Для тех, кто забыл, напоминаю, что предметом моей заботы является феномен феноменов - ваша воля.
Замечали ли вы когда-нибудь рядом с собой трех почтенных дам, чей адрес и род занятий известны еще с древности? Одна из них прядет для вас нить, другая подталкивает ее под руку, третья пощелкивает ножницами, прицеливаясь обрезать расходный материал. Именно под их присмотром вершите вы события, разъяв которые по прошествии времени, можно разглядеть в них гортань интродукции, желудок конфликта, трепещущее сердце сюжета, пищеварительный тракт интриги, полные легкие мотивации и вас самих, послуживших пищей сему обаятельному союзу. Изучив их с дотошностью патологоанатома, вы, вполне возможно, не найдете в них изъяна и будете озадачены очевидным несоответствием здорового состояния частей и болезненной наружности целого, упуская из виду ту тонкую невидимую материю, которая одинаково одушевляет и события, и человека, и целые государства. Что же тогда есть воля, как не слабые весла, влекущие ваш челн курсом, диктуемым неисправимо неисправным компасом?
Странно, что ваши создатели, делегировав вам часть своего могущества, не объяснили при этом, как им пользоваться. По факту волей в той или иной мере вооружен, а стало быть, опасен для равновесия Хаоса каждый из вас. По сути, волеизлияние противоестественно. Категорический вселенский императив гласит: равновесие прежде всего. Из этого следует, что воля с ее лицензией на неповиновение и разрушение есть прямая и безусловная пособница энтропии. Наталкиваясь на законы, она ищет, как их нарушить. Да, я индифферентен к добру и злу, но я против неподчинения закону, будь он хоть космический, хоть человеческий. Недопустимо отвергать право верховных сил на принуждение. Между тем для вас воля - это всего лишь психическая энергия, побуждающая вас к действию, и даже если она необузданна, она всегда целенаправленна, утверждаете вы. Сам бог велел вам преследовать те или иные цели, оправдываете вы свое головотяпство. Допустим, только с чего вы решили, что ваши цели не угрожают существованию других субъектов, не говоря уже о вашем собственном? Если бы вы были способны оценивать размах и вредные последствия ваших прихотей, вы бы спасибо мне сказали. До вас бы дошло, что я для того и существую, чтобы окорачивать необузданных. Призадумайтесь-ка: разве все когда либо претендовавшие на мировое господство империи не были, в конце концов, приведены в безобидное состояние? То-то же. К сему ваш покорный слуга.
Ваше любимое занятие - провести черту и поделить ею человеческий мир на антиподов: например, на курящих и некурящих, на веселых и грустных, на положительных и отрицательных, и так далее. В результате один и тот же человек оказывается одновременно по разные стороны множества баррикад. Таков лоскутный абстракционизм вашего мышления, таков ваш метод познания. По мне, уж если делить вас, исполосованных, то не на добрых и злых, не на умных и глупых, не на сильных и слабых, а на тех, кто подчиняется и тех, кто подчиняет. Лично я предпочитаю иметь дело с последними. Что мне проку в слабоволии? Слабоволие, как и слабоумие - это прозябание, это деградация, это досада. Я предпочитаю противников с трудолюбием мула, назойливостью мухи, цепкостью паука, увертливостью ящерицы и неразборчивостью шакала. Их воля эластична, эгоистична, плодовита и свободна от предрассудков, их поступки не укладываются в рамки привычного, их победное разочарование прямо пропорционально потраченным трудам. Влекомые вертикальной тягой, они карабкаются по наклонным плоскостям финансовых и административных пирамид, имея целью достичь вершины. Их профессиональная болезнь - кессонная: та, что обнаруживается при подъеме со дна на поверхность, сопровождается эйфорией и головокружением и где вместо избытка азота - лишние деньги. С нею тесно связана ее разновидность, которую я именую синдромом кессонного потолка. Именно такими потолками украшают они свои уже не хижины - дворцы. Вот также, страдая, напрягаясь и пестуя крайности - садизм и апостольское служение, ползет по отвесной стене человечество. Ему кажется, что оно производит культурные и материальные ценности, но для меня они не более, чем хлам. Я бы понял вас, если бы после прочтения книги в пустыне грохотали грозы и распускались цветы, а миллион долларов гарантировал бессмертие. Увы, то и другое происходит только в вашем воображении.
Власть и мошну имущие - обожаю с вами играть! Мой ломберный стол всегда к вашим услугам! Потакая вам, одержимым, я делаю так, чтобы выбравшись из нищеты и безвестности, вы "нашли другие, еще б0льшие беды". Хотите пример? Извольте:
... И АЗ ВОЗДАМ
Как-то вечером в рубиновой гостиной одного из тех особняков, что были отстроены на деньги, поначалу именовавшимися бюджетными, а, стало быть, для этих целей не предназначенные, но возмутительным образом в него превратившиеся, вокруг массивного карточного стола собрались четыре серьезных господина небрежного поведения. Об их серьезности говорили, в первую очередь, лица, от вида которых у иных слабонервных граждан вполне могли поползти по телу мурашки, но вовсе не оттого, что внушали собою страх, а потому что были вида всезнающего, как у чертей. Небрежность же заключалась в том, что развалясь в удобных креслах, четыре господина лениво перебрасывались картами, словами и паузами, не забывая при этом периодически глотать табачный дым и спиртное. И хотя манеры их не переходили рамок сдержанности, а атмосфера вокруг ничуть не уступала среднеанглийской, было ясно, что англичан в их роду отродясь не бывало.
Звали этих господ Состоялов, Застоялов, Постоялов и Кацман.
Несмотря на то, что гостиная была отделана и обставлена с хорошо оплаченным вкусом, присутствие в ней указанных персон уюта ей не добавляло. Наоборот, посторонний наблюдатель почувствовал бы здесь что-то бивуачное, временное, случайное и ненадежное, отчего внутри у него обязательно зародилось бы убеждение, что все это, однажды ловко украденное, в один прекрасный момент вдруг возьмет да и рухнет, не спросясь, в тартарары. Не помогали ни услужливый полумрак, ни наполовину придушенные звуки, ни волны исходившего от камина тепла, ни демонстративное отсутствие женщин, ни ароматные пары заморского пойла, что покидали содержимое широких бокалов и отправлялись бродить по воздуху, мешаясь с одеколоном и дымом дорогих сигар. Походно-этапные флюиды дополнялись наличием красномордого охранника, расположившегося поодаль на одном из диванов.
Конечно, какой-нибудь впечатлительный наблюдатель, может, и ощутил бы эти метафизические флюиды, только мужчины за карточным столом, судя по их добродушному бурчанию, ничего этого не замечали и находились в прекрасном расположении духа. Вот, к примеру, Состоялов, дружески прищурив глаз, заботливо спрашивает Кацмана:
- Ну что, Абрамыч? Приссал?
На что Кацман невозмутимо отвечает:
- А я в памперсах.
Или вот, например, Застоялов ласково подбадривает Постоялова:
- Не ссы, братан, еще отыграешься!
На что Постоялов, скрипя зубами, мудро замечает:
- Не за то отец сына бил, что тот в карты играл...
И так далее с тем же разнообразием. Господа резались в очко, и дорогие башенные часы, невозмутимо помахивая золотого отлива маятником, были единственным, не считая охранника, свидетелем их приятного времяпровождения.
И вот в тот момент, когда внутри башни решили, что пора отбивать десять часов, ручка на двери гостиной пришла во вращательное движение. Двигалась она так медленно, что никто из присутствующих, включая охранника, не обратил на нее внимание. Из часов полились представительные, полновесные звуки и, подталкивая друг друга, наполнили гостиную. Мужчины примолкли, не пытаясь спорить с часами, и чтобы заполнить паузу, потянулись кто за коньяком, кто за сигарой. К этому времени ручка замка, окончательно вступив в сговор с тем, кто ею завладел, дошла до упора и позволила неизвестному слегка приоткрыть дверь, чтобы через образовавшуюся щель незаметно наблюдать за происходящим в гостиной. То ли мелодичный бой заворожил тех, кто там находился, то ли человек за дверью был ловок - так или иначе, но с последним ударом часов человек этот, никем не замеченный, проник в гостиную и мягко прикрыл за собой дверь. Впрочем, внешние обстоятельства весьма этому способствовали: в помещении, как уже говорилось, царил полумрак, а человек был одет во все черное, мягкое и облегающее. К тому же… постойте, постойте! Да, никак, это женщина! Ну, конечно, женщина! Женщина со стройной, обольстительной фигурой, с черной мягкой сумочкой через плечо и... Но позвольте, для чего же на ней полумаска?!
Первым незваную гостью обнаружил охранник и для порядка вскочил на ноги. Вторым - Постоялов, который сидел лицом к двери. Он несколько секунд всматривался в полумрак, а затем вопросительно посмотрел на Состоялова, который был хозяином особняка и, сидя напротив Постоялова, не мог видеть того, что происходило за его спиной. Состоялов поймал вопросительный взгляд Постоялова, догадался, что для ответа на вопрос ему надо обернуться и, извернув свое неповоротливое тело, выглянул из-за высокой спинки кресла. Застоялов и Кацман, сидевшие к нему вполоборота, тоже проявили интерес, и вся компания уставилась на таинственную фигуру у дверей.
- Ты кто? Чего тебе надо? - на правах хозяина спросил Состоялов, страдая от неудобного положения.
Вместо ответа женщина, грациозно качнув бедрами в тесных кожаных брючках, плавно двинулась в их сторону. Охранник сделал ей навстречу два шага. Женщина, не останавливаясь, быстро извлекла из сумочки удлиненный предмет. Из него тихо хлопнуло-свистнуло, и охранник упал ей под ноги. Длинноногая визитерша без труда перешагнула через него, подошла к столу и направила на вскочивших мужчин пистолет.
- Сидеть, - услышали они тихий голос.
- Да ты что творишь, ссука! - вякнул было Постоялов, у которого события последней минуты наложились на раздражение от проигрыша.
Раздался новый хлопок. Постоялов раскинул руки, упал в кресло и, подставив своим приятелям удивленное лицо с дыркой во лбу, как был в состоянии раздражения, так и отлетел к праотцам.
- Сидеть, - повторил тихий голос.
Мужчины рухнули в кресла. Роковая красотка выбрала место, откуда ей были видны их застывшие лица, и все тем же ровным голосом сообщила:
- Он обознался. Я - Люся.
И покачивая пистолетом, поинтересовалась:
- Может, здесь кому-то еще не нравится мое имя?
Оставшиеся в живых благоразумно молчали.
- Тогда приступим к делу, - продолжила Люся, не глядя вытащила из сумочки две пары наручников и бросила их в центр стола. Браслеты приглушенно звякнули. - Сделайте одолжение, соедините себя с сидящими напротив. Только без глупостей и побыстрей - мне еще в парикмахерскую нужно успеть.
Кацман, который теперь оказался почти напротив таинственной Люси, первым сообразил, что от него требуется. Не смея взглянуть на нее, он схватил пару наручников, защелкнул на себе один из браслетов и протянул вместе с дрожащей рукой Застоялову. Тот, однако, продолжал сидеть, пряча руки под столом и не делая попыток исполнить Люсин приказ.
- Серега!.. - умоляюще попросил Кацман.
Люся, в свою очередь, приставила пистолет к Серегиному затылку и молча попросила о том же. Аргумент подействовал, и Застоялов повиновался. Люся зашла со спины к сидящему без движения Состоялову и сказала:
- А тебе что, особое приглашение нужно?
Состоялов, пока неизвестная баба нянчилась с Постояловым и предыдущей парой, торопливо соображал, что же это такое происходит, какая бл**дь его заказала, почему не сработала охрана и как из всего этого выкрутиться. Его непростой жизненный опыт воспитал в нем определенную хладнокровность и теперь торопился подсказать ему верное решение.
- А где охрана? - безразлично спросил он, глядя на мертвого Постоялова, задумчиво глядевшего в потолок.
- Лежат, кто где, - равнодушно ответила Люся.
- Что, все, что ли?
- Все, кто попал под руку.
И это было хорошо. Значит, остался еще кто-то живой, и есть шанс, что этот кто-то поднимет тревогу. А так как сразу его, Состоялова, не грохнули, то решение напрашивалось само собой: надо тянуть время. Состоялов медленно застегнул браслет на запястье и, положив кулак на сукно костяшками вверх, с сухим шелестом доставил его к центру стола.
- Кацман, помогите, - велела Люся.
Кацман, всем своим видом показывая, что он не сторонник глупостей, отделился от кресла. Орудуя одной рукой, он привалил тело Постоялова к краю стола и, удерживая его руку за кончик рукава, завел ее на стол, защелкнул второй браслет и, согнувшись пополам, вернулся на место. Картина получилась, надо сказать, экстравагантная: четыре мужика, сковав себя наручниками, чего бы они в здравом уме никогда с собой не сделали, образовали, если смотреть на них сверху, крест вроде трефового и, разбросав по столу карты, спиртное и курево, сидели молча, не поднимая глаз. Посторонний наблюдатель тут уж точно бы растерялся: то ли колдуют люди, то ли грехи замаливают!
- Итак, мальчики, как вы думаете, за кем я пришла? - задала принципиальный вопрос Люся, пустившись неторопливым шагом вокруг стола и похлопывая себя пистолетом по бедру.
Мальчики, набычившись, молчали. Подставляться первым никто не хотел, а про себя подумали, что, уж, точно, не за ним.
Люся сделала круг, остановилась возле Кацмана и стала смотреть на него в упор. Состоялов с Застояловым тут же учуяли ее взгляд и, сильно удивившись, тоже стали разглядывать Кацмана, как будто видели его впервые.
"Ну, падла! Так это всё из-за него!" - пронеслось в голове каждого из них.
Кацман съежился и превратился в карлика.
- А я-то тут причем? - залепетал он. - Я никому ничего не сделал! У меня даже охраны нет!
- Ох, уж эта охрана! - отходя от Кацмана, вздохнула Люся. - Никогда не могла понять, как взрослые мужики могут подставлять себя под пули вместо других, зная при этом, кого защищают! Извращенцы какие-то! Впрочем, на это способны только мужчины, и этим всё сказано. Ну, а ты, противный, что думаешь? - внезапно остановилась она возле Застоялова.
Застоялов напрягся и сглотнул слюну.
- Откуда я знаю, - хрипло ответил он и сжал кулак с браслетом.
- И ты не хочешь знать, кого так сильно обидел?
Застоялов дернулся, как будто его огрели кнутом по спине, оторвал задницу от кресла, но тут же застыл и находился в таком положении пару секунд, прежде чем медленно вернул всё на место. Лицо его налилось кровью.
- Не знаю. Ахмед, наверное, - через силу выдавил он, не глядя на Люсю, которая с любопытством наблюдала за ним, держа пистолет наготове.
- Я не принимаю заказы от мужчин. Тем более, с таким именем, - официальным тоном довела она до сведения присутствующих.
Это сообщение привело к тому, что все за исключением Постоялова разом вскинули на нее глаза, а на их лицах проступили клинические симптомы остановки мозговой деятельности.
- Не по-о-нял! - хором вырвалось у них.
- А разве женщины уже не в счет, непонятливые вы мои? - вкрадчиво поинтересовалась красотка Люся.
Оторопевшие мужики во все глаза глядели на нее, забыв закрыть рты.
"Чего она несет? Какие женщины? Это что, шутка? Типа, карнавал с переодеванием? Может, подговорили охранника и Постоялова и дуркуют? То-то он попер на нее, как танк и натурально так откинулся! Ну, козел, в натуре!" - разом промелькнуло у них на грани облегчения.
- А что... - дружно начали они, переводя подозрительные взгляды с Постоялова на Люсю, но Люся не дала им продолжить:
- Нет, мальчики, все по-настоящему! - и безо всякого перехода добавила: - Ах, какой подходящий для такого события цвет у вашей гостиной! Бордовый? Пурпурный? Гранатовый?
Мужчины разом обмякли. Первым опомнился Состоялов:
- Послушайте, Люсенька, здесь какое-то недоразумение! - заговорил он, как можно проникновеннее. - Мы все деловые, серьезные люди, и у нас не может быть врагов среди женщин! Мы все вас любим, дарим вам цветы и подарки и, фактически, только для вас и стараемся! Конечно, он был не прав, этот наш... бывший знакомый! - и Состоялов закованной рукой с ненавистью дернул руку Постоялова, отчего она у него шевельнулась, как у сонного. - Разве можно быть таким грубым с женщиной!
- Вы хотите сказать, что я дура и не знаю, кого мне надо завалить? - нехорошим тоном спросила Люся.
- Боже упаси! - выдохнул Состоялов и изобразил те же слова у себя на лице.
- То есть, вы согласны, что это вашу компанию я должна завалить? - продолжала глумиться Люся.
- Но за что?! - трагическим голосом произнес Состоялов, вложив туда все благородное недоумение, на которое был способен.
- За компанию! - улыбнулась девушка Люся, постукивая глушителем по запястью левой руки, которую она, согнутую в локте, слегка от себя отставила.
"Ну, блин, попал конкретно! Ну, не въезжаю: почему тянет, чего ждет?!" - лихорадочно зашевелил извилинами Состоялов.
"Останусь жив - порежу суку на шнурки!" - скрипнул зубами Застоялов.
"Да что же это такое?! Это же самый настоящий садизм! Когда же это кончится!" - простонал про себя Кацман.
- Хотя, может быть, я кого-то успокою, если скажу, что только двоим из вас не светит, - великодушно сообщила Люся и, насладившись подавленным видом мужчин, продолжила: - Ну что, крутые вы мои, страшно? То-то же! Это вам не малолеток беззащитных трахать!
И снова мужчины вскинули на нее глаза, и двое тут же их опустили. Но не от стыда, а для сосредоточения. Состоялов и Застоялов на полной скорости отмотали свои биографии вплоть до пионерских галстуков, с опаской присматриваясь к соответствующим эпизодам, но по их разумению фактов насилия там не нашли: все происходило по любви и согласию. Кацману же и отматывать было нечего - это, точно, не про него. Сумасшедшая надежда, что он и есть третий лишний, мигом завладела им, и он теперь почти с умилением ловил Люсин взгляд, всем видом давая понять, как он ее понимает. Двое других, закончив краткое изучение одной из сторон своей грешной жизни, исподлобья переглянулись, и Состоялов осторожно ступил на минное поле:
- Я, конечно, понимаю, что всякое бывает, но я такими делами, ей-богу, не занимался! Век воли не видать! - взвешивая слова и глядя прямо в глаза под черной полумаской, отчитался он.
Люся молчала.
- Я тоже не при делах, - для убедительности добавил Застоялов.
Люся продолжала молчать, поигрывая пистолетом, и ее вечерним мишеням, находящимся под прицелом и, буквально, скованным в движениях, не оставалось ничего другого, как, затаив дыхание, ждать, чем кончится молчание непредсказуемого ангелочка с глушителем. Ситуация была такая же, как если бы кошка, облизываясь, ходила вокруг попавших в капкан мышей, решая с кого начать.
Состоялов, вдруг, обнаружил, что рубашка на нем давно прилипла к спине. Он испытал неприятное ощущение и, чтобы избавиться от него, осторожно поежился, пытаясь отделить одну от другой. Он медленно прогнул спину, но рубашка не отделялась. Он вернул ее в исходное положение и, стараясь делать как можно незаметнее, повторил движение еще пару раз, однако, безрезультатно. Тут ему в голову пришла мысль, что сейчас его грохнут, и будет все равно, мокрая у него спина или нет. Его нервы дрогнули. Он попытался взять себя в руки и заставить рассуждать. Конечно, он знал, как такие дела делаются и не мог понять, чего от них хочет эта баба и почему она не пристрелила их сразу. Хочет кинуть заказчика и получить от них втрое больше? Непохоже. А, может, она садистка? А, главное, непонятно, кто заказчик! И где, наконец, эта долбанная охрана?! Состоялов прислушался, пытаясь уловить посторонние звуки: тишина царила гробовая. Состоялов запаниковал, и, чтобы справиться со страхом, спросил, стараясь выглядеть спокойным:
- Люсенька, может, мы можем быть чем-то полезны друг другу?
Вместо ответа Люся, вдруг, спросила:
- Скажите, Состоялов, зачем вам столько денег? Ведь вам не хватает только неба в алмазах!
Состоялов, совсем не готовый к такому вопросу, будто лишился брони. Он неожиданно для себя задрал голову, но увидел над собой только потолок в панелях красного дерева. Воображение совсем не к месту нарисовало в его запрокинутой голове картину, где каждая панель была окантована сверкающими камешками. Это было так красиво, что Состоялов, вернув голову в прежнее положение, посмотрел на Люсю и, по-детски улыбнувшись, сказал:
- А ничего, красиво!
В его голубых бандитских глазах на миг промелькнула такая неподдельная доверчивость, что Люся невольно отвела от него взгляд, как от беззащитного борова, которого ей предстояло прикончить.
- Ладно, хватит, - голосом судебного исполнителя приступила она к выбиванию табуреток из-под приговоренных. - Есть заказ, и его надо исполнять. Но перед тем, как все кончится, я хочу, чтобы вы кое-что поняли.
И Люся сделала паузу, желая, по-видимому, придать вес своим дальнейшим словам.
Трое бедолаг увидели перед собой финиш. Все они были не новички и правила игры знали. Они давно уже свыклись с тем, что их могут подстрелить в любой момент, и были по-своему к этому готовы. Но читать мораль перед казнью - это называлось "замочить с особым цинизмом". Нормальные пацаны так не делают. Это занятие для отморозков. Однако, эта баба превзошла даже их. Трудно себе представить, что бы эти трое с ней сделали, останься они живы! Внутри у них, вопреки смертельному страху, клокотало и бурлило. Однако кто же в такой ситуации захочет торопить события? И мужчины замерли на грани истерики.
- Я и мои девочки, которые, кстати, следят за обстановкой снаружи - не тупые убийцы, как те, чьими услугами вы обычно пользуетесь, - вновь заговорила Люся, - и у нас есть идеи. Да, мы идейные, также как и вы. Только ваша главная идея - плодить вокруг себя зло, а наша - его истреблять. А, поскольку во все времена главным источником зла были мужчины, то вы и есть наша цель. Вы создали этот мир и держите нас за реквизит. Вы устраиваете в нем ваши бесконечные разборки, от которых страдаем мы и наши дети. Кто сжег Жанну Д'Арк? Кто отрубил голову Марии Стюарт и Марии-Антуаннете? Кто застрелил Александру Федоровну и ее девочек? Кто толкнул в петлю Маринку Цветаеву? Кто задул свечу Ани Карениной? Вы, мужчины. Вы забираете у нас наших сыновей и делаете проституток из наших дочерей. Даже лучшие из вас не способны возвыситься до нас, чтобы ощутить мир и покой. Вы совершили самое главное преступление: вы заставили женщину взяться за оружие, а потому обойдемся без апелляций. Нам не нужна ваша собственность, нам нужна ваша жизнь. И мы ее возьмем. Мы не принимаем заказы от мужчин, чтобы не быть орудием вашей мести. Только женские заказы помогают нам определять точки зла. И сегодня ВЫ ответите за всю вашу тупую, жестокую породу...
Состоялов напряженно вслушивался в Люсины слова, пытаясь понять, о чем речь, и чем дальше он слушал, тем меньше понимал, в чем он виноват. Люся закончила говорить и навела на него пистолет. Состоялов непроизвольно вжался в спинку кресла, цепочка его наручников натянулась, уперлась снизу в цепочку другой пары и звякнула. И тут не выдержал Застоялов. Он рванулся из кресла к Люсе, но ограниченный в движениях тяжелым Кацманом, как пес короткой цепью, только бешено задергался в ее сторону и закричал:
- Андрюха!! Чего ты ее слушаешь, профуру непотребную!! Она же из психушки!! Ну, что же ты, сука поротая, подстилка ментовская, стреляй, стерва, чего ждешь!!
И Люся выстрелила. В Застоялова. Серегу подкосило, и он с вывертом в пол-оборота обвис у стола с протянутой к Кацману, словно за помощью рукой. Сам Кацман оказался лежащим грудью на столе, с ужасом глядя с зеленого сукна на Состоялова. Все звуки, сопровождавшие сцену, тут же умерли, и стало тихо.
- Наш клиент, - спокойно заметила Люся.
Немного помолчав, она сказала:
- Я обещала, что один из вас будет жить, потому, что кто должен был умереть - тот умер, а к вам у нас претензий нет. Но, с другой стороны, два свидетеля - это слишком, а, значит, третий - лишний. Извините, как говорится - ничего личного!
И снова направила пистолет на Состоялова. Состояловым вдруг овладело такое безразличие, что ему захотелось зевнуть. Он поднял глаза и взглянул мимо черного дула прямо в глаза за полумаской. Потом не выдержал и зажмурился. Раздался выстрел. Состоялов дернулся и... открыл глаза: удивленное лицо Кацмана таращилось на него со стола, приоткрыв рот. Под его щекой растекалась лужица крови. Состоялов, плохо соображая, посмотрел на Люсю и спросил непослушным языком:
- Почему он?
Вместо ответа Люся коротким движением повернулась в сторону часов и, почти не целясь, выстрелила. Пуля попала в циферблат и освободила механизм боя. Искореженные звуки, похожие на предсмертную арию простуженной кукушки, заторопились наружу, освобождая туго сжатую пружину.
- Вот твоя пуля. Живи, если свои не пришьют, - сказала Люся и, повернувшись, неслышно покинула рубиновую гостиную, оставляя вместо себя насмешливый запах смерти.
...После ее ухода Состоялов некоторое время сидел, обводя глазами своих молчаливых друзей, потом с Постояловым на руках дотащился до телефона и вызвал братву. Оказалось, что кроме тех, кто в гостиной, убиты также водитель и три охранника, то есть, все, кто был на тот момент в особняке и его окрестностях. Пришлось вызывать ментов. Дознавателям в форме и своим Состоялов сказал, что нападавшими были двое мужчин в масках.
В ту ночь Состоялов прилег только под утро и ему приснился сон, будто стоит он на высоком крыльце особняка, а через въездные ворота к нему направляется процессия женщин, одетых во все белое. Впереди идут Мария Стюарт и Мария-Антуанетта, протягивая ему свои отрубленные головы. За ними - Жанна Д'Арк с вязанкой хвороста под мышкой, потом Аня Каренина, прикрывая ладонью пламя свечи, за ней - Маринка Цветаева с шарфиком на шее, позади них Александра Федоровна, последняя русская императрица, с окровавленными девочками, и далее - длинный белый хвост женщин без лица. Они поднимаются по ступеням, здороваются с ним и проходят мимо него в особняк. Процессию замыкают Постоялов, Застоялов и Кацман. Серега Застоялов останавливается возле него и говорит:
- Обманула нас Люся. На небе алмазов нет...
После того вечера Состоялов сильно изменился - стал замкнут, молчалив и отошел от дел. Со стороны братвы все подозрения вначале пали на него. Ему пришлось доказывать, убеждать, что заказчики именно этого и добивались и, наконец, ему удалось перевести стрелки на Ахмеда, и тот исчез.
Когда шум утих, он постарался как можно незаметнее навести справки, о том, не было ли в окружении троих его покойных друзей женщины по имени Аня Каренина. По ходу поисков он узнал о книге одноименного названия. Он достал и впервые прочитал до конца эту одну из редких книг, которые он когда-либо держал в руках, и после этого долго сидел на веранде, глядя на тихую пасмурную погоду, на унылые неподвижные плети берез, на нелепые среди русского пейзажа заморские цветы - внучатые племянницы герани с подоконника его беспризорного детства.
Время от времени до него доходили новости о дерзких заказных убийствах людей его круга. Иных он знал, других - нет, но никогда не сомневался, что это работа Люси и ее подруг. Теперь, если позволяла погода, он садился на веранде и смотрел на звездное небо, захваченный этим миром у него над головой, таким очевидным и таким невероятным. Он стал много читать. По его указанию часы в гостиной разобрали и извлекли из них пулю. Иногда долгими зимними вечерами он устраивался в гостиной за новым карточным столом, который никогда не использовал по назначению, укладывал перед собой пулю, брал бокал с коньяком и, глядя на кусочек свинца, вспоминал тот роковой вечер. Сидя спиной к входной двери, он представлял, как она вдруг откроется и впустит женщину во всем черном, мягком и облегающем. Она пройдет, сядет напротив, и он расскажет ей, как сильно изменился после той их встречи. Изредка он бросал взгляд на молчаливый циферблат со стрелками, застывшими на пятнадцати минутах одиннадцатого, вспоминал эти пятнадцать минут, которые показались ему вечностью и жалел, что настоящая Вечность отмерила ему на всё про всё лишь мгновение...