Приятное ощущение дремоты, покинувшие на минуту чувства, лёгкая боль в шее. Руки сложены на груди, его - вокруг талии, вероятно, с каждым толчком касаются двери с надписью "не прислоняться". Голова - где-то между грудью и плечом, как уж легла, где уж застал этот странный метрополитеновский сон.
Сначала - ни одной мысли, потом вдруг целый рой. Мимолетный взгляд на схему метро, подсчет станций. Хочу ли я думать об этом именно сейчас, о том, сколько ещё станций остаётся ехать до окончания желтой ветки, или мне стоит подумать о чем-то совсем другом? И хочется ли мне быть здесь? Хочется ли быть... Собой? И о чем думает он, плотно прижимая ко мне локти. Может, тоже дремлет?
Глаза склеены намертво, руки приросли к груди, не хочу говорить ни слова.
Перед глазами в темноте - отдельные кадры прошедшей ночи, в которой было много весёлого и сумасшедшего, но были и серьёзные разговоры.
Вот например - тёмный двор в далёком районе, который я вижу впервые. Мы только что бросили тележку из дикси посреди дороги, взбежали, карабкаясь, на отвесную стену какого-то здания и вот стоим теперь, а-ля Титаник, держась за прохладные перила, еле помещая ноги на узкой площадочке, глядя друг на друга слегка отрезвевшими глазами.
И мой друг говорит мне, что я ему нравлюсь.
Но и от разговора я убегаю, и от поцелуя.
Хватит, навстречались.
Звание "бро" мне нравится больше. Всколыхивает больше эмоций.
Но он почему-то грустен, повисший на металлической конструкции, глядящий внутрь меня своими светлыми (ещё более посветлевшими!) глазами. Вспоминающий, мечтающий, сожалеющий. Словом, его становится жалко, объяснять влом, и хочется взять ещё одну бутылку чего-нибудь покрепче.
Потом спрыгиваю, конечно. И конечно не сама, - опираясь на его руку, почти присаживаясь на плечо, разве он может позволить девушке навернуться? И лёгкое вздрагивание, когда поддерживает, словно ребёнка, за пятую точку.
А две минуты спустя, там же, в одном из дворов, уворачиваюсь от губ, обороняюсь щекой, меня обдаёт возгласом непонимания и возмущения.
"Ну я же сказала, что мы друзья!"
"А так что, врагами станем?". Смеюсь. И, воспользовавшись собственным смехом, увеличиваю дистанцию.
Нет, это совсем не как в кино, когда девушка отталкивает, любя, - я правда во всем разобралась и мне всё нравится вот так, просто так.
"Понимаешь, ты - чувак, с которым я встречаю рассвет". Отличная же должность! И с которым в 4 утра ем шаурму на Семёновской. И который без страха фотографирует меня сидящей по-турецки посреди проезжей части. И выдумывающий отличные каламбуры. И тонко философствующий на многие темы, и придумывающий крайне необычные образы, чтобы описать такие вроде бы примитивные вещи...
И всё хорошо, не слышать бы только сейчас этих слов, отчего-то острых, как ножи, когда поднимаю с его груди заспанные глаза, расцепляю руки, оглядываю вагон, и он говорит: "Такая родная спишь. Так хорошо с тобой. И даже я как-будто заснул. И ведь мне вот прямо кажется, так хорошо может быть только вдвоём. Один так не выспишься".
Слова с оттенком укора. Убивающие своей искренностью. На которые нечем ответить, ведь ни мозг, бодрствующий всю ночь, ни сердце, не пойми куда запропастившееся, не отзываются. И думаешь: " Отличная фраза. Надо вставить её в какой-нибудь рассказ". И между тем: "Господи, да когда же он свалит? Неужели поедет провожать до Академической..."