«ВНИМАНИЕ! РОЗЫСК!
Ушла из дома в Новогоднюю ночь и до сих пор не вернулась…
Возраст: на вид 65-70 лет, рост 162 см, среднего телосложения, волосы прямые, средней длины, окрашены в русый цвет. Глаза серые, нос прямой, особых примет не имеет. Была одета в длинную норковую шубу, белый пуховый палантин ажурной вязки и коричневые полусапожки 37-го размера с рельефной саламандрой на подошве.
Всех, кто располагает какими-либо сведениями, просим сообщить…»
… Вот, опять!
Опять он приснился ей, и сердца их стучали в унисон, мысли были общими, и восторг от полного единения переполнял обоих. Нет-нет, ничего ТАКОГО ей не снилось; они просто проживали какой-то обычный день. Что-то делали вместе, куда-то ходили. Говорили о чем-то, и она касалась его руки, и вот тут-то и накрывала обоих волна щемящей нежности.
В этих снах она всегда была абсолютно уверена в его чувствах, и смесь душевного покоя и состояния полёта оставалась неизменной на протяжении многих лет, согревая дни тёрпким послевкусием сновидения.
Злата Вандовски уткнулась лицом в подушку, чтобы свет наступившего дня как можно дольше не стирал ускользающее видение:
- Ну не уходи, останься, сколько можно уже оставлять меня одну?! Тающий мой рыцарь, ты, как всегда, в своём репертуаре! – подколола она его, и с сожалением открыла глаза. – Ладно, иди уж… И возвращайся скорее, я жду тебя, ты же знаешь…
…Она впервые увидела его в каком-то детском фильме, когда ей было 11, а ему… А его уже несколько лет не было на этом свете. Тогда, правда, она в силу возраста даже предположить не могла, во что ей выльется это кино, и лишь укол острой жалости запал в ее память.
Когда ей было шестнадцать, он впервые пришел в её сон. Пришел почти врагом, с каким-то упреком, и взгляд его был пронзителен и холоден. В том сне его злые глаза были чистейшего синего цвета, какой бывает в радуге, и этот цвет заворожил её, не позволив испугаться. Несколько дней она ходила под впечатлением, вновь и вновь вызывая в памяти его образ, будто уговаривая, приручая его и привыкая сама.
А когда вышла из очаровавшего её состояния, обнаружила, что всё вокруг стало для неё другим. Детские влюблённости и пристрастия выцвели и показались смешными. Повседневные проблемы, хоть и не исчезли вовсе, измельчали на фоне одной-единственной: его не было среди живых, и это никак нельзя было исправить.
С тех пор она жила сразу две жизни. Одну – реальную, с дождями и солнцем, запахами и вкусами, родными и друзьями. Как все. Но – без него.
Вся же воображаемая параллельная жизнь с НИМ прошла в предлагаемых обстоятельствах: что было бы, если…
… Для начала она собрала всю информацию о нём. Всё, что смогла найти в подшивках старых газет и журналов библиотечного архива. Как-то осмыслила и приняла факт, что даже если бы, то… он старше на тридцать лет, и ей, шестнадцатилетней, эта разница тогда показалась убийственно-огромной.
Дни рождения у них совпали, но она почему-то не удивилась, а посчитала неким знаком и порадовалась, что так проще предполагать какие-то его мысли, чувства и поступки, потому что он во многом такой же, как она.
Постепенно она пересмотрела все киноленты с его участием, прочла все книги, по которым они были сняты и те, которые он упоминал в своих интервью и дневниках. Переслушала, соответственно, всю музыку, так или иначе связанную с ним.
Ещё будучи школьницей, она узнала, что у него было больное сердце и несколько инфарктов, один из которых стал последним в его неполные сорок. Размышляя, что было бы, если бы она была рядом и знала, как помочь, она поступила в медицинский и стала кардиологом.
Потом перебралась в город, который не был ему родным, но в котором он прожил самую знАчимую часть своей жизни и где был похоронен последней законной женой. Туда, где она могла бы случайно встретить его на улице, совпади они ещё и во времени.
Гораздо позже, уже во взрослой жизни, она в какой-то публикации прочла, что он много лет не имел своей квартиры и подолгу жил у друзей на дачах. И задумалась: а если бы у неё была дача, и ему бы пришлось пожить у неё? Вскоре взяла участок, построила просторный дом и «случайно» просчиталась на одну гостевую спальню. За всё время на даче не было такого количества гостей, чтобы занять все комнаты, и эта, «лишняя», оставалась всегда невостребованной. И правильно, ведь это была его спальня!
В общем-то, всю свою жизнь она строила так, чтобы случись вдруг чудо и появись он из ниоткуда, - быть готовой к этой встрече.
При этом она нисколько не была похожа на обычных фанаток известных людей: не ходила на вечера памяти, не клеила его портреты на стены, и никогда, отвечая на вопрос: «А кто Ваш любимый артист?», не называла его имени. Несколько визитов на кладбище и тоненькая папочка с газетными вырезками в дальнем ящике стола… В этих «уликах» вряд ли кто-то бы заподозрил материальные проявления ее параллельной жизни. Это было только её, и она надеялась, что и ИХ - тоже.
Первые варианты сценариев ИХ жизни были похожи на «Доктора Паскаля» и все истории понемножку о перерождениях детской влюблённости во взрослого мужчину во взаимные чувства по мере взросления героини. Позже – примерялись и подгонялись «под себя» лав стори счастливых в любви киногероинь и подруг по реальной жизни.
…В реале, как и многие её сверстницы, она вышла замуж ещё в институте, и брак оказался вполне удачным. Двое детей, двадцать пять лет супружеской жизни, а потом цивилизованный развод по обоюдному согласию.
В параллельной же жизни сценарии менялись в соответствии с переменами в её реальной судьбе.
Шли годы. Из девочки она превратилась в прелестную девушку, затем – в очаровательную молодую женщину. Потом они сравнялись в возрасте, и вот уже на неё из зеркала смотрит старуха, а он… Он так и остался сорокалетним.
Её дети выросли, выросли и внуки. Они разлетелись по миру в поисках своего места, своей любви, строя карьеры и дома, сажая деревья и растя сыновей. Иногда так складывалось, что они встречались в родном городе, в её доме. Но всё яснее она понимала, что редкие встречи, более частые звонки и фотографии в электронной почте – это всё, что ей осталось. Временами кто-то из внуков гостил в том самом загородном доме, но приезжали они, как правило, своей компанией, а её присутствие их скорее напрягало, чем радовало.
Нет, она не рыдала, встречая в одиночестве очередной праздник; грустила, конечно, и очень, очень скучала, но философски принимала такое положение вещей, понимая, что у большинства её ровесниц-подруг дела обстоят значительно хуже.
И потом… У неё всегда был он. Правда, теперь она стеснялась своего возраста, и находила утешение в том, что, будь он жив, она бы всё равно на его фоне выглядела бы молодухой. Застукивая себя на подобных уловках, она отпускала в свой адрес иронические реплики и там, где с фактами спорить было трудно, чувство юмора не раз спасало её от фиаско в дискуссиях с самой собой.
И ещё у неё были сны, в которых они были вместе.
Вот и сегодня, утром 31-го декабря, он не дал ей скучать в одиночестве, наполнив предпраздничный день флером своего присутствия. И уже не для себя одной она готовила изысканные закуски и накрывала стол подле наряженной елки. Не только для себя сделала особую укладку и надела вечернее платье. И в полночь, поднимая бокал с шампанским, она представляла, что он, пусть и невидимый, сидит напротив и его невидимый бокал полон невидимым вином…
Вынырнув из очередного наваждения, Злата представила, как всё это выглядит со стороны и смутилась, потом рассмеялась:
- Мадама неописуемая, ты, матушка, совсем на старости лет из ума выжила! Радуйся, чудище чудное, что никто не видит тебя, и мысли твои феерические прочесть не может, а то стыдобища-то какая!..
В заключение этого спича она долила бокал доверху и лихо выпила его до дна:
- Эх, приказываю себе не киснуть, не спать и не смотреть телек. А загадываю Новогоднее чудо! Абракадабра – трибли-грабли-бумс!!!
… На улице была просто сказочная погода. Злата поняла это, когда выглянула в окно и открыла форточку, впустив в комнату морозный воздух. Рой снежинок влетел с воздушным потоком и осел на разгоряченное шампанским лицо мелкой озорной осыпью. И ей нестерпимо захотелось выйти туда, где пульсировала фейерверками праздничная ночь, и особое новогоднее настроение витало в воздухе. Быстро обулась, закуталась в оренбургский нарядный палантин и запахнулась в длинную, в пол, шубу.
Выйдя из подъезда, на минуту задумалась, выбирая направление, а потом, приняв решение, свернула на бульвар и неторопливо направилась в сторону парка. Мороз был чисто символическим, похоже, в небесной канцелярии его специально поставили на минимум, только чтобы позволить в эту ночь идти не дождю, а снегу, устилающему город нарядным покрывалом.
Через полчаса она уже входила в парк, под смыкающиеся над головой заснеженные кроны старых деревьев. Везде, куда ни кинь взгляд, радостно галдели большие и маленькие компании, взрывались хлопушки и рассыпались искрами бенгальские огни. Хлопали пробки от шампанского, звучали нестройными хорами поздравления.
А всего в десятке метров от них, на неширокой боковой аллее было, как ни странно, совершенно безлюдно. Снег там ещё не успели затоптать, закоптить и засыпать конфетти, и он искрился в воздухе и на ветвях, сверкал под ногами драгоценными россыпями. От бесчисленных гирлянд он был не белого, и даже не голубого, а совсем не зимнего оранжево-розового цвета, с разбросанными там и тут разноцветными бликами.
Аллея привела Злату к большой круглой площадке, в центре которой летом бил фонтан и стояли скамейки; сейчас же это было нечто совершенно волшебное: очертания фонтана и скамеек лишь слегка угадывались под наметённым снегом, а вся полянка будто уменьшилось и стала уютнее. Она стала похожа на декорацию из детского фильма и манила ночную гостью обещанием сказки.
Злата осторожно ступила на нетронутый снег и пошла к ближайшей скамейке, оставляя за собой четкую цепочку следов от изящных сапожек. Скамейка под снегом напоминала бархан, и у женщины успели замерзнуть руки, пока она расчистила немного места, чтобы присесть: когда ещё и посидеть в зимнем парке, как не в Новогоднюю ночь!
Сторонним наблюдателем была она на этом празднике, но предчувствие своего собственного чуда звенело крошечным малиновым колокольчиком где-то у самого сердца. Она так сосредоточилась на этом нежном звоне, что не сразу поняла, что уже какое-то время слышит звук чьих-то приближающихся шагов.
Очень высокий человек подошел вплотную к скамейке, остановился. Злата подняла голову и… Пронзительный взгляд огромных серых глаз. Единственных глаз на свете, в которых она мечтала утонуть всю свою жизнь. И никакого удивления: так и должно было случиться. Он пришел. Наконец-то он пришел.
- Очень замёрзла, родная? Извини, я долго искал тебя, просто забыл, какой этот парк огромный! Посидим здесь ещё или пойдём?
- Пойдём, пожалуй.
Соприкосновение рук, и то самое чувство трепетной нежности, что и во снах…
«Из протокола осмотра места происшествия:
… К скамейке вели следы одного человека. Судя по размеру обуви и четким отпечаткам рисунка саламандры на подошве, следы принадлежали пропавшей Злате Вандовски. В направлении от скамейки цепочек следов было две: первая - всё те же следы пропавшей. Вторая - отпечатки мужской обуви большого размера…»
…Обе цепочки следов чётко просматривались на аллее, но на выходе из парка затерялись на утоптанном сотнями ног пятачке.
"Из протокола показаний свидетелей происшествия:
…Свидетели, находившиеся в указанное время вблизи от места происшествия, подтверждают, что видели одинокую женщину, сидевшую какое-то время на скамейке у фонтана. Описанная ими одежда совпадает с описанием примет одежды Златы Вандовски. По предъявленному фото свидетели пропавшую не опознали. Они утверждают, что женщина в парке была не преклонного возраста, а лет тридцати – тридцати пяти с виду. Момент, когда и откуда к женщине (предположительно) подошел высокий мужчина, свидетели пропустили, но то, что ушли они вместе, держась за руки, запомнили все."
Мой любимый,
Если только слышишь - помоги мне,
Сделай шаг, врата открой.
На пороге
Той страны, где можно быть, как боги
Встретимся ли мы с тобой?..
Моя печаль, моя любовь.
Моя печаль, моя любовь...
(Ирина Богушевская)
__________________________________________________________
ПОТЕРЯШКА * на полицейском жаргоне - пропавший без вести.