принята слишком большая доза наркотика.
Но как страдало от всего этого бесчинства хрупкое сердце мое. Я продавала его по частям вместе со скульптурами. Оно рыдало кровавыми слезами в моей груди, эгоистично билось в такт самому себе. Оно хотело быть единственным обладателем моих творений, и, разрываясь, поселялось в каждой скульптуре.
А моя душа знала, что рожденное творение нуждается во мне только в процессе создания, а потом обретает свою жизнь, свою судьбу.
Искусство питалось моими жизненными силами, я слабела, а скульптуры становились все совершенней, все независимей. Вдохновение теперь не покидало меня вообще, и мне не нужно было использовать опиаты, чтобы вызывать его. Я сгорала в тени славы и превосходства своих творений, но другого выбора не было. Аберрации в моем сознании слишком далеко зашли, и какая-то вторая половина меня это прекрасно осознавала.
Равнодушно наблюдая за окружающим миром, я испытывала только одно чувство – жалость к самой себе, смешанную с чувством величия и превосходства. И я не знала, что или кто сможет спасти мою душу, вынести из моей головы P;le-M;le, { Смесь, мешанина (фр.) } избавить от наваждений.
Тогда я встретила вас и поняла – вы именно тот, кого я так долго искала. Вы – моя судьба. А сейчас нам приходится расставаться. Зачем? Почему? Как сказал один гениальный ученый, - самое прекрасное, что может испытать человек – это тайна, но вы разрушили ее, и теперь, я оставляю вас… навсегда».
Продолжение следует...