На фотографии Витя Шадрин, Яша Арзамасов, Римма Иосифовна, Петя Логинов.
Не оплакивай, смертный, вчерашних потерь.
Дел сегодняшних завтрашней меркой не мерь.
Ни былой, ни грядущей минуте не верь,
Верь минуте текущей – будь счастлив теперь!
Омар Хайям
А Новый год всё ближе... Вся школа жаждала поглазеть на репетиции, похихикать. Ещё бы! Такого творческого размаха здесь доселе не видали! Выгнать мешающих – тяжкий труд. Истощив аргументы и угрозы, прибегали к директору.
Тот входил с грозной физиономией, раздавалось сердитое рыканье – тогда уж разбегались без напоминаний, а некоторых (вроде особо шустрого Витьки из пятого) Теймуразович брал одной рукой за штаны, другой – за воротник и собственноручно выносил в коридор. Тот дрыгал худыми ногами, верещал, но артисты оставались одни, и начиналась нелёгкая работа театрального режиссёра.
Эх, кем только не приходилось быть молодой учительнице в этот первый школьный год! И режиссёром обязательно!
– Горе моё!! Ну, что ты шепчешь себе под нос? Даже рядом почти не слышу… Повтори ещё. И ещё.
Режиссёр уже и сам хрипит.
– Руки, как плети, висят – они двигаться должны. Прижми одну к груди, другую… хотя бы в сторону отведи, сделай шаг куда-нибудь… Ой, ну, куда ты шагаешь? На ногу наступил!
В соседнем классе репетировали под баян танцоры (Миша тоже танцевал задорное «Яблочко»), в другом - разучивали новую песню, привезённую директором с юга:
О море в Гаграх, о пальмы в Сочи!
Кто побывал, тот не забудет никогда.
Мой взор ласкает и вас встречает,
И на горах весной и летом снег всегда.
Здесь моря рокот и пальмы шёпот,
Когда шумит и льётся к берегу прибой.
Здесь отдыхая, сил набирая,
О город Гагры, восхищаюсь я тобой...
Власть музыки воочию! Николай Теймуразович слушал с размягчённым сердцем и забывал ругать нарушителей. А и вправду, на улице вьюга да мороз, а от задушевной песни веяло теплом...
В общем, каждый день был занят до предела. И время летело, как стрелы в прериях, когда племя выходит на тропу войны.
С особым нетерпением Лина Сергеевна ждала репетиций сцен из «Горя от ума», где согласился выступать Петя Лагунов. Актёром он вообще-то был никудышным, самодовольный резонёр, но внешне… Красивый парень: глаза небесной голубизны, изгиб губ как у античных скульптур. Девчонки не обходили его вниманием, и он коллекционировал девичьи сердца.
Иногда и на новенькую учительницу поглядывал победительно, замечая её внимание, а девчонки с любопытством шушукались за её спиной.
Перед выступлением переодевались и репетировали в библиотеке. Хитрые «цыгане» из пушкинской поэмы пытались раскурить самодельную трубку, убеждая режиссёра: «Мы для правдоподобия: видели в фильме – все цыгане курят!»
Здесь клеили свои цилиндры аристократы из "Маскарада", а дамы в широких платьях из накрахмаленной крашеной марли взбивали друг другу причёски "под Брижит Бардо".
Миша был пиратом и пришёл перевязать глаз чёрной лентой. В полосатой тельняшке и красных штанах, заправленных в охотничьи сапоги, он был важен, смотрел одним глазом многозначительно. Лине Сергеевне было не до него: она за всех переживала. И, отмахнувшись, посмеялась над ним. Медведь, обидевшись, ушёл в зал.
Витя Сапунов, застенчиво улыбаясь, играл на баяне самозабвенно и безотказно.
Самодельные игрушки, бумажные флажки и фонарики украшали скромную северную сестру той роскошной Кремлёвской красавицы, что сияла во Дворце съездов. Белые хлопья ватных снежинок свисали с потока, с колючих веток, и не менее волшебная гирлянда мигала разноцветными лампочками – не виданное доселе здесь чудо! И где только раздобыл его Теймуразович!
Пусть не в муслиновых, украшенных стразами «пачках» – но в пышных марлевых юбочках, в коронах из фольги и у нас под Витин баян танцевали Снежинки.
В далёкой Москве на новогоднем "Голубом огоньке" всех поразил тринадцатилетний Боря Сандуленко, исполнивший знаменитую "О соле мио!" - и пел он не хуже, чем Робертино Лоретти. Но наши певцы и певуньи тоже пели не хуже - особенно Коля Аникеев!
Концерт прошёл на ура! А потом – танцы, танцы! Магнитофон чередовался с баяном. Девчонки раскраснелись, с опаской поглядывая на бдительных педагогов, если кто-то из партнёров слишком вольно прижимал к себе.
Римма Иосифовна пригласила на тур вальса самого директора, и он, на удивление, танцевал умело, красиво. Парни старшеклассники осмелели – стали приглашать не только девчонок, но и молодых «учителек».
Пожилое учительское поколение переглядывалось, с осуждением поджимая губы, перешептывалось, но шума не поднимало.
Михаил пригласил Лину Сергеевну. Она подняла глаза – и не могла удержаться: уж больно уморителен был он с нарисованными жирным карандашом запорожскими усами, в красной косынке и чёрной повязке, сползавшей на нос! Расхохоталась от души, а он снова обиделся. Весь вечер танцевал то с Заремой, то с Татьяной Лариной, то с Олей Зеньковой, смотревшей на него сияющими глазами. Что-то шептал ей на ухо…
Лина вдруг почувствовала усталость: она навалилась серым грузом. Среди новогодних записок, которые, лукаво улыбаясь, вручила ей шустрая Галка почтальонша, было пожелание «счастья в жизни, а особенно в любви!»
Улыбнулась, но стало ещё грустнее. Римма с девчонками старшеклассницами ушла печь пирожные безе. Катя беззаботно танцевала с новенькой пионервожатой.
Когтистой лапой тоска сжала сердце Лины Сергеевны. Ага! Вот когда пришло понимание этого сочетания - душевное одиночество, о котором говорила Римма! Нет рядом души, что могла бы понять и поддержать... посочувствовать и утешить добрым словом... весь мир вдруг стал безжалостно угрюмым... Хотелось заплакать...
Незаметно одевшись, вышла. Весёлая музыка звучала всё глуше. Где-то взлаивали собаки. У клуба матерились пьяные мужские голоса. Там люди…
Чужие… все чужие. Какое им дело до неё?
Хорошо читать о любви в романах, где всё сентиментально красиво. Настоящая, страстная, глубокая…– есть ли такая любовь на свете? Проходит молодость, и фиолетовый флёр лицемерия прикрывает истину... Почему фиолетовый? Не знаю! Никого не хочу видеть!
Лина брела, не выбирая дороги, через сугробы, неизвестно куда.
Оглянулась. Вот те раз – вроде бы берег озера. Неоглядное пустынное пространство терялось в звёздной мгле... Вспомнилось «Белое Безмолвие» Джека Лондона, поразило сходство: ни шума, ни голосов, лишь ветер струит позёмку по снежному покрывалу. А вверху – звёзды, звёзды! Правда, в воспалённом мозгу Ситки Чарли, они прыгали и танцевали, а здесь сияют равнодушно и холодно.
Что им до чьей-то маленькой жизни?
«Жизнь, – думал Чарли, – причиняет страдания. Но мы любим жизнь и ненавидим смерть. Это очень странно!» Но там, в рассказе, любовь дала героям силы на жертвы и подвиг. Красиво. А что в этой реальности?
А в реальности молодая философиня застряла в сугробе и, набрав полные валенки снега, теряла последние силы. Гулко стучало сердце, хотело вырваться на свободу, к этим звёздам.
Между тем Катя бросилась искать, спрашивала – никто не видел, не знал. Навстречу мальчишки.
– Лину Сергеевну не видели?
– Не-а. А чо приключилось-та?
– Пропала!
– Ну да! – не поверили. Потом тоже заволновались:
- Еслив заплутат – пропадёт, закочумарится! Мороз сёдни гнё-от...Ну, где может быть?
– Спросим у Мишки! – Вернулись в школу.
Он, уже без повязки на глазу, с размазанными следами пиратских усов над верхней губой, в валенках, стоял у окна, оглядывая зал.
– Миша, не видел Лину Сергеевну?
– Не-ет.
– Пропала!
Сердце предательски стукнуло.
– Везде искали?
- Да! Нигде нет. Не заплутала бы.
- В проруби сейчас мелко, утонуть нельзя... - отмахнувшись, пробурчал ещё что-то,
натянул фуфайку – и на озеро.
Остальные, разбившись на группы, пошли в разные стороны.
Лина в это время шептала побелевшими губами:
– Сугроб – страшное слово! Су-гроб… словно гроб. Вот и замёрзнешь здесь – и не будешь ничего выдумывать, так тебе и надо! – Ресницы слипаются, щёки как каменные. И совсем не хочется двигаться… Никуда...
Михаил-таки нашёл следы, шёл по ним, а увидев, упал в снег на колени, приподнял голову девушки. Сердце его колотилось отчаянно. Жива, нет ли, что делать-то?
Глаза закрыты… Он прижался к ним горячими губами, бережно-быстро целовал, отогревая, холодные щёки, лоб, нос.
Стряхнул с шали снег, прислонил к груди голову. И Лина почувствовала тепло, услышав гулкий стук Мишкиного сердца, очнулась, но ей так не хотелось возвращаться в мороз!
Он отодвинул её голову, тревожно заглядывая в глаза, а она закрыла их и вновь прижалась к его груди, как маленькая девочка, попавшая в беду. Чувствуя, как вздрагивает тело девушки, он ещё крепче обнял её.
Он был её спасителем, защитником. И не хотелось конца этой сказке. Но мороз!..
– Встать можете? – хрипло спрашивает Мишка.
– Да-а, – прошептала.
– А идти?
– Н-не з-знаю-ю.
– Можете! – такая уверенность была в его голосе, и она поверила. Он встал сам и рывком поднял Лину на подкашивающиеся ноги. Она держалась за его плечи, крепкие, надёжные, и боялась посмотреть в глаза...
Но тут ещё две заснеженные фигуры появились на берегу неожиданно, как сказочные братцы из ларца.
– Нашли! Нашли! – заорали радостно. И суетливо стали помогать окончательно вытаскивать учителку из сугроба, чуть её валенки там не оставили, потом дружно протаптывали тропку. Несмотря на возражение, чувствуя себя героями, привели в школу.
Михаил незаметно отстал.
Увидев подругу, Катя затормошила, обняла. Вот тут уж слёзы хлынули ручьём. Хорошо, что новогодний бал уже закончился, школа опустела, только в кабинете директора горел свет.
Поблагодарив спасателей, он пожал им руки, пообещал медали и отослал домой, а пострадавшей велел снять валенки, носки, прислонить ноги к печке. И заговорщически скомандовал сам себе:
– Сделаем светомаскировку. Накроем стол.
Вытащил початую бутылку вина, шматок сала, полкуска сладкого пирога, три конфеты, стаканы, естественно.
– Эх, вы, молодёжь зеленая! Садитесь-ка к столу. Раскисли, к маменьке уже захотелось, а? А что дальше будет? Горе мне с вами: то Катерина Павловна истерику устраивает, уезжать собирается, потому что задачу решить не может, то Лина Сергеевна гуляет по окрестностям, забыв, что тут не городской парк, а места дикие, морозные…
Пришла в поисках мужа Светлана Ивановна, но, узнав обо всём, села вместе с ними. Выпили «для сугреву» и от простуды, шутили, а потом разговор стал серьёзнее.
Оказывается, директору было известно абсолютно всё: и то, что у Катерины Павловны есть любимчик в 10 классе – Шурик Харламов, и то, что Мишка провожал Лину Сергеевну. Молодёжь из зелёной превратилась в пунцовую, пыталась отстаивать свои точки зрения на свободу и нравственность. Но требования начальства были жестки и неоспоримы.
– Вы ведь сюда не в игрушки играть приехали. Воспитывать? Учить? Невероятно, но факт: соглашаетесь. Это уже хорошо. Так и ведите себя достойно. Глядя на вас, будут судить обо всех учителях. Чего вы добьётесь, показывая свою слабость к этим ученикам? Только позора! По-зо-ра! Ясно вам? Парням учиться надо, а вы их с толку сбиваете. И чтобы больше никаких Амуров, любовей, любимчиков, провожаний. По-дружески предупреждаю. Пока неофициально. Но скоро могут последовать… и официальные оргвыводы.
Конечно, и выводы, и доводы были существенны, девушки и сами понимали это, перестали пререкаться, сидели, опустив головы. Лина тут же дала себе слово: забыть о Петькином сходстве с героями Джека Лондона, а в Мишкину сторону ни единого взгляда, как бы ни было жаль его. У него пройдёт скоро, он, мальчишка, вообразил невесть что. Пройдёт обязательно!
Некстати вспомнилось недавнее спасение – и сердце зашептало что-то другое… Но об этом… нет! нет, никто об этом не должен знать!
Продолжение:
http://www.proza.ru/2017/07/22/485