Лето, жарко, в самый раз вспомнить Новый Год сейчас.
Новый Год, на самом деле, кто-то встретил в Куршевеле,
кто-то встретил «на мели», но, без закуси – ни-ни…
Сплит прохладу нагоняет, тему дальше развивает,
мысли где-то далеко, но, настигнуть их легко,
пробежав лишь в этом кроссе где-то месяцев семь-восемь,
что по меркам жизни, вот: здравствуй, ёлка – Новый Год!
Ёлки-палки, тёмный лес, Новый Год — пора чудес.
А уж, как на Новый Год лихо действует народ! -
и творит, и вытворяет, в прорубь с головой ныряет,
да по снегу босиком, да ещё и голяком.
Сколько ж в них сейчас огня: из парной — да в полымя!
Раскрасневшаяся дама с неприкрытыми местами
так бежит к реке и ржёт - словно лошадь ласки ждёт.
Пар трубою из парилки словно аромат горилки -
слышно аж издалека; ну, плесни — их нет пока,
да побольше для согрева; ах, едрит твою налево,
так печёт, аж не могу - голяком к ним побегу.
Начал таять лёд на речке - в центре проруби, как в печке;
слышно только: - Ай! да Ой! - из парилки пар трубой.
Но на теле, без горилки, появились где-то льдинки,
и висят уже сосульки там, где, собственно, в писульке
невозможно описать, это нужно всё спасать.
Что тут делать? - ты не знаешь; чуть дотронешься — сломаешь.
Значит, нужно влить горилки: руки в ноги — и к парилке.
И из проруби — как черти, пачкой эскимо в конверте
вместе скачут дружно в ряд - льдинки серебром горят.
А в парной, поддавши жару и горилки выпив чару,
ощутив кроветворенье, продолжается творенье -
пиво-раки-шашлычки, что ещё? — протру очки.
Да, хоть пар костей не ломит, сквозь стекло свет не проводит;
что там дальше — не понять; наблюденье можно снять.
Эх, промчаться бы на тройке с бубенцами, как на койке, -
на снегу-то не трясёт. Вот уж тройка в даль несёт -
через миг у новой бани останавливает сани;
кони ржут и просят сена, ну а тут немая сцена -
сена нет, а только — вот, ручка эта да блокнот.
На худой конец, хоть это; выходи из кабинета;
сани — это не кровать, хватит, ржут, тебе лежать!