За окном серая пелена опускалась на землю медленно падающими каплями воды. Саксофон рассказывал о движении волн океана, распространяя волны звука. Зазвонил телефон. Где? Где-то в соседней комнате. Но там не было телефона. Он оглянулся – это была его комната, но измененная, другая. В его комнате не было этих дешевых мотельных обоев, стены были покрашены. Не было этого кресла, в котором он сидел перед окном, был обычный стул со спинкой. Телефон звонил. В соседней комнате, за стеной. Снова звонок. Нужно встать, выйти из комнаты, поднять трубку. Но он не мог. Телефон звонил. Охватывает паника. Звонок... он открыл глаза.
- Алло. Привет, любовь моя. Ничего, не рано, я люблю, когда меня будит твой звонок.
Феликс встал, вышел на террасу. Свежий утренний ветер холодил тело. С холма, на котором стоял дом, открывался вид на город – купола старинного замка, мост через Влтаву.
«Интересно, когда мы умираем, это похоже на пробуждение? Я слышал музыку во сне, я даже знаю, что это была за мелодия. Все было осязаемо, реально, даже чувство тревоги. Может быть, я сейчас снова проснусь? Проснусь в той комнате, где за окном идет дождь или где-то еще?»
- Феликс! Доброе утро! - Доминик вышел на террасу, - извини, дружище, разбудили. Это Тереза… Я люблю ее, - на его лице блуждала улыбка.
Любвеобильность Доминика не знала границ. Поначалу Феликса смущало постоянное заигрывание Доминика со всеми подряд – сокурсницами, официантками, продавщицами. Но восторг и восхищение, которые у него вызывали женщины, были абсолютно искренними и естественными и, со временем, Феликс стал воспринимать постоянную увлеченность своего друга как его естественную черту.
Поэтому когда Доминик появился в его комнате январским вечером, сел в кресло и мечтательно закатил глаза, Феликс знал, о чем он будет говорить, и выдерживал паузу.
- Она прекрасна, - сказал наконец Доминик. На его лице было выражение человека, знающего тайну и потому обладающего властью – делиться ей или нет. Феликс закрыл книгу и повернулся к нему лицом, показывая, что готов слушать.
- Она прекрасна, - повторил Доминик, - она – нечто! Нет слов, Феликс, понимаешь? Я никогда не встречал таких.
Феликс молча смотрел на друга.
- А Мария? – сказал он наконец после несколько затянувшейся паузы.
- Феликс, я знал, что ты что-то такое скажешь. Это банально. Ты не понимаешь.
- Не понимаю. Про Марию ты говорил с таким же выражением и примерно теми же словами. Это было … месяц назад? Я знаю, длительные отношения могут наскучить. Месяц это ведь уже длительные отношения? Ты специалист, подскажи, я не понимаю.
- Феликс, я не сержусь. Более того, мне все равно. Ты не видел ее, ты не говорил с ней, - он откинулся в кресле, знание тайны снова отразилось на его лице, - ты не видел ее.
Феликс отложил книгу. Раз он пришел, значит, хочет поговорить, хоть и делает вид, что ему все равно.
- Окей, Доминик, рассказывай.
Доминик сделал вид, будто решает.
- Она из Чехии. Мы познакомились, когда в прошлом году перед Рождеством ездили факультетом в Прагу. Она была дежурной в общежитии их архитектурного института, где мы жили. Первокурсница. Ей семнадцать. Когда она посмотрела на меня, у меня дар речи пропал. Это что-то волшебное! Мы разговаривали ночи напролет. Она показала мне Прагу. А сейчас она здесь! Их ответный визит, программа обмена, понимаешь. Ты знаешь, когда мы расставались в Праге, мы понимали, что в жизни бывают встречи… Сейчас я не знаю.
Доминик снова откинулся в кресле, закрыв глаза.
- Она уезжает сегодня. Мы попрощались и я решил пройти пешком через город. Решил зайти к тебе. Что думаешь?
- Ничего. Не знаю. Ты сам что думаешь?
Неожиданно решительно и осознанно Доминик сказал:
- Поеду в Прагу, - на его лице было выражение человека, принявшего решение, - не могу не поехать.
«А ведь он действительно может поехать, - подумал Феликс, - интересно, что за девушка».
Доминик встал и направился к выходу. Когда он уже открыл дверь, Феликс спросил:
- Как ее зовут?
Доминик остановился, обернулся, будто вопрос был слишком неожиданным.
- Тереза... Ее зовут Тереза.
Этот разговор произошел полгода назад. Через три месяца Доминик уехал в Прагу, бросив университет. Перед отъездом он зашел к Феликсу с увесистой картонной коробкой.
- Я напишу, когда обустроюсь в Праге. Вышлешь мне это потом, окей?
- Где же ты остановишься?
- Ее родители уезжают на две недели, у них есть студия в городе. Тереза устроила так, что я смогу попасть в студию. За это время что-нибудь найду.
- Окей, а это что?
- Дневники. Не поместились в багаж. Всегда старался, чтобы все имущество можно было унести с собой. Но дневников накопилось много, они тяжелые, не могу взять.
- И еще, - Доминик протянул конверт. Он был сиреневого цвета. Почерком, напоминающим арабскую вязь, на нем было выведено имя, - передай Марии. Мы не попрощались. Она не хотела со мной говорить, даже дверь не открыла.
- Хорошо, я передам.
Доминик был вольной птицей. Он был намного старше остальных студентов, ему было уже за тридцать. Родную Австралию он покинул лет десять назад. Его отец занимался строительным бизнесом, попался на махинациях с налогами, был отправлен в тюрьму, но смог скрыть и передать сыну приличную сумму. Только оставаться в Австралии Доминик с деньгами не мог. Он уехал и стал мотаться по миру, оседая не надолго то Барселоне, где работал верстальщиком в газете, то в Копенгагене, подрабатывая ассистентом в дизайнерском бюро, то в Берлине – корреспондентом местной англоязычной газеты. В Англию он приехал, чтобы завершить архитектурное образование, но довольно скоро решил, что его взгляды слишком авангардны для консервативной Британии, его не понимают, «все придурки, и надо двигаться дальше». Феликс разглядывал его портфолио, состоящее из чертежей и эскизов, выполненных белым мелом на черной бумаге, и сдерживал напрашивающийся вопрос: «Почему не наоборот?», понимая, что будет записан в придурки.
Доминик перестал оплачивать счета за учебу и общежитие, но продолжал ходить на лекции, получал извещения о задержках оплаты и ждал, когда река жизни укажет ему следующий пункт назначения. Река повернула в сторону Праги.
И все же Феликс был озадачен поступком друга. Смог бы он все бросить ради девушки? Он был романтиком и ждал большой любви. Из книг он знал, что любовь должна пройти через муки, страдания и лишения и даже жертвы. Он разделял это, ибо ничто так не ценится, как то, ради чего ты страдал. Камертон его мировоззрения был настроен в минорном ключе.
И вот что-то такое книжное происходит в реальной жизни, которую он непосредственно наблюдает. И с кем? С ловеласом и аферистом Домиником. Эти мысли снова пришли к нему в то утро на террасе в Праге. «Занятно, - думал он, - я здесь, по сути, из-за девушки, которую никогда не видел. Она даже разбудила меня сегодня».
- Сколько до поезда? – спросил он Доминика, который с блаженной улыбкой стоял рядом, глядя на утренний город на холмах.
- Еще есть время. Но медлить не стоит, ты прав.
Через два часа они сели в поезд, заняли места у окна, напротив друг друга. Места рядом с ними заняла компания девушек, очевидно старшеклассниц, они с интересом разглядывали двух иностранных молодых людей. Доминик развлекался - ловил их взгляд, смотрел не моргая, девушка смущалась, прыскала смехом, Доминик заливисто смеялся в ответ. Феликс смотрел в окно.
- А-а, умора! Они такие забавные! И глупые!
Феликс продолжал смотреть в окно.
- Да ладно, Феликс, я знаю, что ты думаешь. Брось ты, я ведь всего лишь играю, что тут такого? Кстати, вспомнил, - продолжил без паузы Доминик, - где-то месяц назад я ездил в Брно и в поезде была девушка потрясающей красоты. Ей было лет семнадцать, я проходил через поезд, она стояла в проходе, смотрела в окно, опираясь спиной о стенку, отклонившись назад. На ней было платье, оно касалось ее лобка и груди, понимаешь, у нее был такой плоский живот, материя почти не касалась его. Я обожаю женские животики! Это было так секси! У нее было такое милое каре. Я прошел мимо, но потом вернулся, чтобы снова посмотреть на нее, и она все еще была там!
Феликс отвернулся от окна, посмотрел на Доминика.
- О, Феликс! Опять этот взгляд! Почему ты считаешь, что я не могу любоваться красотой других женщин, если влюблен в кого-то? Это ведь так естественно!
Феликс не ответил.
- Кстати, как у тебя с Тоской? - легкая усмешка промелькнула во взгляде Доминика. Это было не по правилам, на грани фола.
- Все окей. Мы друзья, ты же знаешь.
- Знаю. Я также знаю, что ты хотел бы быть не просто другом.
- Не знаю. У нее есть парень, какой-то фотограф из Швейцарии.
- Ну и что?! У каждой нормальной девушки есть парень. Это ведь не значит, что они будут вместе вечно. В какой-то момент появляется тот самый третий, который потом становится “новым парнем”. Тебе-то что до этого фотографа? Ты хочешь быть с Тоской?
- Доминик, хватит, не хочу об этом. Сложно все. Мы друзья, меня это устраивает.
- Не устраивает. Это компромисс с самим собой, Феликс. А сложно это у тебя в голове.
“Танцуй и не думай!” - яркий слоган выделялся на доске объявлений; на картинке видны ноги летящего в прыжке танцора, верхняя часть тела за кадром, - “Занятия танцами по понедельникам, средам и пятницам в спортзале кампуса с шести вечера. Тоска.”
“Странное имя”, - подумал тогда Феликс.
В движении она была поразительна. Длинные прямые белые волосы становились огненными всполохами ее хвоста - прекрасной, безудержной кометы, в которую она превращалась во время танца. Когда она останавливалась, она становилась маленькой и… некрасивой - тонкие губы, маленькие глаза, короткие крепкие ноги. Она была дочерью испанки и шведа, меланхолия и страсть были смешаны в ее темпераменте также причудливо, как южные и скандинавские черты - во внешности.
Феликс стал ходить на занятия танцами.
Часто останавливаясь в арт-отделах книжных магазинов и разглядывая открытки с репродукциями старых черно-белых фотографий, Феликс однажды заметил карточку с изображением конверта, лежащего на полу у входной двери - брошенного почтальоном в прорезь для почты. Загадка, ожидание и волнение... “Письмо. Что в нем?” - написал он дома на обратной стороне открытки, вложил в конверт, вписал адрес Тоски и отправил, не подписывая. Это было сделано импульсивно, порыв, который он сам не мог себе объяснить.
По городу письма доходили до адресата на следующий день и, придя на следующее занятие, Феликс испытывал волнение и ощущение знания тайны. Занятие прошло как обычно, Тоска вела себя как всегда. В следующий раз Феликс намеренно зашел в арт-отдел и долго выбирал открытку. Купил с изображением гравюры плачущего облака. «Мы не ведаем наших тайн» - написал на обороте. Что это означало, он не мог бы объяснить, эта фраза пришла ему в голову и он подумал, что ее и нужно записать. Потом он отправил еще одну открытку и еще. Занятия проходили как обычно. Ему понравилась эта игра, он испытывал волнение и чувство власти, которое давало ему ощущение мнимой скрытости. Неожиданно, через месяц, после занятия, на ходу, Тоска сказала: «Феликс, перестань слать мне открытки. Мне это не нравится». И, не задерживаясь, направилась к выходу. Феликс остолбенел. Покров тайны был сдернут, более того, похоже, его никогда и не было.
- Тоска, прости, я не хотел обидеть тебя! – крикнул он Тоске, уже выходившей из зала.
- Ничего, - дверь закрылась.
Он брел домой подавленный, не зная, что делать. Но так или иначе, раскрытие тайны произошло и это облегчило их дальнейшее общение – все было сказано этими странными посланиями - без слов. Но Феликс был в некотором внутреннем замешательстве – Тоска не была красивой. Это смущало его. Поэтому, когда он узнал, что есть Фред – фотограф из Швейцарии, приезжавший навестить Тоску на каникулах, он даже обрадовался – можно было оставаться «просто друзьями».
- Да, Феликс! Тоска! Вижу твой взгляд и понимаю тебя, она – сэкси! – Доминик улыбался с видом знатока.
- Мы друзья, Дом, я же сказал, - Феликс был внутренне невозмутим, - вставай, мы, кажется, приехали.
- Не называй меня Дом. Мне это не нравится.
Феликс знал, что ему это не нравится.
Они сошли с поезда и, пройдя через здание крохотного вокзала, оказались в сквере. Людей было мало, прибывшие и их встречавшие быстро разошлись. В неторопливых движениях прохожих, пении птиц и шуме листвы чувствовалось спокойствие провинции. «Граф с семьей выехал на воды в Карловы Вары» - Феликсу вспомнилась фраза из какой-то русской книги. Легкий ветерок принес тонкий аромат карамели.
- Вафли. Где-то рядом делают вафли, - сказал Доминик, - это местная штучка. Надо попробовать.
В углу сквера они увидели тележку с вафельницей. Купив по большой круглой вафле с шоколадной начинкой, они направились в центр городка, который оказался сразу за сквером. Это была площадь, обрамленная амфитеатром холмов, на склонах которых раскинулся городок. На площади стояло здание дворца культуры – Феликс восторгался имперским пафосом коммунистических названий – в его сознании они отсылали к Риму времен цезарей, - строение из семидесятых – массивное, напоминающее бункер, контрастирующее с архитектурой городка, все еще сохранившем дух провинциального курорта европейской империи – с променадами вдоль речки, с минеральными источниками, заключенными в каменные тумбы. Чинные пары русских и немцев среднего возраста прохаживались по променаду; официантка кафе – сухая дама преклонных лет в черном платье с белым фартуком, прекрасно говорящая по-немецки, с достоинством принимала заказ у почтенной пары: «Zwei kafe und strudel, bitter. Danke». «Так было лет сто назад, - думал Феликс, глядя вокруг, - пока не убили Фердинада и не началась кровавая заваруха, за ней еще и еще, и так лет на пятьдесят. Рухнули империи, им на смену пришли другие, рухнули и эти, но здесь все вернулось на круги своя – буржуазная благодать – в Карловы Вары на воды. Кофе с штруделем».
На площади перед дворцом-бункером была установлена сцена. На нее вносили и расставляли стулья и подставки для партитуры. Красная ковровая дорожка вела от площади по ступеням вверх к зданию дворца, одна из стен которого была закрыта огромным плакатом, извещавшем на английском о начале фестиваля в год столетия кино.
Друзья сели в кафе. Фрау-официантка приняла заказ на два кофе.
- Ну что, Доминик, каков план?
- Жилье. Нужно найти. Но не беспокойся, ты в надежных руках, - Доминик извлек из дорожной сумки путеводитель Галлупа – Лучший в мире. Тяжеловат, но все, что нужно, в нем есть. Так… Карловы Вары… Гостиницы. Вот, нашел. Вот вариант. Не могу произнести их названия, сейчас спросим.
Фрау-официантка принесла кофе.
- Bitter, ein moment, - Доминик очаровательно улыбался, - как нам пройти… вот… вот сюда, - он ткнул пальцем в книгу и поднес ее к лицу фрау.
Фрау щурилась сквозь очки, вглядываясь в мелкий шрифт путеводителя.
- А! Отель Верона! – и начала объяснять что-то бегло по-немецки, жестикулируя.
- Ah, bitter… Английский, bitter?
- Английский? Нет. Нет английский, - фрау нисколько не смутилась. Жестами она принялась показывать направление к указанному адресу. Очевидно, нужно было пройти вниз по набережной и где-то повернуть направо. Судя по всему, идти было недалеко. С вопросительной улыбкой она взглянула на Доминика. Он кивнул.
- Danke. Вот видишь, тут недалеко, я все понял.
- Отлично.
Они быстро нашли отель Верона. Девушка на ресепшн приветливо улыбалась. Доминик расплылся в ответной улыбке:
- Добрый день! Скажите, у вас не найдется местечка для двух уставших пилигримов?
Улыбка девушки сменилась растерянностью:
- Немецкий?
- Нет. Немецкий нет, - Доминик повернулся к Феликсу, - они тут совсем не говорят по-английски. Это вам не Прага.
- Австровенгрия.
- Что?
- Не важно. Говори проще. Какие еще пилигримы? Тебя даже я не сразу пойму.
- Комната. Для двоих. Три ночи, - Доминик так старался взглядом внушить девушке базовые знания английского языка, что она начинала понимать и даже говорить:
- Нет. Нет комнаты. Кинофестиваль! - она жестом указала в сторону площади. По выражению ее лица казалось, что она нашла универсальное слово, которое все объясняет.
- Да, кинофестиваль. Понимаю. Что, совсем ничего? Любая комната. Нет? Похоже, у них нет комнат. Говорит, из-за кинофестиваля все занято.
- Доминик, это я и сам понял. Что на этот случай говорит твой путеводитель?
- Феликс, когда установил контакт с местными, лучше всего узнавать у них. Ты в надежных руках, помнишь? - он снова повернулся к девушке - Другие отели? Не знаете? Можете позвонить?
- Нет! Нет комнаты. Кинофестиваль! - девушка уже гораздо увереннее владела английским.
- Ну позвоните еще куда-нибудь. Попробуйте. Одна комната. Три ночи, - лицо Доминика приняло выражение бездомного щенка. Феликсу стало неудобно.
Девушка подняла трубку телефона, набрала номер, дождалась ответа, говорила с видом человека, которого заставили это делать, выслушала ответ, выпучив глаза, замотала отрицательно головой в сторону Доминика - кинофестиваль!, повесила трубку:
- Нет, нет шансов! - развела руками.
- Ну позвоните еще куда-нибудь. Не может быть, чтобы совсем нигде не было мест. Так не бывает.
Девушка начинала сердиться: как можно ехать в Карловы Вары во время фестиваля, не забронировав место в отеле?
- Еще одно место, пожалуйста. Одно! Любое!
Феликсу становилось не по себе. На лице девушки мелькнула догадка:
- Хостел?
- Хостел? Да, хостел! Как я сам сразу не сообразил! - Доминик театрально хлопнул себя по лбу, - позвоните в хостел, да.
Девушка уже звонила. Разговаривая, она кивала, но выражению и интонации, было невозможно понять, успешны ли переговоры. Она повесила трубку.
- Хостел. Одна комната. Одна кровать. Там, - она указала на дверь, - ждут до пяти часов.
- Отлично! Спасибо! Я ведь говорил, что ты в надежных руках. А где? Куда идти?
Девушка стала объяснять и, судя по жестикуляции, путь был неблизкий и надо было идти куда-то вверх. На всякий случай, она написала адрес на листе бумаги. Доминик уверенно направился к двери.
На улице заметно похолодало. Дул ветер, на небе появились тяжелые серые тучи.
- Она, кажется, говорила, что нужно пересечь парк и идти по дороге вверх. Надо найти парк, там спросим про хостел. Как же я сразу не подумал.
- Я не помню парка по дороге. Уверен, что идем правильно? Кажется, накрывает.
- Не кисни, городок маленький, за час весь обойти можно. Через полчаса будем на месте.
Через час, промокшие до нитки и продрогшие, они стучались в дверь первого попавшегося дома. Долго не открывали. Наконец, дверь открылась, вышел высокий худой старик. Он удивленно смотрел на двух мокрых молодых людей, говорящих что-то на непонятном языке.
- Немецкий? - предложил старик.
Доминик молча сунул ему под нос мокрый лист бумаги и ткнул пальцем в адрес.
Старик подслеповато щурился, приближал, удалял листок от лице, наконец разглядел.
- Младежничка, а! Ja! Ja! - старик понял, что от него хотят и принялся энергично жестикулировать, показывая дорогу, мешая чешские и немецкие слова. Судя по всему, идти было не близко и куда-то вверх.
Феликс ненавидел Доминика, но нужно было дойти хоть куда-нибудь. Было уже около шести, перспектива бродить до утра по парку под дождем не привлекала. Мелькнула мысль - открыт ли вокзал на ночь?
Через полчаса, уже в темноте, совсем не обращая внимания на промокшую одежду, они поднимались на вершину холма к многоэтажному панельному зданию, надеясь на то, что их скитания прекратятся. На темной улице, по которой они шли, был единственный дом с освещенным окном на первом этаже. Проходя мимо, они разглядели внутри небольшую пекарню - несколько человек в белых халатах и колпаках суетились вокруг столов с тестом, на противнях стояли уже скрученные рогалики, чернела зевом печь. Чувствовался запах свежей выпечки. Невольно друзья задержались у открытого окна.
Они поднялись по холму и зашли в здание. На ресепшн сидел молодой человек, что-то читал. Доминик приветствовал его поднятой рукой.
- Добрый вечер. Комната для двоих. Вам звонили из отеля Верона.
- А, да, да, - молодой человек взглянул на вошедших, - одна кровать окей?
- Окей. Одна так одна.
- Три ночи?
- Не знаю. Может, одна ночь, а завтра поищем другое место? - Доминик обратился к Феликсу.
- Нет уж. Ничего больше искать не хочу. Кинофестиваль, забыл? Три ночи.
Приняв теплый душ и развесив по комнате мокрые вещи, легли валетом и быстро уснули.
Из маленькой магнитолы звучали первые аккорды Freddie Freeloader. Феликс сидел в своей комнате, рассматривая постеры. Майлз Дэвис превращался в пришельца, снимая с лица человеческую маску. Курт Кобейн смотрел прямо в глаза с грустью и тревогой, нижняя часть его лица была заклеена обнаженной Кейт Мосс из календаря Пирелли, свое лицо она прикрывала рукой в перчатке до локтя. Рива Феникс шел по шоссе через Айдахо, его жизнь окажется короче уже пройденного пути. Нубиец Мэпплторпа, закрыв глаза, погружался в транс, повторяясь в красном, желтом, синем цветах… Свежий ветер подул в лицо. Этого не должно было быть - окна были закрыты, это вселяло тревогу. Феликс подошел к окну - светило солнце, но ветер обдувал влагой лицо через стекло, - тревога росла... Он открыл глаза - в открытое окно напротив поток воздуха вносил свежесть утра после дождливой ночи. Пришло осознание места и времени. С высоты холма в окно был виден городок в зелени холмов, светло-серое небо.
Они вышли из хостела и направились вниз по холму. По дороге зашли в лавку при пекарне. За прилавком стояла сдобная девушка в белом халате и колпаке, она приветливо улыбнулась двум незнакомцам:
- Добри дэн!
- Добри дэн, - ответил Доминик, - А… кофе? кафе?
Девушка закивала, заколыхалась, смутилась, засуетилась вокруг кофе-машины:
- Млеко?
- Нэ, эспрессо. И…, - Доминик указал пальцем на булочки на витрине - два.
- Две?
- Две, две, - Доминик кивал, показывая два пальца. Девушка колыхалась, суетилась.
Феликс по-английски заказал кофе с молоком и две булочки. Девушка утвердительно кивнула.
- Боже, как вкусно, - Доминик с аппетитом ел булочку, - возьму еще кофе.
- Давай не затягивать. У нас еще нет билетов, время уже к десяти.
- Не переживай, билеты будут. Мне надо выпить кофе.
- Вчера ты тоже говорил: “Не переживай”, - не удержался Феликс.
- О, обида! Но мы ведь нашли место.
- Ну да, нашли.
- Вот именно. Поэтому просто доверься мне. Все будет отлично. Но сначала мне нужно допить кофе.
Когда они пришли к зданию дворца культуры, на площади была уже толпа, осаждающая билетные кассы. Они встали в конец одной из очередей. В основном, здесь были приезжие - немцы и англичане. Местные пытались встроиться в очередь сразу поближе к кассам, высматривая в толпе соотечественников и пристраиваясь к ним. Их пытались отправить в конец, но они делали вид, что не понимают или что места им занимали их приятели. Если все же удавалось поставить наглецов в конец очереди, то они через некоторое время снова появлялись, подходили к чехам, передавали им деньги, очевидно, договариваясь, что те им купят билеты. Эти инциденты добавляли нервозности, и одновременно сплачивали немцев с англичанами, которые, не сговариваясь, взяли на себя роль смотрителей за порядком. Рядом была стойка с надписью “ВИП билеты”, за которой сидели две девушки, скучая наблюдающие за очередью в кассы.
Доминик все время куда-то отходил, возвращаясь то с программой фестиваля, то с новостями, что билеты заканчиваются, то с тайными знаниями, что билеты продаются еще где-то в других местах, где народу меньше, и надо идти туда. Феликс сказал, что никуда не пойдет, - отстояли примерно половину. Двигались медленно. Через час оказались у кассы. На церемонию открытия фестиваля билетов давно уже не было, равно как и на многие фильмы на сегодняшний день. Выяснилось, что билеты продаются только на сеансы в день показа и купить их заранее невозможно. Взяли билеты на три фильма, не разбирая, наугад.
Несколько обескураженные, они двинулись в сторону кафе, дожидаться своего ближайшего сеанса - через два часа. На сцену на площади выходили музыканты. Дирижер - бородатый мужчина в белом костюме с лысиной и понитейлом раскладывал партитуру. Свободных столиков в ближайшем кафе не было - все были заняты киноманами.
- Пойдем, город посмотрим. Заодно поищем другие кинотеатры, - предложил Доминик.
Направились от площади в сторону улиц второго ряда. За спиной бряцнул и запрыгал разухабистый звон духовых - бородач в белом на сцене ритмично и упруго массировал воздух перед строем музыкантов, выдувающих шестнадцатые и тридцать-вторые би-бопа - будто медные шарики, прыгающие в воздухе.
- Никогда не мог понять роль дирижера, - сказал Доминик, - дать команду, чтобы все начали играть одновременно? В чем ремесло?
- Хорошо играют, - Феликс кивал в такт слаженного задорного ритма, - давай послушаем.
- Идем, их во всем городе слышно. Никогда не понимал джаз.
- А я люблю джаз.
Улицы второго ряда были торговые, с обычным набором лавок курортного городка - сувенирных, ремесленных, трикотажных, предметов обихода, - в это время уже открывшихся. Встречались пары приезжих - немцы и русские средних лет, совершающие свой утренний променад привычным уже маршрутом - они здоровались с хозяйками лавочек, стоявшими у входа как со старыми знакомыми, - купили там что-то недавно, в процессе неторопливой торговли, обсуждая свойства кофточки после стирки, дамы успели на только им понятной смеси языков завести знакомство, рассказать о детях, - оставшихся в Москве: “уже не хотят ездить с родителями, выросли”, сдающими сессию в Праге: “скоро приедут навестить”, - и стали подругами на эти две недели, проведенные “на водах”. “Милая такая женщина”, - рассказывалось потом в московских квартирах знакомым за просмотром фотоальбома - совместное фото в интерьере магазина - сдержанные улыбки на фоне разноцветного трикотажа; далее - фото с кустом сирени, дом в плюще.
Одновременно заметили и остановились у магазина с вывеской “Mozer”. На полке в витрине стояли шесть бокалов необычных пропорций - для вина, мартини, коньяка, граппы, виски. У одного была гипертрофирована чаша, у другого ножка, при этом они были вполне применимыми. Зашли внутрь. Подчеркнутя лаконичность и минимализм в оформлении магазина контрастировали с аляповатостью соседних лавок. Дама средних лет сдержанно улыбнулась им навстречу. Услышав английскую речь, она обратилась на беглом английском:
- Добрый день. Чем могу помочь?
- О, да, мы хотели бы поближе посмотреть вон те бокалы, на витрине.
- Это наши эксклюзивные изделия. Они у нас в одном экземпляре, придется их доставать, - дама надела белые матерчатые перчатки и стала аккуратно переставлять бокалы с витрины на стол, - наша фабрика, Мозер, она из этих мест, тут недалеко. У нас большой магазин в Праге, а здесь бутик.
- А эти бокалы, что за история? - Феликс рассматривал прозрачные изделия. Выделялись два бокала для вина - на длинных ножках они возвышались над остальными. Их плавные контуры были будто все еще пластичны, не совсем застывшими, движение световых бликов по их поверхности стекла было тягучим, расплывающимся. Это завораживало.
- Наш эксклюзив, я говорила. Только несколько мастеров могут их делать. Делают несколько экземпляров, затем комиссия мастеров их осматривает и если что-то не так, их разбивают. Сейчас полная коллекция только у нас, я знаю, что в Праге их только пара штук. Новую партию будут делать в следующем месяце. У каждого из них свое имя. Вот этот, - она указала на бокал для коньяка с выпуклыми боками, - “толстяк”, вот эти, - она показала на бокалы для вина, - “элегантный джентльмен” и “танцующая леди”.
- Танцующая леди? - Феликс переспросил.
- Да, смотрите.
Дама тронула бокал. Дзынь! - он кружится на столе, опасно наклонившись и касаясь поверхности стола только краем основания. Блики света играют на нем, описывая круги в затемненном пространстве магазина. От неожиданности Феликс вздрагивает, дама сдержанно довольна - она произвела впечатление.
- Это судьба, Феликс! Танцующая леди! Я бы купил вот этот, - Доминик указал на “элегантного джентльмена”, но он всего один, а я бы хотел иметь два, чтобы пить из них вино с Терезой. Хотя можно использовать его как подсвечник. А сколько они стоят?
- Двадцать евро, сэр.
- Двадцать евро за бокал для вина! Нет, Феликс, я переживу.
- А я возьму. Они поразительны. Я покупаю, - он указал на “танцующую леди”, - только можно я заберу ее через три дня, можете оставить ее здесь пока? Заплачу я сейчас.
- Конечно, сэр.
Выходя из магазина, Феликс представлял себе стеклянный шкаф с подсветкой и бокал в нем. Луч света собирается в чаше и стекает вниз по длинной ножке, сверкая изнутри. Когда-то у него будет дом и шкаф с бокалом.
...
Кинозал быстро заполнялся. Феликс рассматривал людей. Он любил это занятие - в кафе, кино, театре, на улице, - он выбирал интересного персонажа и вглядывался в него, пытаясь представить себе разговор с ним, заведенный вот так просто, здесь, - о чем он расскажет?
Доминик пытался поймать взгляды девушек, ему не удавалось.
- Нет никого прекрасней Терезы, - сообщил он уверенно, - мы как-то были с ней в кино, сеанс еще не начался, она сказала: “Мне жарко”, сняла свитер, блузку, на ней больше ничего не было, понимаешь? надела свитер на голое тело, и вела себя, будто ничего не произошло, представляешь? - он мечтательно замолчал, затем вздохнул, - хотелось бы, чтобы ее грудь была побольше. Она чудесная, но хотелось бы побольше. Хотелось, чтобы…
Свет гаснет. Зал наполняется ожиданием. На экране блеснуло, появилось изображение - девочка лет семи на сцене в свете прожектора играет с мячом - он ярко-оранжевый, резиновый, упругий. Она стукает его об пол, он отскакивает. Она кидает его в сторону, он укатывается со сцены, за пределы экрана. Девочка смотрит в ту сторону, и оттуда выкатывается огромный оранжевый шар. Девочка толкает его вперед, на камеру, шар накатывается, заполняет собой весь экран, появляется надпись: “Карловарский кинофестиваль. 100 лет кино”.
Начался фильм. Женщина в тюрьме, приговоренная к смертной казни за убийство, - роль исполняет актриса, убивающая мужчин взглядом, играет убедительно - страх в глазах вполне реалистичен. Но надежда на спасение, которая появляется при появлении молодого адвоката, несколько переиграна. Похоже, адвокат тоже это замечает, он несколько растерян - вдруг в него тоже выстрелят взглядом, - но берется повторно расследовать запутанное дело, - улики неочевидны, да и фраза: “Это не я” сыграна хорошо. Время казни приближается, он находит факты - прохожая видела мужчину, заходящего в дом, - это ставит под сомнение основание для приговора, появляется надежда, но следователь все опровергает - отпечатки на ноже принадлежат приговоренной, надежда рушится - отчаяние в глазах сыграно очень убедительно, хоть и несколько театрально. Но “Это не я” и “Поверь” заставляют его снова искать. Время истекает, и вот он цепляется за запись на автоответчике, это дает шанс, он едет к прокурору, но его нет на месте, он мчится в тюрьму, но успевает лишь к моменту казни - снятой очень реалистично - две руки нажимают на кнопки, жидкость наполняет шприцы, они впрыскивают яд в вены. Зритель должен задаться вопросом: “А что, если она все-таки была невиновна?”
Щурясь, Доминик и Феликс выходят на улицу.
- Ну как?
- Так себе.
- Виновна или нет?
- Не знаю. Но в других фильмах она мужиков много сгубила. Так что сочувствия не вызвала.
Очередь у касс еще больше разрослась.
- Хорошо, что купили билеты на сегодня, - произнес Феликс, - за билетами сейчас надо было бы стоять часа два, не меньше. Но завтра надо будет идти до открытия.
Доминик осматривал очередь взглядом спецагента. Вдруг он сказал: “Я сейчас”, и уверенно двинулся через толпу. Феликс пошел за ним, отставая. Он видел, как Доминик идет к стойке с надписью “ВИП билеты”. Девушки за стойкой заметили его, на лицах у них появилось напряженно-приветливое и оборонительное выражение. Феликс видит, как Доминик что-то говорит девушкам. Его смуглая кожа, курчавые волосы, необычный акцент, пронизывающий взгляд и серьезное выражение на лице имеют воздействие - атака пробивает первую линию обороны - насыпь - его не отшили сразу, впереди стена, надо перегруппироваться, он делает паузу, дает девушкам возможность что-то ответить - тонкий ход - они сделают ошибку, не найдут слова, он их поправит и поможет вспомнить правильное английское выражение - троян зайдет одним копытом в крепость, но появляется администратор - она хорошо знает английский, оружие Доминика встречает хорошую защиту и атака захлебывается:
- … только работники кино и артисты.
- Артисты! - восклицает Доминик, - я - артист! Я - архитектор! - в этот момент это звучит гордо, - в моей стране это считается искусством, - теперь даже возвышенно. Но что дальше? Сил десанта уже недостаточно.
И тут, как нельзя вовремя, поспевает подмога - молодой человек в шляпе, с испанской бородкой и достоинством идальго входит на поле боя в момент, когда исход сражения должен уже быть определен.
- Мой друг, - Доминик показывает на Феликса, - он - танцор! Он выступает в Тоска Салинас Данс Кампани. Не слышали о такой? Авангард модерна, должны были слышать.
Все смотрят на Феликса. Его длинные волосы и отстраненный взгляд богемного аристократа не оставляют противнику других возможностей, кроме как признать поражение.
- Хорошо сэр, мы выдадим вам пропуски гостей фестиваля.
Отходя через минуту от стойки с висящими на шее ламинированными бейджиками, на которых крупно выделялось “ВИП”. Доминик имел вид полководца, выигравшего сражение. Феликс подумал: “Да, наглость города берет”.
Ламинированная карточка давала право на посещение любого сеанса без билета. В каждом кинозале пара рядов была зарезервирована для ВИП-гостей. Завертелся калейдоскоп свето-теней, звуков, историй.
...Молодой человек в круглых очках и шляпе с круглыми полями едет на поезде навстречу дикому лесу и тревожно-зловещим гитарным аккордам.
- Как зовут тебя? - спрашивает индеец.
- Уильям Блейк.
- Ты поэт?
- Нет, я бухгалтер.
- Нет, ты - поэт. Я читал твои стихи.
- Я…, - лязг срун прерывает его, вибрация звука висит в воздухе пол-минуты. Угрюмый лес на сопках безучастен.
...Очки потеряны, - “Они не нужны, чтобы видеть истину”, - говорит индеец. На лице Уильями - черные молнии, идущие от глаз по щекам, в руках револьвер. Злодеем оказался большой босс - владелец шахты.
- Кто ты? - не узнает его босс.
- Уильям Блейк.
- Бухгалтер?
- Нет, я - поэт. Ты читал мои стихи? - Бах! - выстрел валит босса.
Погоня, рана, гитарные аккорды, не дающие надежды. Индеец укладывает его в лодку. Он смотрит в пасмурное небо, видит птицу.
- Я умираю.
- Нет, Уильям Блейк, ты давно уже умер.
Лодка плывет по течению реки. Он видит небо и черно лес, нависающий над рекой на фоне серго неба. Лязгающие аккорды зависают над угрюмой безучастной тайгой...
- Джонни молодец. Научился играть одной лишь мимикой. Крупные планы сыграны здорово.
- Да, и музыка классно подобрана. Кто играет, не посмотрел?
- Нил Янг, в титрах было написано.
... Хозяин табачного магазина в Гарлеме каждое утро ровно в 9.00 делает снимок с фотоаппарата, установленного на одной и той же точке перед магазином. Один из постоянных клиентов, писатель, перелистывая альбом с очень похожими фотографиями, вдруг замечает фото своей жены, попавшей в кадр и погибшей в тот день от случайной пули во время уличной перестрелки.
Зайдя через несколько дней в магазин, он рассказывает историю, случившуюся при дворе королевы Виктории. Один из придворных поспорил, что сможет взвесить дым. Он взвесил на чашечных весах сигару, затем выкурил ее, аккуратно стряхивая пепел в чашу весов. В конце положил в эту же чашу оставшийся кончик - бычок. Взвесил все, что оказалось в чаше. Разница в весе между целой сигарой и пеплом с бычком и была весом дыма…
- Прикольно, да?
- Да, фильм цепляет. Помнишь тот момент, где Мадонна играет роль поющей телеграммы? Такая деваха разбитная. Думаю, она на самом деле такая и есть.
...Молодой человек носит замшевую куртку и прическу - кок, которому позавидовал бы Элвис. Мечтает записать альбом и подрабатывает маляром. Еще ему очень нужны хорошие туфли, без туфель целостность личности не достигнута. Однажды на телефонную будку, из которой он звонил откуда-то сверху падает коробка с замшевыми туфлями его размера. Он становится Джонни Замша. Стоя на сцене, в зале, заполненном восхищенными девушками, он, в полной тишине, подняв туфлю к микрофону, медленно проводит по ней маленькой щеткой, шуршание замши заполняет затихший зал. Потом он тихим проникновенным голосом произносит оду замше, вызывая бурю оваций.
Однажды он встречает девушку, которая учит его жизни и волшебным кнопочкам на женском теле. Сидя в ванной, они рассуждают, как будут жить дальше и как правильно делать депиляцию.
- Дай-ка, я попробую, - Джонни берет бритву.
- Джонни, не так, в другую сторону.
- Детка, я иду своей дорогой.
...Феликс пожимает плечами:
- Странная роль для Брэда, нет?
- Ну почему, ему идет. Кажется, он сам такой же. Интересно, он сам поет в фильме?
- Вероятно… А как тебе туфли, упавшие с неба? Ощущение, что сценарий к фильму писался во время съемок. Типа, продюсер говорит: “Надо нам придумать, как он получит замшевые туфли, это ключевой момент. Сценарист, придумай, времени тебе десять минут, актеры уже приехали, надо снимать, время деньги”. Парень думает: “Откуда у безработного раздолбая возьмутся замшевые туфли?” ничего придумать не может, съемки идут, продюсер злой, и через девять минут он пишет: “На телефонную будку падает коробка. Герой сначала пугается, потом открывает ее и видит в ней замшевые туфли. Смотрит на них, достает, примеряет, размер подходит”. Режиссер берет лист, читает и кричит в рупор: “Коробка, нужна коробка! Нашли? Бросаем ее на телефонную будку. Все на позицию. Мотор! Начали! Снято! Следующая сцена!”
- Похоже. А у нас что дальше?
- Какой-то иранский фильм. Пойдем?
- Да. А потом?
- “Легенды осени” с Хопкинсом, Питтом и Ормонд. Это надо посмотреть.
- Два фильма с Питтом за день. Не слипнется?
...Вновь девочка играет оранжевым мячом в луче прожектора, бег пленки по катушке мимо лампы со скоростью двадцать четыре кадра в секунду - достаточной, чтобы создать иллюзию непрерывного движения; тени, проецируемые на белый экран, отражающий фотоны, попадающие через зрачок и призму хрусталика на сетчатку, вызывающие слабые токи, возбуждающие нейроны - возникают эмоции.
- Слушай, не могу вспомнить, какой фильм мы смотрели сегодня первым, - Феликс озадаченно морщит лоб.
- Про что?
- В том-то и дело, что вообще не помню.
- Я тоже... Слушай, я тут слышал, что в Термале - тот большой отель на набережной, сегодня тусовка. Бассейн и бар. Плавок нет?
- Нет.
- Ну что ж. Идем без плавок.
В зале гостиничной столовой убраны столы и стулья, разбросаны мешки-пуфы, выставлены маленькие столики, свет приглушен. Зал почти заполнен. Феликс опускается на свободный пуф, проваливается в него, закрывает глаза. В темноте возникают светотени, оранжевый мяч.
- Схожу за кофе, - Доминик кладет свою сумку на пуф рядом, - что тебе взять?
- Капучино.
Мягкие веки самопроизвольно опускаются, на экране сетчатки возникает мягкое мерцание луча в темноте. Луч несет тени атомов серебра и брома, застывшие в целлулоиде. Тени - свет, отраженный от людей и декораций на съемочной площадке и собранных линзой в пучок.
- Простите, здесь свободно?
Мерцающий в темноте луч прерывается, засвеченный потоком света реального мира. “Почему мы называем реальным тот мир, который видим открытыми глазами, и нереальным - который виден закрытыми?” Силуэт над пуфом застыл, ожидая ответа.
- Да, конечно, - Феликс несколько суетливо, - задремал? - указывает на пуфы напротив, - те свободны, вот этот только занят.
- Спасибо. Мелисса, свалимся здесь, - парень в бейсболке и футболке с принтом “Я сделал это в Праге” и девушка в топе с рукавами, доходящими до середины кистей, - американцы, усаживаются напротив.
Появляется Доминик. Две чашки с кофе занимают место на столике, придавая смысл его существованию.
- Привет, - он кивает в сторону американцев, взгляд задерживается на девушке.
- Здесь есть кофе? Где?
- Вон там, в соседнем зале, на баре.
- Схожу куплю. Терпеть не могу местный кофе, но другого нет. Во всей стране не могут сделать нормальный капучино. Мне нужен мой Старбакс.
- Здесь вовсе неплохой кофе, - Доминик отпивает каплю эспрессо, - да, они любят его немного с кислинкой, но таково их предпочтение. А вы говорите, в Старбакс варят хороший кофе? - он выделяет слово “варят”.
“Тонко”, - думает Феликс, американец сарказма наверняка не поймет.
- Да, они отличный кофе делают.
- А, делают все-таки. Ребята, вы давно здесь?
- Ну, вторую неделю болтаемся. Решили лето в Европе провести. Хрень, если честно. Прага вообще отстой. Никакой культуры. Я хотел двинуть дальше, но Мелисса узнала про это кинофестиваль, давай, говорил съездим, потусим. Вот тусим, типа. Дыра какая-то. Искали клуб, чтобы зависнуть, но тут говорят, не зависают, тут, типа, воду пьют. А вы випы? Гости фестиваля? Круто. Как достали? С билетами полная хрень.
- Не достали, мы гости. Мы из индустрии. Я из кинодистрибьюторской компании, ищем материал. А Феликс - танцор.
- Хореограф, - Феликс вносит поправку несколько неожиданно для самого себя.
- А, круто. Я Чед, это Мелисса. Схожу за кофе. За баром говорите?
Феликс берет свою чашку кофе со столика и замечает, что к столешнице черной клейкой лентой приклеен лист бумаги с эскизом этого же столика. Рисунок технический - проекция с поворотом, указаны основные размеры, цвета рисунка соответствуют действительной окраске.
Феликс аккуратно отклеивает рисунок от столика. На обратной стороне машинкой напечатан текст - диалог, - очевидно, часть какого-то сценария. Первая реплика принадлежит некоему Джио: “Жизнь - это беспощадная борьба. А секс - передышка, после которой нам кажется, что можем начать все заново, в новых доспехах, так сказать. Проблема в том, что у людей нет этого тонкого чувства ответственности за всю свою жизнь. Все, что они видят - это их личная боль, их радости и удовольствия, все, что происходит из их негативного опыта и чему они ищут оправдание”.
...Слышен приглушенный звук электронного пианино, играющего в тембре ксилофона.
Далее следуют реплики Джио, Лапорелло, Анны и “голоса из телевизора”, - разговор перескакивает с темы на тему, спорят о том, кто какую партию исполняет в Дон Жуане. Заканчивается страница словами Джио: “Сын мой, не нужно обижаться на то, что никто тебя не достоин”.
...Слышен звук электронного пианино…
- Что это?
- Странная вещь - чертеж столика, прикрепленный к самому столику, а на обороте - попытка понять смысл жизни.
- Да? И в чем он?
- В сексе.
- О да, согласен. В этом тоже.
- Знаешь, я тут думал о кино. Ведь странная штука, не правда? Это же тени людей и вещей, пойманные на пленку, понимаешь? Это атомы серебра так расположились в пленке, когда на них упал свет. Потом свет снова проходит через пленку, это уже в проекторе, но в этот раз уже застывшие атомы серебра меняют поток света - окрашивают, затемняют его… То есть с экрана мы видим отраженные тени отраженных теней. Понимаешь?
- Да, сумбурно, но мысль ясна. Но это физическая сторона дела. А история, смысл, эмоции, наконец, где?
- Вот именно! Я к этому и веду! Вопрос - как из этих свето-теней рождается эмоция?
...Звуки электронного пианино выстроились в аккорд. Не прерываясь, звуковая нить потянулась дальше, растягивая через пространство зала гирлянду деликатных ксилофонных звоночков.
- Как тень, попавшая на твою сетчатку, говорит тебе, что вот он страдает, а она влюблена?
- Ну, наверное, актер отбрасывает правильную тень, а твой мозг выстраивает правильный ассоциативный ряд.
- Извините, что вмешиваюсь, - Чед появляется из полумрака зала, ставит на стол две чашки кофе, - вы о чем это?
- Да так, о кино.
- А вы, типа, из индустрии, говорите. Здесь, типа, по делам.
- Да, отсматриваем фильмы для дистрибьюции.
- И как?
- Есть интересные, - Доминик вживается в роль кинопрокатчика, - сегодня один норвежский запомнился, очень нуарный такой, атмосферный. Главный герой китобой, пьет много, он в депрессии, у него отец умер. Все безысходное такое, серо-синее, здорово снят. Смотришь и застрелиться хочется. А вам как? Видели что-то интересное.
- А-а, трэшняк. Американское кино - вот это я понимаю. А меня Мелисса затащила на какой-то русский фильм. Чуть не уснул. Вроде фильм о войне, а никакого экшена, все ходят забитые какие-то, разговаривают чо-то. По мне, так, если фильм о войне, покажите битвы, там, взрывы, героев. А если они воевали так, как в фильме показано, то понятно, почему они войну проигрывали, пока мы не пришли.
- Какую войну? Вторую мировую? - Феликс подался вперед.
- Ну да. Вторую, кажется.
- Считаете, что ее выиграли американцы?
- Конечно. Это не я считаю, это все знают. Если б не мы, говорили бы мы с вами тут на немецком.
- Здесь и так говорят на немецком лучше, чем на английском, но не в этом дело. То есть вы серьезно считаете, что вот все было плохо, потом пришли бравые американские солдаты и победили Германию? А как же насчет наступления русских, которое началось до начала действий союзников на западном фронте? А хотя бы то, что русские первыми вошли в Берлин?
- Да ладно тебе. Я не профи, но точно знаю, что мы выиграли войну. Это ж в учебниках написано.
- В американских учебниках?
- Ну да, а какая разница. История ведь одна, это ведь факты.
- Ладно, не важно, забыли, - Феликс откидывается на пуфе, закрыв глаза. “Идиот. Американское кино и учебники. Америка выиграла вторую мировую войну, а кофе здесь дерьмо. Какой простой, плоский и понятный мир”.
...Гирлянды звуков вспыхивали в полумраке, лопались и растворялись как дым, возникали новые… Девушка танцевала перед пианистом, закрыв глаза, плывя среди вспыхивающих огоньков-звуков, касаясь их пальцами, она их тоже видела.
Возвращаясь в хостел уже поздно заполночь, они увидели свет в окне булочной, остановились. Четыре человека в белых халатах - двое парней, одна девушка и женщина средних лет слаженно, без лишних движений и слов занимались своим делом. Из металлических кастрюль доставали порциями тесто, нарезали, валяли в муке, раскатывали, лепили булочки и косички, посыпали сахаром и корицей, выкладывали на противень. Периодически раскрывалось черно-красное чрево печи, она отдавала порцию готовых золотисто-коричневых булочек, принимала новую - белесо-молочных. Лица пекарей были сосредоточены и выражали осознанность происходящего действа. “Завтра мы будем пить кофе и есть вот эти самые булочки, а потом в темных залах будем ловить взглядом тени людей и предметов, отражающих тени образов, возникших в голове у режиссера. Мы встретим случайных людей и будем говорить с ними о кино, о музыке, о жизни. Мы сойдемся на краткий промежуток времени и разойдемся, и уже никогда не увидимся и вряд ли вспомним друг о друге. А ночью здесь будут печь хлеб, вот эти самые руки будут мять эту упругую пену - сдобное тесто”.
Засыпая, Феликс видел девушку в сумрачном зале, плывущую в воздухе под звук ксилофона, гирлянды дымных огоньков, вспыхивающие в эфире при касании клавиш пальцами склонившегося над клавиатурой бородача. Девушка трогает тусклые огоньки и они тают, как дым.
Через три дня Феликс улетал в Лондон. Он сидел в кресле, готовый к выходу. Ждали звонка Терезы. В десять телефон зазвонил, Доминик взял трубку:
- Доброе утро, любовь моя… Да, отлично провели время. Я потом расскажу. Как ты?... Я тоже скучаю… Да, Феликс сегодня уезжает, я провожу его до аэропорта… Что? Хочешь поговорить с ним?
Доминик несколько нерешительно протянул трубку Феликсу:
- Она хочет поговорить с тобой.
Феликс взял телефон:
- Алло. Привет.
Была короткая пауза…
- Привет… Хотела услышать тебя… Ведь я тебя больше никогда не услышу…
“Странные слова”, - подумал Феликс, он не знал что сказать, снова возникла пауза.
- Тебе понравилось у нас? Поездка прошла с удовольствием? - у нее был голос, который называют бархатным, легкий акцент.
- Да, было интересно. Много встреч.
- У тебя приятный голос, Феликс… Мне он нравится…
Было странное чувство контакта, - будто она тронула его за руку и посмотрела в глаза.
- Как ты думаешь, когда осознаешь, что была влюбленность, а потом все прошло, это хорошо?
- Извини, что? - Феликс отвернулся к окну, стараясь не смотреть на Доминика, он стоял рядом.
- Когда ты понимаешь, что готов к чему-то новому, это ведь хорошо?
- Да, наверное.
- Спасибо...
- Не за что… Но ты ведь не...
- Пока… Счастливого пути...
- Пока...
Он передал трубку Доминику, стараясь не встречаться взглядом.
Через десять минут они стояли на остановке. Подошел автобус, дверь открылась, они направились к входу. Доминик пропустил Феликса вперед. Зайдя в автобус, Феликс обернулся - Доминик стоял снаружи.
- Я не поеду. Он идет в аэропорт, конечная остановка, не пропустишь. Пока.
- Но… - дверь закрылась, - пока, спасибо! - выкрикнул Феликс. Он махнул рукой, Доминик не ответил, он молча провожал автобус взглядом.
Через неделю Феликс получил письмо. Почерк, похожий на арабскую вязь, чернила - Доминик всегда носил перьевую ручку.
“Прости, Феликс, я повел себя как идиот. Твой разговор с Терезой был странный, не думаешь? Что-то повисло в воздухе, была какая-то недосказанность, думаю, ты понимаешь, о чем я.
Тереза вернулась и мы долго говорили. Кажется, я ей не так интересен. Что-то надломилось, и мы оба чувствуем это. Я могу понять - она слишком молода, а мир слишком большой. В этом проблема.
Я уезжаю в Пекин. Европа слишком мала, здесь все слишком близко. Адрес сообщу позже. Я счастлив, что она была в моей жизни.
Доминик.
P.S. Передай привет Тоске. Хотя, наверное, не передашь”.