К. Коровин.У балкона. Испанки Леонора и Ампара. 1888-1889г
Красивого, веселого, беспечного, до безрассудства щедрого, доброго Коровина знала и любила вся Москва. У него было множество друзей, и в числе самых близких — Серов и Шаляпин. Истинный артист по складу характера и темперамента, Коровин был центром и олицетворением художественной богемы той поры.
Пылко, до самозабвения любя жизнь, он охотно предавался ее радостям: шумным пирушкам в кругу друзей, успеху, известности, наградам на международных выставках, любимому увлечению — рыбалке. «Знатоком и вкусителем жизни и природы» называл его А. Бенуа. Но главное для Коровина заключалось в творчестве.
Эта картина одна из лучших в творческом наследии Коровина. Удивительно гармоничная в своем неброском колористическом решении, естественная в композиционном построении, она не раз присутствовала на российских и международных выставках.
Приехав в Испанию, Коровин захотел передать испанскую жизнь и людей без привычных романтических аксессуаров.
Вот как он рассказывал об этом: «Я спросил швейцара гостиницы, не может ли он мне найти модель — испанку. Через час он привел мне в комнату двух молодых девушек. Одна, Ампара - была в черной длинной мантилье с капюшоном; наряд другой - Леоноры - не такой жгучей брюнетки, был победнее: узкий корсаж и широкая черная юбка. Войдя ко мне, они встали у окна моей комнаты и, застыдившись, глядели как-то вбок. Я попросил их остаться стоять в тех же позах. Достал краски и начал писать.
Когда я стал писать их ноги, Леонора покраснела: у ней были худые, в заплатах башмаки.Окончив сеанс, я хотел дать девушкам денег. Они обе вспыхнули и отказались. Мы вместе вышли на улицу - девушки взяли меня под руки.
Прохожие продолжали смотреть на меня. Оказалось: моя шляпа из России, с широкими полями, походила на головной убор матадора.
Мои натурщицы, желая меня развлечь, повели меня на торговую площадь, где стояли балаганы - такие же, как у нас в России под Новинском ...
Мы вернулись в гостиницу. За обедом девушки не пили вина...
...Утром меня разбудили Ампара и Леонора. Они вошли не смущаясь, что я еще в постели. «Как все просто», - подумал я.
...Я весь день писал Ампару и Леонору. К обеду в гостиницу пришли Запатэр, Леонард и еще шесть человек незнакомых. Все приветствовали меня, а, выпив, уговаривали остаться жить у них в Валенсии. Снова вспоминалась Россия.
После обеда, за которым было весело, Ампара и Леонора тоже пели и танцевали...
Окончив картину и наброски для декораций, я собирался уезжать. Предложил деньги Ампаре и Леоноре. Они обе покраснели и не взяли денег. Тогда я снова пошел на базар и купил им большие шелковые китайские платки в узорах, с длинной бахромой. Они с восторгом надели их на себя, смотрелись в зеркало, ловко себя закрывали и танцевали, стуча каблуками».
Одна, Ампара - была в черной длинной мантилье с капюшоном; наряд другой - Леоноры - не такой жгучей брюнетки, был победнее: узкий корсаж и широкая черная юбка. Войдя ко мне, они встали у окна моей комнаты и, застыдившись, глядели как-то вбок. Я попросил их остаться стоять в тех же позах. Достал краски и начал писать.
Теоретики искусства, любящие сравнения, приходят к выводу, что в колористическом плане картина может быть своеобразным продолжением знаменитого полотна «Махи на балконе» кисти Гойи. В сюжетном же плане Коровин не избежал сравнения с «Балконом» Эдуарда Мане.
Новаторство отечественного импрессиониста проявилось в способности уловить и изобразить мгновение, когда движение героинь ещё не достигло своей кульминации, завершённости. Отлично это можно увидеть на примере фигуры Леоноры, которая, чуть качнувшись, прислонилась к плечу подруги. И именно этот полужест, полудвижение смог зафиксировать Коровин.
В 1900 году картина являлась частью российской экспозиции на Всемирной выставке в Париже и была удостоена золотой медали, опередив, в частности, представленные на той же выставке картины Васнецова, Левитана, Поленова и Маковского. Василий Поленов так писал об этом в письме к М. М. Антокольскому 31 августа 1900 года:
« Очень меня порадовало, что наша молодёжь получила награды на Парижской выставке; особенно я был доволен за моих двух любимых художников — за Серова и Костю Коровина."