Было туманное осеннее утро. Тучи над городом разошлись, но светлее от этого не стало.
Генри Гудмэн стоял у себя в офисе, опираясь на перегородку внезапно ослабевшей рукой, смотрел в окно, на рекламный щит с изображением роковой красавицы в красном вечернем платье, и слушал, что говорит ему Эмма.
- … и вообще, – говорила Эмма, – мне все это надоело. Ты говоришь, что любишь меня, а сам палец о палец не ударяешь. Любовь это поступки, а не слова. Я три месяца ждала, но у тебя на все отговорки. То ты задолжал за квартиру, то тебе нужно помочь другу, который потом пропил твои деньги, потому что он алкоголик, а ты наивный осел, а вчера ты мне вообще заявил, что ненавидишь это время, этот мир и вообще всех ненавидишь, ты, наверное, и меня ненавидишь, иначе не поступал бы так со мной, и все твои слова про любовь – это просто бесполезный мусор, который ты бросаешь к моим ногам, чтобы дважды в неделю поваляться со мной в постели, нет уж, Генри, отныне пользуйся правой рукой, а я на такую роль не согласна, я еще молода, я красива, черт возьми, и я найду себе нормального мужчину, я достойна лучшего, а ты не приходи ко мне больше, я не хочу тебя больше видеть, ты для меня умер, Генри, так и знай, умер, и на этот раз навсегда.
Она замолчала, и Генри интуитивно понял, что она ждет от него каких-то слов, что она и теперь, на грани разрыва, проверяет его, но ему нечего ей сказать, он уже все сказал, в душе у него пусто, как в кармане банкрота, и поэтому он смотрел на нарисованную женщину-вамп, что была так похожа на Лорэн Беколл (1), и представлял, как она лежит у него на кушетке, и чтобы в одной руке была сигарета, а в другой стакан бурбона, и чтобы за окном шел дождь и мерцали, потрескивая искрами, неоновые огни…
- Ты просто тряпка, Генри, вот и все, - тихо сказала Эмма и отключилась.
«Отношения никогда не умирают естественной смертью, - мрачно подумал Генри, опуская телефон в карман. – Их чаще всего убивают гордость, безразличие и животный эгоизм»
Мысль была далеко не нова, но на минуту ему стало как будто легче, и он даже оглядел залитый искусственным белым светом офисный простор без привычной уже соматической тошноты.
Опустив голову, Генри сел на свое место, но вместо того, чтобы продолжить работу над отчетом, зашел на сайт поклонников старого кино, где наткнулся на цитату Раймонда Чандлера (2):
«Проститься – это все равно что умереть»
- Черт! – Генри так стукнул кулаком по столу, что на него посмотрели, как на психа… впрочем, ему было на всех наплевать.
«Уйду с головой в работу. Буду работать, как сошедший с ума трудоголик. И забуду… забуду про нее… по крайней мере, до вечера. А вечером пересмотрю в пятидесятый раз «Двойную страховку», или «Мальтийского сокола» (3). И напьюсь… да, черт возьми, напьюсь!»
Но вечером, вместо того, чтобы напиться, Генри Гудмэн решил покончить с собой.
Это решение созревало в нем не первый месяц. Еще до знакомства с Эммой он не раз приходил к выводу, что жизнь его пуста, бессмысленна и похожа на тягостный кошмар душевнобольного, в котором вновь и вновь проходит мимо искаженного сознания одна и та же вереница болезненных фантомов, и нет никакой надежды на возможность сойти наконец с этой чертовой карусели куда-нибудь в настоящую жизнь. Каждый день он вставал в семь утра, трясся в переполненном вагоне метро, потом сидел весь день, как привязанный, у компьютера, задыхаясь душой в просторной люминесцентной могиле офиса, среди таких же мертвецов, чьи черные галстуки и белые сорочки снились ему по ночам, как и дружное щелканье клавиатур, кофе в бумажных стаканчиках, фальшивые улыбки, как бы говорящие: «я улыбаюсь тебе, потому что так принято, но на самом деле плевать я на тебя хотел», и все эти цифры, цифры, цифры, бесконечные цифры на мониторах, в умах и сердцах, алчные пожирательницы искренних эмоций и чувств… ну а вечерами… вечерами он запирался в своей тесной, как гроб, квартире, слушал винил - Диззи Гиллеспи, Билли Холидей, Лестер Янг (4), - пил мелкими глотками бурбон, курил сигару, а потом садился напротив плазменного экрана размером с офисное окно и смотрел до полуночи старое кино в жанре «нуар», воображая себя то наивно аморальным Марлоу, то агрессивно энергичным Спейдом (5), стрелял из револьвера в темном переулке, выходил неожиданно из тумана и бил негодяя в челюсть, поддавался на чары коварных красавиц, растворялся весь в черно-белой атмосфере утонченного завуалированного порока, старомодного соблазнительного плутовства, мрачной мужественной красоты, потерянного навсегда мира брутальных грез… И это было единственной его отдушиной, но в последнее время и она не приносила утешения - превратилась в томительный дремотный эмоциональный наркотик, от которого больше вреда, чем пользы.
Размышляя обо всем этом, Генри Гудмэн двигался неприметной тенью по вечернему городу, а с темных небес уже опускалась сумеречная вуаль предзакатного безвременья, и было совсем не страшно думать о том, что завтра никогда не наступит.
К тому моменту, когда он подошел наконец к мосту, почти совсем уже стемнело, закапал, пронзая ознобом спину, холодный ноябрьский дождь, а за мостом зажглись тысячи разноцветных огней восточного города, и среди этих огней где-то жила сейчас, дышала и думала Эмма Хейворт, чья фамилия сводила его с ума (5), хотя, конечно, не только она. Интересно, заплачет ли Эмма, когда найдут его труп? От этого простого вопроса Генри почувствовал себя совсем плохо. Он ускорил шаг, напряженно оглядываясь, но машин не было и людей тоже, был только накрытый ровным асфальтом с бледно-желтой разметкой мост, похожий на гигантское лезвие, и была темная непроглядная, как и та, что зияла сверху, бездна под ним.
«Разом покончить, разом покончить, - думал Генри, двигаясь вдоль высоких стальных перил. – И это будет, пожалуй, единственный достойный поступок в моей чертовой жизни…». По другую сторону от тротуара едва разгоняла темноту редкая вереница изготовленных в псевдостаринном стиле тусклых фонарей, и вскоре Генри нашел подходящее место – один из фонарей был разбит, и здесь его вряд ли кто-нибудь заметит, даже если он простоит за перилами до рассвета.
Генри поджег сигарету, выдохнул в сырую тьму голубой столбик дыма, взялся за перила обеими руками, и в этот самый момент совсем рядом от него раздался хриплый, но определенно женский голос:
- Дайте мне тоже.
Вздрогнув, он отшатнулся от перил, как вурдалак от распятия.
- Чего дать?
- Сигарету.
- Где вы?
- Здесь.
Генри шагнул вперед и только теперь заметил, что по ту сторону перил стоит женщина, правда, кроме ее бледного лица он ничего не увидел. Генри протянул сигарету, и на миг его руки коснулись ледяные, как у мертвой, пальцы.
- И огня.
Он чиркнул зажигалкой, выхватывая из темноты свинцовый блеск удлиненных аристократических глаз, тонкие линии бровей, тени от чувственных губ, медовые завитые волосы, ниспадающие на голые плечи двумя волнистыми потоками.
А еще он успел заметить кроваво-красное вечернее платье…
Незнакомка была похожа на Лорэн Беколл, как родная сестра, и в другое время его бы чрезвычайно взволновало такое сходство, но теперь он ничего не почувствовал, только какое-то вялое тревожное изумление.
- А я уж было решила, что так и умру, не выкурив последней сигареты. Спасибо.
- Не за что, - пробормотал Генри. - Зачем вы здесь?
- Видимо, за тем же, за чем и вы.
- Вы хотите сказать, что…
- Я ничего не хочу сказать. Вы меня спросили, я ответила.
Генри нервно затянулся.
- Ну и что же вы стоите? Перелезайте, раз пришли, - она помолчала, выдыхая дым через ноздри. - Знаете, мне тут пришло в голову – почему бы нам не сделать это вместе?
- Хм… честно говоря, мне все равно, хотя мне и кажется это немного странным.
- Вы еще сохранили способность различать, что странно, а что нет? Кстати, с этого моста каждую неделю кто-нибудь прыгает.
- Ничего об этом не слышал.
- Ну разумеется. Вы же жили, как устрица в раковине, отгородившись от всего мира, верно?
- Это так заметно?
- На лбу написано.
- Вы умеете читать в темноте?
- Я много чего умею. Жаль только, что ни один из моих талантов не помог мне стать счастливой.
Генри неторопливо перебрался на ту сторону, нащупал ногами приступку, посмотрел вниз, по спине пробежала почти приятная волна холода.
Женщина стояла в трех шагах от него, держась за перила бледной тонкой рукой.
- Именно поэтому вы…
- Мне не хочется говорить о грустном в такой момент, - перебила она. - Лучше давайте вспомним что-нибудь хорошее.
- Мне нечего вспомнить.
- Вам повезло.
Они помолчали, и в наступившей тишине стало слышно, как по асфальту глухо стучит уставший за день дождь.
- Вы, вероятно, промокли? - спросил Генри для того, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Она фыркнула от смеха.
- Вряд ли это может иметь значение, когда собираешься прыгнуть с моста.
- Да, вы правы. Глупый вопрос.
- Как вас зовут?
- Генри. А вас?
- Анджела.
- Красивое имя.
- У меня далеко не всегда получалось быть ангелом, - короткий смешок. - Наверное, это плохо.
- Вы... - Генри щелчком отправил окурок в пропасть, - верите в жизнь после смерти?
- Ничто так не убивает, как смерть. Вот единственное, во что я верю.
- Мрачная вера.
- Может быть. Но она дает мне надежду.
- Надежду на что?
Женщина не ответила.
- На самом деле я давно уже умер, - сказал Генри.
- На самом деле это просто слова.
Он промолчал.
- Вы боитесь, правда?
- Нет.
- Неужели?
- Я не боюсь.
- Вы мужчина?
- Да.
Она рассмеялась. Генри вздрогнул, будто от пощечины, но тут неподалеку послышался визг тормозов, по глазам резанули желтым светом фары, хлопнула дверца и чей-то простуженный голос рявкнул:
- Вытаскивайте его, кретины! У нас мало времени!
Генри присел. Анджела тоже, но не так поспешно.
Яркие фары погасли. Цепляясь за ледяные спицы парапета, Генри развернулся лицом к мосту и в грязно-янтарном свете фонаря увидел машину… Rolls-Royce Phantom 1936 года выпуска! Эту модель он узнал бы и с закрытыми глазами, на ощупь… но откуда она здесь? И что это за мужчины в плащах и шляпах?
Высокий громила с лицом гориллы и итальянистого вида коротышка открыли багажник, началась шумная возня, ругань, а третий между тем стоял у парапета, лицом к воде – хищный властный профиль, сгорбленная, но гордая осанка. Громила с коротышкой бросили на асфальт что-то продолговатое, упавшее с глухим стуком, а потом Генри услышал мычание и понял, что это человек, живой человек…
Человека поставили на ноги и подтащили к парапету. Это был худощавый мужчина с растрепанными волосами и в темном дорогом костюме, рот заклеен скотчем, руки связаны за спиной, ноги замурованы в тазик с цементным раствором.
- Что за черт… вы видите то же, что и я? – шепотом спросил Генри.
- Было бы странно, если бы я видела что-то другое, - прошептала Анджела в ответ.
- Ну что, Красавчик, вот и пришла твоя последняя минута, - сказал горбатый. – Разрешаю тебе сказать что-нибудь напоследок. Ах, да… - он покачал головой, - ты же не можешь. Какая жалость… впрочем, я и так знаю, что ты скажешь. Ты скажешь, что рад отправиться на корм рыбам, потому что тебе до смерти надоел этот темный прогнивший город, и что мы ублюдки и сукины дети и скоро будем гореть в аду… верно? А может быть… - горбатый усмехнулся, - ты станешь умолять нас, чтобы мы отпустили тебя, и что у тебя где-то спрятаны большие деньги, и ты готов отдать их нам, лишь бы мы сохранили тебе жизнь? В любом случае, Красавчик, все это не важно… и знаешь, почему? – он шагнул вперед и смачно плюнул ему в лицо. – Да потому что нам НАПЛЕВАТЬ на тебя, маленький глупый вонючий засранец!
- О, Господи, сделайте что-нибудь… - прошептала Анджела.
Но громила с коротышкой уже приподняли мужчину за ноги и одним синхронным движением перебросили через перила.
Анджела пронзительно вскрикнула.
- Вы слышали?
- Да, - сказал коротышка. – Я слышал.
- Женщина, - сказал громила.
- Иди проверь, Лу, - приказал ему горбатый. Громила опустил руку в карман плаща, достал из него револьвер и двинулся вдоль парапета, будто грозная тень самой смерти.
- Ну и что вы теперь будете делать? – не без сарказма прошептала Анджела. «Заткнись!» – мысленно закричал ей Генри… его трясло, ужас царапал ледяными когтями горло.
В двух шагах от Анджелы громила остановился, покрутил головой и даже как будто принюхался.
- Ну что там, Лу? Пошевеливайся! Нас ждет Грязный Гарри, если ты не забыл, а он очень не любит ждать!
- Да никого вроде, - громила неуверенно пожал квадратными плечами. – Может, показалось?
- За парапет загляни, кретин!
Дальнейшее произошло мгновенно. Громила шагнул вперед, и в этот самый момент Анджела извернулась, просунула между спицами ограждения ногу, громила споткнулся, потерял равновесие и рухнул, как надравшийся виски пьяница. По асфальту покатился револьвер. Генри уставился на него остекленевшим взглядом, остро ощущая, как уходит драгоценное время…
- Хватай его! Чего ты ждешь! – закричала Анджела.
На какое-то мгновение, темное как обморок, Генри парализовало, но потом кто-то настоящий внутри заставил его протянуть руку, и пальцы обхватили теплый металл револьвера.
Громила между тем пришел в себя, он уже поднимался, и тогда Генри тоже поднялся, обхватил свободной рукой перила и нажал на курок. Выстрел прозвучал, как разрыв петарды.
- Генри, осторожнее!
Раздался еще один выстрел, пуля просвистела совсем рядом, Генри едва не разжал пальцы, но в ту же секунду вскинул револьвер, и коротышка задергался на асфальте, как сектант-фанатик в религиозном экстазе.
- Ах ты, ублюдок! – горбатый бросился к револьверу коротышки. Пуля попала ему в голову, и в грязно-янтарном свете фонаря Генри ясно увидел, как из пробитой шляпы взметнулся вверх темный фонтанчик крови.
На минуту воцарилась глухая тяжелая вязкая тишина, какая бывает ночью на кладбище, а потом Анджела тихо спросила:
- Ну и что же нам теперь делать?
- Сваливать надо, - помолчав, ответил Генри. – Еще немного, и здесь будет столько же фараонов, сколько прыщей на заднице старой девы.
Анджела рассмеялась.
– Слова не мальчика, но мужа.
Генри выбросил револьвер в реку, перелез через парапет, помог Анджеле (теплая кожа под гладким атласным платьем, острый возбуждающий аромат парфюма), и они поспешно направились к роллс-ройсу, стараясь не глядеть на трупы гангстеров и не наступать в кровавые лужи.
В салоне пахло перегаром и табачным дымом, обтянутое дорогой кожей сиденье оказалось жестким и неудобным, как инвалидное кресло, но Генри было плевать, ведь это роллс-ройс 1936 года, черт возьми, за рулем которого Генри и не мечтал когда-нибудь оказаться. Он захлопнул дверцу и повернул ключ. Мотор заурчал, будто сытый тигр.
- В жизни не видела более самодовольной физиономии, - насмешливо произнесла Анджела, когда чертов мост остался позади, и перед ними раскинулась мутная и сверкающая неоновыми огнями городская ночь.
- Я перестрялял их, как кур, - прищурив глаза, Генри достал сигарету, резко повернул руль, машина нырнула в туманный переулок. - Разве нет?
- Они были на свету, а ты в темноте. И ты застал их врасплох.
- Как и они меня.
- Куда едем, ковбой?
- Ко мне.
- К тебе? С какой стати?
- Потому что я так хочу.
Анджела хмыкнула и замолчала, опустив длинные бархатные ресницы…
Через десять минут они уже стояли на пороге его квартиры. Анджела оглядела скудную обстановку, покачала головой, но ничего не сказала. Первым делом Генри поставил Диззи Гиллеспи, и в интимную тишину темной комнаты ворвались бодрые трубы «Aмерикано», потом зажег торшер, что стоял на столике возле кушетки, сходил на кухню, принес бутылку бурбона и ведерко со льдом. Все это время Анджела стояла у двери, наблюдая за перемещениями Генри с немного иронической улыбкой, а когда он наконец приблизился к ней и протянул янтарный стакан, в котором стукались кубики льда, она поправила завиток волос, что всегда выбивается из женской прически в самый неподходящий (или самый подходящий) момент, слегка прикрыла серые, как чикагское небо, глаза и тихо сказала:
- Алкоголь, как любовь… первый поцелуй, как магия, второй – сугубо интимный, третий становится рутиной, после чего вы просто срываете с девушки одежду.
- Раймонд Чандлер, - кивнул Генри с улыбкой. – Что ж, он прав.
- Тебе происходящее больше не кажется странным? Тебе не кажется, что это сон?
- На мой взгляд, все произошло просто и естественно, а все, что просто и естественно, - это правда.
- Раймонд Чандлер, - кивнула с улыбкой Анджела. – Судя по всему, умный был мужчина…
Пластинка взвизгнула, фокстрот оборвался. Генри залпом допил бурбон, подошел к проигрывателю, поменял пластинку… а когда обернулся, едва не упал, будто получил правый хук в челюсть.
Анджела стояла на прежнем месте, но теперь на ней были одни только красные туфли… и больше ничего. Тонкие пальцы с серебряным лаком на ногтях с притворным смущением теребили клипсу в ухе, а затуманенные глаза с удлиненным разрезом были полны решимости и веселого сумасшествия.
Генри сглотнул комок в горле.
- Что за черт…
Анджела качнула головой.
- Нет, - грациозно изогнув бедро, она шагнула вперед. – Ангел, хороший мой. Ангел.
Она подошла так близко, что он почувствовал тепло ее тела, - нагая, сумасшедшая, свободная - и время остановилось, как тогда, на мосту, но на этот раз остановил его не страх, а нечто гораздо более реальное, настоящее...
Утром Генри еще не проснулся, но уже понял, что она ушла. Ушла обратно – в свою потустороннюю жизнь, о которой он так ничего и не узнал. На столике возле кушетки он нашел записку.
«Проститься - это все равно что умереть.
Но ничто так не убивает, как смерть.
Помни об этом.
Помни об этом, хороший мой…
Кстати, моя фамилия Гардиан (7). Смешно, правда?»
- Правда, - сказал Генри, щелчком отправил окурок в пропасть, быстро, чтобы не передумать, взялся за перила обеими руками, перелез на ту сторону и разжал пальцы.
1. Лорэн Беколл – популярная актриса 40-50-х гг.
2. Раймонд Чандлер – автор детективных романов в жанре нуар.
3. «Двойная страховка», «Мальтийский сокол» - культовые фильмы эпохи нуар.
4. Диззи Гиллеспи, Билли Холидей, Лестер Янг – популярные исполнители 30-50-х гг.
5. Филип Марлоу, Сэм Спейд – герои детективных романов и фильмов в жанре нуар.
6. Рита Хейворт – популярная актриса 40-х гг.
7. Гардиан – хранитель (англ).