«Сегодня к нам на комитет придет Лучший
Мужчина СССР», – объявила старшая вожатая
Варвара Пашкова, и человек со столь
многообещающим титулом нас не разочаровал. Он
был остроумен, обаятелен и, что весьма
немаловажно для 15–17-летних, просто невероятно
хорош собой.
«Ах, Владимир Палыч,
Владимир Палыч!
На земле вот таких уж
почти не осталось!..»
Эти незатейливые строчки относятся к тем
самым временам моего далекого зеленого
тинейджерства – отрывок из «ДЕдактической поэмы», в
скобках – «для обученья и отлученья юных дев». Юные и
не очень юные девы и дамы, несомненно, нуждались в
отученьи и отлученьи: они обожали Владимира
Павловича Деткова, страстно его ревновали и все, без
исключения, претендовали на кусочек его драгоценного
времени.
К счастью, в стенах старой редакции на Ленина
(там располагались две единственные в то время газеты
– взрослая, «Курская правда», и молодежная, «Молодая
гвардия») на страже интересов молодогвардейских
красавцев-мужиков стояла всемогущая Баба Дуся
(курьер «МГ»). К Деткову она испытывала особо
нежные материнские чувства, сопряженные с
материнской же ревностью. Так что с детковскими
фанатками грозная Баба Дуся не церемонилась.
Впрочем, и фанатки в те времена все же несколько
отличались от нынешних.
К примеру, одна из них (в ту пору –
десятиклассница, комсомольский секретарь своей 4-й
школы, а ныне весьма уважаемая почтенная
учительница истории) каждый день перед уроками
(благо, что школа в центре!) и после них приходила
посмотреть на Деткова, о чем-то с ним поговорить, а,
если тому было некогда, просто тихонько сидела в сто-
ронке, не мешая работать. Если же Дед (так его,
молодого, стремительного и длинноногого, звали в ту
пору) был в командировке, девочка приходила
посмотреть на окно его кабинета.
Умненькая, страстная, с огромными,
удивленными, распахнутыми в мир глазами, – девочка
эта была – вся порыв и искренность. И первое ее
чувство, ее хрупкая душа нуждались в мудром и
бережном к себе отношении. Тридцатилетний Детков
оказался мудрым педагогом. Пигмалионом, садовником
– все, что он посеял в душе этой девочки и в душах
многих-многих других людей, проросло и расцвело,
дало всходы.
Они разговаривали обо всем на свете – о школе, о
любви, о профессиях, о книгах. В специальном блокноте
она писала ему о всем том, что ее волнует, а он отвечал,
оставляя этот блокнот в ящике своего стола. Он научил
ее любить то, что любил сам. Паустовский, Пришвин
стали и ее любимыми авторами. На многое она до сих
пор смотрит его глазами – полными восхищения и
благодарности драгоценным мгновениям жизни. Она
передала это своим детям, своим многочисленным
ученикам. Если бы Детков сделал только это, он уже
недаром бы прожил свою талантливую, очень
созидательную жизнь.
Его книги, его миниатюры – каждая –
квинтэссенция жизни, философская мудрость и
одновременно свежий, порой наивный взгляд ребенка.
А его подвижническая деятельность на посту
ответственного секретаря Курского отделения Союза
писателей России – больше двадцати лет!.. В самые
трудные годы ему удалось сохранить организацию. Он
жил проблемами этих разных, сложных, как все
творческие, людей, и это практически на общественных
началах, если иметь в виду финансовую сторону. Эта
работа отнимала у него львиную долю его собственного
писательского времени. Он многое сделал для
увековечивания памяти Константина Воробьева и
Евгения Носова и трепетно опекал Мастера при жизни.
Он не только выбивал для курских писателей крышу
над головой и издание их книг – он всегда был рядом.
Очень характерный пример... Писателю
Александру Балашову предстоит серьезная операция на
сердце в московской клинике. Его телефон не умолкает
– звонят из Курска, Курчатова, Железногорска, Орла,
Белгорода. Он подсчитал: шестьдесят три звонка!
Соседи по палате в изумлении: что за важная птица с
ними рядом? А это просто Детков, поддерживая боевой
дух коллеги, обзвонил всех кого можно и организовал
эти звонки. И помогло! Больной встал на ноги в
рекордно короткие сроки.
И журналист Владислав Павленко вспоминает
похожую ситуацию. Лежит себе в московской больнице
один-одинешенек, на душе тоска, и тут вдруг стали к
нему наведываться одна за другой незнакомые
симпатичные московские барышни. Потом выясняется:
дедовских рук дело.
А его знаменитый портфель, о котором так
замечательно написала поэтесса Валентина Коркина! В
нем – все для всех на разные случаи жизни и еще много
«утешительных призов». Пришла, к примеру, девушка
на работу грустная, все из рук валится. Вышла из
кабинета на минутку, вернулась, на столе – большое
румяное яблоко, шоколадка, желтый одуванчик или
ветка рябины...
Он поставил на ноги рано оставшихся без матери
сына и дочь, и урожай получился щедрым. Прошедший
огонь всех возможных горячих точек, внук боевого
офицера и сам боевой офицер, полковник Владимир
Владимирович Детков – сын и прекрасная дочь Наташа,
четверо внуков – все нежно любят своего отца и деда.
У него огромное количество друзей и
единомышленников. Его последняя книга «Зерна
истины» получилась книгой прощания. Знал ли,
предчувствовал Владимир Павлович это? К каждой
миниатюре – посвящение. Всем сестрам – по серьгам,
всем дорогим спутникам жизни.
По диплому Детков – агроном (Литинститут
имени Горького окончил уже в зрелом возрасте), по
жизни – журналист, писатель и педагог. Он был
комиссаром легендарного «Разведчика». Сколько
«трудных» мальчишек прошли с ним походами по
местам боев, открывая имена погибших солдат, сколько
они получили уроков мужества, доброты, Памяти,
душевной щедрости! Это сейчас, увы, «немодно» –
«военно-патриотическое воспитание», а как же без этого
растить мужчин, граждан, нормальных людей?! Днем –
работа в редакции, а все вечера, выходные, праздники –
с детьми. При «МГ» тогда действовало немало клубов –
для старшеклассников, студентов... Как многое давали
ребятам вот такие посиделки при свечах с разговорами
«за жизнь» в кабинете у Деда!
Он многих приобщил к профессии. Свой первый
газетный, еще школьный, материал я тоже принесла
ему, Деду.
Он был веселый, озорной, несуетливый, очень
спортивный. В волейбол играл, как бог. Студенты-
спортсмены меда и СХА еще недавно искренне
удивлялись, как этот подтянутый дядька в игре дает им
всем фору. И плавал он тоже, как бог, вернее, как
человек-амфибия. На съемках фильма по его повести
«Люблю. Жду. Лена» (режиссер и исполнитель главной
роли Сергей Никоненко) Дед постоянно изумлял
съемочную группу. Как-то нырнул в Днепр и – тишина,
и вот он появляется издали, чуть ли не с другого берега.
А то еще прикалывался над молодежью. Затеяли они
прыжки в длину. Всего три попытки. Две первые Дед в
аутсайдерах, а на третьей так прыгнул, что аж на
полметра перекрыл предыдущий рекорд.
Заядлый грибник, но машину за всю жизнь,
бессеребреник, так и не завел, – сядет на автобус или
электричку и потом часами ходит по лесу, наслаждаясь
единением с природой.
Как-то в нем все органично сочеталось:
христианство и эзотерика, гороскопы. Он был знатным
кошководом, с увлечением пел комсомольские песни.
Во время поездок или застолий Дед вдруг азартно
запевал своим неповторимым баритоном
«Комсомольцы-добровольцы» или «Забота наша
такая»... Звоня по телефону, представлялся: «Владимир
Детков. Советский Союз». И это все при том, что
внешне он всегда был весьма «европеист», мачо – да и
только. И в свои семьдесят он был так же строен,
хлесток, подтянут, невероятно обаятелен.
Ослепительная дедовская харизма – мягкость и
мужественность одновременно – безотказно
действовали не только на женщин. Большие начальники
и писатели-классики тоже поддавались его обаянию.
Так, по воспоминанию Михаила Еськова, Виктор
Астафьев как-то искренне позавидовал Евгению
Носову, что у него в Курске есть такая смена.
Во многом Детков был по-хорошему человеком
своего времени (шестидесятники – чистые душой и
помыслами романтики и оптимисты), но был он еще
всегда не по-тогдашнему независим и самодостаточен.
Особенно в личных отношениях. Тому свидетельство –
две его молодые жены, обе очаровательные и
талантливые женщины. Первая – Елена Алексеева
теперь живет в Москве, она психолог, ее
часто можно увидеть по «Здоровому телевидению»,
вторая, Елена Холодова, женщина, которой было
суждено стать его вдовой, – архитектор, «певец
дворянских гнезд», автор талантливых книг на эту тему.
Разница в четверть века для кого-то другого была бы
ощутима, но только не для него. Здесь Дед тоже был
подлинным Пигмалионом. Он так умел помочь
раскрыться способностям любимого человека, сделать
все для его самореализации!
Владимир Детков и Елена Холодова были
гармоничной парой. На вопрос: «Как дела?» он всегда
отвечал: «Лучше всех!», но в душе, конечно, остро
переживал все обиды, несправедливости, зависть,
которых, чего уж греха таить, в его жизни было немало.
Поэтому ему жизненно важна была рядом такая
женщина – соратник.
...Известие о смерти Деткова было чем-то за
гранью. Рушились основы чего-то незыблемого.
Казалось, что Дед будет жить вечно.
«Ах, Владимир Палыч,
Владимир Палыч!
На земле вот таких уж
совсем не осталось!..»
В старой записной книжке той девочки из
четвертой школы, она же – та самая старшая вожатая
моей седьмой школы Варвара, она же – учительница
истории этой же школы Варвара Викторовна
Сапожкова, есть запись от 20 июля 1968 года, сделанная
рукой Деда: «Опустела без тебя Земля. Еще не осознал,
не впустил в глубину горе. Это скоро придет. И как
обухом по голове!». Речь идет о смерти Паустовского.
...Жаль, что неизбежна смерть,
но возможна сатисфакция:
Уходя, оставить свет –
это больше, чем остаться!..
Детков всегда очень индивидуально подписывал
свои книги, даря их на память, но часто эти посвящения,
написанные красивым, четким, как у учительницы
начальных классов, почерком, начинались со слов: «...А
еще жизнь прекрасна тем, что...». Это название одной из
его миниатюр. Прекрасна тем, что... «горит костер
(камин, свеча)», «смеется женщина», «светит солнце»...
Владимир Павлович часто бывал в школах,
Варины ученики его тоже хорошо знают. В день
прощания с Дедом Варвара повесила в классе газету из
одних фотографий – Детков смеется, грустит,
размышляет, рассказывает... Она недолго сомневалась в
том, какую временную форму глагола выбрать. Знаете,
как называется эта газета? – «А еще жизнь прекрасна
тем, что есть Владимир Павлович Детков!»
И ЕЩЕ...
Дед был идеалистом, романтиком. Он
сознательно закрывал глаза на несовершенства мира и
старался видеть людей такими, какими их создал Бог.
Его стремление к Гармонии, особенно в последнее
десятилетие жизни, выражалось в самых разных формах
– он увлекался философией, эзотерикой, астрологией, он
искал свое главное «ЗЕРНО ИСТИНЫ». И, думаю,
нашел. «Человек – плодоносящее дерево». Уходя
оставить свет – это больше, чем остаться». А он остался.
Я с удивлением обнаруживаю это, общаясь с разными
людьми: Дедом по-прежнему восхищаются, к нему
ревнуют, ему завидуют и «меряются силушкой»!.. О нем
говорят, как о живущем среди нас. И, когда я бываю на
Северном и подхожу с цветами к Деду (мимо него не
пройти, вот же он, у самого входа!), то рассказываю ему
об этом, а он мудро и весело улыбается со своего
портрета. Мол, будь терпимей и снисходительней,
Танечка!
Донжуанский список… Уверена, что в отличие
от «Солнца русской поэзии», у Деда его не было:
Женщина для него была гораздо большим, чем
очередная мужская победа. Да и кто ему, неотразимому,
считает! Для него влюбленность была не
«производственной необходимостью», как для многих
других творческих мужчин, не просто музой в
общепринятом смысле слова – она была музой жизни, ее
неотъемлемой составляющей. Потому что это про него –
«любовь как образ жизни». Любовь ко всем
проявлениям жизни, ее мгновениям, к природе и к ее
венцу – Ее Величеству Женщине. Слишком многим
была для него Женственность. И судить Деткова с точки
зрения житейской смешно. Речь, безусловно, не о
творческих масштабах, но по человеческому, мужскому,
«гамбургскому счету» «Наше все» уступал Владимиру
Павловичу Деткову в его искреннем, трепетном
восхищении перед женщиной! Многие курские дамы
рассказывали, как поднималось у них настроение от
мимолетной встречи с Дедом. Внимательный, ласковый
взгляд, летучий комплимент, поцелуй руки – много ли
надо нашим неизбалованным бабам! Ох, и досталось бы
мне от Владимира Павловича за это невинное слово –
«баба»! Это и есть один из главных секретов его
беспроигрышного мужского обаяния – такое отношение
к женщине нельзя сымитировать, сыграть. Или есть, или
нет. Снимать со счетов дедовскую природную харизму,
весь его такой мужской обаятельный образ, конечно,
нельзя. У менее харизматичного персонажа могла бы
получиться пародия. Про такого бы сказали – «бабник»,
«ловелас», «повеса». К Деду это не относилось. Ему не
надо было завоевывать – абсолютное большинство
завоевывалось на раз. Другой бы и превратился в
заурядного бабника, но Бог подарил Владимиру
Павловичу редкую особенность – умение любить,
восхищаться, ценить, поднимать на пьедестал. Об этом
многие его миниатюры: «Венера», «Мелодия»,
«Женщина и баба» – милые, простые, без того высокого
слога, который был свойственен «позднему Деткову».
«Уходят не от женщины, а от бабы в ней...
Часто уже не в силах бороться.
А Женщина остается обиженной,
незамеченной...
Надо быть очень настоящим Мужчиной, чтобы
в своей желанной Женщину поднять и навсегда
отогнать или хотя бы уменьшить до «неопасности» –
Бабу.
Ведь не секрет, что именно слепота, глухота,
нечуткость – несовершенство мужчины позволяет
последней торжествовать.
А Женщина, забытая обоими в пылу мелочных
«выяснений», умирает едва ли не в девичестве...»
Среди его «Зерен» у каждого – свое любимое. По
мне, так ничего не сравнится с одним из его ранних – по
безыскусной простоте, лаконичности, искренности и
мудрой завершенности.
«Женщина встретила светлым взглядом...
Женщина спешит на свидание...
Женщина смеется...
Женщина щурится на Солнце...
Женщина бежит по лугу...
Женщина плывет...
Женщина спит...
Женщина дышит в плечо...
Женщина открывает глаза...
Женщина кормит ребенка...
Женщина слушает музыку...
Женщина принимает цветы...
Женщина в новом платье...
Женщина стоит на ветру...
Женщина!
Сколько праздников у мужчины!»
Вы тоже были нашим праздником, Владимир
Павлович. И дело не в ваших «целую ручки» (руки
целуют и другие мужчины), но так искренно и высоко
относиться к Ее Величеству Женщине, как вы, ох, как
мало кому дано! Вы видели это «величество» в любой
простушке, дурнушке и старушке, в каждой
встреченной на пути, проходящей мимо, и в каждой из
избранных Вами. Могли ли они не ответить вам
взаимностью!
Лена Холодова рассказывала, как трудно было
дождаться Вас, выходя из троллейбуса или маршрутки,
– помогал спуститься с подножки всем без исключения
выходящим женщинам. Для встреченной заплаканной
девчушки у него всегда находилась конфета, для
красивой девушки – восхищенный взгляд, для знакомой
дамы – комплимент.
Заслуженная артистка Ирина
Куцевол из театра кукол (заслужено-заслуженная
причем!) часто вспоминает: «Бывало, день хмурый, все
идет наперекосяк – а у меня птички на душе поют.
Прислушалась к себе – что такое? А это я сегодня
Деткова на Красной площади встретила. Пробежал
мимо, улыбнулся – тепло, весело, глазами сделал
комплимент, какую-то смешную фразу на ходу обронил
– и бабочки в душе запорхали, жить захотелось…
Столько в нем было энергии, жизненного азарта, тепла и
любви! Солнце – иначе не скажешь!»
Да простят меня те, кто отнесет следующую мою
сентенцию к себе и обидится, но у меня есть все
основания заявить выявленное опытным путем:
мужчины не менее ревниво, чем женщины, а часто и
более, относятся к успеху друг друга у
противоположного пола. Потому, думаю (да что там –
знаю!), что, если кто-то не любил Деда, обижал, говорил
о нем плохо – то корень зла был именно в этом. Зависть
к мужской харизме, редкому человеческому обаянию –
к тому, что от Бога (подражание тут не поможет)…
Потому мужчины, принимающие без всяких «но» этот
редкий и безусловный дедовский дар, находящие
мужество признавать его превосходство, вызывают мое
искреннее восхищение и уважение. Это ого-го чего
стоит!
Как-то при мне состоялся такой разговор. Одна
дама заметила сходство (тип мужской красоты) Деткова
с Аленом Делоном: «Дед – наш курский Ален Делон».
«Да какой там Делон, Дед лучше!» – горячо возразил
мужчина-собеседник, и я расцеловала его от полноты
чувств. Вот это высший пилотаж!
В принципе, все объяснимо: мужская
соревновательность – двигатель прогресса, но иногда
масштабы этой зависти достигают апогея, и тогда –
беда. Сколько замечательных ярких людей, личностей
погубила элементарная, пещерная зависть. Только кто ж
и когда в ней, даже себе, признается! Оправдания всегда
найдутся, самые «благородные» и «справедливые!»
Знала это и раньше, а теперь, когда волею судеб, вдруг
стала «дедоведом» (то бишь, «детковедом», конечно)
просто уверена: все его «главные женщины» были для В. П. единственными и неповторимыми, и одновременно – вместе они воплощали ту идеальную, к
которой он с юности стремился.
…Такой остроумный, легкий, веселый,
подхватывающий на лету любую шутку, Дед становился
вдруг суровым и серьезным, если речь касалась
«святого и чистого» – опекаемой им его пишущей
братии. Стоило легкомысленно поинтересоваться у
него: «Как там ваши классики, Владимир Павлович?
Много бестселлеров наваяли?» или задать невинный
вопрос типа «Что там наши писателЯ? Выдают на гора
нетленку?», – как приветливый взгляд Владимира
Павловича вдруг на глазах суровел и приобретал
укоризненное выражение. А как он их пиарил, защищал,
продвигал! Об этом мне рассказывали многие очевидцы,
например, члены жюри «Курской антоновки». Выбивал
им «Яблоки», квартиры, публикации, гранты, членство в
Союзе… И очень часто в ответ терпел, глотал
неблагодарность, откровенную несправедливость. Он
по-христиански понимал их «тонкие творческие души»,
он, такой самолюбивый и тоже ведь творческий
человек, принимал их такими, какие они есть, буквально
по-отцовски опекал их и прощал.
Да простят меня те адресаты дедовских «зерен»,
которых мне так и не удалось, несмотря на активное
построение логических цепочек и следопытскую работу,
разыскать и озадачить! Да простит Владимир Павлович
тех, кто не посчитал нужным ответить любовью за
любовь, отблагодарить его за все, в том числе, за его
ему посвящение. Впрочем, он, я уверена, простит. Он
уже простил. Всех.
Да, Детков не был идеален (хотя он так
стремился к этому!), но он был такой живой, как мало
кто еще! Он так чувствовал жизнь, так стремился к
любви и гармонии, так умел любоваться человеком,
сиеминутностью, мгновением бытия, умел потрогать
его, это мгновение, понюхать, попробовать на вкус и
подержать в руке! Он многое любил, и за это ему
многое простится! (И его многие любили, иные не
любили, завидовали – неравнодушных к нему не было –
это точно). И еще за то, что «чувство доброе он лирой
пробуждал…» И своей солнечной улыбкой, и своим
неповторимым баритоном, и своим раскатистым
«прекра-а-асно!»
И своим телефонным:
«– С праздником тебя!
– С каким праздником, Владимир Павлович?
– Как с каким? Хороший человек позвонил
прекрасному человеку!»
И своим спокойным, веселым, озорным – на
чье-то праведное возмущение каким-нибудь не самым
обаятельным, скажем так, человеком: «И такие люди
нам нужны!..» Ах, Дед, Дед, его чувство юмора было
таким озорным, молодым, и таким только его,
детковским.
Если собрать все, что я узнала о нем за
годы работы над этой книгой, – в сухом остатке
получится одно слово – ЛИЧНОСТЬ, редкий образец
человеческой породы. И этот его человеческий талант
был столь бесспорен, что до сих пор, спустя годы после
его ухода, о нем говорят горячо, страстно, как будто он
сейчас среди нас. Те, кто были к нему несправедливы и
завидовали – продолжают делать это до сих пор, те, кто
любил и восхищался, так же любят и восхищаются по
сию пору. Многие признавались, что советуются с ним,
теперь уже виртуально, мысленно разговаривают и
ощущают его живое присутствие.
Одна дама призналась: «При мне произносят
''Детков'', а у меня губы невольно расплываются в улыбке.
Так было всегда, но, самое интересное, и сейчас
ничего не изменилось».
…Последние свои годы Детков был уже не тем
лучезарным и искрометным Дедом. Былинный стиль его
речей и стилистики не все понимали и приветствовали,
в глазах проглядывала грусть…
Он до последнего дня
искал ответ на тот свой юношеский вопрос о смысле
жизни. Он хотел понять ее квинтэссенцию, логику, а то,
что понял, – этим он щедро делился с людьми.
Философ. И идеалист – он хотел достучаться до каждой
души. И сам всегда стремился к свету и добру, а это - ох,
как немало в наше безбожное время.
(Из книги "Владимир Детков: Советский Союз")