День начинался, как в детском стихотворении Корнея Чуковского: «У меня зазвонил телефон. - Кто говорит? – Слон…» Только говорил не Слон. Абонент был неизвестен.
- Я не должна говорить «да», только бы не сказать «да»… - напомнила себе Анна, напуганная историями, когда после общения с неизвестными с телефонного счёта исчезали деньги.
- Слушаю, - дрожащим голосом выдавила она.
- Анна Фёдоровна Одинцова?
- Я, - Анна едва не сказала «да».
- За кандидата в депутаты Степанова В. Ф. голосовали?
- Слукавить или правду сказать? – несколько секунд Анна решала проблему нравственного выбора, потом пролепетала:
- Голоси… голосовала…
- Мы предлагаем Вам поехать в Овсянку. Через два дня автобус в семь утра отойдёт от кинотеатра.
В Овсянку? Название населённого пункта на Енисее Анне известно. Туда, в местную «психушку», недавно увезли агрессивного соседа Никитича. Он набрасывался на каждого встречного с кулаками, требовал 1000 рублей и утверждал, что его обманули. И её, Анну, туда, где Никитич? А может, в стране идёт «психдиспансеризация» старшего поколения? Ловушка?
В поисках причин неизбежной диспансеризации Анна по зёрнышку перебирала свою жизнь. Вспоминалось, как мужа десять лет назад хоронила, как в дождливое лето картошка не уродилась, как лесопилка сгорела, а у фермера Петровича дочка повесилась... И каждый раз воспоминания начинались с прощального вечера в родной деревне.
Вот калитка, жалобно скрипнув, пропустила во двор соседа Петра. Гармошка в его руках вздохнула мехами, взвизгнула и замолчала.
- Не чичас, бабоньки… - пояснил ситуацию Пётр готовым к веселью соседкам. – Делу – время, потехе – час.
Место за хромоногим столом, доживающим свой век на улице, нашлось всем. Пироги в большой эмалированной миске застыли в ожидании комплиментов, нарядная бутылка вина с заморской этикеткой, приберегаемая до особого случая, тянулась к гранёным стаканам.
- Дорогие соседи! Спасибо, что пришли, – хозяйка застолья Анна приветливо улыбнулась. - Время уходит в седину. Жизнь кончается, а я так и не узнала, что такое смог. Всё зелень да зелень… - она помолчала. - Теперь сбылась моя тайная мечта: уезжаю… в город.
Громко ойкнула гармошка, будто точку в конце речи поставила. Решительно, нисколько не сомневаясь в правильности слов, Пётр, привыкший чужие поступки объяснять своими особенностями, выпалил:
- Начинать делать глупости, Аннушка, надо раньше, а не в шестьдесят лет. Тогда и возможностей исправить их будет больше. Подумай, хорошо подумай. В городе для таких чудаков, как мы, везде ловушки расставлены.
Женщины заговорили одновременно. У каждой был свой пример, была своя история.
- Цыть, сороки! – прикрикнул Пётр. – Дайте Анне слово сказать.
- Я объясню причину своей глупости, - заторопилась Анна, не обращая внимания на внешние помехи. - Сын с невесткой на постоянное жительство в Германию уезжают... Что ж… Им виднее…. Меня просят пожить в их квартире.
- Значит, ты, Анька, теперь сторожем будешь? – не унимался сосед.
- Да хватит тебе, Петро, чужую жизнь раскрашивать... Придумала Аня себе картинку, мучилась, пока рисовала. Теперь самое время её посмотреть, - вмешалась в разговор Татьяна. - Не бойся, Анна, перемен. Чаще всего они случаются, когда необходимы. – Погладим дорожку соседке! На посошок!
Звякнули стаканы, задвигалась по кругу миска с пирогами. Пётр к спиртному не прикоснулся. Пальцы задели кнопочки, и взлетела, страдая, его душа, сливаясь с душой гармошки.
- Эх, страданье - страданцово… Люблю Аньку Одинцову… - признался Пётр.
- Эх, страданье, чтоб ты сдохло… По тебе я вся иссохла… - ответила взаимностью Анна.
Вспомнив всё это, вздохнула Анна и себе неутешительный диагноз поставила:
- Жить своим умом хотела, не воспользовалась чужим. Я слепая. Иду по лесу и вижу только то, к чему прикасаюсь…
В городе её многое удивляло. Она воспринимала новое время с точки зрения человека из эпохи скромного социализма. Как дорого всё в магазинах! Как сложно одеты люди! Собака в комбинезоне? Анна представила в такой одежде деревенского Тузика и рассмеялась. В кино едят и пьют? Бабы в штанах и кепках ходят, одна на другую похожие... Губы надутые, глаза нарисованные… Тьфу!
Одним словом, не полюбилось Анне городское житьё. Так сама она выбор сделала, поэтому тосковать о прошлом права не имела. Тоска – это признак несостоявшейся жизни. Спасти могло обручальное кольцо на пальце. Так ведь от него она тоже сама отказалась. Вот жизнь её жевала, жевала, а потом и выплюнула в город, где одуванчики не продают, потому что никто не покупает.
Старость - это свобода. Греться, когда холодно, прохлаждаться в тени, когда жарко. Сидеть в парке на лавочке, если захочешь, двадцать четыре часа в сутки. Если нет хлеба, по совету какой-то королевы голодным подданным, есть булочки. Чтобы тратить денег меньше, не ходить в магазин голодной.
- К тому же, дольше спишь, меньше ешь… - вслух сказала Анна. - Но хочешь – не хочешь, вставать надо. Котяра извёлся – завтракать просит.
Плеснула коту молока в блюдце – он усы помочил, презрительно фыркнул и с кухни вон.
- Вот паршивый интеллигент! – рассердилась Анна. – Я это молоко пью, а ему, видите ли, не нравится!
Бросила она в рот таблетку, которая от давления не помогает, подошла к окну.
Вот и утро притащилось лохматое, с причёской из кучевых облаков. Чем-то не довольные тучки обиженно наморщили лбы и заплакали холодным осенним дождём. Хотя они вторую неделю плачут, дождь – временное неудобство. Анна смотрела по телевизору правильные передачи, поэтому решила, что президент при желании может повлиять и на погоду.
Она перевела взгляд на отрывной календарь, где ежемесячно красным фломастером обводила дату получения пенсии, а чёрным – день платы за коммунальные услуги. Сегодня пятнадцатое - красный день календаря! Праздник!
Убедилась, что в старом, истрёпанном кошельке, где застёжка - два блестящих шарика, денег нет, небрежно швырнула его в сумку. Тёмная курточка на поролоне, длинная юбка, цепляющаяся за пряжки коротких ботинок, собственноручно связанная шапочка. Вот она, Анна.
- За пенсией я, - сообщила она подружкам у подъезда и угостила конфетами «Загадка».
Конфеты и в самом деле оказались «загадкой». Повезло не всем. Часть конфет оказалась несъедобной. Ловушка! Вспомнила приветливо улыбающихся продавщиц, работающих за копейки. Не выполнят план продаж – уволят. Вспомнила, поняла и простила.
- Вы меня, соседки, не судите, - попросила она. – Деревенская привычка угощать – сохранилась. Как лучше хотела… - покраснела, глаза от людей спрятала, - не мой грех.
Прилетел ветерок. Живой, лёгкий, он разогнал облака, прикоснулся к пылающим щекам Анны, подтолкнул в спину – иди… Подчинилась, и уже через полчаса на кухонном столе по кучкам раскладывала пенсию.
Плата за квартиру…
- Мам, плати за квартиру сама. Ты в ней живёшь… - сказал сын и две комнаты закрыл на ключ, оставив Анне самую маленькую.
Деньги на лекарство.
- Льготных лекарств нет, покупайте на общих основаниях, - сказал провизор, возвращая рецепты.
Остались деньги на питание и другие расходы – несколько купюр, «с достоинством низкого уровня» и какая-то мелочишка.
Смахнула деньги в кошелёк Анна, а утром отправилась их раздавать. Кошелёк худел на глазах.
Во дворе дома она заметила палатку. Из неё выходили весёлые и довольные люди. Любопытство взяло верх: Анна давно не видела счастливых. Подошла ближе.
- Здравствуйте, бабуля! Вы к нам? Заходите-заходите… - улыбающийся «внучок» пригласил в палатку.
Вошла. Перекрестилась на портрет красивого мужчины, напоминающего директора школы, в которой Анна когда-то училась.
- Интересно, все ли верующие люди, на самом деле верящие? – успела подумать Анна и поняла, что вопрос задала себе.
- Страна выборами живёт. Вы не останетесь в стороне? Хотите продать свой голос этому уважаемому человеку за 500 рублей? - «внучок» показал на портрет. - Проголосовать можно сейчас, не отходя от кассы. Это досрочное голосование. Подумайте! Пятьсот рублей - немалые для Вас деньги… Что-нибудь вкусненькое купите, гостей позовёте…
Какая-то правильная мысль появилась в лабиринтах мозга Анны, заблудилась и скоропостижно умерла, а в кошельке оказалась истрёпанная сотнями рук пятисотка.
Обычно совесть мучает тех, кто не виноват.
- Иуда продал Христа за тридцать серебреников, а я совесть свою - за 500 рублей, - сокрушалась Анна. – Такие люди, как я, никогда ни в чём не разберутся. В лучшем случае поручат разбирательство умным людям. А умные сделают всё, чтобы народ оставить в дураках. Заберутся ушлые на самый верх лестницы, а слезать ни за что не хотят. Они виноваты во всём, - сделала она поспешный вывод.
Вывод сделала, но тут же засомневалась:
- Но деньги взяла я. Голосовала тоже я…
Несколько дней Анна провела в сомнениях и, наконец, успокоилась:
- Меня не испортит ни власть, ни деньги, потому что никогда не будет ни того, ни другого.
Пятисотку Анна не меняла и, казалось, о ней забыла. Пристроилась денежка в полупустом кошельке, свёрнутая в несколько раз, затаилась…
А тут злополучный звонок! Махнула Анна рукой:
- Пусть будет так, как должно быть! Поеду! В конце концов, обследование не повредит.
У кинотеатра кучковался народ. Громкий разговор прерывался весёлым смехом. Людей, похожих на сумасшедших, не было. Знакомых Анна не заметила и в одиночестве присела на краешек скамейки. Отцвело лето. Наряды свои летние яркие на осенние скромные поменяло, но разнообразия не отменило.
- Кто в Овсянку? Проходите в автобус! – этот голос был Анне знаком.
В автобусе «внучок» от имени правящей партии и депутата Степанова В.Ф. благодарил присутствующих за активное участие в избирательной кампании, пожелал хорошего путешествия в Овсянку, на родину В.П. Астафьева, величайшего русского писателя. Все аплодировали, только Анна безучастно смотрела в окно: красота необыкновенная, она спасает…
- Вы не местная? К Астафьеву впервые едете? – приставала к ней расспросами соседка. – Я - Оксана. Будем знакомы. Как-то покупала на рынке рыбу. Продавщица покупку в газету завернула. Смотрю, а в ней портрет Астафьева и статья «Совесть земли русской». Спрашиваю, знает ли она этого писателя. В ответ – равнодушное молчание. Анна, нам просто необходимо знать лучших людей и учиться у них сохранять честь, достоинство, умение за правду стоять.
- А Вы тоже за 500 рублей голос продали? – не выдержала Анна.
- Конечно, как и все люди, присутствующие здесь, - нисколько не смутилась Оксана. - Какая разница, как и за кого голосовать? Жизнь всё равно останется прежней. А мы выживем…
- Да, много нас, к сожалению… - подвела мрачный итог Анна.
- Остановка у памятника астафьевской «Царь – рыбе»! – объявил «внучок».
Здесь дышалось легко. Одинаковое для всех небо, одинаковое ощущение лёгкости и свежести. Памятник виден издалека. Хозяин енисейских водных просторов, огромного размера осётр, блеснул на солнце металлическими плавниками. Казалось, он может, но с высоты никак не решится нырнуть в тёмную глубину омутов, чтобы оказаться в родной стихии. Анне тоже хотелось оказаться на другом берегу Енисея, в мире живых, а не мёртвых душ. Мрачному старику Харону, перевозящему души умерших по водам подземных рек в царство Аида, здесь работы нет.
Совсем рядом, напомнив о близком и родном, ойкнула гармошка. Безногий гармонист, в кургузом пиджачке, наброшенном на тельняшку, в бескозырке с ленточками, где написано «Смелый», сидел на асфальте и выбирал мелодию для души. Выбрал. И полилась над енисейскими просторами знакомая каждому русскому человеку песня: «Раскинулось море широко, и волны бушуют вдали…» Руки Анны искали в кошельке деньги. Кроме злополучных пятисот рублей, других не было. Анна протянула их гармонисту.
- А вот таких денег мне не надо. Сколько вас, подкупленных! Диву даюсь! Целый день пятисотки суют - от греха избавляются. Неправедные это деньги… - он перестал играть и отвернулся.
Когда автобус тронулся, и, преодолев участок сложного пути, называемого в народе «Ловушкой», набрал скорость, Анна протянула в открытое окно руку с «пятисоткой» и разжала кулак...