… "Я, наверно, в Рязани свой век доживу,
А хотелось в Китай, так хотелось в Китай!..»
Игорь Михалев
Пятое ноября был особым днем для семьи Трофимовых (пожалуй, даже более значимым, чем день свадьбы) – его всегда отмечали.
Автовокзал города Ставрополя. Народу у касс – яблоку негде упасть. У юной блондинки с копной русых волос радостное воодушевление: еще несколько человек впереди – и она у кассы, вожделенный билет уже почти в руках! Это будет её первое после поступления в институт возвращение домой, она соскучилась без родителей. Галя – первокурсница Ставропольского политехнического, она специально сбежала с последних лекций, чтобы взять билеты домой. И тут: «Девушка, вы не возьмете и мне билет?». Она обернулась, и их глаза встретились – серо-зеленые Галины и темно-карие, почти черные, глаза незнакомца. Билет она ему купила, но тот оказался в кассе последним, так что самой Гале пришлось добираться домой поездом.
Почему она так поступила тогда? Парень был, конечно, очень хорош собой, но – какой-то экзотичной, яркой красотой. В Ставрополе много кавказцев, и ухажеры они настырные, Гале это даже слишком хорошо известно. Так что, с трудом выбравшись из толпы (парень ее чуть ли из нее не вынес), она поспешила распрощаться. Кстати, у Анатолия южных кровей (если только где-то уж очень далеких по времени), как потом выяснилось, и в помине не было.
Но до отъезда домой им пришлось столкнуться еще дважды. Дело в том, что все ставропольские вузы находятся практически на одном пятачке, вернее, в пределах одного квадрата. Анатолий снимал квартиру недалеко от Галиного политеха, а Галя, наоборот, ближе к Толикиному меду. Один раз столкнулись у ее института, другой – недалеко от его. «Я тебя найду!» – пообещал он. И нашел. Правда, не сразу, потому что не мог вычислить номер ее квартиры.
Нельзя сказать, что в ноябрьские праздники дома, среди родных, она не вспоминала черноглазого парня. И вот однажды… уже вернувшись в Ставрополь… Хозяйка тетя Вера вышла на звонок и заглянула в Галину комнату: «К тебе. Симпатичные ребята». Толик пришел с товарищем – для моральной поддержки и… чтобы узнать ее имя. В день знакомства она его так тихо произнесла, что он не понял, а переспрашивать вроде неудобно. «Познакомься, это мой товарищ Володя». Галя произнесла свое имя, и снова так тихо, что ребята не поняли – то ли Валя, то ли Галя. Выручила хозяйка: «Галя, чтоб в 11 была дома! Ребята, я надеюсь, вы ее до квартиры проводите?». Слава Богу, наконец-то я знаю, как ее зовут!
Трофимовы часто потом со смехом вспоминали тот день. Они тогда смотрели в кинотеатре классику. «Война и мир» – очень достойное начало романа, которому суждено было стать «классическим». И вообще, свидание получилось весьма поэтическим, литературным. Как у Толстого: «На краю дороги стоял дуб…». Такой же старый дуб стоял в Ставрополе на улице Лермонтова, где они впервые поцеловались.
Для семнадцатилетней Гали это был первый в жизни поцелуй – недотрога она была еще та, несмотря на то, что из пяти одногруппников (факультет был девчачий, химико-технологический) трое были в нее влюблены.
Роман продолжался два года, а потом была свадьба. Она перешла на 3-й, Толик – на 4-й курс. После этой веселой свадьбы, которая праздновалась не один раз (в студенческом кругу, на родине жениха и на родине невесты), до окончания института жили на квартире. (Дочь Света родилась в 69-м, когда родители еще были студентами), а потом уехали работать в Ейск. После этого жили в Ново-Александровске, где папа Галины Сергей Ильич Шилин работал в райкоме партии
Анатолий трудился в ЦРБ на смешанном приеме: лечение, удаление зубов, исправление прикуса, протезирование… Складывалось все удачно, но… у Галины вдруг обнаружилась аллергия на амброзию. А южная весна долгая – с марта по ноябрь все цветет. Однажды так прихватило, что никакие таблетки уже не помогали – еще немного и асфиксия. Тогда Трофимовы спешно сели в машину и погнали из ласковых южных краев прочь. Дочь пока оставили на попечение бабушки и дедушки. Уезжали не совсем в белый свет. Галин отец связался со своим другом, столичным чиновником, и тот предложил Анатолию работу в Подмосковье. Сначала Анатолий боялся, что жену до места не довезет, но уже где-то под Харьковом состояние Галины улучшилось, и вскоре она уже чувствовала себя отлично. Решили передохнуть в Курске. Сняли номер в гостинице (тогда «Курск», теперь – «Центральная») в самом центре города. Отоспались, поели и отправились гулять по городу. Для Гали – почти родному: ее родители познакомились в Хомутовском районе, где папа был председателем колхоза, а мама учительствовала. Там же родилась Галя.
Летний Курск показался уютным, зеленым и каким-то своим. «А что, Галчонок, может, здесь останемся?». И недолго думая, зашли в облздрав (благо, все на одном пятачке – в «шестерке»).
Дверь из приемной в кабинет начальника была открыта настежь – жара, середина августа. В кабинете импозантный мужчина с трубкой: «Ко мне? Заходите!». Выслушав, обрадовался. «В Курской области не хватает 80 стоматологов!». Тут же набрал чей-то телефонный номер: «Ну что, твои условия остаются в силе? С тебя – квартира! Я тебе сейчас таких специалистов привезу!..». Звонил заведующий облздравом Евгений Колесников Артуру Рудольфовичу Риссу, директору АПЗ-20. У того стоматологических проблем в буквальном смысле «полон рот», но всегда говорил, что лечиться и протезироваться будет только «не отходя от кассы» – в собственном здравпункте.
Сели в машину и поехали на АПЗ. При ближайшем рассмотрении город оказался не таким уж компактным – Трофимовы к таким расстояниям в своих краях не привыкли. Огромный завод, просторный кабинет, хозяин – красавец-мужчина (серые глаза, роскошные волосы). Тут же позвонил заводскому юристу: «Заключаем договор. Завтра на работу».
Все произошло так стремительно: несколько часов – и они уже куряне с работой и жильем. Галину взяли на завод инженером, Анатолия – врачом. На первых порах, в ожидании квартиры, дали семейное общежитие. Директор слово сдержал – через 10 месяцев у них уже была трехкомнатная квартира в центре города в новом доме. Бывают в жизни такие судьбоносные дни! Тот день в августе 1978 года они запомнили до мелочей, все свои ощущения! Когда оказались в гостинице, сели друг против друга: «Что это было?».
Еще в тот день они приобрели верного друга, до недавнего ее ухода из жизни Трофимовы тесно дружили с Татьяной Борисовной Александровой, тогдашним начальником горздрава, замечательным, умным человеком, но не с самой легкой судьбой. Она тоже ездила с ними тогда на АПЗ.
Бывали все же в советские времена интеллигентные начальники, личности, умницы. Директор АПЗ был из таких. Через некоторое время он позвонил Трофимову в кабинет по местной связи: «Вы сможете меня принять?». (Стоматологический кабинет был великолепно оборудован, в нем уже было 2 врача, Трофимов же снова работал на смешанном приеме). И потом, уже не живя в Курске, директор приезжал «по стоматологическим проблемам» из Вологды только к Трофимову. На АПЗ Анатолий Константинович проработал 5 лет, подрабатывая одновременно в обкомовской больнице, а потом перешел в городскую стоматологическую поликлинику на Павлова, куда этого замечательного доктора пригласили персонально.
Трофимов – стоматолог от Бога, с твердой рукой, аккуратнейший, дотошный, и психолог, каких мало – «заговорит зубы» так, что о боли забудешь. И все это спокойно, несуетливо, уверенно. А его ювелирную стоматологическую работу специалисты отличат от любой другой. Так, Галина уже после смерти мужа оказалась у другого специалиста, а тот (не зная, что она жена доктора Трофимова): «Трофимовская рука чувствуется! Его работа?». Оказывается, что и у стоматологов бывает свой неповторимый «почерк»! Да и то сказать!.. У такой творческой натуры – да чтоб его не было?! Стихи Анатолий Трофимов начал писать еще в школе. Членом Союза писателей СССР стал в Курске.
Он был хороший оратор. Не краснобай, не артист, а просто человек, грамотно говорящий по-русски, умеющий аргументированно и четко излагать свои мысли и отстаивать свою точку зрения, убеждать, и все это спокойно, интеллигентно, весомо. Когда (а такое случалось нередко) на каком-нибудь писательском заседании-собрании затевались нешуточные разборки, переходящие порой на личности (Ильф и Петров отдыхают: «А ты кто такой? Нет, ты кто такой?!»), – вставал Трофимов и негромко произносил: «Давайте попробуем говорить на интеллигентном языке вежливых людей…». И ведь помогало. Его уважали, к нему прислушивались.
Их дача была не огородом (хотя все понемножку там тоже выращивалось, но без фанатизма), а местом отдыха, дружеского общения, творческого уединения и единения с природой. Порой Анатолий звонил Гале на работу: «Галчонок, я в Скиту». Скитом
Анатолий любовно называл свои 6 соток со старым уютным домом и чудным садом, утопающим в цветах. Ах, какие цветы выращивала там Галина, какие шашлыки готовил для гостей Анатолий! Кто только не гостил в том замечательном Скиту!.. Писатели Сальников, Еськов, Детков, редактор журнала «Куликово поле» Глеб Паншин, с которым они вообще часто пересекались на разных территориях. Паншин очень любил гостить у Трофимовых, а как-то уговорил их вместе совершить поездку на Куликово поле.
Цветущие яблони и вишни, под ними хлебосольный стол, запах шашлыков в майском небе, смех, шутки, песни, стихи... Какое это было счастливое, талантливое, емкое время!
Галина из тех редких женщин, которые без раздумий и лукавства твердо и уверенно называют свою женскую жизнь счастливой. Очень счастливой. С годами юная мужнина ревность уступила место спокойной уверенности. Они были уверены друг в друге и, живя жизнью друг друга, не переступали личностного пространства. Так, Галина никогда не присутствовала на мужниных корпоративах, а когда однажды все-таки оказалась среди его коллег, видела, как внимательно рассматривают ее женщины-врачи… И я понимаю почему. Наверняка им было безумно интересно увидеть наконец, что ж это за жена такая у доктора Трофимова, такого обходительного, галантного, остроумного, но… будто на лбу у него, на докторском белом колпаке, было написано: «Преданный семьянин»!..
Кстати, о докторе. Трофимов на вопрос о профессии никогда не говорил «стоматолог», всегда – «врач». Наверняка потому, что стоматолог, тем более протезист в обывательском представлении – человек, буквально делающий деньги, работающий (тоже в буквальном смысле) с золотом. Но…
На жизнь им, конечно, хватало. Были старенькая машина, дача, доставшаяся от родителей (к старости они вернулись в Курск)… И только. Когда ставили на крыло дочь и ее молодую семью, Анатолий работал на трех работах, да и Галина тогда была заместителем директора гостиницы «Курск», но дворцов каменных не нажили. Еще бы! Великолепный специалист, Трофимов всегда работал за зарплату, а если протезировал друзей, то… бесплатно, платя техникам из своего кармана. Так было и с Сальниковым, и с Носовым, и со многими другими. По отношению к мэтрам – знак уважения, по отношению к кому-то другому: «Откуда у него деньги, у свободного художника?». Нет, что ни говори, поэт-стоматолог – это нонсенс, анекдот, ирония судьбы! «Лучшему стоматологу среди поэтов, лучшему поэту среди стоматологов» – кто-то так подписал ему свою подаренную книжку. Он писал хорошие, умные и добрые стихи. У меня на полке стоят два его томика. Одну книжку он подарил мне сам, одну (посмертное издание, спасибо Владимиру Павловичу Деткову за то, что оно случилось!) подписала Галина.
В предисловии книги (очень талантливом литературоведческом эссе) писатель Борис Агеев вспоминает просто девичьи черные очи поэта, опушенные длинными ресницами. И правда очи. Очень хорошо помню эти смеющиеся глаза – одни они видны из-под белой повязки.
Поэта Трофимова я узнала позже, чем стоматолога Трофимова. Дело в том, что в кабинете на третьем этаже стоматологии на Павлова кресла двух докторов – Трофимова и Скидана – находились рядом. С Владимиром же Скиданом, старшим братом моей однокурсницы Татьяны, я была знакома с юных ногтей, и потому злоупотребляла его терпением, прибегая то посоветоваться «рвать или лечить?», то что-нибудь по-быстренькому приклеить, то приводя на консультацию родственника или знакомого.
С Трофимовым мы беседовали о поэзии, о книгах и много смеялись, что очень радовало клиентов обоих докторов – это их сильно отвлекало от специфических «зубных» ощущений. Одной из традиционных тем была ностальгическая – как Скидан чуть было не угодил ко мне в племянники. Дело было в очень юные, ранне-студенческие времена на домашней вечеринке у меня дома 7 ноября. Взрослый доктор Скидан чувствовал себя на тинейджерской тусовке не очень уютно и общался в основном с малолетней Асюней. На следующий день моя пятилетняя племянница заявила, что когда она вырастет, ее дочку будут звать Вера Олеговна (так звали музыкальную руководительницу в ее саду). «Значит, у тебя будет муж Олег?». «Нет, тогда – Вера Владимировна. Ведь Вовчик же Владимир». «Опомнись, Ася, не будет тебя Вовчик столько лет ждать! Он тебя больше чем на 20 лет старше». «Будет!» – убежденно заявила племянница. – «Он весь вечер только со мной танцевал, а с тобой всего 2 раза». Как только мы не обыгрывали эту историю, как остроумен был доктор Трофимов, а доктор Скидан (все такой же, как в молодости, огромный, русоволосый и стройный) только грозно басил: «Рот не закрывай! Так и сиди!..». И смеющиеся черные глаза доктора Трофимова!..
Справедливости ради надо отметить, что эти дивные, как у волоокой красавицы, очи все же были очень мужские, мудрые и… грустные. Будто знал, что вся его замечательная, такая активная – с любимой работой и творческими успехами, ладно устроенная и благополучная – жизнь окажется столь короткой!
Анатолий Трофимов был супертолерантным человеком. Гуляя с собакой по парку Бородино, он останавливался и подолгу беседовал с местными маргиналами бомжистого и «непросыхающего вида», со стариками и подростками. Не то что он был так словоохотлив – просто никому не мог отказать: кому в сигарете, кому в десятке-двадцатке, кому в совете. Случались порой и анекдотические истории. Так, в один прекрасный воскресный полдень, когда вся семья собралась за любовно приготовленным хозяйкой обедом, раздался звонок в дверь. На пороге – один из трофимовских «друзей» – с собакой на руках, очень похожей на их любимого Ричарда, но пес давно находился дома, уже выгулянный Анатолием. «Смотрю, ваша псина у магазина одна, а вас нигде нет. Дай, думаю, узнаю, в чем дело». Только снова сели за стол – опять звонок. Другой «друг» с той же собакой. И так за день 3 раза. Очень хотели мужики удружить замечательному доктору, да и на воскресное пиво заодно заработать. Впрочем, во второй части они преуспели: доктор Трофимов – мужик понятливый.
Он был очень аккуратен. Библиотека огромная, книги везде – стеллажи, шкафы, и в коридоре, и в комнатах, но каждая книжка на своем месте: он очень не любил, когда кто-то нарушал этот идеальный порядок. Нет, он отнюдь не был педантом, занудой – это касалось только книг и его записей. У него был свой маленький кабинетик – отгороженный шкафами личный уголок: письменный стол и несколько полок.
Писал он всегда и везде – на отдельных листочках (еженедельно ему специально приносили обрезки бумаги из типографии), на троллейбусных талонах, порой даже на использованных рецептурных бланках. Даже пыль не давал на столе вытирать – только сам: «После вас ничего не найдёшь! Этот листик лежал слева, под этим!».
У Трофимова была целая коллекция всевозможных словарей и энциклопедий. Еще он коллекционировал слова, обожал точные народные выражения. За Галиной бабушкой постоянно записывал, восхищаясь сочностью ее речи.
Он великолепно готовил шашлыки и жареную картошку – это были его коронные блюда. А Галина, прекрасная кулинарка, была непревзойденной по части «писательского борща». Поскольку в доме часто бывали гости, пятилитровая кастрюля бульона всегда припасалась заранее, после какого-нибудь писательского собрания-совещания Анатолий звонил: «Галчонок, ставь борщ!». Галин борщ очень ценил Петр Георгиевич Сальников, а Владимир Павлович Детков, очень дружный с семьей Трофимовых, отвечая на Галино приглашение, всегда интересовался: «А борщ есть?». «Есть, но только вчерашний». После этого всякий раз он: «Вчерашний борщ есть?». «Вчерашний будет завтра, сегодня придется есть свежий». Трофимовы опекали оставшегося в старости одиноким Петра Сальникова. В семье его ласково звали Петя. Петя был частым гостем в доме, на даче, нередко оставался ночевать, и вообще был своим, близким человеком.
…Отцы часто нежно любят дочек, больше, чем сыновей. Анатолий Свету обожал, так же, как и она его, они друг друга чувствовали, понимали даже без слов. Часто секретничали. А иногда он ей говорил: «Ты смеешься, а глазки у тебя грустные. Расскажешь?..».
Трофимовы обожали и своего внука. Бывало, Антон усядется к Анатолию на колени: «Дед, читай!», и тот ему несколько часов подряд книги читает. Антошка, еще не умея читать, узнавал книжки и их автора по цвету обложки. Желтую книжку писателя Деткова любовно называл «Вовик». Тот всегда так представлялся по телефону, Тоша брал трубку и бежал к взрослым: «Дед, наш Вовик звонит!».
…Нежность и благодарность – ими пронизана каждая строчка, обращенная к Галине. «И руки над зарею согревая, как в ожидании вестей княжна, чуть в стороне стоит, не упрекая, светлейшая из муз –моя жена…».
В стихах Трофимова нет случайных метафор и заезженных образов. То, о чем он пишет, ясно видишь и обоняешь: «внимаю слогу майских гроз в скиту черемуховой ночи…», «на земле, как на черном рояле, будет музыкой бредить листва…», «и просветлеют небеса, и дух земли в ответ очнется, и, уползая за леса, гроза лениво огрызнется…», «и вечер празднично прозрачен, как тонкий месяца намек…», «славянскою вязью письма – стрижами исчерчено небо…», «и снег был чист и совершенен, и холод сладко души грел…».
Предчувствие раннего ухода… Так грустно читать это сейчас. Таких строчек много в стихах еще совсем молодого Трофимова. «Вот уже у роковой отметки все, чем жил я, отдаляя срок, и висит листок на голой ветке, как в холодной бане номерок»…
«…И в роковую ночь летим, как из ствола шальная пуля, и все ж доверчиво глядим в медовые глаза июля…».
В 2005-м ему было только 58. Ему очень нравилось жить, у него было так много замыслов и невысказанных слов. Он очень нужен был своим близким. Был востребован в своей первой профессии…
Он практически не болел по жизни, даже почти не простуживался, на больничном никогда не был, а тут… Долго и придирчиво выбирая материал для памятника мужу, Галя остановилась на маньчжурском граните, потому что… «Толик так хотел побывать в Китае!..».
(Из книги "Курян моих прекрасный черты", том первый)