о писательстве и писателях

Маргарита Школьниксон-Смишко
Книга Людмилы Улицкой «Священный мусор» делится на три части:

личный мир
мир вокруг
мир вверху

Вышла книга впервые в 2012 году, очевидно, была быстро раскуплена, и я уже читала второе издание, вышедшее в 2016 году. И его, похоже, уже раскупили. Ниже привожу отрывок из раздела  «личный мир» о писательстве и писателях.

Так случилось, что первый сборник по-русски вышел уже после французского. Дома, в России, меня не знали, и первый тираж сборника «Бедные родственнки» так и остался нераспространённым. А я и не рассчитывала на успех: мне тогда казалось — в глубине души я и сейчас не вполне рассталась с этой идеей, - что пишу я исключительно для своих друзей,  в крайнем случае для друзей моих друзей, а их не так и много*...

Многим людям кажется, что писатель знает больше, чем обычный человек. В этом заключается профессиональный соблазн: некоторым писателям кажется, что они действительно знают больше, чем другие люди..
В нашей части света к этому добавляется ещё один предрассудок: считается, что книга может влиять на общественное сознание, даже поменять жизнь. Это глубочайшее заблуждение...
О каком влиянии книг на жизнь общества можно говорить? Книги плохо читают, плохо понимают, быстро забывают, не извлекают никаких уроков из прочитанного. (Как пример, она приводит «Архипелаг ГУЛАГ») Да что говорить о Солженицыне? Был две тысячи лет тому назад случай ещё более убедительный.
Всё о том же — о тщете Слова.
Но люди всё пишут и пишут. Сочиняют тексты. И все они, разными буквами и знаками написанные, великие и неизвестные, на языках разных, прекрасных и корявых, создают единый текст бытия нашего мира, нашего вида, и одни это делают лучше, другие хуже, и качество частного сообщения не имеет никакого значения. Текст этот велик в своей совокупности...
Само по себе писательство — занятие не вредное, но весьма эгоцентричное. Зато оно само по себе вынуждает человека к обдумыванию, к формулированию всяких не очень определённых вещей, приучает к вниманию. Это занятие требует точности и честности — ложь, как ни странно, лучше видна на бумаге, чем в устной речи...
За последние двадцать лет мною было написано довольно много книг... Я совершила множество мельчайших открытий, оставшихся почти незамеченными, и испытала много радости от удачного расположения слов в предложении. Многому научилась. Главное, наверное, - я научилась читать. Мне стала гораздо яснее изнанка текста, логика повествования. Тайна счастливого соседства слов и отчаяние невысказанности. Я стала ещё осознаннее любить Пушкина и Толстого, Бунина и Набокова, заново полюбила Пастернака и Бродского и рисую себе райскую картину: всё, что мне хотелось, написать, я уже написала, и сижу на террасе с прекрасной книгой, и читаю её медленно, как гурман ест какое-то волшебное блюдо, а когда глаза устают, то смотрю вниз и чуть влево, и в просвете между двумя невысокими горками вижу парус рыбачей лодки. Всё-таки быть читателем гораздо приятнее, чем быть писателем.

*Хотя я не подруга и даже не подруга Людмилиных друзей, но часто наши взгляды на мир совпадают, как и вытекающие из этих взглядов поступки. Судя по популярности Людмилиных работ, друзей у неё оказалось много, очень много. И это радует.