Все было как в тумане. И он рассеялся, когда Брасер неохотно покинул мой дом. Он пообещал, что вернется завтра, но уже не по делу. Он пообещал, что вернется ко мне, потому как все в его жизни утратило смысл при встрече со мной. Брасер шепнул перед уходом, что я направила его сознание в правильное русло и освободила от бренных оков однотипных будней, преподносящих сплошные разочарования навязанной тропы. Он попросил меня немного подождать, он молил, чтобы я не прекращала о нем думать. Брасер, голубоглазый мой дракон, верил, что с наступлением светлого «завтра» откроется чистая страница, где крупным заголовком будет выведено мое имя.
Не могу смириться с глубиной слов, услышанных от нежданного гостя, обратившегося моей недостающей частицей. Не могу сейчас их забыть. Я помню его шепот. Я помню, где он прозвучал.
И я помню, для кого он прозвучал.
***
– Разве такое возможно? – засомневалась Физалис, боясь сделать хоть какое либо безобидное движение или жест, которые способны оскорбить чувства рассказчицы. Ее хохолок плавно поднялся. – Разве можно влюбиться с первого взгляда? Разве можно дать наивности…
Синга пластично подняла крыло с коготком, донесла до губ, призывая таким образом к молчанию, и улыбнулась самой искренней улыбкой, которая только могла передать ее беспечное погружение в сентиментальное прошлое. Порыв холодного ветра пошатнул ее красивое объемное ожерелье, нынче украшенное разноцветными перьями, которых, вероятно, хватило бы на начинку небольшой подушки.
– Тише, Физалис, тише, – вожделенно произнесла она, ясно выделяя каждый ничтожный звук своей речи, используемой как смутный инструмент передачи сентиментов. – Скажи, пожалуйста, у тебя с Лавером все сложилось иначе? Ты помнишь первую встречу?
– Да, – отвечала Физалис, чуть кося оробелым взглядом в сторону. Стеснительность, разумеется, не по ее части, но Синга уже успела произвести особое впечатление крайне интересного субъекта с насыщенным материалом за спиной. – Мы присматривались друг к другу достаточно приличное время, пока я не устала растягивать это затруднительное удовольствие. Мы начинали с нуля и совместно укрепляли установившуюся между нами связь. – Она подняла глаза на подругу. – Это увлечение переросло в более сильное чувство.
Синга доверительно склонилась к Физалис, которая, в свою очередь, инстинктивно отдалилась, искривляя осанку и теперь опираясь на одну лапу. Вторую она оторвала от скамьи и согнула в каком-то тревожном темпе на уровне груди, известном только ей. Какая причина заставляла ее страшиться действий рассказчицы? Людская молва о нечистых силах, заключенных в хрупком теле виверны или давнее единичное заявление Вайзерона о божественном предназначении Синги? Физалис тревожно моргала и не знала, к чему склониться, так как была способна подозревать в замешательстве и одного, и другого.
– Ты правильно сказала – удовольствие, – перешла на таинственный шепот Синга. – Но становление твоей влюбленности проходило пару коротких мгновений. За это время ты успела определиться в своих чувствах. После, ты, Физалис, потратила несколько сезонов своей жизни на то, чтобы убедиться, что твое сердце не допустило ошибку. Думаешь, упущенные часы, дни, недели стоили закрепления выбора? Думаешь, твои мысли имели право забирать часть жизни на то, что определяется… этим? – Она коснулась своей груди.
Физалис смотрела в глаза Синге и, вероятно, не совсем понимала, какое воздействие оказывает постаревший взгляд виверны с глубоко посаженными маленькими глазами. Свыкшись, что по части продолжительных перестрелок взглядами она одерживала верх задолго до завязки серьезной битвы, на сей раз ей приходилось капитулировать и платить смущенным молчанием, так как ничего путного не приходило в голову. Первый полет Синги, Брасер, собрание землевладельцев – все смешалось в единую вязкую субстанцию. Все это становилось не просто частью холодного вечера – это становилось частью Физалис.
По мощеной дорожке шла молодая драконья пара. Драконица не имела крыльев, ее спина была прикрыта коротеньким горчичным плащом с капюшоном. Она вела шуточную перепалку со спутником и очень мило улыбалась. Когда пара прошла мимо скамьи, незнакомка повернула голову и удивительным образом выразительно подмигнула Физалис, будто знала ее с самого рождения. Физалис переглянулась с Сингой и несведуще пожала плечами.
– Но где же Брасер сейчас? – спросила Физалис, обронив уже не первый взгляд в сторону удаляющейся пары. – Он не вернулся?
Синга ответила не сразу, а словно выждав столкновения со взглядом Физалис.
– Да, он не вернулся. Он не вернулся оттуда, откуда не возвращаются.
***
Он не вернулся оттуда, откуда не возвращаются. Еще один поворот судьбы, к которому я не подготовилась.
Я ничуть не разочаровалась, когда Брасер не пришел на следующий день. Напротив, я укрепилась в мысли, что он тщательно планировал свой уход и навсегда оставлял должность мерщика землевладельца Авентора. Возможно, ему понадобилось еще немного времени, чтобы уладить ремесленные вопросы, которые в будущем могли доставить неожиданных хлопот. День напролет я сидела у окна и подвязывала пучки с ароматными травами. Дом не казался мне пустым. Помимо палитры полевых цветов и сушеных целебных снадобий его переполняли мои чувства. Я терпеливо ждала прихода Брасера, позабыв, что когда-то вся моя любовь предназначалась родителям и тому, что скрепляли веревочкой мои ловкие коготки на крыльях.
Десятки футов развешенной зелени. Среди них виверна, которой свет золотил через окно счастливые глаза.
Прошла неделя, но я не давала подступа удрученным мыслям. Я вспомнила про наруч Брасера, который видела на лапе. Способность здраво рассуждать была настолько притуплена безвозвратной влюбленностью, что я связала этот наруч с его отличительными заслугами на исполняющей должности. В самом деле, знаменитому мерщику стоило дать еще немного времени на возвращение. Очевидно, в его запасе имелись связи, стремительно обрывать которые не предоставлялось возможным или было бы неразумным, так как они могли пригодиться в смелых выходах в разношерстное общество. Я запасалась травами, пила душистый чай, встречала восходы, провожала закаты и верила, что мое терпение совсем скоро будет вознаграждено сполна.
Но…
Брасер не вернулся спустя две недели. Опасаясь умозаключения, что мной воспользовались самым мерзким образом и одурманили приторными речами, я погрузилась в мечты, не угасшие в подсознании и рисующиеся так же отчетливо, как мои абстрактные картины маслом, которые никто никогда не видел. И, в общем, все бы постепенно улеглось, если бы не приход другого мерщика.
Как сейчас помню, я стояла на табурете и пыталась полить старой лейкой в форме пузатого чайника вьющиеся цветы на полочке под самым потолком. В перекошенную дверь моего дома, через верхнюю щелочку которого можно осмотреть едва ли не все жилище, гулко постучались. Я мгновенно слетела с табурета и, как любая виверна при падении, не попыталась удержать равновесие с помощью крыльев, боясь их повредить. Я поднялась быстро – меня ждали за дверью. Хм, далеко не первое глупое падение с такой высоты, если припомнить мое детство. Тело бросило в жар. Вопия душой от переполнения накопившейся за недели страстью, я дернула за ручку двери. Я хотела увидеть Брасера, я хотела обратить в пыль укоренившиеся сомнения… Жалобный скрип двери и полное отсутствие владения ощущением своих накаленных чувств. Близко, так близко! К нему!
Но на пороге был незнакомец, высокий статный человек. Он поклонился, засветив щеку с той самой меткой мерщика, без того ставшей переломным моментом в течение моей бессмысленной жизни.
– Здравствуйте, – заговорил он приятным тенором с проскальзывающими нотками усталости. – Позвольте мне представиться: Брасер. Я представляю интересы землевладельца…
Я начала задыхаться. Неземного труда мне стоило удержаться на сложенных крыльях, потому как от избытка волнения я перестала чувствовать ритм своего сердца и твердь под лапами. Мир вокруг меня замер в ожидании моей конечной реакции на услышанное. Меня сильно покачнуло, но я выстояла. Что-то во мне натянулось до предела.
«Попробуй еще, малышка. Ты сильнее меня».
– К-а-а-к… вы сказали?
Гость удивился, разводя плечи, но терпеливо повторил свое имя.
– Брасер… – повторила я, думая, что говорю не вслух. – Брасер… – Голос затухал – Брасер. Мой…
– Что? Что-то не так?
– Я знала только одного Брасера. Где он?
Незнакомец был беспомощно оторван от своей речи, отчего соображал с задержками, часто потирая лоб и что-то взбудоражено выискивая взглядом за моей спиной.
– Ну… он…
– Умоляю, скажите!
– Если вы о предыдущем мерщике Авентора…
– Говорите! Говорите сейчас же!
Новоиспеченный Брасер стал мрачнее тучи. Он отвел взгляд в сторону, будто ощущая груз вины за то, что рано или поздно ему придется сказать.
– Я…
– Проклятье! – вскричала я и, потеряв контроль над всей своей сущностью, набросилась на визитера, как на подкарауленную и, наконец, загнанную в угол добычу. Вцепившись в его добротный камзол коготками на крыльях, я, совсем обезумев, отчаянно зашипела. – Будьте вы прокляты! Говорите сейчас же! Ну! Черт вас за…!
Мерщик не на шутку встревожился за свою жизнь. Его лицо исказилось от ужаса. Он в страхе попытался отбиться, отмахнуться рукой, но заметив, как глубоко вонзились мои когти, сипло забормотал надколотым голосом:
– Его больше нет! Плохой день, плохие переговоры… О Матерь всемогущая, он оставил этот мир, столкнувшись с подонками, которые… убили его!.. Меня там не было! – Он дернулся, но моментально обмяк, чувствуя, что я усилила хватку. Мой оскал сломил его. – Я слышал… из рассказа… О боже, я не хочу умирать! Прошу, пустите! Пожалуйста, пустите! Я совсем не… причастен! – И захлебнулся слезами.
День клонился к концу. Красное солнце заглядывало в окно, лаская пучки с целебными травами, подвешенными на конопляной веревочке. Еще одна страница моей жизни была исписана вдоль и поперек. Осталось перевернуть ее и приняться за следующую.
И я отпустила Брасера.
Навсегда.
***
Физалис молчала. Кто-то прошел мимо скамьи шаркающей походкой, но ни она, ни Синга не подняли глаза. Казалось, они смотрели на один и тот же скрутившийся, будто от холода, кленовый лист, обреченный умирать по капризу Матери. Размеренное дыхание ничем не похожих друг на друга подруг сближало их, соединяло, сплавлялось в единое целое. Обе драконицы думали об упущенных возможностях, обратившимися наиболее истлевшими страницами их биографий.
Неожиданно Синга метнула острый взор на Физалис, которая, ощутив ментальный удар, вздрогнула, чуть было не взмахнув своим несчастным крылом.
– Боже, что… с тобой? – заикнувшись, спросила Физалис.
– Я убила их. – Глаза врачевательницы вспыхнули. – Они получили множество колотых ран. А потом, видя их бездыханные тела, я сожгла их. Я стерла их с лица земли! – Синга напряга плечи. – Я даже не знаю, были ли у них семьи…
Физалис, ввиду несерьезности и недостаточной твердости своего темперамента, не поверила буквально. Она покачала головой, попыталась изобразить нечто вроде простодушной улыбки, но ей не удалось – Синга резко схватила ее за лапу коготком крыла.
– Они мертвы! Убийцы Брасера мертвы! – Она сжала сильнее. – Этого хотела я, ты слышишь? Я!
***
Поступив на службу к Авентору, я запаслась терпением. Расспросив всех, кого я только могла, о событиях, не вернувших мне на следующий день Брасера, я накопила достаточно сведений о жестоком убийстве, выявила мельчайшие детали и точно установила место появления воров моего счастья. Я узнала, что изувеченное тело возлюбленного было найдено у водопада, наполовину погруженное в воду. Картина, собственно, была незаурядной: Брасер истратил последние силы, чтобы выползти на берег, но большая потеря крови помешала ему это сделать. Его голова была пробита около виска – запекшаяся кровь скрыла жуткий скол черепа, необъяснимо рисующегося изгибом вовнутрь, к содержимому. Задняя лапа была сломана в бедре и вывернута против естественного движения – из нее торчала чистая белая кость, возможно, как результат долгого нахождения в воде. С хвоста была содрана значительная часть чешуи, отчего он походил на странное человеческое лакомство – жареный сахар на палочке, обмакнутый в вишневый сироп… Крылья относительно уцелели, разве что можно было кое-где недосчитаться кожи промеж пальцев. Поза Брасера была схожа с щенячьей – он лежал на боку, вытянув передние лапы вперед, а задние назад. Глаза – голубые глаза, прежде заворожившие меня чистотой, – полузакрыты. У уголка рта – обильно присохшая кровь, потерявшая цвет и отслаивающаяся корочкой. Чешуя была разбросана повсюду. На местах, где она содрана, продолжала сочиться темная густая кровь. На груди было несколько колотых ран, а на впалом животе разместился широкий горизонтальный разрез, из-за которого…
***
– Прошу, не надо! – вскрикнула Физалис и испугом в глазах попыталась отсесть, невольно отдалиться от Синги. Навалившееся странным образом бессилие не дало ей это сделать, и она лишь качнулась в сторону, как растянутая пружина. – Я… не могу это слышать! Пожалуйста, это…
***
Когда я получила яркое описание убийства, то потеряла сознание, не дослушав до конца. Но когда я собственными глазами увидела доставленное в мою деревню тело, я зарыдала. Обыкновенная реакция на смерть возлюбленного. Утихнуть мне удалось уже по физиологической причине – я вздрагивала, но не могла плакать и подавать звуки, потому как не имела сил. Дом моих родителей погрузился во мрак ночи, а я, не имея желания продолжать жить, сидела напротив очага. Сегодня в нем не было огня. Только холодные угли.
Я ждала счастья, которое, полагаю, не заслужила.
Но утром я остановилась на том, что нужно продолжать, довести дело до конца!
И вот что я сделала: я продала дом и участок, а деньги потратила на одного из наемных убийц. Решительность и жажда мести вели меня вперед полета мысли. Я предоставила информацию о жертвах чистильщику, описав их вплоть до изгибов губ, и он, не став считать щедрый гонорар, покинул меня, попрощавшись поклоном.
Жертвами, как ни странно, оказались двое гостей, в одно время любезно напомнивших мне о долгах родителей. Я не верила в совпадение – я верила в то, что делала.
Сейчас наемника помню лучше, чем Брасера. Угрюмый, но, к некому несоответствию, достаточно воспитанный, он был крайне молчалив. Как сейчас припоминаю, он не обронил ни слова. Прощальным кивком он сообщил, что исполнит мою волю. Я смотрела ему вслед, видела поднявшееся облачко пыли на месте его взлета и поразительным образом верила, что поступаю правильно.
Да, я помню этого гончего смерти. Черная чешуя, толстые короткие рога, волнообразный гребень и крепкая грудь с кожаным нагрудником. Но глаза…
Это были глаза Брасера. Точная копия умелого, но непризнанного художника. Я верила, что он отомстит за себя. Я верила, что глаза не лгут.
Он был одним и лучших, кого знали Степные Земли. Именно он вышел на меня. По традиции Степных Земель тела почивших предавали земле – укладывали в деревянный ящик и опускали на дно подготовленной ямы, засыпали, а затем вокруг небольшими валунами обкладывали место захоронения. Роняя прощальные слезы, я смотрела, как над вечной постелью Брасера воздвигался примитивный памятник.
Неожиданно, меня дернули за крыло. Я обратила свой взгляд на моветонную особь и столкнулась глазами с незнакомцем с голубыми глазами.
Снова они, вновь воскресшая с невиданной силой боль.
Я с новой силой пустилась в слезы. Я не могла больше видеть этот оттенок глаз. Отвернувшись, я взмахом своего коротенького пальца на крыле попросила его оставить меня, но вместо этого он поволок меня вон из деревенской толпы. Он тащил меня за крыло, причем, пристроившись к нему зубами. Но меня ужаснул не столько этот способ навязчивого желания поговорить, сколько поразительное спокойствие присутствующих при погребении. Никому не было дела до моего разбитого сердца – жители прощались с мертвым, которому теперь чрезвычайно плевать на истинность или наигранность скорби поселенцев.
Когда он завел меня за иву у крошечного прудика, где неподалеку, на берегу, совершалось погребение, я предприняла попытку закричать. Следующие действия незнакомца были мгновенны: он отпустил мое крыло, приложил палец к губам и, удостоверившись, что я не убеждена в своей безопасности, извлек из походной сумки на бедре маленькую табличку из благородного красного дерева. Тоненькими гвоздиками с широкими шляпками к ней был приколочен прямоугольный кусочек толстого, беспечно обработанного пергамента. Надпись на нем аккуратным, явно не драконьим почерком гласила: «Закричите в последний раз».
Полагаю, обычных людей и драконов эта надпись должна была обескуражить или вогнать в дрожь. В моем случае все ограничилось глупым вопросом:
– В каком смысле? – И утерла сложенным крылом погребальные слезы.
Некто в кожаном снаряжении не растерялся – он уверенно извлек следующую табличку. Надпись: «Рад, что я это не услышу».
После того, как я потеряла бдительность, будущий палач нашел способ донести до меня все, что требовалось для определения ценности его услуг. Через дорогой графитный карандаш наемник объяснил, что мне требуется для того, чтобы парочка имен замолчали навеки. По завершению моих доверчивых кивков он указал в карманной записной книжонке стоимость его услуг. Вырученных денег с продажи родительского домика и участка едва хватило – мне остались самые крохи. На всем протяжении сделки я ни разу не подумала, что могла попасть в сети мошенника. Но в сломленном состоянии я могла довериться любому. Я так и поступила.
Наемник вернулся спустя неделю. В доказательство об исполнении кровавого заказа он принес одну из пластин лат с приложенной горстью чешуи и полдюжины человеческих зубов с остатками крови у оснований. Лицезрев своих рук дело, я заявила, сопротивляясь ужасу, переполняющему меня, что он лжет. На мое бурное восклицание палач отреагировал до безнадежности спокойно. Он извлек из походной сумки сложенный вчетверо лист пергамента, где было набросано примерное местоположение безжизненных тел. Оплатив вторую часть от суммы сделки, я поднялась в воздух. В лобной доле не прекращала биться одна единственная мысль, что все это лишь страшный сон. Тряслось тело, покалывание от волнения ощущалось каждой чешуйкой на моем теле. А сердце… Оно дремало.
Ласковый золотистый рассвет встречал меня. А я…
Я не знаю, сколько провела в воздухе. Солнце поднялось достаточно высоко, с южного Маира подул теплый ветер. Новый день приветствовал, протягивал руку, а я, отвернувшись от него, смотрела назад.
Как указано на клочке пергамента, тела были у подножия невысоких нагромождений. Они лежали под прямыми лучами солнца и при первом взгляде не казались безжизненными. Но когда я приземлилась рядом, по носу ударило зловоние от разлагающихся трупов. Мухи заполонили суетливым шумом пространство вокруг них, приглушив звуки бурлящей жизни. Увидев аккуратные проколы на шее человека, из которых показались омерзительные белые черви, я отдернулась, но самым странным образом не сморщилась. Уставившись на броню чешуйчатого гиганта с распоротым брюхом, я не выдержала.
Рыдания вытеснили все звуки Степных Земель, подступавших ко мне со всех сторон. Я сожалела о том, что сделала. Я сожалела о том, что ничем не лучше мертвецов, убивших Брасера. Я сожалела о том, что… не могла занять их место.
Вскоре, все еще отмахиваясь от слез, я собрала погребальный костер. Скудных веток ракитника и сухой травы в виде ковыля было недостаточно, поэтому я… использовала драконье дыхание. Я извергала огонь столько, сколько могла. Слезы продолжали мешать мне. Чем сильнее я делала выдох, тем сильнее слезились мои изможденные глаза.
В тот черный день я нарушила два закона: закон Степных Земель о погребении усопших и негласный драконий закон о неприменении огненного дыхания друг на друге. Но до сих пор меня беспокоит не столько беззаконье, сколько преступление против той самой малышки Синги, в чистоту души которой верили родители.
Ненависть, предательство, отчаяние… Все это мы несем сквозь время с запаленными фитилями. Остается только правильно рассчитать их длину и отсрочить последовательный взрыв.