В соавторстве с Виктором Хорошулиным
ЧАСТЬ III. ОТ МОРТУСА ДО ЧУМНОГО ДОКТОРА
Глава 1. Похоронная команда
К середине осени 1709 года чума в Кёнигсберге настолько "вошла в силу", что стало казаться, будто спасения от неё уже нет. Ни Университет, ни рынки, ни мануфактуры не работали, население было в панике; то здесь, то там слышался плач и причитания, ибо люди не могли поверить, что вчера они ещё мирно беседовали с соседом, а сегодня он и вся его семья - мертвы. «Значит, скоро и мой черёд», - думали люди и зачастую срывались с насиженных мест, пытаясь бежать хоть куда, лишь бы не видеть всего этого ужаса и спасти своих детей. Но уже в начала октября в Кёнигсберге ввели карантин (49), все пути в город и из него были перекрыты двойным кольцом оцепления. На всех выездах из Кёнигсберга выставили чумные кордоны, а стражники отказывались брать деньги у беженцев. Кёнигсберг был словно в осаде: ворота города надёжно закрыты, еду не завозили, а та, что осталась, подорожала в десятки раз. Уйти из города стало невозможно: стража никого не выпускала. Но это мало помогало: люди продолжали умирать... Болезнь не щадила никого - ни знатного, ни бедного, ни старого, ни малого... Жуткий страх обуял кёнигсбержцев, те, кто не сбежали, закрылись в своих домах в ожидании страшной гостьи... Многие люди уверовали в то, что наступил конец света и этот мир прекращает свое существование. Они рассказывали, что сам Дьявол стучится по ночам в двери тех, к кому затем приходит Смерть...
Повсюду царили голод, страдания и ужас.
Что же мне, бакалавру медицины в те времена было известно о чуме? Сколько существует христианский мир, столько и приносит ему бедствия моровая язва - «чёрная смерть». При этом, она одинаково «косит» как христиан, так и мусульман с язычниками. Основные «очаги» этой страшной напасти вспыхивали, в основном, на юге Европы, но генуэзские рыбаки перевозили вместе с товарами в трюмах крыс, посредством которых чума перекочёвывала в северные районы. С тех пор страшная болезнь стала терзать земли Центральной Европы. Страшные опустошения приносила она на эти земли.
Год тысяча триста сорок восемь -
В Нюи из сотни осталось восемь.
Год тысяча триста сорок девять -
В Боне из сотни осталось девять...
Так писали очевидцы во Франции. Но ужасная «чёрная смерть» бродила по всей Европе... Из Франции - в Германию, из Италии в Англию... Известно, что чума остановила VII Крестовый поход, но, конечно, не из человеколюбия...
Нам, как будущим врачам, были известны вероятные причины, симптомы и этапы течения этого смертельного заболевания. Но какие действенные средства для борьбы с «чёрной смертью» могла предложить современная медицина? К сожалению, их было крайне мало... Кровопускания и пиявки, вскрытие чумных карбункулов и прижигание открытых ран раскалённым железом… «Если рано начать лечение, то ещё можно спасти больного, - учил магистр Лидис. - Для исцеления от чумы можно применять отвар корней бадьяна китайского, заваривая его порошок в кипятке. Также существует замечательное лечебное средство – чеснок. Он использовался ещё в Древнем Египте, Риме и Элладе, где его употребляли в пищу при самых различных заболеваниях. Например, Парацельс считал чеснок самым важным средством при борьбе с чумой. Настойку из него готовят так: две головки чеснока заливают спиртом и настаивают в закрытом сосуде, потом принимают по 30 капель 2-3 раза в день до еды…»
Из врачей, борющихся с чумой, пожалуй, самым известным был Мишель де Нотр-Дам, известный больше как астролог и предсказатель Нострадамус. Но даже о его методах лечения «морового поветрия» было известно не очень много. Он рекомендовал пить только кипячёную воду, спать в чистой постели, а в случае опасности при первой же возможности покидать грязные зловонные города и дышать свежим воздухом в сельской местности…
Тем временем власти трёх городов решили изолировать их от разносчиков чумы. На улицах повсеместно горели костры, а жилища для того, чтобы очистить воздух, окуривали благовониями... Новых больных обязали оставаться по домам в строгой изоляции, а любое общение с ними было запрещено под страхом смертной казни. Такая драконовская мера замуровывания всех членов семьи больного вместе с ним в доме не только была равнозначна смертному приговору, но и приводила к фатальной концентрации заразы, превращая этот дом в хранилище чумы.
По ночам к беднягам наведывались лишь некоторые доктора и священники. Обречённые, но до конца верные своему долгу люди обходили чумные дома и оказывали помощь страждущим. Если жилище было вымершим, его заколачивали гвоздями и помечали большими белыми крестами, а все вещи сжигали. Наследникам умерших от чумы было запрещено выносить имущество из такого дома, пока не закончится мор. Хирургам запрещалось лечить обычных больных после визита к чумным. Кровь, которую они пускали у таких пациентов, нельзя было выливать в реку. Каждому горожанину вменялось в обязанность позаботиться о том, чтобы дорогу перед его домом мыли дважды в день, а сточные канавы своевременно прочищали.
Как нас учили в Университете, для уничтожения духа чумы в помещений, где скончались больные, рекомендуется ставить блюдце с молоком, которое должно впитывать отравленный смрадом воздух. А при торговых расчётах, монеты окунали в уксус, который должен был иметься у каждого продавца, чтобы ужасная хворь не передавалась с деньгами.
У меня же возникли свои собственные мысли по поводу лечения чумы. И были они навеяны разговорами с дядюшкой Клаусом. Уж он-то, смог бы остановить страшную болезнь в Инстербурге... Но о своих научных умозаключениях и выводах я расскажу чуть позже.
Ранним утром 5 октября нас выстроили на рыночной площади Кнайпхофа, которая в эти дни совершенно обезлюдела. Тишина, стылый тревожный рассвет и лёгкий туман делали каким-то сказочным всё её пространство, окружённое грустными домами, между которыми в узких щелях отсвечивал свинцовый Прегель. Полицейский капитан, разодетый, как франт, собравшийся на бал, состроил презрительную гримасу и громким голосом произнёс свою краткую речь:
- Господа мортусы! Именем короля Пруссии Фридриха I и бургомистра Кнайпхофа вы приступаете к ежедневной работе по уходу за больными и уборке улиц города от умерших людей... Поэтому сейчас вы будете разделены на две группы, которые поочерёдно станут работать в чумных домах и убирать улицы. Мертвецов надлежит грузить на телеги и отвозить за город, в безлюдные места. Там вы должны будете вырыть яму и сложить в неё трупы. Затем - закопать... Жить станете здесь, в подвале ратуши, и ежедневно отмечаться о прибытии после работы. Бежать не пытайтесь – на всех въездах в Кёнигсберг выставлены чумные кордоны, а ворота надёжно закрыты. Уйти из города невозможно: стража никого не выпустит... Если кто-то из вас всё же попытается показать нам пятки, то будет немедленно убит.
Становилось чертовски холодно. Хотелось приступить к какой угодно работе, лишь бы согреться в движении.
- Подчиняться будете сержанту Пфафферу, - стоящий рядом с капитаном человек в полицейской форме кивнул головой. – Ему предписано контролировать вашу исполнительность... Голодать вы не будете. Приём пищи - два раза в день: до работы и после неё... Вам выдадут также униформу - перчатки и фартуки, - он криво ухмыльнулся. - И помните: только прилежный труд позволит вам избежать петли!.. Сержант, приступайте к своим обязанностям! - С этими словами капитан ещё раз хмуро оглядел нас, развернулся и удалился.
Мы остались наедине с полицейским сержантом. Тот, по виду, был ещё тот пройдоха. Или, точнее, тёртый калач. Он окинул нас плутовским взглядом и усмехнулся в усы. Потом подошёл к строю и отсчитал четверых.
- Эти - следуют в Кафедральный собор. Там оборудована богадельня... Поступаете в распоряжение монахов, а точнее - отца Августина... Следующая четвёрка, - он кивнул на меня, Германа и двух его подручных - Клинка и Хлыста, - одевайте шмотки мортусов, которые лежат в этой телеге - он кивнул на край площади, где уныло стояла старая кляча, возле которой топтался какой-то монах. - Это и есть та самая телега, на которую вы будете грузить трупы и отвозить их для последующего погребения подальше от людского жилья...
Мы медленно подошли к телеге, от которой сильно попахивало навозом. Монах тотчас откинул рогожу и в груде тряпья мы увидели странные маски с большими птичьими клювами (50).
- А почему у маски такой причудливый клюв? - спросил Герман, взяв в руки странный головной убор. - Она от этого ужасно похожа на воронью голову...
- Это - чтобы выклёвывать глаза покойным, - грубо пошутил Хлыст.
- Посмотрите, господа, что там внутри...
Внутри «клювов» оказались какие-то мешочки, издающие сильный запах.
- Здесь заложены ароматические травы и снадобья, убивающие «дух чумы», - пояснил монах. - Тут - смесь уксуса и камфары с мелко изрубленными частями шалфея, мяты, руты, чеснока, корицы и гвоздики... Будьте уверены: такой состав хорошо действует при всех «прилипчивых» болезнях! - от монаха за несколько шагов разило чесноком. – Настоем из него омывают руки и лицо, окуривают помещения, наливая на раскаленный камень или железо, обрабатывают бельё и платье!
- Я думаю, что эта смесь способна перебить запах мертвечины, - усмехнулся Клинок. - А это что за коробочка?
- Эта небольшая шкатулка называется «поммандер», - тут же ответил монах. - Её следует надевать на шею: своим сильным запахом она отпугивает болезнь. Здесь же вы видите чеснок. Возьмите по связке и прикрепите к поясу. Да не забывайте его постоянно жевать!
- Мортусам нет необходимости надевать маску и носить поммандер, - объявил сержант. - Эти вещи монах отвезёт тем, кто будет заботиться о больных, - чумным докторам. Хватит чавкать глазами! Разбирайте чеснок, надевайте перчатки и фартуки да приступайте к исполнению своего долга.
Я взял одну связку чеснока, весом не менее фунта, и зацепил её за ремень.
- Здесь вы видите ещё и широкополые шляпы, - продолжал монах, - это знак врачебного сословия, вам они тоже не нужны. Ваша работа – мертвецы. Поэтому каждый должен взять ещё и по багру, с помощью которого весьма удобно волочить мертвецов, не прикасаясь к ним. Кроме того, он может стать очень полезен при нападении на вас грабителей или разъяренных больных. А такое, к сожалению, случается..., - монах осенил себя крестом.
Мы начали облачаться в свою «форменную» одежду: натянули перчатки, и просмоленные фартуки. И сразу стали похожими на моего отца-кузнеца и брата. Те тоже носили точно такую одежду, правда, надетую на голое тело. На нас же имелось кое-какое платье - всё-таки мы находились на октябрьской улице, а не в жаркой кузне.
- Возьмите с собой колокольчики, дабы напоминать горожанам о вашем сословии и своём приближении, - напомнил Пфаффер.
Наконец, осмотрев нас придирчивым взглядом и скривив рожу в едкой ухмылке, сержант скомандовал:
- Приступайте к уборке улиц, господа мортусы. Начинайте с западной части Кнайпхофа, затем переходите к Ландгассе! При необходимости заглядывайте в дома и извлекайте оттуда покойников. Тех, кто ещё жив, немедленно сопровождать в открывшуюся при Соборе богадельню!.. Да поможет вам Господь и Пресвятая Дева Мария! Старшим среди мортусов назначается...
- Я, если позволите... Меня кличут Германом, и моё слово имеет определённый вес среди этих парней...
- Отлично, Герман. Жду твоего доклада в десять вечера!
Сержант развернулся и направился по своим делам.
- Как тебя зовут, монах? - спросил Герман нашего сопровождающего с лошадью.
- Брат Корнелиус...
- Что ж, дружище, ты слышал приказ сержанта? Тогда - вперёд!
- С вашего разрешения, - ответил тот, ковыряя ногтем в жёлтых зубах, - по дороге я загляну к чумным лекарям и выгружу их одежду. А затем подъеду к вам.
И мы, схватив наперевес, словно копья, свои багры, направились за Германом.
Несмотря на ранний час, на многих улицах Кнайпхофа дымили костры. А поскольку повсеместно считалось, что и сам воздух служит пищей для заразы, потому как атмосфера в тесных дворах была спёртой и душной, то для того, чтобы «расшевелить» её, периодически били в колокола, а с берегов Прегеля каждый час доносились выстрелы из пушек и ружей. На площади перед ратушей днём размещались музыканты, они должны были громко играть, причём, о музыкальных вкусах тут речи не велось. В костры подбрасывали сосновые лапы и охапки каких-то трав, в надежде, что их дым прогонит моровое поветрие. Запахи ели, лавра, листьев дуба, полыни, майорана и лаванды перемешиваясь в воздухе, создавали едкую, тяжёлую для восприятия вонь. Дышать было довольно тяжело.
Но ко всему этому примешивался и запах разлагающихся трупов. Он был повсюду... В том числе и там, куда мы направлялись. Я обратил внимание на то, что некоторые улицы были перекрыты цепями, около которых дежурили стражники. Я понял, что в домах, стоящих на них, живых уже не было. Эти улицы были превращены в кладбища. Под окнами домов валялись тела людей.
- Мы до них ещё доберёмся, - сказал Герман. Казалось, он был в прекрасном настроении. - Чума – это смерть, а мы с вами – жизнь! А она, я считаю, должна продолжаться, не смотря ни на что! Сейчас нам надо спуститься к Прегелю, а уж оттуда пойдём на восток... - и сунул в рот зубец чеснока.
Наконец, мы достигли западной оконечности Кнайпхофа.
- Начинаем с этих домов! - приказал Герман.
Искать покойников долго не пришлось: они валялись повсюду, в разных позах. Большинство были вынесены жильцами из домов и сложены в отдельную кучу. Сколько их оставалось там, за каменными стенами, никто не знал.
- Хлыст, Клинок, идите по домам, стучите в двери и окна... Если там есть трупы, пусть выносят... Или дожидаются нас, мортусов!
Те понятливо кивнули, и отправились к домам.
- Ну, а мы, дружище Петер, начнём потихоньку нагружать нашу телегу, - он достал свою неизменную трубку и закурил.
Мертвецы выглядели ужасно: страшная болезнь не красила людей. Мужчины и женщины, дети... Умершие этой ночью и дня три назад...
- Давай, за руки - за ноги, - не выпуская дымящуюся трубку изо рта, произнёс Герман. Казалось, речь идёт о мешках с углём...
Подъехавший к нам брат Корнелиус сморщил нос и накинул на лицо платок. Запах чеснока, который мы неустанно жевали, немного перебивал вонь мертвечины, и всё же она проникала к нам в ноздри, вызывая приступы тошноты, которые я старался подавить. Герман же, усиленно «занюхивал» её табачным дымом. Вскоре первое тело было брошено в телегу безо всякого почтения к покойному. Это был мужчина средних лет. На его шее виднелись багровые бубоны, принёсшие смерть.
- Этот, вроде, свежий, - заметил Герман и сплюнул. - Не грусти, бакалавр. – Коль Господь позволит, мы выберемся живыми и из этой передряги...
- Как ты думаешь, Герман, - спросил я, - надолго ли в Кёнигсберге обосновалась чума?
Тот немного подумал, примериваясь ко второму трупу.
- Обычно чума свирепствует в течение полугода... Но это так... моё личное мнение... Всё зависит от того, какие меры будут приняты для её уничтожения... Я думаю, к весне она выдохнется... Главное - пережить зиму.
Тут я был с ним согласен.
- Но сколько людей за это время умрёт, никому не известно, - пробормотал он.
Я глянул в сторону Альтштадта. Там тоже местами поднимались дымы, слышался колокольный звон со стороны альтштадской ратуши и Королевского замка, так же временами громыхали пушки. Чума была везде...
- Ну, взялись! - И второе тело упало в телегу. Брат Корнелиус стоял поодаль, не забывая креститься и бормотать про себя молитву.
- Не спеши, - посоветовал Герман. – Передохнём немного...
Тут подошли Клинок и Хлыст.
- Дома закрыты. Жители говорят, что больных у них нет, - начал Хлыст. - Внутрь не пускают...
- Да уж, - усмехнулся Герман. - Вас впусти в добропорядочный дом!.. Вы - хуже чумы, хе-хе! Хватайте эту шлюху, - он указал пальцем на очередной труп, на этот раз женский, - и швыряйте на телегу... Кстати, брат Корнелиус, - обратился он к монаху, - куда ты намерен везти наш груз? Здесь, на Кнайпхофе я что-то не нахожу пустынных мест! А на Ломзе нас наверняка не пустят...
- Вы правы, господин Герман, - подтвердил тот. - Но тут, на острове я приметил одно местечко, куда мы уже закапывали умерших. Да простит нас Господь и Пресвятая Дева Мария... Не сказать, что оно очень уж пустынное... и что поблизости никто не живёт... но на Ломзе нас действительно не пустят, особенно с таким грузом...
Хлыст и Клинок, кольнув для порядка вперемежку лежащие тела своими баграми, и убедившись, что живых среди них нет, принялись за работу. Всё у них получалось ловко и без особого труда. Казалось, что они занимались этим делом всю жизнь... Хотя, о чём это я? Эти двое - мародёры и работа с трупами - их привычное занятие... О, Господь милостивый...
- Бодрее, бакалавр! - усмехнулся Герман. - Врач должен ценить все те мелочи жизни, на которые остальные люди не обращают никакого внимания… Закуси чесночком!
Зубец чеснока был у меня во рту. Я слегка его посасывал, надкусывал и постоянно переворачивал языком. Спустя полчаса наша телега наполнилась до краёв, а трупы с этой стороны улицы исчезли. Брат Корнелиус щёлкнул кнутом, и наша телега поползла по улицам умирающего города...
«Пустынным местом» оказался оцепленный цепями двор. Три дома, выходящие фасадами на него, бессмысленно и угрюмо таращились пустыми глазницами окон. Было понятно, что в них уже никто не живёт.
- Тут, - остановил телегу монах.
Мортусы, ни слова не говоря, взялись за лопаты... Земля была мягкая, копалась легко.
Вечером мы, падающие с ног от усталости, отправились к ратуше. Я настоял на том, чтобы по пути все подошли к реке и умылись, смыв с себя болезнетворную грязь и запах мертвечины. Вода была холодной, но после этой процедуры мы почувствовали немалое облегчение.
Перед тем, как устроиться на ночлег Герман принёс большую миску с похлёбкой, хлеб и пригласил нас подкрепиться. Мы за день здорово проголодались и набросились на еду, хотя, так и не разобрали, из чего она приготовлена.
- Сержант сказал, - произнёс под конец Герман, - что завтра мы будем работать в богадельне. Немного позже он составит постоянные списки тех, кто будет с больными, а кто - с трупами, - старый вор ухмыльнулся. - Я думаю, бакалавров определят к страдающим, а нас - к отстрадавшим... И это, по-моему, неплохо...
Глава 2. В госпитальной кирхе
- Сын мой, что ты делаешь? - один из монахов кинулся ко мне, пытаясь захлопнуть ставни окна, которые я распахнул, пуская внутрь помещения свежий воздух с Прегеля. - Нам предписано окуривать все комнаты, дабы изгнать из них дух болезни! Ибо Дьявол не выносит запахов благовоний!
- От ваших благовоний, святой отец, и здоровый человек задохнётся, - ответил я. - Приведите сюда ещё вонючего козла, как это сделали в доме торговца Хеккеля!
- Ты не смеешь оспаривать решение самого епископа! - зашипел монах. – У нас и так за ночь умело два наших брата! Видимо, ты и в самом деле связан с чёрным колдуном, и твоё место - на эшафоте!
- Святой отец, доверьте больных людей врачам, а благовония в таких количествах жгите в кирхах! И распорядитесь, чтобы умирающих отделили от недавно заболевших, которых ещё можно спасти!
- Ты слишком молод, сын мой, чтобы вмешиваться в работу чумной больницы!
- Я призван лечить больных, святой отец, и намерен это делать, несмотря на ваши протесты!
- Что за шум? - раздался вдруг негромкий, но властный голос, услышав который, я почувствовал, как внутри меня поднимается волна радости. – Почему кричите в заведении, где должна соблюдаться тишина?
Это вошёл профессор Майбах, невысокий, худенький, но, по моему представлению о нём - настоящий "человек-гигант". Он был одет в длинный до пола плащ, от которого резко пахло камфарой. В одной руке Майбах держал клювовидную маску чумного доктора, а в другой изящную трость с янтарным набалдашником в виде извивающейся змейки.
- Петер, мой мальчик, ты ли это? - увидев меня, мой университетский "опекун" распахнул объятия.
- Я, господин профессор! - И в счастливом порыве подскочил к нему.
Наконец-то, после всех «германов», тюремщиков и палачей, мне встретился достойный человек! Теперь, я был почти уверен в том, что Господь не оставит меня! Надуманные обвинения скоро снимут, а побег из тюрьмы я отработаю здесь, выполняя свой врачебный долг!
- Тут у нас вышел спор. И, пусть я сегодня всего лишь мортус, а не врач, но считаю, что больным не помешает свежий воздух...
- Не только не помешает, он даже необходим! - заявил профессор. - Поскольку это не зловонный воздух с кладбища, а чистый и здоровый - с реки! Распахните окно!.. Ну, дорогой бакалавр, а что ты собираешься предпринять дальше? – и он внимательно оглядел меня. - Э-э, да ты похудел… впрочем, как и все твои несчастные друзья...– Майбах сочувственно кивнул находящимся неподалеку моим товарищам.
- …А потом предлагаю разделить больных на группы и разобщить их... - продолжал я. - Тех, кто умирает, размещать подальше от тех, кто только начал болеть и ещё достаточно крепок для борьбы с чумой. Пациентов с кровохарканьем также следует определить в отдельный зал...
- Разумно. Терминальных больных необходимо вынести в коридор, ближе к выходу. А вот с остальными поступим следующим образом…, - врач нахмурил высокий лоб. - Братья-монахи, берите в помощь бакалавра из Альбертины и других мортусов, и сделайте так, чтобы пациенты не лежали вперемежку! Более лёгких размещайте ближе к окну!.. Какие ещё пожелания, дорогой ученик?
- Предложений много, господин профессор, - ответил я. - Но завтра мне вновь предстоит работать с трупами, хотя я всей душой стремлюсь помогать страждущим... К сожалению, у меня маловато опыта в лечении чумы. Но я уверен, что в первую очередь следует обеспечить вокруг больных чистоту, а затем своевременно вскрывать бубоны, прижигать их... и уповать на милость Господа... Но у меня имеется одна задумка насчёт того, как лечить больных. Только нужны особые лекарства...
- Если бы мы точно знали причину возникновения этого недуга..., то могли бы продумать и методы лечения, - грустно улыбнулся Майбах. – Но я подозреваю, Петер, что у тебя уже имеются какие-то соображения на этот счёт? Не соизволишь поделиться ими со своим наставником?
- Я думаю, что "чёрная смерть" - это тяжёлое отравление внутренних органов, - предположил я. – Похожее на то, когда в тело человека попадает сильный яд... Поэтому и лечение должно быть подобное тому, что мы применяем при отравлениях... Нужно попытаться создать противоядие, например, териак.
- Это не совсем так, мой юный друг, - вздохнул Майбах. – Мне кажется, что бубоны - не признак отравления, а проявления зла иного рода... Мы всеми силами пытаемся облегчить участь несчастных больных, и иногда нам это даже удаётся, но для меня главное – понять: что за миазмы вызывают чёрную смерть, какова их природа, откуда они берутся, и как предотвратить их воздействие на человека?..
Монахи с помощью мортусов уже вовсю перекладывали больных... На многих из них было больно смотреть: бледные и измученные лица с обострившимися чертами, впавшими глазницами и потрескавшимися губами, тела, покрытые страшными язвами, потухшие обречённые взгляды в ожидании своего конца... Герман и его товарищи тоже не сидели без дела: они промывали или смазывали вскрытые бубоны, выносили помои, вытаскивали во двор умерших. Больным постоянно требовалось то вода, то мазь, то доброе словно, облегчающее страдания...
- Вы уже уходите? - спросил я, увидев, что профессор начал собираться.
- Увы, мой друг. В моём ведении - несколько подобных богаделен... И в каждой я обязан побывать. Не всё так хорошо устроено, как здесь, во многих лечебницах творится чёрт знает что, и монахов не хватает, и лечить некому... А за эту я теперь спокоен, тут работает мой лучший ученик, - Майбах тепло улыбнулся. - Будь осторожен, мой мальчик. Ешь чеснок, закрывай лицо платком, меньше касайся руками больных, а если коснулся - не забудь вымыть... В ближайшее время я принесу тебе такой же костюм, как у меня, - он покосился на свою «клювастую» маску. - И не забывай: ты не должен подхватить «чёрную смерть»... Илона этого не переживёт...
«Что? Илона? Откуда Майбах узнал?..»
Профессор положил ладонь мне на грудь.
- Твой отец привёл её в Кёнигсберг, - тихо произнёс Майбах. - Сейчас она у меня дома. С ней всё в порядке.
- Господи! Ты услышал мои молитвы!.. – вырвалось у меня.
- В жизни по настоящему ценны только три вещи: убеждения, дружба и любовь… - продолжал профессор. - Бог обязательно соединит вас вновь, И скоро вы заживёте все вместе: Илона, ты и... ваш ребёнок...
У меня ёкнуло сердце.
- Да-да... Это мне тоже известно, - улыбнулся Майбах.
- А как она себя чувствует? Всё ли у неё хорошо?
- Она была сильно простужена, но сейчас ей намного лучше. Знаешь, будущей маме порой хочется скушать…, то селёдку, щедро политую мёдом или джемом, то вдруг кусочек угля, мела или глины. Часто ей начинают нравиться запахи, которые после родов будут казаться невыносимыми… Или раздражать любимые прежде ароматы…Такова женская природа, её нужно постараться понять, - черты лица моего наставника словно светилось каким-то внутренним светом. - А вот ты должен быть молодцом... У нас из всех снадобий, которые мы можем применять против чумы... только чеснок и розмарин. Первый мы жуём, готовим из него настойки, а второй сжигаем - его запах отпугивает дух чумы. Прибавь к этому списку наших хороших помощников - камфару и уксус…
- Профессор, - еле слышно проговорил я. - Спасибо вам...
- Я понимаю, ты хочешь увидеть Илону..., - он грустно вздохнул. - Но пока это невозможно. Подожди немного, и я всё устрою. Главное - не подхвати чуму!
- Профессор, - я схватил его за руку. – А теперь о деле: у меня к вам большая просьба...
- Говори, - учитель сразу стал собран и строг. - Я постараюсь её выполнить.
- Я хочу попробовать в качестве лекарства против «чёрной смерти» снадобья моего дядюшки. Он – был большой знаток пчёл... Мне бы для лечебных целей немного мёда, перги, маточного и личиночного молочка, забруса, пчелиного помора... Вы поможете мне всё это достать?
Профессор задумался.
- Собрать такую коллекцию нелегко. Торговли сейчас нет, за пределы города не выбраться...
Я приуныл, поскольку был твёрдо уверен, что только «пчелиные продукты» помогут в борьбе с «чёрной смертью». Где же, как не здесь, в чумных больницах, испытать их силу?
- Впрочем, - оживился Майбах, - у нас на альтштадском рынке есть «Медовая лавка», правда она сейчас закрыта... Но в ней наверняка должно храниться то, о чём ты просишь... Я попрошу разрешения у бургомистра и городского совета, и надеюсь, мне не откажут, тем более, речь пойдёт о борьбе с чумой... Мы её вскроем... Если всё у меня получится, я принесу тебе эти пчелиные... компоненты. И мы вместе займёмся изготовлением лекарств...
Окрылённый надеждой, я смотрел в спину уходящему профессору и шептал про себя: «Хвала тебе, Господи за то, что на свете живёт такой прекрасный человек, как Иоганн Майбах, мой учитель и большой друг... Спаси и сохрани его, Боже!..»
Весь этот долгий день был наполнен страданиями. На моих глазах умирали люди, в глазах которых ещё несколько часов назад жила надежда. Крики боли, стоны отчаяния и слёзы обречённости... Я с Германом, а также Хлыстом и Клинком без устали таскали вниз тех, кто уже отмучился, и складывали их под стволы лип, с которых уже облетела почти вся листва. Монахи монотонно читали молитвы и продолжали окуривать помещения ладаном, а также иными целебными травами.
6 октября установилась ясная погода, и солнышко щедро одарило всех своим прощальным теплом. Ветерок шуршал сухой листвой, пауки плели свои ловчие сети, а по воздуху скользили невесомые серебряные нити. В затенённых местах вновь зазвенели комары, а в открытые окна залетали мухи, осы и пчёлы...
«Господи, - подумал я. - Мы сегодня вынесли не менее десятка мёртвых тел... Но помещение не пустует, оно постоянно пополняется новыми больными!».
Город оставался заблокированным, хотя это не помогало ни горожанам, ни жителям окраин. Чума расползлась по всей Восточной Пруссии. Возможно, что и дальше...
- Полиция строго следит за соблюдением карантинных правил, - заметил как-то Герман, закуривая трубку в перерыве между работой. - Я слышал, что за их нарушение могут даже достать из могилы...
- Да, - подтвердил Клинок. - Так случилось с некоей Рогнедой...
- А что с ней произошло? - поинтересовался я, размышляя между тем над вопросом, что более опасно: постоянно находиться среди больных или работать в похоронной команде.
- Рогнеда Фриш работала служанкой у Карла Рохмана, рыботорговца... Она подцепила эту страшную болезнь, украв кое-какие вещи из дома, где жители умерли от чумы. Сначала заболела она, потом - её хозяева... Все они вскоре скончались. А когда её преступление было раскрыто, тело виновной по приказу бургомистра вырыли из могилы и вздёрнули на виселицу, а потом сожгли.
Клинок с Хлыстом переглянулись.
- Это - нам наука, - заметил, покуривая, Герман. - Ежели наткнёмся... случайно, конечно, на какую-нибудь безделушку в таком доме... нужно поостеречься. Вещи в таких домах тоже бывают смертельно опасными. Обязательно следует помыть их в уксусе…
Я почти не слушал старого Германа. «Моя Илона жива! - вертелось у меня в голове. - Она здесь!.. Вот бы увидеть её!»
«Не сделай глупости! Погубишь и себя, и её...»
«Конечно, дружище Андреас... Ты, как всегда, прав». Похоже, дух старого врача прекрасно слышал все мои мысли.
И снова – стоны и причитания, плач и молитвы... Самое досадное - это то, что я чувствовал: пользы от нашего «чумного дома» было мало. Но она, несомненно, была. Нескольких человек, которым я вскрыл бубоны, а затем прижёг раскалённым железом, болезнь, похоже, начала понемногу оставлять. Но большинство страдальцев продолжали мучиться и умирать. Врачи, приходившие в нашу больницу, ничем не могли помочь –эффективных средств для лечения чумы, никто из них не имел. Все действия сводились к самым простым манипуляциям: если бубоны не слишком велики, их надо смазывать, прикладывать к ним свёклу или капустные листы. А если они уже угрожающе вздулись, их следовало рассекать скальпелем и прижигать. Настойки из чеснока, насколько я понял, хорошо действовали на здоровых людей, не давая им перенять прилипчивую болезнь. Те же, кем она уже овладела, сопротивляться ей не могли - умирали в промежуток от нескольких часов до трёх суток. Молитвы и окуривание помещений никого не спасали.
«Чего-то не хватает, - понимал я. - Хоть самого примитивного, но верного снадобья…» Мне порой казалось, что над всеми нашими пациентами, клубами поднимается какая-то невидимая глазом зловещая сущность. Она словно перетекает от одного человека к другому, от больного к здоровому... Она, несомненно, живая, хищно смотрит на нас и злорадно скалится.
Ближе к вечеру в больнице вновь появился профессор Майбах. Он попросил курившего на крыльце Германа вызвать меня на улицу. На сей раз его морщинистое лицо светилось радостью.
- Ну, господа больные, - весело начал он, - прежде над вами преимущественно молились, сейчас же мы начнём вас лечить!.. Петер, я достал то, что ты просил! Мы набрали в «Медовой лавке» два мешка разного пчелиного добра, в том числе и сам мёд!
Когда Майбах стал выкладывать свою добычу, у меня перехватило дыхание: здесь было действительно всё: помор и маточное молочко, перга и забрус, а также многое другое. Всё было расфасовано в небольшие холщовые мешочки, на каждом из которых виднелась соответствующая надпись.
- Удачно «ломанули» лавку, господин профессор? - пошутил старый Герман, доставая трубку.
- Вполне успешно! - ответил тот. - Только всё - на законных основаниях. Было получено разрешение самого бургомистра! Но там ещё осталось немало добра... Ладно, Петер, ты тут разбирайся, а мне надо бежать. Меня ждут пациенты...
Я поблагодарил профессора и бросился разбирать «пчелиные продукты».
Майбах облачился в свой устрашающий костюм, сделал обход больных, дал указания братьям-монахам, и покинул наш дом.
- Ну, и что тут интересного? - Герман склонился надо мной. – Давай все это поделим и съедим!
- Из этих компонентов можно создать замечательные лекарства, которые, по моему мнению, должны помочь от чумы...
Старый вор взял один-другой мешочек, посмотрел, понюхал...
- Не думаю, что нужно хранить всё это для какого-то особого случая. Самый важный день в нашей жизни – сегодня, а завтра может и не наступить... Впрочем, вам, врачам, виднее... Во всяком случае, клянусь святыми мощами, это - лучше, чем читать бесполезные молитвы.
Примерно через час, когда я рассортировал полученные таким чудесным образом мешочки, склянки и пакетики, и уже обдумывал, каким образом буду их использовать, в больницу заявился сержант Пфаффер.
- Есть среди вас врач? - раздражённо крикнул он. - Одна важная персона требует его к себе!..
В настоящий момент в нашей клинике из медицинского персонала был только я.
- К вашим услугам, бакалавр медицины - Петер Коффер, - представился я и слегка поклонился.
Сержант смерил меня недоверчивым взглядом и что-то проворчал. Затем достал из-за пазухи дорогой серебряный брегет и взглянул на часы.
- Ладно, - пробубнил он. - Собирайся.
- Мы поедем к больному чумой? - спросил я, раздумывая, что из приобретённых «пчелиных продуктов» взять с собой.
- Да, чёрт возьми! - выругался Пфаффер. - Проклятье! Когда требуется врач, да ещё во время чумы, то вряд ли его приглашают на соколиную охоту! Захвати с собой всё необходимое..., я жду тебя внизу! - И он поспешно ретировался.
Герман и его сообщники с усмешкой смотрели на меня.
Я взял с собой ланцет, настойку чеснока, мешочек с пчелиным помором и маточное молочко.
- Удачи, бакалавр! - махнул мне рукой Герман. - Да поможет тебе Пресвятая Дева Мария!
- Удачи... - поддержали его Хлыст и Клинок.
К моему удивлению, на улице нас ожидала карета. Кучер сидел на козлах и ждал нас. Мы с сержантом сели в карету и кучер тронул.
- Постарайся проявить всё своё мастерство, - шепнул мне Пфаффер, устраиваясь на мягких подушках. - Возможно, от этого зависит твоя судьба... Мы едем к судье Кнайпхофа Герхарду Штюрмеру...
Я тотчас вспомнил этого невысокого человека с крупным носом в белом парике и пенсне, который едва не приговорил нас к смерти...
«Не подкачай, дружище!..»
«Сделаю всё возможное», - мысленно ответил я Аурифаберу.
- …Он внезапно почувствовал себя скверно, - продолжал Пфаффер. - А когда обнаружил на теле воспалённые узлы, то вовсе упал без чувств... Мне приказали срочно доставить к нему врача. Поблизости оказался только ты - все врачи сейчас находятся среди больных... Да толку от них... впрочем, как и от тебя...
Нас доставили к дому, расположенному в юго-западной части острова, неподалёку от Зелёного моста. Трёхэтажный особняк с полукруглым эркером (51) на втором этаже, украшенном остроконечными шпилями. Возле парадного входа нас дожидались слуги.
Меня проводили на второй этаж, как раз в то помещение, где располагался эркер. Благодаря ему в комнате было светло. Я быстро огляделся: больной лежал на кровати, исхудавший и бледный от страха. На стенах висели гобелены, в углу стоял массивный шкаф из красного дерева, рядом - рабочий стол, на котором были разложены письменные принадлежности... Словом, мы попали то ли в спальню, то ли в рабочий кабинет судьи.
Мы с Пфаффером сделали шаг в комнату.
- Господин судья, - доложил сержант. - Я доставил вам молодого бакалавра медицины из Альбертины. О его мастерстве отзываются крайне положительно. Я очень надеюсь, что он окажет вам необходимую помощь!
- На всё - воля Господа, - слабым голосом произнёс судья. - Подойдите ближе, юноша. Посмотрите на меня... Скажите... много ли мне осталось? Мне это крайне важно знать…
Я подошёл к больному, откинул одеяло и исследовал тело. Потом, взял его за руку и посчитал пульс...
- Вам рано думать о смерти, - сказал я ему. - Я прибыл вовремя... У вас - хорошие шансы выжить.
- Хвала небесам...
Я обратил внимание на бубоны, которые пока не выглядели устрашающими. Но это действительно были они - вестники «чёрной смерти». Их было всего два...
- Прикажите подать тёплую воду, - распорядился я, ставя подле кровати сумку с «пчелиными продуктами», – бутыль льняного масла, ложку и парочку блюдец. А я сейчас приготовлю снадобье...
Пфаффер, стоящий у двери, что-то буркнул слуге, который тотчас скрылся. А меня вдруг привлёк знакомый звук... Я взглянул в окно. О стекло билась самая настоящая пчела! Видимо, днём она залетела в комнату, да и попала «в плен». К тому же, она была не одна. Вторая ползала по подоконнику. В моей голове внезапно промелькнула занятная мысль!
«Ты прав, дружище! Лови их!»
Поймать обессиленное насекомое не составило труда. Я ловко схватил пчелу за крылышки, и подошёл с ней к больному. Она отчаянно изгибалась, норовя ужалить.
- Что ты собираешься делать, юноша? - испуганно спросил тот.
- Начинаю вас лечить, господин судья, - ответил я. - Сейчас эта пчела ужалит ваш бубон. Придётся немного потерпеть, поскольку именно это может спасти вас...
- Делай, что считаешь нужным, - слабым голосом ответил Штрюмер.
Я поднёс насекомое к начинающему раздуваться чумному бубону, и оно вонзило в него своё жало. Затем я не спеша, поймал вторую пчелу и проделал то же самое с другим бубоном. Жала пчёл остались в теле судьи. Памятуя советы дядюшки Клауса, я не спешил их вытаскивать.
- Это - большая удача, господин судья, что мне удалось поймать двух пчёл, - произнёс я. - Их яд способен остановить распространение болезни... Насколько я сведущ в медицине...
Слуга принёс таз с водой, и я тщательно вымыл руки. После этого заставил пациента выпить чесночной настойки. Затем начал смешивать помор с льняным маслом, искоса поглядывая на человека, который во время вынесения приговора (и то, под давлением королевского ландрата) изменил своё решение насчёт нашей казни.
- Вы думаете, это - поможет? - жалобно спросил Штрюмер. – Ведь невозможно дёшево решить дорогую проблему…
- Господин судья, вы можете быть полностью уверены в том, что я избавлю вас от этого недуга!
- Благослови вас Господь, доктор, - прошептал тот.
Я удалил жала, смазал бубоны маслом. Затем смешал маточное молочко с мёдом.
- Это - отличное лекарство, - сказал я. - Вам его нужно принимать трижды в день...
Судья с удовольствием проглотил снадобье, а я попросил пригласить самого толкового из слуг. Когда малый появился передо мной, я дал ему указания насчёт того, чтобы вовремя и правильно принимались лекарства, в том числе чесночная настойка, и должным образом обрабатывались бубоны.
- Если в течение ночи перелома болезни не последует, утром сразу же зовите меня, - на прощание сказал я. - Но, думаю, этого не потребуется.
Больной провожал меня с улыбкой на губах. Узнал ли он своего осуждённого?..
Глава 3. Подарки для сержанта Пфаффера
Каждый последующий день октября 1709 года устилал город жёлтой листвой, срываемой с деревьев холодным ветром. Точно так же улицы города усеивали всё новые трупы. Люди умирали целыми семьями, домами, улицами...
По хмурым, унылым кварталам иногда осторожно передвигались прохожие. Те, кто ещё не заболел, и надеялись, что сия ужасная участь минует их, посещали лавки, приобретая скудную еду за огромные деньги. Купив необходимое, люди-тени быстро покидали безжизненные улицы-кладбища и закрывались в своих домах. Погода стояла соответствующая сему времени года - рваная слизь низких тёмно-серых туч, пронизывающий ветер, продувающий улицы и переулки «навылет», зачастую с нудным хлёстким дождём. Вороны, сбивались в громадные стаи и зловещими чёрными пятнами кружили над богатым угощением, обильно разбросанным по всему городу...
Горожане уже не собирались, как прежде, на площадях для обсуждения какой-либо новости. Страшная болезнь изолировала не только сам Кёнигсберг от других городов, но также разобщила людей, живущих в нём.
Каждую неделю до шести сотен трупов составляли ужасную дань, собираемую «чёрной смертью» в столице Восточной Пруссии. Когда небо над городом темнело, и мрачные тучи заходились в бесконечном рыдании, всем было понятно, по ком они плачут...
«Господи, - думал я каждый раз, когда мы выходили на свою работу и принимались убирать валяющиеся на улицах трупы, - за что? Чем тебя прогневали несчастные, которые жили в Кёнигсберге, никому не причиняя зла? Почему ты не пощадил даже маленьких детей, чей безмятежный смех так радовал душу каждому горожанину?»
При виде мёртвых людей, которых подкосила безжалостная «чёрная смерть», в мою душу холодной змеёй заползала глубокая скорбь, сердце каменело, а лицо застывало бесчувственной маской. Я словно превращался в механическую игрушку работы великого Леонардо да Винчи... Мои товарищи по несчастью, мортус Герман со своими подручными Хлыстом и Клинком, напротив, не теряли весёлого расположения духа, они частенько посмеивались и неуместно шутили, не оказывая ни малейшего почтения к умершим людям.
Однажды, обшарив дом на Ландгассе и вытащив из него два кофейного цвета трупа, ко мне подошёл Герман. Был он, как обычно, в прекрасном настроении, распространяя вокруг отвратительный перегар от чеснока и дешёвого вина.
- Ну что, бакалавр, - усмехнулся он. - Не будь таким унылым, держи, это - тебе..., ты заслужил, - и протянул мне дорогое ожерелье.
- Откуда это? - опешил я.
- Оттуда, - кивнул старый вор на окна дома. - Не прикидывайся агнцем, бакалавр. Хозяева умерли, ценности остались. Если мы их не возьмём - заберут другие...
Бриллианты ожерелья блеснули на ладони Германа, словно детские слёзы.
- Я не могу это принять, - к моему горлу подкатил тугой комок.
- Ты знаешь, бакалавр, я вообще-то уговаривать тебя не собираюсь. Но сам подумай: весной болезнь наверняка утихнет, надо будет как-то устраивать свою жизнь, по-новому...
- Нет, - мотнул я головой. - Мне этого не надо...
- Если ты думаешь, что данные вещи несут на себе смерть, то мы всё это немного подержим в уксусе, - Герман снова усмехнулся. - К тому же, мы не нарушаем закон. Сержант Пфаффер с нами в доле... Это - вполне безопасное дело. Мертвецам драгоценности не нужны, а нам они просто необходимы. Для того, чтобы жить дальше... Когда закончится вся эта возня с чумой, я надеюсь, нас помилуют и отпустят на все четыре стороны. Так вот, я имею желание купить домик на берегу Прегеля, жениться и зажить, как добропорядочный человек... Я разведу хороший сад, буду посещать церковь, молиться, жертвовать на благие дела и давать подаяние нищим... Но на всё это потребуются деньги. Так почему мне сейчас от них отказываться, бакалавр? Ты тоже подумай о своём будущем, у тебя впереди - целая жизнь! А за эту безделушку можно купить неплохой особнячок!
Но возникшая в моей душе стена неприятия и отторжения не допускала даже тени сомнения в собственной правоте.
- Нет, Герман. Я вполне проживу и без этого добра...
Старый вор бросил на меня непонимающий… но уважительный взгляд.
- Странный ты человек, бакалавр. Ну, Господь тебе судья. Надеюсь, у тебя хватит ума держать язык за зубами? Нас многое связывает, поэтому мне не хотелось бы... прибегать к крайним мерам...
- Можешь быть спокоен, Герман. Я помню, что ты спас мне жизнь...
- Тогда продолжаем работу, - хмуро произнёс он. - Никакого разговора не было...
Мы повязали платки на лица. И вскоре очередные два безжизненных тела нашли своё пристанище на телеге брата Корнелиуса. А я, наконец-то, понял, в чём заключался интерес Германа и его команды при поиске умерших в опустевших домах, а также причину их, нередко, торжествующего вида и приподнятого настроения, хотя вокруг нас царили лишь горе и смерть.
- Брат Корнелиус, твоя колымага выдержит ещё одно - два тела? - спросил Герман жующего чеснок и прячущего лицо в платок монаха. - Или пора ехать закапывать нашу сегодняшнюю... добычу? - старый мародёр был неестественно весел.
- Нет, - ответил тот. - Ни приведи Господь, сломается колесо, тогда нам придётся всё таскать на руках. Лучше отправимся сейчас...
И наша скорбная процессия потащилась дальше, прямиком к тому месту, где мы приноровились копать чумные ямы, устроив небольшое кладбище, на котором уже упокоилось около сотни трупов. Мы медленно брели вслед за телегой, ведомой лошадью, которую вёл под уздцы брат Корнелиус. Герман с удовлетворением встряхнул свою сумку. В ней что-то зазвенело.
- Неплохой улов, клянусь Вратами Ада, - пробубнил Хлыст.
- Половину заберёт себе сержант, - ответил ему Клинок. - И, возможно, поделится с капитаном.
- Я думаю, так мы заработаем себе прощение... - предположил Хлыст.
- Вряд ли... Как только снимут оцепление, надо бежать из города, - произнёс Клинок. - Как ты думаешь, Герман?
- Вы бы тише болтали, господа мортусы, - откликнулся тот. - Иначе нам не дожить да снятия блокады...
Мы приближались к месту захоронения. Внезапно на обочине мостовой было обнаружено очередное тело. Телега остановилась.
- Петер, - скомандовал Герман. - Проверь-ка этого отдыхающего горожанина. Жив ли он?
Я приблизился к лежащему. С одной стороны, мы уже привыкли к подобным «украшениям» улиц, с другой - человек, возможно, был жив. Он лежал, закрыв лицо руками, в какой-то напряжённой неестественной позе. Трупы так не валяются...
«Не подходи!..»
Но я подошёл к телу и слегка ткнул его носком башмака.
- Ты жив, приятель?
Внезапно «покойник» схватил меня за ногу и сильно дёрнул. От неожиданности я потерял равновесие и рухнул на мостовую. Во второй руке мнимого мертвеца возник нож. Резкий взмах...
- Н-на! - послышался высокий и гортанный выдох Германа, больше похожий на крик чайки, а затем - звук вошедшего в тело острия багра. - Бакалавр, тебе для чего выдали пику? Сразу бы пригвоздил этого типа, и всем было бы спокойней, - он усмехнулся. - А так, получается, что я тебя снова спас!
Я поднялся на ноги и отряхнулся. Под лежащим ничком телом человека, напавшего на меня, растекалась тёмно-вишнёвая лужа крови. Остриё багра старого вора вошло ему точно под затылок.
- Мастерский удар, - заметил подошедший Хлыст.
- Старый Герман кому угодно даст фору, - усмехнулся Клинок.
Брат Корнелиус истово крестился.
- Пожалуй, возьмём с собой и этого грешника, - с деланной грустью произнёс Герман. - И предадим его земле... Я слышал, что некоторые больные чумой сходят с ума и становятся похожими на бешеных собак... Наверное, этот тоже из их компании...
Но у меня было другое мнение. Проклятому демону Адамему было мало того, что я и так ежеминутно флиртую со смертью, рискуя в любой момент подхватить опасную болезнь. Его одолевало страстное желание меня убить! От этой мысли стало совсем худо...
Вскоре мы уже долбили лопатами твёрдую землю под раскидистым кустом сирени, пытаясь вырыть новую яму... Ближайшие дома следили за нами своим мутным, стеклянным взглядом. Закончив работу, мы швырнули лопаты в телегу.
- Пожалуй, можно немного передохнуть, - решил Герман и полез за трубкой. - Только давайте отойдём в сторонку от этого места. Уже начинает темнеть, но у нас ещё есть время заполнить телегу новыми телами, - он хмыкнул, набивая чашку трубки табаком.
Мы подошли ближе к реке. Здешние дома тёмными скалами нависали над нами. Когда-то здесь был славный трактир «У Марты», где подавали прекрасный кофе и играли скрипачи. Тут можно было неплохо провести время после занятий. Рядом стояло здание, в котором располагалась биржа. Теперь оба дома пустовали, о былом шумном веселии не могло быть и речи. Мы присели на ступени крыльца биржи. Часы на городской ратуше пробили семь.
- Или на сегодня закончить? - размышлял Герман. - Главное, что Пфафферу собрана его доля... Скоро совсем стемнеет, а во тьме нечисть начинает вершить свои чёрные дела...
«Ночной кладбищенский вор испугался нечисти, - подумал я. - Можно было бы рассмеяться, кабы не было так тошно...»
- Посидим немного, - согласился Хлыст. - Пока нагрузим телегу, пока выроем свежую яму... Так и до полуночи провозимся...
- И то верно... А кушать хочется уже сейчас.
Я подумал о том, что завтра меня ждёт чумной дом, пахнущие мёдом снадобья, пациенты, глядящие на меня с надеждой... завтра я, возможно, вырву кого-нибудь из лап «чёрной смерти». Мои глаза начали невольно слипаться...
«Внимание!..»
Я мгновенно очнулся. «Что ты хочешь сказать, друг мой Андреас?»
«Будь начеку... Совсем рядом человек, из-за которого вы попали в «Голубую башню!»
Я вздрогнул, помотал головой, прогоняя нахлынувшую было дрёму.
- Ты что, бакалавр, - насмешливо произнёс Герман. - Собрался на поиски новых тел? Успокойся, на сегодня работа закончена...
Но мои нервы были уже натянуты, как струны. Я вглядывался в сгущающиеся сумерки и вслушивался в тревожную тишину засыпающего города. Наконец, я уловил подозрительный шум и поднял вверх палец, призывая своих товарищей к молчанию. Те тотчас умолкли.
Вскоре мы услышали чьи-то торопливые шаги и звуки волочения чего-то тяжёлого по мостовой. Казалось, что тащат мешок с зерном...
Наконец, в сумерках стала различима сгорбленная фигура человека, который, забыв про осторожность, волок по земле, похоже, чьё-то безжизненное тело.
«Вы должны схватить его...»
- Ребятушки мортусы, - шёпотом произнёс я. - Видите ту крадущуюся персону? Мы должны её задержать.
Хлыст и Клинок переглянулись и обратили свои вопросительные взоры на Германа. Тот бросил на меня настороженный взгляд, хотел что-то спросить, но, видимо, вспомнил, что я порой даю очень дельные советы.
- Надо, так - схватите, - ответил он. - Мне-то с моими больными лапами бегать невмоготу... Давайте, пока он не унёс ноги!
Мы втроём тотчас бросились догонять таинственного незнакомца, который уже собирался свернуть за угол дома. Видимо, человек был так увлечён своим мерзким занятием, что не сразу услышал наши шаги и увидел нас. Он тотчас бросил мёртвое тело, а никто из нас уже не сомневался в том, что оно было именно бездыханным, и кинулся наутёк. Но мы оказались быстрее. Гибкий и лёгкий Хлыст опередил всех, я за ним едва поспевал. Тяжёловатый Клинок заметно отстал, но старался наверстать упущенное.
Поняв, что его настигают, человек в чёрном, практически сливающийся с надвигающейся тьмой, остановился. В его руках тускло сверкнула сталь шпаги.
- Осторожно, Хлыст! - едва успел крикнуть я.
Но проворный помощник Германа, легко расправившийся с полицейским часовым в «Голубой башни», был далеко не промах. Он увернулся от выпада человека в чёрном, и сумел зацепить того вытянутой рукой. В следующее мгновение, они уже катались по земле. А тут подоспели и мы с Клинком. Здоровяк, не раздумывая ни мгновения, приложился к противнику Хлыста так, что тот отлетел в сторону и упал без движений.
- Вяжите злодея, - приказал я. – Возьмите его же ремень!
Через минуту руки недруга были крепко стянуты за спиной и я, наконец, попытался его рассмотреть. Тот рычал, как зверь, и бешено вращал глазами.
- Пся крев! - донеслось до нас польское ругательство.
Пленённый выглядел лет на сорок, невысокий, даже - тщедушный, глаза навыкат, кривой нос, широкий лоб, нависший над глазницами... Длинные, спутанные волосы...
- Ну? - спросил Хлыст, тяжело дыша. - И на что нам этот фрукт?
- Я думаю, ты сам это сейчас поймёшь, дружище Хлыст, - ответил я, тоже стараясь успокоить дыхание. - Ведь перед тобой никто иной, как сам... «пан Тотенкопф»!
- С чего ты взял? - не поверил Хлыст.
- А мы сейчас это проверим, - произнёс Клинок. - Посмотрим, что у него в кошельках!
Он протянул руку и сорвал один из мешочков, свисающих у польского колдуна с пояса, и развязал его...
- Пресвятая Дева! - он вытряхнул содержимое на мостовую. Ещё не настолько стемнело, чтобы мы не могли определить: это были обрубки человеческих пальцев...
Неспешной походкой подошёл Герман. Он внимательно посмотрел на пленника, затем обратился к нам:
- Ну и что за птицу вы поймали, господа мортусы?
- Чёрного колдуна из Польши, - ответил Хлыст.
- Того самого? - спросил Герман, наклоняясь к поверженному врагу.
- Угу...
- Ну, значит, я выполнил свой уговор с правосудием, - пробормотал старый вор. - Я давно обещал им тебя, дружище Тотенкопф, - и пнул колдуна в бок.
Тот зашипел, но не проронил ни слова.
- А только что обзывал нас пёсьей кровью, - пожаловался Клинок. - Давайте вспорем ему брюхо?
- Пусть им займётся палач, - рассудительно ответил Герман. - Так что, сделаем ещё один подарок сержанту Пфафферу?
- Я полагаю, что теперь с нас снимут обвинения в колдовстве, - заметил я. И, возможно, помилуют...
- Какой ты наивный, юноша, - усмехнулся Герман. - Колдун признается в том, что на него "повесит" городской прокурор! И он может признаться, что мы - вовсе не колдуны и чернокнижники, но может подтвердить и противоположную версию... Впрочем, - он почесал бороду, - будет правильно, если мы его сдадим в руки правосудия...
- Тогда поволокли пана к сержанту?
- Зачем волочь? Прокатим на телеге... И я не удивлюсь, если завтра-послезавтра чума поселится в нём самом...
Мы бросили чёрного колдуна в телегу брата Корнелиуса, на которой возили умерших от чумы людей, встали по обе стороны повозки, чтобы не дать сбежать пойманному нами преступнику, и начали движение в сторону полицейского кордона. Поляк мычал и стонал, извивался, пытаясь освободиться от пут, но затих после того, как Клинок наградил его ещё одним ударом по голове.
- Что??? - сержант Пфаффер выскочил из здания, где располагался полицейский участок, придерживая одной рукой шпагу, а другой - шляпу.
- Истинно так, - мягко проговорил Герман. - Вы можете сами в этом убедиться...
Нетвёрдой походкой (видимо, полицейские уже наградили себя рейнским) сержант подошёл к телеге.
- Ты и есть тот самый колдун? - спросил он пленника, который уже пришёл в себя после удара Клинка.
- Precz! (52) - ответил тот и вновь затараторил польские ругательства, перемешанные с латынью и арабским.
- Поляк, - многозначительно произнёс Герман. - А вот, что наши бедолаги нашли в его кошельках... В одном, как вы видите, - отрубленные пальцы, в другом - пряди волос, в третьем, если я не ошибаюсь, человеческие уши... И зачем они ему нужны, если он не колдун?..
- Действительно, всё это - мерзко, - поморщился Пфаффер. - Расскажите, как вы его схватили...
- Очень просто, - живо откликнулся старый вор. - Как вы помните, мы возвращались после того, как зарыли тела несчастных горожан на пустыре... Вы возглавляли наш отряд. Было уже почти темно... И тем не менее, вам, как человеку бывалому, удалось в сумерках разглядеть странного человека, облачённого в чёрное платье, который тащил по земле мёртвое тело... Ни секунды не раздумывая, вы бросились на него, отдав нам приказ следовать за вами!
Пфаффер, слушая, достал свою трубку и принялся набивать её табаком.
- Увидев вас, чёрный колдун..., а вы сразу узнали, что это - он, схватился за шпагу... Она лежит в телеге брата Корнелиуса...
- Ну и что было дальше? - с усмешкой поинтересовался сержант.
- Вы скрестили с негодяем шпаги! О, что это был за бой!..
- Я заколол его?
- Нет, вы хотели, чтобы он остался жив и предстал перед судом, на котором бы заявил, что я и мои друзья никогда не были его сообщниками... Вы нанесли ему удар в голову, а тут подоспели мы... И скрутили этого негодяя... Так оно и было, клянусь честью, и в этом я и мои друзья готовы присягнуть на Библии...
"Я не удивлюсь, если он приплетёт к своему рассказу нескольких сообщников колдуна, которых Пфаффер безжалостно заколол!.."
- Значит, так оно и было? - сержант смотрел на Германа, прищурив один глаз.
- Не совсем так, - хитро сверкнув очами, произнёс Герман. - Колдун был не один. У него было двое... нет, трое подручных. Но вы расправились с ними в одно мгновение, показав настоящее мастерство владения шпагой! Вот теперь - всё, клянусь честью!..
Глава 4. С профессором Майбахом в госпитальной кирхе Святого Духа
Вновь потянулись дни, полные тяжёлых испытаний. Чума продолжала ежедневно собирать свою ужасную дань. Время шло, октябрь подходил к концу. За каких-нибудь полмесяца в Кёнигсберге умерло более тысячи человек.
Судья Герхард Штюрмер, которого Господь очистил от чумы, и, возможно, благодаря моему вмешательству, вновь занял свой пост и принялся за дела. Теперь он появлялся на заседаниях в новеньком сюртуке с золочёными пуговицами, облачённый в модный парик и носящий непременное пенсне. Когда он узнал, что схвачен чёрный колдун из Польши, известный под именем "пан Тотенкопф", то страшно обрадовался. Как человек разумный, судья понимал, что поимка ведьмака не прекратит нашествие чумы на Кёнигсберг. Однако, тот факт, что в аресте пресловутого "пана" приняли участия люди, прежде обвиняемые в сообщничестве с ним, круто меняло дело. К тому же, имелся важный свидетель - сержант Пфаффер, показавший, что мортусы, за работой которых он надзирал, выполняя свой служебный долг, оказали ему неоценимую помощь в поимке преступника, которого полиция безуспешно пыталась схватить в течение более чем двух месяцев.
Судья Штюрмер решил пересмотреть дело и вынес следующий вердикт. Первое: с восьмерых подозреваемых снимается обвинение в сговоре с чёрным польским колдуном. Второе: обвинение в убийстве полицейского часового в "Голубой башне", а также последующем побеге из тюрьмы, хоть и сохраняется, но смягчается мера пресечения. Студенты-медики направляются в "чумные дома" для лечения больных, а бывшие мародёры вместе со студентом факультета права остаются работать мортусами. При этом, Петеру Кофферу, бакалавру, проявившему удивительные познания в медицине, разрешается свободное перемещение по Кёнигсбергу. Когда же борьба с чумой закончится и жизнь вернётся в своё привычное русло, процесс будет возобновлён и, возможно, большинство осуждённых будут считаться искупившими свою вину.
Это была наша первая победа.
Кстати сказать, "пан Тотенкопф" до суда не дожил, но признательные показания он дать успел. Чума скосила его всего за один день, видимо, поездка в телеге мортусов стала тому причиной.
Моя жизнь тоже заметно изменилась. В "чумном доме" теперь работали мои студенты-однокашники, старшим из которых был назначен Отто Жемайтис, а меня забрал в Альтштадт, в госпитальную кирху Святого Духа сам профессор Иоганн Майбах. Свободного времени у меня практически не было: я, надев костюм "чумного врача", постоянно находился при больных, а в минуты небольшого отдыха занимался приготовлением лекарств на основе пчелиных продуктов, которые мы раздобыли в "Медовой лавке".
В этом ремесле мне помогал дух Андреаса Аурифабера. Узнав, что профессор Майбах несколько лет назад изготовил териак, который, впрочем, не отличался волшебными свойствами, он предложил добавить в него порошок белого прусского янтаря.
«Белый янтарь на вкус сладкий, с острым запахом, который вызывает желание чихнуть... В этом я убедился сам!»
Но достать янтарь, особенно белый, было достаточно тяжело. В основном, мы ограничились тем, что среди больных ставили жаровни, где "пеклись" мелкие янтарные крошки, наполняя помещение терпким запахом смолы. И вскоре убедились, что поступили правильно: применяемые нами методы лечения приносили хорошие результаты. Смертность от чумы в госпитальной кирхе Святого Духа пошла на убыль.
«В 1549 году в Кёнигсберге тоже свирепствовала чума. Многие жители спешно покидали город. Моя супруга, как и многие другие, подхватила эту страшную болезнь... Я лечил её янтарём...»
В первых числах ноября 1709 года в кирху доставили очередного пациента, в чём, впрочем, не было ничего удивительного. Но это был не больной чумой, а - раненый. С глубокой раной в правой половине груди он сумел переплыть Прегель, а на берегу Альштадта его вытащили из реки стражники, и сопроводили к нам.
Едва взглянув на беднягу, я вздрогнул: передо мной находился мой старый приятель, с которым мы жили в одной комнате в Доме Шпеера, Манфред Гус! Он был ещё в сознании, но - умирал.
По жизни Манфред был человеком добрым и мягким... Возникающие порой ссоры и неурядицы довольно сильно задевали его, и он спешно искал любые варианты примирения, а всё это время выглядел совершенно разбитым, уставшим и несчастным. Часто даже сомнительная интонация в разговоре или простое молчание становились поводом для выдумывания им большой проблемы… При малейших конфликтах он искал пути, чтобы оградить себя от ненужных выяснений отношений, а тем более драк. Во время споров этот студент обычно терялся и не находил нужных слов для своей защиты. А после заслуженных упрёков долго ходил с обиженным лицом и искал собеседника, который бы его пожалел… Кто же мог так безжалостно расправиться с безобидным парнем?..
Осмотрев его рану, я узнал оружие, каким она была нанесена - багор мортуса. Видимо, несчастный Мартин чем-то прогневал Германа и его приятелей.
Тем временем одышка нарастала, лицо моего друга постепенно приобретало синюшный оттенок. Даже если я совершу чудо и излечу его рану, остриё багра, который не раз втыкали в чумные трупы, наверняка вызовет болезнь и в его теле.
- Манфред... дружище Манфред..., - слёзы стояли у меня в глазах...
- Это ты, Петер... Какое счастье... Теперь я могу сказать тебе... "прости"...
- Почему ты извиняешься, друг?
- Потому что это я... выдал вас... Испугался пыток и рассказал следователю о сеансе спиритизма...
- Брось, дружище! Теперь о нём никто не вспомнит...
- И всё-таки... Петер... - он сжал мою ладонь, - ...Петер... эти люди... Герман и два его друга... Они - звери...
- Успокойся, Манфред, - я положил другу на лоб холодный компресс. - Сейчас я обработаю тебе рану...
- Не стоит, Петер... Я знаю, что уже не жилец... Это Герман наградил меня... Надеюсь, и его скоро постигнет кара небес...
Манфред тяжело, с хрипом дышал и говорил с величайшим трудом. Однако, я не мог заставить его замолчать. А рана действительно, выглядела ужасно: багор пробил лёгкое, к тому же, она была сильно запущена и воспалена... По правде говоря, было не понятно, почему мой друг не умер ещё вчера...
- Петер... Они намерено распространяют чуму... Болезнь для них – средство для обогащения…
- Что? Что ты сказал, дружище?
Манфред закрыл глаза. Только губы его шептали:
- Я видел, как они подбрасывали в дома зажиточных горожан… - я наклонил ухо к самым его губам, - …вещи тех людей, которые уже умерли от чумы... Потом приходили через день-два... и вытаскивали трупы. А из дома выносили все ценности... И так было не раз... и не два... - голос его постепенно слабел. - Иных же просто запугивали: говорили, что их ждёт, если... и те сами отдавали им всё самое ценное...
От услышанного у меня волосы встали дыбом. Если я когда-то и считал Германа мудрым и по-своему совестливым человеком, то теперь во мне не осталось ни капли сомнений: ради золота он совершит любое преступление! Даже польский чёрный колдун по сравнению с ним - безобидный карапуз!
- Петер… - Манфред снова открыл глаза. - Они хоронили ещё живых людей...
- Как так? Неужели это возможно?
- Да, всех - в одну телегу... Если кто-то ещё шевелился, с ним особо не церемонились - сбрасывали в яму вместе с трупами и закапывали...
- О, ужас! Ничего человеческого не осталось в этих мародёрах!
- Я попытался их остановить... и вот - результат... Герман всадил в меня свой багор... Я бросился бежать и... прыгнул в реку. Иначе меня закопали бы вместе с чумными больными....
- Я отомщу им!.. - моя душа была готова извергнуться наружу как вулкан.
- Не стоит, Петер. Я просто расплатился за свои грехи. А Герман... он тоже будет наказан, я верю в это...
С последними словами мой старый друг испустил дух. Я закрыл ему глаза... Прощай, дружище! Больше мы с тобой не прогуляемся по тенистым аллеям Кёнигсберга, не выпьем пива в весёлой "Шхуне", не станем философствовать за убогим столиком в нашей комнате... Я тяжело переживал эту потерю, как и царящую в нашем христианском мире чудовищную несправедливость... Возможно, Господь решил покарать нас именно за нашу глухоту и чёрствость, и противиться его наказанию - бессмысленно и грешно...
«Успокойся, друг мой... Всё ещё можно изменить... Мудрые правители предпримут должные предосторожности, а люди раскаются и обратятся к Богу с просьбой отвести угрожающие им катастрофы»...
«Как бы я хотел, чтобы так и случилось, дружище Аурифабер!»
«Я составил множество астрологических прогнозов, будучи придворным врачом у герцога Альбрехта, и можешь быть уверен: рано или поздно так оно и будет!»
К нам в кирху доставили новые медикаменты, прибывшие из Берлина. Это были препараты, изготовленные личным врачом короля Фридриха I - Фридрихом Гофманом (53), и носили они соответствующее название: «Бальзам Гофмана», «Эликсир Гофмана», «Капли Гофмана». Правда, особой помощи нам в борьбе с чумой они не оказали. Но препараты, изготовленные из "пчелиных продуктов", плюс рекомендации Аурифабера, подчёркивающего важность изоляции больных от здоровых, творили настоящие чудеса. Для устранения смрада он рекомендовал использовать ароматические свечи, в состав которых входили вермут (полынь), сандаловое дерево, кожура апельсина и опять же янтарь.
- Ты прекрасно справляешься, Петер! - воскликнул посетивший клинику профессор Майбах. - Теперь я вижу, что больные чумой вполне могут выздоравливать, главное - подобрать правильное лечение! В других богадельнях люди мрут, да и врачи тоже. Твой приятель Якоб, с которым ты немало испытал в последнее время, скончался вчера...
- Якоб? Он умер?..
- Увы, мой друг... Чума передалась ему от больных... Он буквально "сгорел" за день... Впрочем, этого можно было ожидать: отважный Якоб пренебрегал ношением защитной одежды, полагая, что «чему быть, того - не миновать»… Он упорно рассчитывал лишь на собственные силы и внутреннее чутье, которое подводило его с завидной регулярностью...
- О, Господь милосердный!.. - только и мог воскликнуть я.
- Да, Петер. И боюсь, это - только начало..., - Майбах грустно покачал головой. - Ты же не забывай омывать лицо и руки, жевать чеснок и свои "пчелиные приправы", - он улыбнулся. - Я верю, что они тебя спасут...
Профессор прошёлся между лавками, на которых лежали больные.
- Так, тут - выздоравливающие... здесь - недавно заболевшие... Господа, вы - в надёжных руках. Ваш врач, хоть и молод, но это - один из лучших студентов Университета, у него уже имеется опыт спасения людей. Он всем вам поможет. Молитесь, и Господь вас не оставит... А здесь, - он подошёл к другому ряду, - насколько я понимаю, тяжело больные... Так... Этому пора вскрыть бубоны, и этому - тоже... И приготовь мазь! Что ты используешь, Петер?
- Пчелиный помор, смешанный с льняным маслом!
- Отлично. Это - должно подействовать... О, а этому уже ничто не поможет... Труп надо вынести на улицу...
Братья монахи, находящиеся здесь же, немедленно схватили носилки...
- Профессор, нам доставили бальзамы и эликсиры Гофмана...
- Это - для относительно лёгких больных, Петер... О, тут у тебя плавится янтарь... Я читал о его целебных свойствах... Кажется, ещё Андреас Аурифабер писал о нём...
"Приятно сознавать, что тебя помнят потомки..."
- Да, его "История янтаря" - поистине чудесная книга...
- Ты читал её?
- Нет, но я много слышал о ней...
- Профессор Аурифабер - большой умница, гениальный врач, астролог и гуманист. Одно время он был ректором нашего Университета. У старых врачей герцога Альбрехта есть, чему поучиться, - заметил профессор.
Я поглядел на стены помещения, в котором располагались больные.
- Нам бы позаботиться о том, чтобы было поменьше кровососов, - сказал я, - Здесь полно клопов, а ведь они могут распространять болезнь...
- Я согласен с тобой, мой мальчик, - ответил Майбах. - В человеческом жилье не место комарам, блохам и клопам... Ты знаешь, здравомыслящие люди во все времена искали возможные средства защиты от докучающих им насекомых. А многие состоятельные дамы теперь носят шёлковые нижние рубашки, справедливо полагая, что вошь не может уцепиться за шёлк - скользко. Да и кровати с балдахинами – также были придуманы, чтобы блохи и прочие насекомые не сыпались в постель с потолка. Но помогают они мало, так как клопы устраиваются в складках постельного белья. Мебель из красного дерева тоже стала столь популярна потому, что на ней не видно этих тварей...
- Но их же нужно как-то уничтожать! - воскликнул я. - Неужели люди ничего не придумали для того, чтобы избавиться от них?
- Ну, почему же... - улыбнулся Майбах. - Кое-что придумали... Например, так называемые «клоповарки» – устройства с длинным и тонким носиком, из которого выбрасывается тонкая струя пара. Поднесёшь близко к насекомому такое устройство, оно его и убьёт горячим паром... А вот знатные дамы, - продолжал профессор с усмешкой, - используют при декорировании одежды, так называемый «блошиный мех». Как правило, это - шкурки горностая, хорька или соболя. Они служат средством переманивания на себя блох, которых потом стряхивают на землю подальше от людей. Такие блохоловки стали популярны у дам из высшего общества, их нередко украшают золотом и драгоценными камнями. Кроме шкурок, знатные дамы носят с собой и живых зверьков...
Я знал, что куницы, хорьки, горностаи и крохотные собачки служат своим хозяйкам живыми блохоловками, защищающими их от надоедливых насекомых. У мелкого зверя температура тела выше, чем у человека, поэтому блохи и устремляются на бедное животное, а оно ловит кровососов зубами. Кроме животных, используются и специальные коробочки, которые нередко выглядят, как настоящие произведения ювелирного искусства. Я видел их много раз. Их придумали французы. Внутри такой драгоценной брошки-ловушки находится капля крови и капля меда. Считается, что блоха сама залезает в ловушку, чувствуя манящие запахи, и прилипает там. Сейчас в Пруссии создано много разных вариантов: из кости, дерева и кожи...
- Но теперь не лучшее время думать о блохоловках, - заметил Майбах. - Сейчас необходимо спасать людей... Покончим с чумой и займёмся насекомыми...
- После разговора с вами, профессор, у меня пропадают всякие сомнения в том, что мы победим чуму...
- И это - правильно, Петер. - Чума, конечно, со временем, уйдёт. Но наша с тобой задача - сделать так, чтобы она унесла как можно меньше жизней...
- Профессор, - не выдержал я, - скажите, как там моя Илона?
- Успокойся, - он сделал знак, призывая меня к тишине. - С ней всё в порядке...
- Она вспоминает обо мне?
- Конечно, Петер. Постоянно. Она очень обрадовалась, узнав, что твою участь смягчили. А судья Штюрмер понимает, что городу нужны настоящие, умелые врачи. И он помнит добро... Я тоже рад тому, что твоё обучение в Альбертине не прошло даром...
- Я бы пошёл на всё ради того, чтобы увидеть её!
- Будь благоразумен, Петер. Ты сейчас находишься среди больных и, несмотря на все меры предосторожности, можешь заболеть. А Илона постоянно сидит дома, я не выпускаю её на улицу. Она вяжет носки и шарфы, и очень надеется, что у неё родится славный малыш. Она ни в чём не нуждается. А доброе слово от тебя я обязательно передам...
Я понимал, что мне сейчас нельзя видеться с моей любимой...
К нам подошёл отец Иосиф, настоятель кирхи. Выглядел он спокойным, хотя и опасался подхватить страшное заболевание. Он не надевал на себя наши врачебные костюмы, пользуясь исключительно одним платком, закрывающим лицо. Его спокойное, строгое лицо было чем-то озабочено.
- Дети мои, - проговорил он тихим голосом. - Привезли новых больных. Необходимо их где-то разместить... Хотя свободных мест у нас давно нет...
- Спасибо, святой отец, - ответил Майбах. - Мы с моим помощником сначала определим тяжесть заболевания людей, и скажем, кого и куда нести... Много ли доставили больных?
- Около десятка... Среди них - женщины и дети.
- Да, страшная болезнь не щадит никого...
- На всё - воля Божья... - перекрестился отец Иосиф.
Во дворе всё было бело от выпавшего снега. Он валил и валил, не успевая таять... От этой чистой белизны на душе становилось спокойнее. Да, скоро зима... Что принесёт она нашему многострадальному городу?
На двух телегах сидели и лежали люди. Одни выглядели вполне сносно, но кое-кто еле двигался... Майбах сразу приказал братьям монахам отнести тяжело больных на нижний этаж.
- Этими мы с бакалавром займёмся в первую очередь... Господа, не впадайте в панику! Отныне вы - в руках опытных врачей! Вы двое, - обратился он к молодой паре, - поднимайтесь наверх... Брат Михель, проводи их и уложи на свободные лавки... Брат Николаус, приготовь кипячёной воды... - И, обращаясь ко мне:
- Ты замечал, Петер, что при чистке овощей мы всегда выбираем те, что похуже, дабы остальные дольше не портились и хранились без гнили. Этой осенью я вдруг понял, что работая с большим количеством больных, тоже следует уделять внимание сначала тем, у кого недуг тяжелее. Остальные - могут подождать... Лишь тогда будет меньше смертей на совести врача…
Чёткая распорядительность профессора дала свой результат: не прошло и четверти часа, как все больные были размещены, монахи принесли лечебные снадобья и горячую воду. Мы с Майбахом, надев костюмы и маски, спустились к вновь прибывшим больным. Двое из них были очень плохи: страшные бурые бубоны покрывали их тела. Профессор сразу потянулся за скальпелем...
Несколько минут спустя, мы смазали раны пациентов лечебной мазью.
- Доктор, какое облегчение... Спаси вас Господь... - шептал один больной, - Вы как будто убрали с моей груди горящие угли...
Второй только молился.
Я заставил их выпить пчелиного помора, настоянного на спирту и попросил заснуть.
Монахи поставили внизу, возле лавок, где лежали новые пациенты, ещё одну жаровню, в которую насыпали янтарной крошки.
- Я думаю, у них есть все шансы выжить, - высказал я своё предположение.
Профессор Майбах утвердительно кивнул головой.
- Да свершится воля Господня, - пропел отец Иосиф. - Мы все будем молиться за то, чтобы ужасная болезнь покинула их...
Глава 5. Начало чумного бунта
Осень подходила к концу. Чума продолжала праздновать победу над поверженным городом. Один наш современник так рассказал о событиях тех времён в Кёнигсберге:
Дикая чума косит направо и налево,
усыпая мир трупами.
На мертвецов уже не хватает могил,
кто хотел рыть могилу, сам уж в могиле... (54)
Что добавить к этим словам? Только то, что это происходило, несмотря на все наши самоотверженные попытки противостоять моровой язве... Но не только смертельно опасная болезнь царила в Кёнигсберге. Ещё одна напасть угрожала городу...
В начале ноября 1709 года в Закхайме от чумы умерла маленькая девочка, дочь литовского башмачника. Вслед за ней скончался врач, лечивший её. Затем в могилу отправились ещё два десятка человек, с которыми этот врач тесно общался. Новая волна «чёрной смерти» захлестнула весь Закхайм, который и так потерял немало населения...
Власти пригорода Лёбенихта приняли решение создать отдельное кладбище для погребения умерших от чумы. Для этих целей выбрали место на востоке Закхайма. До трагических событий там устраивались массовые гуляния литовских грузчиков. Но в 1709 году было не до праздников. Землю изрыли братскими могилами. К ним бесконечной чередой потянулись телеги из Закхайма и Лёбенихта. На них в обычных деревянных ящиках или просто навалом лежали мертвецы. Погребальные процессии сопровождались ни на минуту не смолкающим печальным колокольным звоном...
Как известно, санитарная коллегия Кёнигсберга, состоящая из влиятельных горожан и врачей, установила в городе карантин, закрыв все въезды и выезды в Кёнигсберг. Крестьяне перестали привозить в столицу Восточной Пруссии хлеб и другие необходимые продукты питания. Поставщики смирились с убытками, понимая, что своя жизнь дороже. Население трёх городов теперь не только болело, но и голодало. Причём, в основном, обе напасти коснулись простых людей, и в большей степени - именно литовцев.
В Закхайме начались волнения. Трупы, как в Кнайпхофе и Лёбенихте, лежали там прямо на улицах. Мортусов не хватало, ведь сами они умирали чаще других. Поэтому власти обязали полицию убирать мёртвые тела из домов и с улиц. Но многие блюстители порядка отказывались исполнять такой приказ, поскольку боялись подхватить страшную болезнь. Они ссылались на отсутствие телег и людей. В результате этого разлагающиеся мёртвые тела надолго оставались не погребёнными.
Ситуация накалялась день ото дня. Отчаявшиеся голодные люди были готовы на всё. В Кёнигсберге начался ад в прямом смысле этого слова, вместе с которым наступила гнетущая тишина, траурным саваном накрывшая некогда жизнерадостный город. Только церкви стояли открытыми, потому что никто не решился препятствовать обращению отчаявшихся душ к Богу. «Любое общение с больными было запрещено под страхом смертной казни, ни одна любящая рука не могла принести облегчение, болезнь разрывала семейные узы. Только когда ночная тень накрывала улицы и площади, и небо освещали лишь отблески чумных костров, просыпались человеческий долг и любовь к ближним. Чумные доктора и священники делали свое тяжкое дело...» (55).
После напряжённого дневного труда, мы вместе со священниками обходили строения Альтштадта, оказывая страждущим посильную помощь - лекарствами, продуктами и добрым словом. Найдя больного, нуждающегося в лечении и уходе, мы отправляли его в ближайшую лечебницу. Если дом был вымершим, мы заколачивали его гвоздями и помечали белыми крестами, а все вещи в нём после нашего визита сжигали мортусы...
Но часто в ночной тьме по улицам скользили и другие фигуры - мародёры. Кроме моего доброго знакомого Германа, орудовали и другие любители наживы, у которых страсть к богатству затмевала страх перед смертью. Однако «костлявая старуха» неизменно подстерегала и этих лихих людей.
Ещё в октябре было оглашено предписание кёнигсбергского магистрата:
«Выяснилось, что по вечерам ремесленники, закутавшись в накидки, нападают на проходящих мимо людей и отбирают у них милостыню, а также проникают в заражённые дома и творят прочие безбожные поступки так свободно, потому как думают, что не могут быть наказаны, так как никто не будет подвергать риску заражения тюрьмы. В связи с этим мы решили, что очень полезным будет помещать таких преступников в чумные дома, где в виде исправительных работ они должны будут выносить экскременты, закапывать могилы и выполнять прочую работу в зависимости от тяжести их преступлений».
Тем не менее, страсти накалялись. Недовольство горожан росло.
Всё началось с того, что отец Теодор, настоятель кирхи Двенадцати апостолов в Закхайме решил закрыть свою церковь. Поступил он, по мнению медицинской науки, совершенно правильно, поскольку во времена, когда действует такая прилипчивая болезнь, как чума, людям собираться большими группами нельзя. Но это вызвало недовольство народа, дальше больше - целую бурю возмущения.
8 ноября разъярённая толпа, состоящая, в основном, из литовских грузчиков, которых карантин «закрыл» в Кёнигсберге, вследствие чего они не смогли выехать за пределы города, а все свои деньги давным-давно «проели и пропили», вышла на улицы с требованиями открыть ворота города, а также кирху Двенадцати апостолов. Среди них было немало уже нездоровых людей. Некоторые даже намеренно пытались «передать болезнь другим», думая, что таким образом сами избавятся от чумы. Поэтому они буквально набрасывались на прохожих. Другие же просто обезумели от страха, отчаяния и боли. Те же, кто ещё был здоров, находились буквально в состоянии помешательства, поскольку не желали находиться в городе, где свирепствует чума, но не имели возможности покинуть его.
Никто не решился встать на пути разъярённых людей. Вышедшего образумить толпу отца Теодора они безжалостно растерзали. К середине ночи две сотни горожан подступили к стенам кирхи Святой Елизаветы. Здесь люди пошумели, но вскоре немного успокоились и разошлись по домам. Однако, на следующий день они собрались вновь. Теперь их было гораздо больше, и у них появился лидер...
Вечером 9 ноября мы привезли ещё нескольких страдальцев, которыми занялись тут же. Один из них, пожилой человек, находился в таком критическом состоянии, что я понял: помочь ему уже не смогу. Я не успел даже прикоснуться к несчастному, как тот начал агонировать... Но за других больных ещё можно было побороться... Я принялся вскрывать бубоны и смазывать их мазью, состоящей из льняного масла и маточного молочка. Обычно врачи прижигали вскрытые бубоны раскалённым железом, но от этого люди нередко умирали, не пережив болевого шока. Моя же мазь действовала не хуже раскалённого железа, но она не причиняла боли. Я испытывал безмерную радость, видя, как мои пациенты побеждают страшный недуг.
«Пчелиные продукты» расходовались довольно быстро, больных было много. Едва освобождалась одна лежанка, как тут же её занимал другой нуждающийся в помощи. Лавки стояли и в коридоре, прохода между ними практически не было. Монахи, помогающие мне в кирхе, тоже поочерёдно становились моими пациентами.
- Принимай, сын мой, - один из братьев монахов показал мне лавку, на которой корчился молодой человек. - Только что привезли... Это - шорник, он нам мастерил сёдла... Взгляни, возможно, тебе удастся его спасти.
Больной выглядел совсем плохо, бубоны причиняли ему сильные страдания, но надежда ещё светилась в его глазах.
- Минутку, - ответил я, расставляя у изголовья пациента баночки с мазью, и беря в руку ланцет. А для того, чтобы отвлечь больного от неприятных ощущений, спросил: - Вас привезли из дома?
- Да, - морщась, - произнёс он. - Я лишился чувств, работая в мастерской... Доплёлся до дома, где вызвал у своих близких... целый переполох... Ведь ещё утром я был в относительном порядке.
- Это хорошо, что вас доставили сюда достаточно быстро. Я помогу вам.
- Благодарю вас, доктор. Вы так молоды... Могу я узнать ваше имя?
- Петер Коффер, - ответил я, - Заканчиваю Университет, бакалавр медицины... А как вас зовут?
- Иоганн Георг Кант, - с трудом произнёс больной, - Простой шорник... (56)
Я быстро вскрыл бубоны, вытер ветошью гной с тела больного и начал смазывать раны мазью. По глазам пациента я видел, что принёс ему облегчение.
- Вот увидите, вы скоро выздоровеете...
- Храни вас Господь, доктор... Клянусь святым Павлом (57), если у меня родится сын, я вылезу из кожи, но дам ему достойное образование!
Я помог больному выпить снадобье, а стоящий рядом с тазиком воды монах, передав мне свою ношу, перекрестил ремесленника. Я вымыл руки и глубоко вздохнул...
- Здравствуй, Петер, - послышался знакомый голос. – Смотрю, ты не отходишь от больных. Это в высшей степени похвально!
Говорил человек, которому я всегда был рад - профессор Майбах.
- Вы откуда прибыли, профессор?
- В настоящий момент от графини фон Нойбург, - глухо произнёс Майбах (он был в маске) - Богатые и влиятельные люди тоже болеют... Особенно, когда во всём городе хозяйничает «чёрная смерть»!.. Но меня пригласили вовремя, я полагаю, жизни этой дамы теперь ничто не угрожает, - я не видел его лица, но чувствовал, что он улыбнулся. - Вот двое слуг из их дома, увы, нуждаются лишь в священнике.
- Ну, а как ваши дела? - спросил Майбах, оглядывая помещение, в котором разместилось несколько десятков человек. - Справляешься?
- Хвала Господу, - ответил я. - Братья-монахи оказывают мне неоценимую помощь. Большинство больных мы возвращаем к жизни...
- Это - прекрасно, - улыбнулся Майбах. - А Илона очень обрадована твоими успехами. Я, старый дурак, проговорился ей, что ты здесь, рядом... Она сразу начала собираться проведать тебя... С трудом удалось её отговорить...
Как мне ни хотелось увидеть Илону, но я понимал: профессор прав. Ей нельзя и близко подходить к дому, где полно больных чумой. Подхватить страшное заболевание в таком заведении - проще простого... А она теперь рисковала сразу двумя жизнями.
В глазах Майбаха читалась озабоченность. Конечно, больные всё прибывают, как бы мы не старались, а лекарства начали иссякать.
Словно угадав мои мысли, профессор задал вопрос:
- Друг мой Петер, много ли у тебя осталось пчелиных... препаратов и... сырья для их изготовления, добытого в «Медовой лавке»?
Я задумался. Того, что имелось у меня на руках, могло хватить на неделю-другую. В «Лавке» ещё оставалось немало пчелиных продуктов. Но, если мор не пойдёт на спад...
- От силы - месяц, - ответил я. - А потом надо искать, где пополнить свои запасы...
- А то, что у нас в наличии, ты используешь с должным эффектом?
Тут я был вынужден признаться, что некоторые рецепты дяди Клауса у меня начали понемногу «выветриваться» из головы. Впрочем, все они были записаны в моей книге (не побоюсь этого слова!) и остались в Доме Шпеера. Мне бы сбегать в Закхайм да забрать мой многостраничный труд...
- Профессор, позвольте ненадолго отлучиться домой и забрать оттуда мои записи. Мне кажется, так я смогу более эффективно использовать «пчелиные составы». Там у меня много подробных рецептов...
- Это - правильно, что ты сделал записи, - ответил Майбах. - Книгу забрать, конечно, надо. Только туда следует не сбегать, а съездить... На улицах неспокойно, а твой Закхайм вообще кипит!
- На чём же мне ехать? - удивился я. - На телеге мортусов?
- Нет, постараюсь достать тебе настоящую карету... В ней будет безопаснее.
- А что такого особенного происходит на улицах города?
- Бунт, мой мальчик. Бунт... Опять эти грузчики Закхайма... В результате введения карантинных мер, они оказались заперты в стенах города, где только болезнь и смерть... Вот и стремятся вырваться наружу, хоть многие из них уже больны... Люди до крайности озлоблены, они нападают на каждого прохожего, врываются в дома, взламывают двери лавок...
- Только бунта нам не хватало... - прошептал я.
- Да, мой мальчик. Поэтому сейчас тебе за книгой идти нельзя. Подождём, пока страсти не улягутся. А лучше займёмся делом. Много ли у нас пациентов?
- С избытком, господин профессор!
- Так не будем терять времени! Брат Август, брат Андриан, - обратился он к монахам. - Ведите нас к самым тяжёлым больным! И позаботьтесь о горячей воде! Петер, доставай самые действенные мази и настойки! И не забудь чистые полотенца! - профессор поправил маску и сразу стал похож на огромного нахохлившегося дрозда.
Более двух часов мы с профессором Майбахом находились на нижнем этаже здания, где также было тесно от лавок, на которых расположились тяжелобольные люди: конюхи, кузнецы, ремесленники, пекари, рыбаки, пивовары, ткачи и другие жители Альтштадта. Четверым наша помощь не потребовалась - проклятая болезнь сломила их. Священник принялся отпевать тела. Остальным мы оказали нехитрую помощь, и у нас появилась надежда, что от них болезнь отступит...
- Дети мои, - появился настоятель кирхи отец Иосиф, когда мы, обессиленные, но вполне довольные присели отдохнуть. - Братья приглашают вас на вечернюю трапезу... Овсяная похлёбка с грибами... Вы сегодня спасли много невинных душ. Господь отблагодарит вас за это...
- Ты как смотришь на ужин, Петер?
- Всегда - положительно, - ответил я. - И то сказать, почти с ног валюсь...
- Пойдём же и составим компанию братьям монахам. Благодарим, святой отец, - повеселел Майбах. - А если нам ещё нальют по бокальчику бургундского...
- Только кёнигсбергское, - слегка поклонившись, ответил монах. - Поверьте, сын мой, в такую пору – это не самое худшее вино...
- Вот и отлично!
Мы сняли с себя «чумовое облачение», помыли руки и поднялись на третий этаж, где у монахов располагалась трапезная и кельи для отдыха, среди которых находилась и моя небольшая комнатка. Там мы уселись за крепкий деревянный стол, на котором стоял подсвечник и горели свечи. Братья, помолившись, приступили к ужину. Мы с профессором присоединились к ним.
- Во славу Божию... - нараспев произнёс отец Иосиф, поднимая глиняную чашу с вином.
Мы набросились на ужин, быстро опустошив миски с похлёбкой, закусывая еду хлебом и запивая вином. Мелькнула мысль о том, что большинство горожан довольствуются сухарями с луком или чесноком, да простой водой... Беда пришла в Кёнигсберг. И её надо было пережить...
Внезапно, едва мы покончили с трапезой, снизу раздался какой-то шум и крики.
- Ради всего святого, ответь, что случилось, брат Николаус? - спросил отец Иосиф, поднимаясь из-за стола.
Страшное предчувствие закралось ко мне в душу. Сразу вспомнились слова Майбаха про бунт...
- Там, на площади, - послышался взволнованный голос, - толпа людей. Они размахивают факелами и требуют, чтобы открыли городские ворота... Ещё они кричат, что врачи, вместо того, чтобы лечить людей, наоборот, убивают их, распространяют «чёрную смерть» и действуют совместно с дьяволом!..
Священник перекрестился.
- Эти люди - одержимы... Что ж, я выйду к ним и попробую образумить...
- Не делайте этого, святой отец! - взмолились братья-монахи. - Говорят, они вчера убили отца Теодора!
Я выглянул в окно. Зрелище, открывшееся мне, впечатляло. О количестве собравшихся говорили десятки горящих факелов. Гневные выкрики людей тонули во всеобщем шуме, создаваемом грохотом колёс, стуком деревянных дубин и древков самодельных копий по брусчатке и ограде клиники. В свете огня их красные лица были страшны.
- Многие из них больны... - заметил подошедший профессор Майбах. - И это - хуже всего... Вы, святой отец, - обратился он к отцу Иосифу, лучше приказали бы запереть все двери. Нам, видимо, придётся держать оборону... А вразумлять и доносить до них Слово Божье сейчас, поверьте мне, равносильно стараниям передуть ураган...
- Вы следуете врачебному долгу, - ответил настоятель кирхи Святого Духа, - а я должен исполнить свой... – и начал спускаться по ступенькам вниз.
Мы последовали за ним. На Альтштадской ратуше заголосил колокол. Ему вторил колокол с донжона Королевского Замка.
Отец Иосиф накинул на плечи плащ и в сопровождении двух братьев вышел на улицу. Оттуда в помещение хлынул поток холодного воздуха. Мы встали у двери. Толпа заревела и ещё более придвинулась к клинике, которая, возможно, и была их целью. Казалось, достаточно одного слова и люди ринутся на штурм...
Мы не хотели раздражать пришельцев своим присутствием. Возможно, отцу Иосифу удастся сдержать напор обезумевших людей. Единственное, что нам оставалось, так это с замиранием сердца слушать, что творится на улице.
- ...Будьте благоразумны, дети мои, - вещал отец Иосиф. - Расходитесь по домам и молитесь! Мы вместе будем просить Господа о его милости к Кёнигсбергу... Наша кирха не первое столетие заботится о добрых христианах, а сейчас она переполнена больными чумой... Если кто-то хочет, может взглянуть... Наши врачи и братья-монахи делают всё, чтобы победить это страшное зло...
Несколько брошенных камней, звонко стукнувшись о булыжники мостовой, подкатились к самому крыльцу.
- Опомнитесь, дети мои!..
- Что же бездействует полиция? - шепнул кто-то из монахов.
- Какая по сегодняшним временам полиция, брат Михель? Здесь нужны солдаты...
- Надеюсь, в Королевском Замке это тоже понимают...
Леденящий душу страх тугими волнами заползал в двери клиники, заполняя собой всё пространство...
Сноски:
49 - от итал. quarantena; quaranta gironi - сорок дней, именно столько, согласно Евангелию, Иисус Христос провёл в пустыне
50 - Костюм чумного доктора в своём окончательном виде появился в 1619 году, когда французский медик Шарль де Лорм (фр. Charles de Lorme) предложил полный комплект защитной одежды для врачей, имеющих дело с больными чумой. До этого времени единого защитного костюма не существовало, и чумные доктора носили разнообразную одежду, что подтверждается графическими источниками.
Костюм, предложенный де Лормом, был сделан с оглядкой на кожаный доспех лёгкой пехоты. Помимо характерной «клювастой» маски, он включал в себя длинный, от шеи до лодыжек плащ, узкие брюки, перчатки, ботинки и шляпу. Все элементы костюма выполнялись из вощёной кожи или, на худой конец, из грубого холста, также пропитанного воском.
Считалось, что маска с клювом, придающая доктору вид древнеегипетского божества, отпугивает болезнь. Но у клюва была и функциональная нагрузка: он защищал врача от «болезнетворного запаха». Клюв или его кончик были заполнены сильно пахнущими лекарственными травами, которые упрощали дыхание при постоянном чумном смраде. А поскольку Чумной доктор для профилактики постоянно жевал чеснок, клюв защищал окружающих от чесночного запаха. Кроме того, доктор помещал ладан на специальной губке в ноздри и уши. Чтобы он сам не задохнулся от всего этого букета запахов, в клюве имелись два небольших вентиляционных отверстия. Маска имела также стеклянные вставки, защищающие глаза. Длинный, пропитанный воском плащ и кожаная или промасленная одежда из плотной ткани были нужны во избежание контакта с зараженными.
51 - выступающая за плоскость фасада часть помещения. Позволяет увеличить внутреннее пространство жилища, а также улучшить его освещённость и инсоляцию, в связи с чем эркер обычно остеклён, часто по всему периметру.
52 - прочь - (польск.)
53 - (1660–1742)
54 - старая чумная песня Восточной Пруссии
55 - Из «Истории Королевской Столицы и Резиденции Пруссии - Кёнигсберга» Рихарда Армштедта
56 - отец Иммануила Канта
57 - Св. Павел считается покровителем шорников