Решение вернуться в кабину было весьма своевременным. Из чёрного, шуршащего подолами потока к машине целеустремлённо выдвинулась Ариана. Правда, узнал её Тимур не сразу. Слишком уж непривычный образ, к тому же была она почему-то одна.
- Боец, а ты глаза не сломаешь? Может, просто пощупать дать? – тон, несмотря на ехидство, оставался вполне миролюбивым, но… ещё секунда промедления, и это будет уже наезд.
Горец поспешно сморгнул и оторвал взгляд от ушитой области декольте. Тёткин бюст, видимо, даже по молодости имел внушительные размеры. Поправить досадную не состыковку красиво и быстро не удалось, и мешкообразная, пустая складка как назло цепляла глаз.
- Пошли, - кивнула она в сторону храма, - Кора отца Зальца упросила с тобой вступительную беседу провести.
Лейтенант договаривала, уже захлопывая дверь салона, бросив обратно на сидение бутылку воды. Небрежные, уверенные движения, на лице терпеливая скука. И говорила она о предстоящем событии буднично, мимоходом, как о чём-то уже решённом.
Тимур незаметно вытер о штаны вспотевшие ладони: вот ведь дурак! Болтун безмозглый! Сам накликал… И не поверил же с утра, что тётка всерьёз. Она, конечно, от всего сердца и из лучших побуждений, но… это… это край… Старикам жизнью обязан, за такое можно многое принять. На себя принять, а род позорить… Похуже смерти будет. Эвнек, предавший доверие, уронивший честь предков, проклят, и семья его, и продолжения ему нет...
- Задница в сидение корни что ли пустила? – обернувшись на пол пути к площади, окрикнула Ариана. – Идёшь?
«Головешка» опасливо, но весьма однозначно помотал головой.
- Опа… - удивлённо хмыкнула девушка. – А чего так?
- Эджес-Вух, всё видит… Я не предатель, - шалея от собственной наглости и праведного гнева, оттарабанил Тимур.
Лейтенант медленно, с чувством выдохнула и зашагала в обратном направлении.
Шальная баба… Платок с головы стащила, в кулаке зажала, не спеша идёт, знает, что пленному деваться некуда. Парень не стал понапрасну дёргаться, запираться. Ну, не будет она его тут… Не будет же?! Это ж при всём честном народе признать, что не вольнонаёмного, а… раба вразумляет! Обидно… не мешок же для битья и не салажонок зашуганный! Может вместо избиения драку устроить? Не первый раз друг друга на слабину пробуют. «Стриженная» умная, учёная, да по-бабски всё с изворотом, хитростью метит, но вот так, лоб в лоб, без оружия… завалит он её…Даже если только нос разобьёт, ему сельские за свою, не гадая, башку проломят и мозги по бордюру размажут желающих-то много. До майора при таком раскладе лучше не дожить…
Хлопнула, закрываясь, вторая дверь кабины. Ариана уселась на пассажирское место и, расправив подол, с удовольствием вытянула ноги. Как и он пару часов назад, потянулась, зацепив одной ступнёй другую, стянула туфли и… И тишина.
- И что дальше? – не выдержал «головешка», сбитый с толку затянувшейся паузой.
- Ждём, - отозвалась девушка, морщась и ощупывая вздувшиеся после тёткиных туфлей водяные мозоли.
Из зубодробительных наставлений Вардана, пленный доходчиво уяснил, что любопытство, в общем и целом – зло, а два вопроса подряд, как ни крути – наглость, положено тебе знать больше – сказали бы, но язык прямо-таки чесался.
- Чего ждать-то? – вкрадчиво поинтересовался он, на всякий случай, убирая голову с линии удара. – Я не передумаю… Вера отцов священна, Эджес-Вух…
- Плевать, - не меняя тона, оборвала Ариана. – Мне плевать. В храме мы не появились, значит, Кора с Дамиром сейчас подойдут. Уговор был: через десять минут с тобой не возвращаюсь, значит, душеспасительная беседа отменяется, и обращение «заблудшей овцы» в истинную веру не состоялось.
Тимур удивлённо вскинул брови, беззвучно открыл и закрыл рот:
- И всё?...
- А чего тебе ещё-то надо? – пожала плечами девушка. – Тётка, конечно, так просто от своей сверх идеи не откажется. Но зато Дамир аккуратненько прикроет, дядька с понятием… Вардану , пока работаешь исправно, тоже не до блажи.
Отвернувшись к окну, лейтенант нашла глазами высокое парадное крыльцо с массивными каменными ступенями и принялась изучать дверь, которая вот-вот должна была открыться.
- Ты… не веришь?…
Ариана озадаченно уставилась на тот час замолчавшего «головешку». Святые угодники! Можно сказать, первый раз сам чем-то открыто у неё поинтересовался и… сразу ляпнул хрень.
- Ты много про Единого знаешь? – внешне весьма спокойно начала девушка.
- Ну так… кое-что… в отряде и в лагере слышал, потом тётка говорила… - горец еле заметно дёрнулся, не спуская настороженного взгляда с подавшейся к нему «стриженной». Сокращение дистанции, наводящие вопросы, задумчивая дробь пальцами по сиденью… Похоже… Да, похоже, его сейчас будут вдумчиво учить. Да что за…?! Чего опять сказал-то такого?!
- Основная книга Единобожия?
- Завет Мира.
- Что в нём?
- Заповеди.
- Перечисли.
Не громко, но требовательно. Тимур прикусил губу, стараясь в срочном порядке скроить из обрывков забытых фраз, армейских анекдотов, житейских присказок и тёткиного бормотания святые откровения, первородную суть божественной воли.
- Красть нельзя, врать, много думать о себе, убивать… своих, падать в мыслях, падать в боге…
- Стоп, - резко скомандовала лейтенант, словно переговаривались они сейчас не в тихой кабине, а по ходу движения танка, готового вот-вот вылететь на минное поле. – Падать в боге… Поясни.
Пленный облизал пересохшие губы и вновь перевёл непонимающий взгляд от сосредоточенного лица экзаменаторши к приборной доске. Чего ей надо? Пояснить? На кой?!
- Падать в боге… ну, - запнулся он, подбирая слова, чтоб не облажаться в чужой терминологии. – Плохо думать и говорить о Едином, пропускать молитвы… - «стриженная» не перебивала, но и помогать не собиралась. И… ждала. Ещё? Чего ей ещё? – Нарушать заповеди, - кивок. – Разочаровывать бога? – слабый, но кивок. – Сомневаться в нём…
Последние слова парень произносил уже немеющими губами под привычно-насмешливый взгляд лейтенанта.
- «Пять кругов веры» – ну, это на слуху, торжественный обряд по совершеннолетию, - снизошла до объяснений Ариана. – Перечень вопросов к верующему. Дань традициям, праздник. А заодно и первое «сито». Потом духовники: семейные или в государственные – внимательные и с хорошей памятью – второе «сито». Ответственные преподаватели «Слова и Помысла» в учебных заведениях; релаксационные комнаты «Душевной благодати» на любом уважающем себя предприятии с заботливыми психологами от Храма; бескорыстные, но хорошо оплачиваемые соглядатаи, подсаживающиеся в очередях, прогуливающиеся по рынкам; добропорядочные, но очень болтливые прихожане, без умысла доносящие в исповеди на знакомых, друзей, родственников. Третье, четвёртое, пятое «сито»…
- Все под колпаком? – растеряно выдохнул эдаец, даже не стараясь удержать ползущие вверх брови. – Не верить… нельзя?
- Можно, но не долго, - поглядывая в окно на возвращающихся стариков, растянула губы в злой улыбке «стриженная». – Один раз ляпнешь – припишут разнузданность и нарушение общественного порядка. Штраф. Возьмут «на карандаш». Второй раз – неблагонадёжность и исправительные работы. Третий раз… - лейтенант, помедлила, разглядывая затаившего дыхание «головешку», - трудовые лагеря ведь не только для военнопленных. Бесплатные руки стране всегда нужны.
Лицо горца вытянулось, и смуглая, налитая румянцем кожа стала похожа на выгоревший, дешёвый пергамент. Это, что выходит? Он её сейчас практически в измене Родине обвинил?! Кранты…
- Я не знал, - отходя от услышанного, честно признался парень, в чём-то уже даже согласный с будущей заслуженной оплеухой.
- Так, потому и объясняю… по-хорошему, - выделила Ариана последнюю фразу. – Ты «головешка», тебя не коснётся… но языком про Храм не трепли, а то укоротят.
Появление стариков оказалось как никогда кстати. Тимур вёл машину на автомате, пытаясь осмыслить и систематизировать услышанное. Не столица, не город даже, село какое-то в глухомани – «тихая вода». А нырни поглубже, наобум - и не поднимешься. Любой бог ревнив, и жрецы его ревнивы – тут ничего не поделаешь. Первопредок отступников тоже не любит, но… чтоб сосед на соседа стучал?… Чтоб не семья, не род участь твою решали, а… непонятно кто. Ведомство какое-то, посторонние люди, которые и знать тебя не знают. Страшно…
В своих размышлениях он чуть не пропустил тихую просьбу Дамира: на повороте взять левее, на окраину. Парень сначала кивнул, а потом удивился: куда это они? Разве не домой?
По чётким дядькиным указаниям приехали… на кладбище.
Не планировали и не собирались, но Кора удержаться не смогла. Как же это она в такой день и к сыночку не заглянет, хлебушка не привезёт… Ариана помогла тётке вылезти из салона, сунула в руки купленный в храме кулёк. Высокий порожек обычно трудностей для деятельной натуры не представлял, но тут фермершу силы покинули. Лейтенант неторопливо шагала вслед за стариками, позади, в чавкающей грязи, отзывались шаги замыкающего эдайца. Сквозь пелену низких, дождевых облаков пробивался свет, зажигая искры на позолоченных каёмках траурных венков, отражаясь от полированного мрамора обелисков. Выбранная тропка петляла меж нестройных рядов могил, то расширяясь на развилках, то схлапываясь до состояния узкой щели между невысокими чугунными оградами. Старое кладбище… Мест в дефиците, а спрос постоянный. После дождя, грунт развезло. Попадающиеся навстречу посетители все сплошь в сапогах. Девушка, чуть слышно ругнувшись, с силой выдрала из глинистой грязи утонувший каблук. Мужикам всё одно, а вот у Коры те же проблемы, хорошо хоть её есть, кому поддержать. Найти могилу в лабиринте оград было под силу только Коре. Такая вот глупая шутка: в трёх соснах тётка непременно заблудится, а тут… Идёт. И головой не вертит, и не оглядывается.
Кора остановилась возле очередного ажурного заборчика, выкрашенного, как и у большинства, светлой синей краской.
- Ну здравствуй, сынок, - вздохнул Дамир, разматывая заменяющую замок проволоку на калитке. – Встречай гостей.
Кора до непривычного собранная и молчаливая зашла за ограждение и принялась наводить порядок, почти рефлекторно и без суеты. Убрала от надгробия давно засохший букет, вычленила из россыпи искусственных цветов выгоревшие – это всё в пакет и на выброс. Повыдирала самые крупные сорняки из дружно взошедших в этом году огненно – махровых бархатцев, вернула на место опрокинутый ливнем закрытый подсвечник, бережно, платком протёрла овальную иконку с фотографией.
Стандартная печать на пластике – чёрно-белый портрет размером с ладонь. И на нём… Он? Наверное, он. Одновременно похож и не похож на себя. Вокруг, на крестах и плитах, серьёзные, спокойные лица. Словно готовые, примирившиеся. А этот… Нет, ну, не смеётся, конечно… Нет, тётка бы такого кощунства на кладбище не допустила. Но… в уголках озорных, чуть прищуренных глаз уже наметились складочки, и губы плотно сжаты лишь с одной целью: сдержать безумно заразительную, дурашливо – счастливую улыбку. Она помнит это выражение. Она помнит это фото.
Ариана сама не заметила, как к горлу подступил давящий комок, а дышать стало труднее, чем через мокрую тряпку.
Кора меж тем уже расстелила возле надгробия свой головной платок и, ломая на кусочки, выкладывала на него сдобный хлеб. В подсвечнике трепетал прозрачный, слабый огонёк.
- Тебе, сынок, - впервые нарушила молчание Кора. – Домашнего бы принести, да вот не случилось, - виновато улыбнулась она, поправляя угощение, - думала, не смогу… Да и святой отец говорит, что грех к пустой могиле подносить. А куда ж ещё-то? Пусть хоть тут будет…
Вся обратная дорога до машины была посвящена у Арианы одному единственному действу: любыми силами сохранить лицо. Возвращались в том же порядке: старики – впереди, поникшие, скорбящие, но как-то светло и без надрыва. В хвосте – «головешка», тоже тихий. О чём думает, хрен разберёшь, да и не интересно, не до этого. В середине цепочки – лейтенант. И это очень хорошо, что именно там! Потому что… потому что… она сама не ожидала, что так накроет. Ариана уже пережила эту смерть. Ещё тогда, в начале войны. Она перекипела, переболела, сделала слабость своей яростью, ненавистью, своей силой. Она стала как тёткины любимые сухоцветы, как эта пыль на дороге… Так как же это опять?!
Во рту горько и сухо – желчь. Да, наверное, так и есть. Рваное дыхание, которое никак не выровнять. И глаза застилает мутной пеленой, главное – не моргать, чтоб не выкатилось, по щекам не потекло. Ногти впились в ладони, в тщетной попытке сделать снаружи больнее, чем внутри. Сдерживая позорные всхлипы, лейтенант морщилась, собирая на лбу ненужные складки, неестественно кривила рот. Безобразно. Провально. Вообще ни на что не похоже. Она и сама это прекрасно понимала, но поделать с собой ничего не могла.
- Арьюшка! Ты чего какая? – обернувшись, тётка обеспокоилась всерьёз. – Тебе плохо? Службу такую отстояли, да ещё сюда ехали! Заболело где?
- Чего терпишь? Плечо опять надёргала? – строго, как маленькую, отчитал Дамир, готовый, кажется, вот сейчас взять на руки и отнести непослушную дурёху в машину.
- Ноги, - через силу выдавила из себя девушка. Криво, натянуто… да и чёрт с ним… хоть как-то улыбаясь. Успокаивая. - Ноги стёрла. Ерунда. Да вон Тимур видел, подтвердит.