предыдущее: http://www.proza.ru/2017/06/29/579
***
Топляка Егорча заприметил не сразу. Уже близилась осень к скорому ледоставу, и Егорча сетевал в ближнем островье, выбирая припозднившегося в этом году нерестового сижка.
Не каждый день даст хорошей погоды с утра. Чаще застит свинцовая хмурь суровеющее по осени озеро. Но и безоблачные утренние ясные зори более морозны, нежели серые непогодные сумерки. Стылая вода нещадно леденит пальцы рук пока метр за метром выбираешь с мелководья сеть двадцатой ячеи, полную некрупного промыслового сига, сверкающего серебром чешуи на утреннем, лениво восходящем солнце.
Ветер, за последние две недели окончательно повернувший на сиверко, гнал с большого озера крутобокую, частую волну, и Егорча не рисковал выбираться за дальние проливы.
Скоро, совсем скоро, ровно по первым числам ноября, затянутся берега свежей ломкой ледяной коркой, а далее будет нарастать покров день ото дня, забирая озеро тёмным и прозрачным, хрупким по первости льдом. Буквально неделя, полторы, и от заберега лёд встанет в два, три сантиметра толщиной, способный выдержать вес человека.
По первости, Егорча часто по утрам наблюдал, распластавшись по льду недалеко от берега, как снуют в прозрачной воде поднявшиеся с глубины к скорой зиме жирные, отъевшиеся за лето налимы.
В это утро Егорче оставалось снять последнюю пару, пущенных накануне сетей. Стояли они аккурат через ближний пролив, подле дальнего, выступающего в сторону большого озера мыса Эхо-острова. Про этот остров Егорче рассказывал ещё Пахом. Отчего-то возле него неоднократно находили прибитых утопленников. То ли течение какое огибало, то ли ещё что.
Пара сетей стояла как раз под прикрытием самого мыса через пролив с тем, чтобы не заилило прибоем от идущей с большого озера осенней ветровой волны. Притабанив почти к самому круто спускающемуся в глубину берегу, Егорча намеревался было уже подцепить белый пенопластовый поплавок, от которого уходила сеть. Тут он и заприметил левее, метрах в десяти какой-то ярко-красный комок тряпья, бьющийся на волне о прибрежные валуны. Следовало глянуть, что такое.
Это и был топляк, прибитый к берегу. Красная вязаная шапка на голове и напузырившийся от воды в плечах вязаный свитер. С минуту Егорча, укрепив лодку веслом в каменистое дно, неотрывно смотрел на белую руку покойника, казалось помахивающую в приветствии из-под воды. Этого ещё не хватало. Тем не менее оставлять его болтаться в стылой воде было совсем ни к чему.
Егорча пристал к берегу, подтянул лодку. Благо был в болотниках, зашёл по колено в воду. Пропустив верёвку под руки мертвяку, перехватил петлёй на спине. Он был лицом вниз, и Егорча так и потащил его из воды на берег, не переворачивая. Смотреть на лицо не хотелось.
Оставил в ямине промеж корней ближайшей ели, метрах в пяти от берега. Наломал лапника, прикрыл. После натаскал камней так, чтобы сложилась небольшая насыпь поверх. Неизвестно, сколько утопленник пробыл в воде, но хоть место можно будет указать, в случае, если кто окажется в островах с поиском.
Егорча вышел на берег, столкнул лодку. Ветер усиливался, нагоняя белые барашки на гребне волны. При такой погоде, через большое озеро, да на моторке, это совсем крайняя нужда должно. Стало быть, и на поиск навряд ли кто решится идти, даже если из деревни. Ладно.
Выбирая чуть после сеть, полную серебристого боками сижка, Егорча никак не мог отделаться от скорбных мыслей. Неслучайно и назойливо вспоминалась первая его встреча со смертью.
***
Каждое лето для Егорки Балазейкина было самым желанным временем года. Три месяца у дедушки с бабушкой в деревне. Речка, деревянный дом, баня. В хлеву боров, куры, гуси. Полные грядки клубники, заросли дикой малины вдоль изгороди, высаженные дедом кусты смородины вдоль изгороди. Ночные с дедом. Песчаная коса вдоль излучины реки. Ало рдеющий костёр на сушняке, чай с дымком, сетевание по глубоким омутам, либо удочкой по окунёвым ямам.
Егорка отправлялся на лето в деревню каждый год, в начале июня, сразу после окончания учебной школьной поры. За месяц составлял списки, что с собой взять, полнясь трепетным ожиданием скорой встречи с бабушкой и дедушкой.
Сперва поездом сутки, заспанный полустанок в шесть утра. Потом на стареньком автобусе, который смешно называется «пазик», полтора часа езды пыльным просёлком.
Автобус въезжает в деревню, мчит по центральной улице мимо осевших в землю со временем деревянных домов. Дедушка уже возле остановки, стоит, широко расставив ноги. Раньше был моряком. Он даже ходит, чуть раскачиваясь, будто под ним до сих пор зыбкая, раскачиваемая штормами палуба большого корабля.
С дедом всегда интересно. Вот они с Егоркой мастерят что-то возле дровяника. К примеру, ладят новую конуру для собаки. Или на рыбалке. Дед учил Егорку всему, что знал сам. Ставить перемёты по излучинам реки, так, чтоб потом, на утро тащить в лодку, полные бьющей хвостами мелочёвки. Или самоловки вдоль берегов, там, где тёмный омут с холодной водой может дать крупную рыбину. Как не заблудиться в лесу, если уйти далеко от берега. Не спутать иссиня-чёрную ядовитую ягоду «красавку», что может попадаться промеж спелой черники летом.
Ночное с дедом. Песчаная коса с редкими соснами, далеко, уступом взрезающая русло реки. Жаркий костёр, закипающий чайник на рогатке. Неторопливый плеск накатываемой течением волны о песчаное прибрежье. Тихо.
- Деда, а как тебе не жалко зверей и птиц стрелять, когда охотишься?
Дед, прежде, чем ответить, щурится на бездымное пламя костра, попыхивает беломориной.
- Почему ж не жалко? Жалко.
- А отчего стреляешь тогда? Ведь можно же в магазине купить мясо.
- Вот мы с тобой с удочками посидели, ушицы сварили. Жалко рыбёшек?
- Нет. Вроде.
- Уха-то свежая вкуснее поди, чем мамка с магазина сварит?
- Вкуснее.
- А почему зверей и птиц жалко?
- Ну они такие… - Егорка задумывается и тоже щурится на яркие, полыхающие в стороны языки пламени.
А потом деда не стало. Егор тогда учился в пятом классе. Это было весной. Талый снег во дворе, наледь на тропинках. Егор заходит в горницу, там укреплённый на двух табуретах свежеструганный гроб. Совсем непохожий на себя дедушка. Лежит, укрытый по грудь простынёй. Занавешенное скатертью со стола зеркало.
После погост, еловые ветви вокруг. Застящие взор горькие слёзы. Ветер, проникающий под полы полушубка. И стук собственного сердца, глухо бьющегося, сдавленного леденящей болью утраты.
***
Ветер усиливался, срывая пенные барашки с гребня волны. Егорча завернул в свой залив, на гребях подошёл к берегу. Сперва по одной перенёс к вешалам полные рыбы сетки. На сегодня, пожалуй, всё. Укрыть лодку от прибоя, снять улов. Пока чистишь сига на засол в избе подле растеплённой, потрескивающей угольями, печи, ветер подсушит оставленные на вешалах сети. Перетрясти их после, перебрать кольцо к кольцу. С сетеванием на этом году достаточно.
Соленья на зиму заготовлено, да и погода вряд ли даст последних дней перед ледоставом. Яростный осенний прибой добавлял Егорче забот с моторкой. Оставишь на берегу, даже если и вытянув надёжно, волной нахлещет за ночь. С утра выйдешь, а мотор наледью схвачен. Попадёт мало ли вода в редуктор, приморозит крыльчатку помпы и привет. А мотор следовало беречь.
На зиму Егорча укрывал лодку за корневищем когда-то подмытой прибоем и вывороченной ветром прибрежной вековой ели. Вытягивал на катках, надёжно укрывал загодя приготовленным лапником от снега. Теперь до весны. Сети тщательно досушить в избе, уложить в мешках под нары.
Впереди скорая в этих местах осень, которой уже к середине ноября поспеет на смену многоснежная метельная зима. Долгие тёмные вечера, завывающая вьюга за индевелым окошком. Отсветы жаркого пламени по бревенчатым стенам сруба из чуть приоткрытой печной дверцы. И время, растянутое воспоминаниями в бесконечность.
***
Это было самое начало так называемых «нулевых». Пресловутый «миллениум». Егор, будучи на третьем курсе, оказался на грани отчисления за неуспеваемость. Единственный выход - это по липовой справке устроить себе академический отпуск. Благо были знакомые, помогли.
От нечего делать Егор устроился работать на деревообрабатывающий завод в пригороде. Деньги-то нужны, посиделки с сокурсниками никто не отменял. Неделя дневной смены, неделя ночной. Работа плёвая. Пилорама, строгальные станки, торцовки. Из бруса гнали вагонку, обрезную доску. Егор на упаковке. Собранный пакет пиломатериалов необходимо зажать прессом, упаковать в плёнку, перетянуть металлической лентой на закаточной машинке. После транспортёром переправить его в погрузочный цех.
Днём в цехах мастера, начальство. Поэтому суета и порядок. Приезжают фуры на погрузку, одна за другой. А ночную смену Егор уважал гораздо больше. Один дежурный мастер на четыре цеха, пакеты штабелируются на утро, никакого контроля по большому счёту.
Если выйти из цеха готовой продукции через дальние ворота и перемахнуть через заводской забор, то третий дом по соседней улице. Там принимают цветмет и тут же продают денатурат.
Цветмет добывали так. В заброшенном ещё с советских времён и неэксплуатируемом цехе полно старых нерабочих станков. Скручиваешь электродвигатель, выдираешь обмотку. В зависимости от размера движка – две, три штуки и на литр спирта уже есть.
На заводе Егора научили запивать денатурат крепким холодным чаем, не выдыхая. Так почти нет прогорклой, бьющей прямо в нос отдачи. Пили по ночным сменам в основном втроём: Егор, Ванька – водитель погрузчика и Михалыч – станочник-строгальщик.
Халява закончилась неожиданно. Отправившись в очередной раз ночью за цветметом, Егор с Ванькой обнаружили, что ворота в законсервированный цех намертво заварены в проёме. Видимо накануне мастера, совершая плановый обход, заметили раскуроченные станки. Тут же, неподалёку, возле стены стоял оставленный сварочный аппарат.
- Ну, дела, Егорыч. И чо теперь? Остались мы без ханки походу.
- У тебя деньги есть, Вань?
- Откуда? До получки ещё две недели.
- Да уж. И эта как раз в ночную. Подохнем с тоски по трезвянке-то.
- Как пить дать, Егорыч, и не говори.
Егор с Ванькой стоят перед заваренными дверями цеха. Угрюмо закуривают. Вдруг Ванька щёлкает пальцами и озаряется хитрой улыбкой.
- Егорыч, а есть тема-то!
- Что?
- Смотри. Сварочный аппарат вплотную к стене. Я подгоняю погрузчик. Вилами корпус разворотим, начинку вынем. Та же катушка, считай.
- Палевно, Ванёк. Аппарат, смотри, шведский, дорогой. Завтра мастаки, даже если забыли убрать сегодня, искать кинутся.
- А мы за некондиционные пакеты закинем корпус, обрезками доски закидаем сверху. Если что, ничего не видели, ничего не знаем. Мало ли кто между сменами тут шарился.
- Ну, ладно. Гони погрузчик. Давай к воротам сварочник припрём. Стена кирпичная, следы могут остаться, пока ломать будем.
***
Вздрогнув, Егорча проснулся. Утренние сумерки пробивались сквозь окошко, чуть высветлив потемневшие со временем бревенчатые стены избушки. За ночь, видать, заметно приморозило, и уютное дровяное тепло с вечера сменила прохладная свежесть. Растопить печку, сварганить чайку.
Зима в этом году наступила ранее обычного. Сперва ожидаемо утихли на время северные ветра, пока озеро не схватило первым тонким льдом. Потом неожиданно резко завьюжило непрекращающимися обильными снегопадами. Заметало круглыми сутками, без перерыва, и, спустя неделю Егорчин остров уже утопал в снежных заносах.
Согревшись парой кружек чая и протопив на одну топку печь, Егорча снарядился отправиться на лыжах на дальний конец острова, а там, может, и проливами до материка. Следовало осмотреться по следам, где какая дичина пометила снежную целину.
Плотно примкнув дверцу заимки, Егорча закинул автомат за спину и огляделся. Покуда обернётся туда-обратно, как раз свечереет. Свежеколотых дров полполенницы сложено ещё вчера в сенях, южная стена под скат крыши забита заготовленными с лета чурбаками сосновины.
Лес обступал утоптанный пятачок подле избушки нетронутой целиной. Чуть вышагни без лыж на свежий наст, сразу уйдёшь по пояс. Снег ещё не слежался, не осел. Тут и на лыжах если идти через ельники, то след выждать с неделю.
Егорча взял от венцов пару широких охотничьих лыж, привычно ухватил запятки навесными ремнями. Полста метров до озера, а там вдоль берега. На озере наст примело ветрами, укрепило солнцем, там идти будет легко. Пару километров по северной стороне, после узкий пролив, венчаемый излучиной песчаной косы, ныне заметённой.
***
В свой очередной запой Генка Щукин сорвался, как всегда, неожиданно. Сперва, как водится, банкетировали на работе в честь вечера пятницы. Коньяк поверх шести пива, отрывочные воспоминания из метро, когда возвращался домой. Пару раз пересаживался в обратную сторону, проехав станцию пересадки.
Светка домой не пустила. Генка спьяну минут десять долбился в дверь. После ничего не оставалось, кроме как стартануть на маршрутку в надежде успеть к последним электричкам метро.
Через сорок минут Генка уже отоваривался в привычном «ночнике» неподалёку от офиса.
- Вам как обычно? Туборга?
- Да. Только не шесть банок, а двенадцать, пожалуйста.
На часах было начало второго ночи. На следующий день к вечеру Генка взял билеты на ночной поезд.
Как и пару лет назад его по синей лавочке неудержимо потянуло в памятные места детства. Уже из поезда Генка отзвонил руководителю отдела и выпросил пять дней за свой счёт. Вырубил телефон и откупорил очередную банку.
Ехал в плацкарте. Через полчаса после отправления нарисовалась дородная проводница с постельным бельём, которое волочила за собой в мешке по проходу.
- Билеты готовим, пожалуйста. Молодой человек, пиво не пьём. Линейный наряд увидит – высадят.
- А если аккуратно?
- Если аккуратно - это в купе. А здесь точно высадят.
Последние три банки перед тем, как отрубиться, допивал в туалете.
На следующий день Генка удачно двумя попутками добрался до деревни. Дядьки дома не было. Соседка через дорогу сказала, что на той неделе свезли в больницу, в райцентр. Что-то с сердцем. Она же выдала ключи от дома. Генка наскоро протопил плиту на кухне и метнулся до продуктового за водкой.
Последний раз его видела та же соседка спустя пару дней Генкиного тихого одиночного пьянства. Он снаряжал моторку ехать на острова. Несмотря на осенний холод, был в дядькином свитере и красной вязаной шапке.
***
Ночную стыль покамест ещё не разветрило, но мороз был терпим, не давил. Яркое солнце искрило по заснеженной глади озера. Оставляя по правую руку островное побережье, ощетинившееся глухим ельником, Егорча пересёк пролив. Далее, забирая влево, оставить позади ещё пару островов.
Уступистые каменистые мысы, поросшие редкими кряжистыми соснами по весне добычливы на токующих глухарей. Достаточно с ночи облюбовать укромный кустарник, залечь и недвижимо дожидаться рассветных сумерек. Сейчас же, стоило Егорче остановиться, как вместо шелеста лыж по насту, на уши давило тишиной полное безмолвие.
Глубоко взрезавший берег материка залив Егорча одолел напрямки, посерёдке. Чуть правее уходила вглубь далёкая болотина, изредка, среди топи, перемежавшаяся чахлыми берёзами на островках багульника. Летом тут не пройти, но по краю, вдоль лесополосы, ближе к концу июля завсегда богато на спелую ярко-жёлтую морошку.
Ближе к загубине Егорча заприметил свежий след. Болото пересекала поперёк недавняя волчья тропа. Пройдя чуть дале, там, где полого уходил вверх по склону возвышенности редкий листвяник, Егорча углядел глубокую рыхлую борозду. Так и есть. Недавно шли сохатые, глубоко проваливаясь, по ещё не слежавшемуся свежему снегу. Если стае удалось удачно обложить поблизости лосей, будут пировать дня три, пока не оставят от добычи лишь крупные обглоданные кости.
***
- Пировать, так пировать, ребя! – Егор выудил из пакета первый малёк. Пили «Льдинку». Метиловый растворитель. Перед тем, как содрать алюминиевую пробку, следует перевернуть чекушку строго горлышком вниз и хорошенько садануть ладонью по донышку. В таком случае спиралью закручивается белёсый осадок. Когда успокоится, можно пить. Без этой процедуры от «Льдинки» выворачивало кишки на первом глотке.
Пили втроём: Егор, Мехляй и Василиса. На дворе стояла осень уходящего девяносто девятого, впереди грозил всевозможными коллапсами и концами света грядущий миллениум.
Василиса принёс «психов», грибов-псилоцибов.
- Ты в первый раз, Егор?
- Ну да.
- Смотри, если с технарём замешивать, может и не вштырить.
- Да ладно, Василиса, хоть попробую. По сколько жрать-то?
- Для первого захода пробуй двадцатку.
Есть грибы было противно, приторно пахли землёй. Егор уложил порцайку штабельком на краюху хлеба и так и захавал. Подождал с полчаса и решился повторить.
Приход случился после, минут через сорок, когда вся троица уже завалилась в клубешник на дискач. Егор стоял на лестнице, над танцполом, когда рэйвовая долбёжка вдруг ушла на задний фон. В ушах тонко пищало, частые вспышки страбоскопа резали глаза. Мутные силуэты Мехляя и Василисы маячили рядом. Они что-то кричали Егору в ухо. Так, словно в тумане, Егор кумарил ещё часа два, и только потом попустило.
Это было не в пример лучше того, что случилось после «психов» с Рогом, Вовкой Роговым. В тот раз тусили в подъезде. Рог уложил в себя восемьдесят штукарей на голодный желудок и неожиданно наглухо поехал башней. Стоило пацанам указать на кого-нибудь из них и крикнуть: «Вовка, смотри, мясо!», как Рог тут же кидался вдогон. С розочкой от пивной бутылки. Это уже во дворе было. С тех пор и пошло у них это название за грибами – «психи».
Егор не помнил, как потерял Мехляя с Василисой, и оказался на улице. Пока он долго и натужно блевал за углом клуба сзади подошли трое. Егор едва успел обернуться, чтобы их заметить. Вырубился сразу, после первого удара в голову. Очнулся без куртки и без денег в выпотрошенных карманах брюк.
***
Куропаток Егорча не углядел. Порхнули прямо из-под ног. За последнюю неделю прижало морозами и лес стоял замерший, трескучий. По такой погоде куропатка закапывается под наст для тепла, лишь красный гребешок торчит из снега. Безветрие мешало, не скрадывало шелест лыж. Тут, либо с собакой промышлять, либо по свежевыпавшему снегу, да чтоб с ветерком, тревожащим кроны деревьев.
Ежели заприметить чуть издали лежбище куропаток, то можно приладиться метров за пятнадцать и шарахнуть дробью с гладкостволки прямо в сугроб, в котором они и сидят.
В тот раз Егорча не обманулся насчёт волков. Стая гужевала поблизости ещё дня два. Морозными лунными ночами сквозь стены избы отчётливо доносился заунывный вой. В свою первую зиму на острове Егорча опасался, мало ли какой хищник повадится ходить к заимке на запах съестного. Даже прикапывал на всякий случай снегом то немногое, что выбрасывал на временную помойку в десятке метров от избы. Кости, или реже тщательно выскобленные банки из-под тушёнки. По весне, когда сходил снег, Егорча закапывал скопившееся за зиму в свою помойную ямину, укрытую лапником.
Последние две зимовки не было слышно даже отдалённых буранов. Раньше, бывало, местные искали медвежьи берлоги на окрестных островах.
В этот год Егорча приладился ставить на зайцев капканы, позаимствованные им по осени с Герчиной заимки. Высмотреть предварительно заячьи тропы, которых, особливо в морозы, натоптано вокруг было порядочно. На приманку клок жухлой травы, либо мелких осиновых веток.
Сегодня, вернувшись ввечеру до заимки, Егорча порядком растеплил печь на две топки для помывки. Уже не первый год думал проставить небольшим срубом баньку, чтоб не мыкаться с нагретой водой в ведре. Одно время Егорча даже присматривал на острове окрест подходящие сосновины небольшого диаметра. Но сруб лишь полдела. Из инструментов лишь ножовка с топором. Доски на пол и для наката, не говоря уж о двери, взять было неоткуда. Да и Пахом в своё время говаривал Егорче, что на каменку подбирается особый камень.
***
- Камень?
- Не, ты что. Чистый пластилин. Сегодня взял. Ща закатаем по парочке жирных плюшек. Это лучше, чем камень с пылью.
С Юраном Егор встретился неожиданно. Не виделись года два наверно, с тех пор, как закончили универ. Егор как раз вышел из продуктового с парой пива. На перекрёстке, мигнув фарами, притормозил чёрный джип. В открытое окно улыбался Юран.
- Ты чо, где?
- Нормально, Егор, слушай. В банке, в кредитном отделе. Уже год как.
- Что за банк? Я гляжу, нормально ты бабок поднял на паркетник, Юран.
- Не, на окладе не поднимешь. Это с леваков.
- А что за тема?
- Глухие кредиты. Те, что заведомо не вернутся. С них и процент. За то, что всё гладко оформлено.
За разговорами доехали из центра до спальника, где Юран снимал квартиру. Егор помог ему вытащить с балкона зимнюю резину.
- Ща Егорыч до сервиса метнёмся в гаражи. Пока переобуют вдуемся как раз.
- И часто ты так?
- Гашик-то? Под настроение.
По пути тормознулись возле ларька купить поллитровку минералки. Оставив машину в шиномонтаже, зашли за гаражи. Пока Егор вылил воду из бутылки и проплавил с раскуренной сигареты дырку возле донышка, Юран размял хорошую плюху. Аккуратно приладил её на сигарету, спустил в пластик. Выдули. Следом заправили вторую.
Егора размазало, как только они уселись в переобутый паркетник. Юран, привычный к дозняку раскатывал по городу, улыбаясь, что-то рассказывал. Егор сперва ещё мог что-то невпопад отвечать, но потом, с непривычки, его придавило наглухо.
Сперва пошло в разгон сердце, колотясь в бешеном ритме. Егор размяк, не в силах шевельнуться. Почему-то остро чувствовалось, будто застёгнутый ремень безопасности давит в плечо, вжимая безвольное тулово в пассажирское сиденье. И не было сил, ни отстегнуться самому, ни попросить Юрана. Подсев на измену, Егор совсем потерял счёт времени и лишь думал о том, чтоб не стукануло сердце.
Отпустило его по словам Юрана где-то через час.
***
К середине зимы вода уходила всё дальше от берега, и под конец декабря Егорча рубил топором уже третью по счёту прорубь в ста метрах от берега. Сперва раскопать снежный покров на метр в глубину. После прорубал топором прямоугольный контур. При средней толщине льда в двадцать-тридцать сантиметров удобнее сперва не рубить до самой воды, чтоб не брызгало. Когда намеченный контур готов, скользящими сквозными ударами вдоль освободить вырубленный кусок от основной толщи льда и подтопить вниз, под кромку.
Егорча невольно улыбнулся, вспомнив свой первый опыт, когда минут пять безуспешно пытался вытащить плавающий кусок наверх, прежде чем додумался завести один торец под лёд и хорошенько толкнуть с противоположного конца. Чуть топор тогда не утопил.
Позже Егорча обнаружил, что если вырубленную полынью присыпать рыхлым снегом, то замерзает она дольше, нежели оставить с чистой водой. Тем не менее, особо когда хорошо приморозит ночью, с утра за водой всё равно приходилось идти с топором.
Обильные ноябрьские снегопады остались позади. Вместе с ними утихли и ветра. Казалось, природа замерла в преддверии очередной смены календарного года. Ночами лютовали трескучие морозы. Короткие зимние дни слепяще сверкали в лучах яркого солнца, бесчисленно отражаясь мириадами бликов по белоснежной глади озера. Безмолвная тишина, царящая вокруг, оградила линией горизонта привычные Егорче очертания дальних берегов так, словно за ними не было и не могло быть ничего иного.
***
Ощущение тишины, давящей на уши, было гнетущим и будто бы осязаемым. Егор шёл по узкоколейке, часто спотыкаясь о шпалы и распинывая в стороны щебёнку. Рельсы бликовали апрельским солнцем, высветляясь причудливыми красками бегающих искр. Егор знал, что искры это уже глюки. Как он оказался в этой промзоне, Егор не помнил. Шёл, тщательно всматриваясь в две нитки рельс, убегающих вперёд. Где-то дальше они искривлялись и скрывались за поворотом между пакгаузов. Остального, ни справа, ни слева не существовало.
Тарен Егору подогнал Гринго. В одной «бомбе» из индивидуальной аптечки шесть таблов.
- Смотри, Егор, одна, полторы, максимум две, не больше. Иначе может заглючить жёстко, до измены.
До измены пока не доходило, но третий табл был явно лишним. Егору казалось, будто он с трудом переворачивает вязкие тяжёлые мысли, монотонно долбящиеся в виски. Сперва он, как и советовал Гринго, закинулся одной. Минут двадцать ничего не происходило. Ровным счётом ничего. Мысль закинуть ещё две разом, пришла неожиданно. Как будто это не сам Егор подумал, а шепнул кто-то сторонний. Может это и было запоздалое действие первой?
А потом сознание вырубило начисто. Вторым отрывочным воспоминанием после узкоколейки посреди промзоны был гипермаркет «Лента». Круглосуточный. Егор обнаружил себя стоящим перед главным входом. Было уже темно. Безудержно клонило в сон. Карманы пусты, ни телефона, ни денег. Даже завалящего жетона на метро, и того нет.
Войдя внутрь, Егор долго шлялся между продуктовыми рядами. Взял вакуумную упаковку слабосолёной сёмги и литровую банку экспортной балтики-семёрки. Уйдя к рядам хозтоваров в дальний конец гипера, Егор наткнулся на укромный закуток перед дверью аварийного выхода. В этом месте вдоль стены стояли стеллажи с коврами, дальше линолеум в рулонах, ещё что-то. Полуметровое пространство между стеной и стеллажной стойкой было перегорожено решёткой метра два высотой.
Егор воровато огляделся – нет ли камер видеонаблюдения поблизости, уцепился за решётку, упёрся ногой и перелез на ту сторону. Пробрался подальше вдоль стены, стащил пару каких-то половиков, уложенных на заднем ряду стеллажа. Вскрыв зубами упаковку, Егор жадно съел сёмгу, запивая пивом, разложил половики на полу, лёг и тут же заснул.
***
Бережно развернув тряпицу, Егорча нарезал несколько добротных шматков. Этой осенью удалось взять на редкие сети четыре хороших лосося. Вычистив требуху, Егорча промазывал солью пока ещё не красное плотное мясо, заворачивал в чистую тряпку и укладывал в кадушку поверх мелкого нерестового сижка. Спустя время, в засоле мясо лосося краснело. Не в пример покупной норвежской сёмге, лосось не такой жирный, да и вкус совершенно другой. Чувствуется, что не из садка, где рыбу откармливают искусственными кормами.
Помимо солёного лосося сегодня на праздничном столе вареная лосятина и макароны. Егорча достал календарь, купленный летом во время очередной ходки в деревню за припасами. Взяв с укреплённой над столом полки карандаш, зачеркнул очередную дату – тридцать первое декабря.
Помнится, первая зимовка Егорчи на острове прошла без такой банальной и привычной в быту вещи, как календарь. Потом, уже весной, купил в деревенском магазине, стыдливо спросив у продавщицы какой сегодня день.
Ходки в деревню на моторке за основным припасом на зиму Егорча обычно делал под конец лета, пока не начало раздувать резкими осенними ветрами волну. Грузился под завязку, так, что моторка шла обратно порядком осевшей, разваливая скулами надвое водную гладь озера. Сперва основательно тарился в деревенском магазине по привычно заведённому порядку. Крупы, консервы, макароны, соль Из хозтоваров спички, канистра керосина, нательное бельё, мыло, прочая гигиена.
Запас горючки брал в канистры у одного из местных мужиков, Василича. Тот гонял на своей буханке до райцентра за сто километров. Там на заправке наполнял в двухсотлитровые бочки. Василич же по своему охотничьему билету прикупал для Егорчи патроны на гладкостволку. Заодно у жены Василича, Тамары можно было и подстричься.
Сегодня в четвёртый раз Егорча встречал Новый Год на острове. Выходило ровно три с половиной года полного забвения одиночной отшельнической жизни. Накануне Егорча достал свои сбережения и пересчитал то, что оставалось. Один миллион рублей.
***
Торговля «тройным» не прекращалась и ночью, но шёл одеколон уже по полуторной таксе. Работа в целом была не пыльная. Дневную смену продавщица заканчивала в семь вечера. К этому времени Егор подгребал в ларёк и сменял её до одиннадцати. После закрыть железными щитами витрины, расстелить матрас поверх ящиков с пивом и на боковую до восьми утра.
За одеколоном нескончаемой чередой шли бичи. Днём они собирали стеклотару, а вечером начинали отмечать очередной прожитый день привычным банкетом. Для этих целей и служила стальная цепочка, позволяющая открыть дверь на десять сантиметров.
Работу Егору предложил по знакомству Прохор. Он уже давно работал в комке, но на другой точке, неподалёку. А тут появилась вакансия на продавца-сторожа.
Погорел Егор через три месяца. Помимо левака с одеколона начал потихоньку обсчитывать покупателей. В особенности поддатых трудяг с находившегося рядом завода. Они как раз шли через остановку, на которой стоял комок, неизменно останавливаясь добрать пивка в дорогу.
Вынимая дополнительный заработок из кассы после одиннадцати, самому себе Егор в пиве тоже не отказывал. Возможно по этой причине где-то прилично напутал в расчётах, что взять себе, а что оставить для официальной выручки. А потом коммерс Саша, который и держал несколько комков вместе с Егоркиным, неожиданно устроил внеплановую ревизию.
Недостачу вычли из зарплаты за последний месяц работы. Как раз в размере месячного оклада. «Больше на глаза мне не попадайся, Егор» - таким было прощальное напутствие от коммерса Саши.
Спустя неделю комок пошли вскрывать втроём. Егор знал, что Прохор ночевать не остаётся. Закрывает витрины ларька железными ставнями на болтах и уходит через пару кварталов к подруге в общагу.
Егор знал, что гаечного ключа в комке не было, и гайки на болтах изнутри закручивали вручную. Если снаружи подцепить шляпку болта отвёрткой и подтянуть его на себя, тем самым прижав гайку к раме с той стороны, то можно аккуратно выкрутить сам болт.
Дрон согласился сразу, а Малёк поначалу застремался. Но Малёк был нужен. Тощий, маленького роста – он как раз сможет пролезть через проём раздаточного окошка, если выкрутить хотя бы пару болтов из четырёх и отогнуть металлический рифлёный щит центральной витрины. По итогу Егор с Дроном Малька всё-таки уговорили.
- Короче, парни, так. Там вся дневная выручка. Это раз. Саша приезжает за баблом с утра обычно. После ревизии должны были завезти сигарет, возьмём блоками самых дорогих. Это два. Ну и в рюкзаки набьём баклах пива задарма.
- Егор, а милиция если? Нас не заметут случаем?
- Малёк, не ссы. Там улица просматривается в обе стороны, магазинов рядом нет. Если что, можно быстро сквозануть за комок, там в арку, за гаражи и дворами ты уже на соседней улице. Скажи, Дрон.
- Верняк, Егорыч. Да и район бичёвский, в натуре. Кого там встретишь ночью возле завода?
К ларьку подгребли часа в два ночи. Перед этим раскатали поллитру водяры, рихтанув на каждого парой пива для храбрости.
Всё вышло именно так, как и планировал Егор. С правой стороны центрального щита сначала нижний, а потом и верхний болты чуть поддались наружу, стоило только поддеть их тонкой отвёрткой. Медленно, по пол-оборота выкручивал Егор болты, пока Дрон с Мальком стояли рядом, нервно озираясь по сторонам.
Кровь, подогретая алкоголем, жарко стучала в виски. Прерывистое дыхание и чуть подрагивают руки в адреналиновом ожидании успешного финала затеянной делюги.
Прохор выскочил из неожиданно распахнувшейся двери комка в тот момент, когда Егор с Дроном начали отгибать в сторону щит, закрывающий витрину, с той стороны, где были выкручены болты.
- Убью, суки! – как можно громче заорал Прохор, замахиваясь увесистым молотком, который, как помнил Егор, зачем-то валялся в ларьке за ящиками с пивом, под электрощитком.
Дрон с Мальком бросились через дорогу в одну сторону, Егор, стремительно прянув за угол комка, в другую. Убегая, он думал только об одном. Успел или не успел опознать его Прохор в слабом свете стоящего неподалёку на остановке уличного фонаря.
***
Егорча прикрутил фитиль керосинки, приподняв стекло, легонько дунул на язычок пламени. Ночная темь разом ввалилась в уютное тепло избы сквозь индевелое оконце.
Теперь только отсвет рдеющих алым угольев из приоткрытой печной дверцы чуть высветлил южную стену сруба возле нар. Ещё с полчаса выждать и можно будет закрыть трубу, не боясь угореть.
Егорча поднялся с табурета, толкнул наружу дверь, обитую войлоком. Через холодные сени вышел на мороз, не вздев ватника. Долго стоял, задрав голову вверх, не ощущая холода.
Бездонное чёрное небо в россыпи ярких далёких звёзд всматривалось ответно, словно готовясь свалиться разом вниз и накрыть своим бескрайним куполом такой малый сегодня размером остров.
Оставалось полчаса до Нового Года. Где-то там пили и веселились остальные люди. Желали друг другу всего самого наилучшего и мысленно расставались с прошедшим.
Там, в суете далёких городов, оставленных когда-то Егорчей, продолжалась та самая жизнь, в которой он так и не сумел отыскать своё. То, что могло бы наполнить смыслом каждый прожитый день.
Остров безмолвствовал. Замершие в морозной тиши островерхие ели высились над Егорчей, ещё более усиливая ощущение собственной малости перед тем вечным и незыблемым миром, что был вокруг.
В сенях на завалинке покоилась выложенная пару часов назад остудиться литровка водки. Егорча взял её ещё летом в сельмаге и приберёг до поры.
Вскоре далёкие куранты на Спасской башне дадут отсчёт новому календарю. Егорча подхватил в сенях запотелую литруху, плотно прикрыл за собой дверь, уберегая тепло добротно протопленной избы. Чиркнув спичкой, заново запалил керосинку. Крутанул винтовую пробку и плеснул в кружку первую сотку. После первой волны жгущего нутряного тепла накинул вдогон вторую.
Задумчиво глядя на подрагивающий язычок жёлтого пламени сквозь подёрнутое причудливыми разводами копоти стекло керосинки, Егорча калейдоскопом прокручивал в памяти всё то, что связывало его незримыми нитями с жизнью.
С той самой жизнью, которая не остановилась и никогда не остановится в своём неустанном марафоне. С той самой жизнью, что вечным течением гонит щепки чьих-то судеб в заданном временем русле. Огибая встречающиеся попутно острова забвения. Минуя их, чтобы замкнуться кругом и начать всё сначала.
***
Летом будущего года заимку случайно обнаружат туристы-байдарочники из Москвы, остановившись для ночлега аккурат на приглянувшемся им песчаном берегу залива.
Убрав валежину, которой неизвестный хозяин, уходя, когда-то подпёр дверь снаружи, они будут долго рассматривать и фотографировать на память внутреннее убранство избы.
Тщательно выскобленная посуда на полке. Аккуратно сложенная поленница берёзовых дров подле печки. Рядом запасливо приготовленная береста на растопку.
Не решившись нарушить заведённого кем-то строгого порядка, они, ничего не тронув, так же подопрут снаружи дверь рогатиной, точно хозяин вскоре вернётся обратно после своей отлучки.
Переночуют на побережье и наутро двинутся в обратный путь.