Фотография из интернета
Живя, умей всё пережить:
Печаль, и радость, и тревогу.
Ф.Тютчев
Весна, где ты? Так и хочется сказать: «Ау, Весна, ты не заблудилась часом?» Чудит погода: поутру - морозец, днём – лужи, а к вечеру может и снежная круговерть.
Сегодня ярко-синее небо и холодный ветер. Лина ступает в ботиночках осторожно, по подмёрзшим обочинам. Дядя Илья, почёсывая темечко, в окно смотрит, улыбается. Это он вчера, когда девушка пожаловалась на погоду, рассудительно объяснил: «Апрель сипит да дует, а погляди, чо ишшо будет!»
И всё равно – весна! Первое апреля – первый день после весенних каникул. Лина была грустной.
– Ну, не кисни! - пыталась растормошить её подруга. - Вспомни Козьму Пруткова:
Вот стою на камне, -
Дай-ка брошусь в море…
Что пошлёт судьба мне,
Радость или горе?
Может, озадачит…
Может, не обидит…
Ведь кузнечик скачет,
А куда – не видит.
Невольно и Лина улыбнулась.
– Что пошлёт судьба мне, радость или горе?
– Эх ты, кузнечик! Вернее, Синичка! Фамилия у тебя птичья, весенняя, – ласково обнимает её подруга. – Идём ко мне.
Снег сползает с крыш клочьями. И они становятся похожими на горбатые спины линяющих динозавров.
В сарае – требовательный гогот гусей. Пёстрый телёнок у ворот, нагнув лобастую голову, бодается с грязным поросёнком, и девушки смеются, глядя на эту сценку.
Взъерошенные воробьи чистят пёрышки на ветке у самого окна, чирикают оживлённо, переговариваются, что-то обсуждают – тоже, наверное, первого апреля подшучивают друг над другом!
Ветер пробирает до костей. Пока добрались, почти обледенели. Пили чай с ватрушками и любимыми поэтами Лины, с её новым открытием: Симонов гениален!
Как воробей, взъерошенная, над чашкой горячего чая она вопрошала с пафосом:
– Ты читала его поэму «Первая любовь»? Это потрясающе!
Подруга не прерывала, зная, как важно дать человеку вовремя выговориться:
– А какие стихи у него! Фантастика и реальность! Послушай его "Летаргию"!
Мы любовь свою сгубили сами.
При смерти она, из ночи в ночь
Просит пересохшими губами
Ей помочь. А чем нам ей помочь?
Нынче мы ответим ей молчаньем,
А назавтра непогожим днём.
Горсть земли ей бросив на прощанье,
Крест на ней поставим и уйдём.
Ну, а вдруг она, не как другие,
Нас навеки бросить не смогла?
Вдруг её не смерть, а летаргия
В мир теней обманом увела?
Мы уже готовим оправданья,
Суетные круглые слова,
А она ещё в жару страданья
Что-то шепчет нам...
– Ну, как? Ты чувствуешь трагедию чувств?
– Грустно, - вздыхает Римма и повторяет задумчиво:– «Крест на ней поставим и уйдём» – это, конечно, яркий образ и в прямом, и в переносном смысле. Симонов талантлив, не спорю. Но мне не нравится, что ты вновь в какой-то пучине меланхолии.
– Рим, ответь мне: вот у Симонова любовь страдающая, её губят, хоронят, но она хочет жить! Можно ли помочь ей?
– В каком смысле помочь – спасти, что ли?
– Ну, да.
– А нужно ли спасать, если… если… Ты меня совсем запутала! В общем, так: любовь не человек! И я считаю, но это, учти, только моё индивидуальное мнение: её спасти невозможно! И не надо её спасать – лучше сразу …
– Утопить в слезах?
– С тебя станется. Нет, лучше расстаться! И точка.
– А жаль, – вздыхает Лина, допивая остывший чай.
Римме хочется отвлечь её:
– А идём-ка лучше в кино. Сегодня Зоя привезла «Бродягу».
- А идём.
Клуб заполнен до отказа. Великий Капур: хитрый взгляд, сигарета, небрежная походка… «Я что-то задержался в вашей гостинице», «Смотри, луна улыбается», «Ты попался в любовные сети!» – можно было услышать от третьеклассников. А ещё грозное: «Если ты обманешь Джагу, тебя ждёт нож!» Распевали «Абара я, абара я», перевирая слова. Вспоминали диалоги:
– А я кто?
– Ты дикарь!
– Ты обо мне ничего не знаешь.
– Я ничего не хочу знать. Я знаю одно: ты – это ты, и я люблю тебя.
Лина, вздыхая, шёпотом повторяла эти слова, как заклинание, но волшебства не происходило. Ни в душе, ни в школе. Только милая, чуткая Люба смотрела сочувственно и грустно, но ей Лина ничего не могла рассказать!
За двойки Михаила «прорабатывали» на педсовете. Из деревни вместо родителей приехала его старшая сестра,такая же, как и брат, высокая, широкоплечая, насупленная. Выговорила учителям, что парень совсем «свихнулся», и виновата в этом какая-то учительница…
Лина сидела ни жива ни мертва, но Теймуразович, к счастью, отмёл эти обвинения. Зато после, естественно, отыгрался, нагнал страху - это он мог!
Он долго разговаривал с сестрой Михаила и с ним самим в своём кабинете, без свидетелей. Верно, разговор был серьёзный и тяжёлый. Миша обещал все оценки исправить, он вышел из кабинета с поникшей головой и сжатыми зубами. Люба и Соня взяли над ним шефство. В библиотеке он больше не появлялся.
Но школа-то маленькая, и неминуемо они оказывались рядом то в коридоре, то в клубе. Молчаливый взгляд исподлобья обжигал. Лина видела, что парень научился сдерживаться, это одновременно радовало и... огорчало.
Как-то они оказались на одном киносеансе. Миша сидел перед ней, откинувшись, перебросив через спинку скамьи руки. Словно ток непонятной энергии шёл к ней от его крепких пальцев.
И Лина не смогла удержаться: в темноте, когда все были увлечены фильмом, она, даже не отдавая себе отчёта, словно кто-то невидимый вёл её руку, тихонько взяла его тяжёлую ладонь. Он не оглянулся, только вздрогнули, отвечая ей, тёплые пальцы...
Зажёгся свет, и Лина тут же отпустила руку. Миша, склонив голову, искоса перехватил её смущённый взгляд. И – всё. Она возвращалась из клуба с Риммой, вцепившись в её локоть, не глядя по сторонам.
P.S. Через пять лет в совершенно другом клубе она вспомнила этот сеанс, и тоскливо заныло сердце, тоскливо и горько. И по листу блокнота побежали неровные строки - даже без знаков препинания:
В полутьме умолкнувшего зала
Увлечённого актёрскою игрой
Вдруг отчётливо и ясно увидала
Я такой знакомый профиль твой
Сердце вздрогнуло и гулко и неровно
Как в предчувствии негаданной беды
Возвратилось прошлое вдруг словно
На скамье соседней впереди
Ты сидишь небрежно свесив руки
С деревянной спинки помнишь ли
Словно не было ни ссор и ни разлуки
И преградой перестал нам возраст быть
Взгляд ловлю отчаянно влюблённый
Как когда-то прежде как давно
Смотришь ты не на экран а словно
Для тебя я главное кино
И к тебе склонившись опрометчиво
Упаси заметит кто-нибудь
Благодарно робко и доверчиво
Я твоей руки коснусь чуть-чуть
Лина не считала себя поэтом, но в минуты тоски или отчаяния именно поэзия протягивала ей руку, разрешая выразить то, что мучило и не давало покоя.
Очень долго стихи эти пролежали в черновиках... Как-то, перебирая архив, она наткнулась на пожелтевший листок. Смяла, чтобы выкинуть. Но... перечитала... И чувство, которому, пожалуй, и названия нет, заставило сердце сильнее стучать.
Вздохнула и, расправив, положила листок на прежнее место...
Продолжение на http://www.proza.ru/2019/10/26/496