В соавторстве с Виктором Хорошулиным
Глава 6. Подготовка к побегу
Прошло всего два дня. В нормальной, университетской или городской жизни это - маленький срок. Здесь же, в застенках «Голубой башни» два дня растягиваются на целую жизнь. Наблюдать за страданиями заключённых было выше моих сил, особенно, сознавая, что ты бессилен им помочь. Мои руки после мази Гельмута стали выглядеть лучше. Но именно поэтому судебный врач Магнус дал заключение, что ко мне можно применять пытки... Значит, меня ждали новые мучения. Новые раны и новые увечья...
Уж не знаю, за какую плату, но старый Герман иногда получал от стражи небольшие порции табака и кое-какие весточки «с воли». Так, мы узнали, что университетское руководство обратилось в городской Совет Кнайпхофа с просьбой смягчить нашу участь и вообще «изыскать возможность» для того, чтобы выпустить из темницы. Мы надеялись на то, что Совет пойдёт им навстречу и наша судьба скоро изменится к лучшему. Однако в дело вмешалась Церковь. Её представители яростно и громогласно выступили на городском совете, где указали на связь между колдовством и участившимися в городах случаями заболеваний, повлекших смертельные исходы. Нас обвиняли в колдовстве, а, следовательно, и в том, что города оказались под угрозой массового мора. Возможно, если бы был пойман «пан Тотенкопф», с нас сняли бы обвинения, но пресловутый «пан» был по-прежнему неуловим. Я вообще сомневался в его существовании и опасался, что нас могут сделать «козлами отпущения». Герман тоже порой замыкался в себе, становятся малоразговорчив и закрыт. Вор словно копил силы для нового рывка, который был бы продуман и выверен до мелочей.
В камере по-прежнему было трудно дышать. Смердели наши тела и одежда, воняла еда, которой нас кормили. Нередко оказывалось, что среди нас находится покойник, но обнаруживали это только тогда, когда и он начинал издавать тошнотворный запах. Впрочем, администрация тюрьмы не торопилась его убирать, иногда выносили уже основательно обглоданные крысами трупы... Да, испытание вонью - это тоже своего рода пытка.
Однажды ночью случилось отвратительное событие: тех, кому удалось заснуть, разбудили звуки ударов и стоны человека. Мы быстро разобрались в том, что это Герман жестоко избивал своего пособника по прозвищу «Слухач». К общему зловонию в камере прибавился запах крови.
- Что случилось? - спросили мы старого вора, когда он бросил бесчувственное тело своего помощника на пол.
- Плохо дело, - тяжело дыша, ответил Герман. Он вытер лицо тыльной стороной короткопалой ладони и продолжил: - Слухач признался, что он всё это время водил нас за нос... Никакие пустоты он не чувствует и про подземный ход, наверняка, соврал... Раньше я надеялся, что подземелье - здесь, поблизости и мы его найдём... Я продумал все наши действия по... устранению стражи и побегу из тюрьмы!.. Я уже почти считал дни до свободы! Теперь я думаю, что никакого прохода здесь нет...
Было почти темно, но слабенькие отблески света сверкали в его глазах. Я представил его измученное страданиями и горем лицо...
- Не теряй надежды, Герман, - чуть слышно произнёс я.
- Что ты сказал? - старый вор едва не поперхнулся.
- В этой башне должен быть подземный ход, - шепнул я. - И мы его найдём!
- Вот это мне нравится, - так же тихо ответил Герман. - Конечно, он тут есть... Где же ему быть, как не под самой башней? Просто он замурован ещё в старые времена и забыт за ненадобностью... - Герман вновь полез за трубкой. - Но мы его обязательно отыщем, - он брезгливо пнул тело Слухача.
- Он мёртв? - спросил я.
- Оклемается, - процедил тот сквозь зубы. - Хотя, черти в Преисподней уже заждались его... Я, Петер, знаю особый удар, - помолчав добавил он, - от которого трещат кости, вылетают глаза, а мозг превращается в пар, выходящий из ушей. Один такой удар ещё кое-как можно выдержать. Но второй и третий подряд — слишком опасно…
На другой день я был вызван на допрос. К моей радости, опять состоялась встреча с Гельмутом без свидетелей. Палач светился радостью.
- Твои снадобья помогли! Ты - молодец, бакалавр. Сказать по правде, в мыслях мы уже попрощались с нашей малюткой... Но теперь я уверен: дело пошло на поправку! Вот тебе, подкрепись - он достал из-за пазухи свёрток и развернул его.
- Это - пирог с треской... С мясом в городе совсем плохо... - он как бы оправдывался. А вот тебе ещё кое-что, - продолжил он, дождавшись, пока я расправлюсь с пирогом.
Гельмут протянул мне несколько потрёпанных, пожелтевших от времени листов бумаги. Я с интересом развернул их... Пресвятая Дева! Передо мной лежал план «Голубой башни» со всеми её фортификационными секретами. В том числе и подземным ходом!
- Где ты взял это? - еле вымолвил я, буквально пожирая глазам драгоценную схему.
- Пришлось залезть в городской архив, - скромно ответил палач, попыхивая трубкой. - Сам я грамоте не обучен, пришлось попросить помощи у кузена моей жены, он как раз прислуживает там... Ну как, в этом рисунке есть что-то нужное?
- Гляди, Гельмут, - я ткнул пальцем в лист. - Это - «Голубая башня» в разрезе... Вот самый нижний этаж... Вот наша камера, здесь - караульное помещение, вот твоя пыточная..., - палач с интересом смотрел на крохотные прямоугольники и, казалось, начинал кое-что понимать. - А рядом с ней находится ещё какая-то камора... Что там?
- Не знаю, - пожал плечами Гельмут. - Дверь туда постоянно заперта...
- Вот ты и попытайся её открыть, - убеждённо говорил я. - Наверняка там обнаружишь замурованное отверстие, люк... Попробуй отбить штукатурку и открыть его... Я уверен, что это и есть вход в подземелье!
- Хорошо, я постараюсь подобрать ключ... Если найду вход в подземелье - дам тебе знать.
Сердце радостно билось у меня в груди. Мы нашли комнату, в которой имеется вход в подземелье! Если у нас всё получится, то скоро мы будем на свободе! Что там нас ждёт, я старался не думать, главное – скорее выбраться из «Голубой башни»! А там как-нибудь устроимся. Мало ли живёт среди нас людей с сомнительным происхождением, репутацией и способом добычи хлеба насущного? А я, в конце концов - бакалавр медицины... Я был уверен в том, что не пропаду.
Как только выпала свободная минутка, я подошёл к Герману, сидящему в окружении своих подручных - личностей, которых я бы поостерёгся выпускать за пределы «Голубой башни», и, сделав загадочное лицо, тихо объявил, что имею для него новости чрезвычайной важности. Тот в ответ легонько кивнул и махнул рукой, мол, я понял, подойду позже...
Я поковылял в «свой» уголок, по пути подмигнув Отто, Манфреду, Густаву и Якобу, и устроился на полу, оперев спину о холодную стену. Шагах в пяти от меня корчился человек, прикованный к стене цепями. Несчастный пытался принять более удобную позу, но ему это не удавалось. Я не мог смотреть в полное страданий лицо арестанта, который, скорее всего, не был ни в чём виноват... Но, как это больно для человеческой души - не иметь возможности помочь страждущему! Ведь у нас даже плошки с водой не было. Остальные заключённые попросту не замечали его мучений, потому что рядышком изнемогал от боли другой, прикованный точно так же.
Порой мне было просто необходимо выплеснуть наружу чувства, которые распирали меня изнутри, чтобы они не разметали в клочья душу. Ведь если слишком долго сдерживать накапливающееся возмущение и негодование, то однажды может случиться взрыв, который сметёт всё - и плохое, и хорошее. «Как там моя матушка, отец и брат? – думал я. - Как поживает моя Илона? Как же я скучаю по её милой наивности и почти детской непосредственности!»
Часто в минуты отчаяния у меня возникло острое желание вознести молитвы Богу, чтобы он позаботился о моих близких и не дал пропасть мне в этой ужасной тюрьме. Но я толком не знал даже самых простых молитв, как быть?
«Не волнуйся, я помолюсь за тебя. Мне тут гораздо ближе до Господа...»
«Спасибо тебе, брат Аурифабер!»
- Ну, что ты хотел, мой юный доктор? - я и не заметил, как подполз Герман. «Такой подкрадётся и не почуешь, - подумал я. - Полоснёт по горлу бритвой или стилетом - и поминай, как звали...» Своим взглядом старый вор словно подтвердил постоянную готовность к душегубству. Я наклонился к Герману поближе, невольно морща нос от кислого запаха, исходящего от него.
- Под нами есть подземный ход, - я старался говорить как можно тише. - Вход в него находится в помещении возле пыточной камеры...
- Это - точно? - его рука схватила моё запястье. - Поклянись!
- Клянусь, я сам видел план башни...
- Как ты его достал?
- У меня здесь есть свой человек,- уклончиво ответил я. - Но его имени я никому не могу назвать... Он обещал проникнуть в ту комнату и поискать люк... Как только он обнаружит его, то даст знать. Это - сигнал тебе... Мы должны устранить часового и отвлечь караульных...
- О, я долго над этим думал, - усмехнулся Герман. - Караульных запрём в помещении, а часового убьём! Когда они нас хватятся, мы будем уже далеко!.. Знать бы только, куда этот ход ведёт... А то, не дай бог, заплутаем... Но это лучше, чем гнить здесь заживо, верно, бакалавр?
- Конечно. Я думаю, ход ведёт отсюда либо в Альтштадт, либо в Форштадт. Нам надо решить: куда мы оттуда направимся? И где укроемся от погони?
- Это - верно, студент. Будем надеяться, что выход наружу не будет замурован. А на воле у меня найдётся много друзей, у них мы сможем переждать тревожное время... Гораздо хуже другое...
- Что же?
- В городе, похоже, начинается чума... - он тяжело вздохнул. - Тогда нам всем несдобровать...
Это страшное известие полностью подтверждало мои смутные догадки. Участившиеся заболевания, ведущие к быстрой смерти... Неужели то, чего мы все боялись, уже наступило?
- Пока случаи единичные, - размышлял вполголоса Герман. - Но кто знает, что будет через несколько дней...
- Ни приведи, Господи, - прошептал я.
Старый вор перекрестился.
- Бог - милостив. Авось пронесёт... - Герман пополз к своим. - Смотри же, Петер, дождись доброй весточки и - сразу ко мне! Нам здесь задерживаться не резон!
К вечеру прибыл инспектор, проверяющий состояние тюрем и заключённых. Был он в строгом чёрном мундире, со шпагой, в высоких ботфортах, в роскошной шляпе и белом парике. Лицо его трудно было рассмотреть, так как он брезгливо закрывал его белым платком. Его сопровождали несколько человек. Тут же находился комендант башни, наш главный «тюремщик», господа из городского совета и несколько монахов из Кафедрального собора.
Я уловил лишь одну фразу, произнесённую кем-то в толпе посетителей, которые быстро прошмыгнули мимо нас, также зажав носы шёлковыми платками:
- Нам надо беспокоиться, прежде всего, о добрых христианах, а если болезнь проникнет сюда, убийцы, грабители и колдуны всего лишь получат по заслугам...
Очевидно, обстановка в городе обостряется и власти опасаются, что чума найдёт свои жертвы и здесь, в казематах «Голубой башни»... Но никто, похоже, не собирается предпринимать никаких действий по спасению заключённых...
С другой стороны, в такой ситуации, когда городу угрожает чума, целесообразно разогнать все переполненные тюрьмы или исключить любые контакты узников с жителями... Интересно, что же предпримут городские власти?..
Следующая ночь в камере «Голубой башни» прошла так же, как и предыдущие. Люди валялись на каменном полу, между ними бегали крысы, иногда кусая лежащих. Одна такая тварь, забравшись на плечо, цапнула меня за щёку. Потом стали докучать комары, клопы, клещи и прочие мелкие мучители. Я поневоле завидовал тем, кто громко храпел, не обращая внимания на подобные неудобства. Все эти дни, проведённые в «Голубой башне», казались мне одной длинной, тёмной и кошмарной ночью...
Наутро меня снова вызвали на допрос. Я тяжело поднялся со своего каменного ложа, протёр глаза руками и, пошатываясь, поплёлся к выходу, где меня ожидал надзиратель... Я шёл на встречу с Гельмутом со смешанным чувством... С одной стороны, пришла пора для настоящего допроса с применением пыток. А с другой, возможно, мой новый приятель сообщит мне утешительную новость... Хотя, каждому понятно - встреча с палачом обычно не сулит добра...
- Хочу тебя обрадовать, бакалавр, - Гельмут усмехался, но по-приятельски, в его глазах светилась радость. Я тут же воспрянул духом. - Твоё лекарство помогло. Моя маленькая Моника идёт на поправку...
- Я очень рад, Гельмут. Если с кем-нибудь из вас приключится беда, смело обращайтесь ко мне за помощью.
- Благодарю тебя, бакалавр. Теперь я убедился, что ты учишься полезному, нужному делу и весьма преуспел в этом... Вторая приятная новость - сегодня пыток не будет. Член городского совета Андреас Ульрих не может присутствовать на допросе. Похоже, он заболел той самой болезнью, которая уже начала косить население городов..., - тут он вдруг погрустнел. – Сейчас, когда болезнь грозит вырваться на просторы Восточной Пруссии, и ваша помощь так нужна страждущим, вас держат в темнице по глупейшему обвинению. А мы, люди, которые понимаем его нелепость, ничего не можем противопоставить многовековым предрассудкам... Поэтому я выполнил твою просьбу, бакалавр, и отыскал вход в подземелье, как и обещал! Теперь чем раньше вы выберетесь отсюда и станете лечить больных, тем будет лучше для всех...
- Как тебе это удалось?
- Нет ничего проще, если у тебя имеется достаточное количество хорошего вина, от которого не откажется надзиратель... Я снял у него ключи с пояса, пока он, пьяный, спал и во сне бродил по райским садам... Потом открыл эту дверь и оставил её незапертой. Вы можете бежать хоть сейчас... Там, в углу... действительно находится люк. Он, конечно, был замурован и заставлен пустыми бочонками. Бочки я убрал, а штукатурку отбил... Люк поднимается, вниз ведут ступени. Но я туда не осмелился спускаться. Единственное, что вам понадобится, так это - фонари... Если нынешней ночью вы отправитесь в побег, я положу вам возле люка фонарь и свечи, могу оставить немного еды... Я буду следить, чтобы никто туда не входил... Дверь я запру, а к вечеру вновь отомкну... Да хранит вас Господь и Пресвятая Дева Мария... - говоря всё это, он вынул из кармана очередной свёрток с едой, который протянул мне. - Здесь сало, бакалавр. Набирайся сил...
Я вернулся в камеру и сразу сообщил Герману о состоянии наших дел. Тот покрутил короткими толстыми пальцами заросший волосами подбородок и пробормотал:
- Значит, этой ночью рванём на волю! Кто бы ни был, этот твой неизвестный друг, но он оказал нам огромную услугу. Если я узнаю его имя, то непременно отблагодарю, - старый вор хитро взглянул на меня.
Я понял, что ему ужасно интересно, что же за человек помогает нам. Но промолчал. Придёт время - он узнает сам. А если не узнает, то в этом большой беды я не видел.
Мы стали готовиться к побегу. Я сообщил своим друзьям: Отто, Густаву, Якобу и Манфреду, чтобы те были начеку. Они с радостью подтвердили мне свои намерения. Но мы ещё не знали, в какую опасную авантюру пускаемся, и что ждёт нас там, в городе... Ведь в Кёнигсберге уже свирепствовала чума…
Несмотря на строгие запреты и ограничительные меры, в августе 1709-го первые заболевшие появились в городских предместьях Штайндамм и Хаберберг. Жизненные силы ослабленных недоеданием людей настолько истощились, что они не смогли оказать пришедшей из Мазурии (39) чуме никакого сопротивления.
После появления первых признаков болезни смерть обычно наступала в течение двух-трёх дней. Иногда - ещё быстрее. Всякий заболевший человек был практически обречён, мало кому удавалось победить болезнь. Обычно чума начиналась остро с потрясающего озноба и жара, болей в области поясницы, мышцах и суставах. Хорошо помню слова магистра Лидиса, который утверждал: «Важным признаками заболевания является утолщение и обложенность языка густым белым налётом! Увидели «меловой язык», господа школяры, и ставьте правильный диагноз!» Потом возникает рвота, часто кровавая, мучительная жажда. У больных появляются галлюцинации и бред, они мечутся в постели и пытаются куда-то бежать, кстати, отсюда появилось выражение: «бежит, как очумелый», а на лице застывает выражение страдания или ужаса, это - «маска чумы». Следом - в паху и подмышках появлялись большие болезненные нарывы - бубоны, достигающие размеров куриного яйца или даже яблока. Бывало, что они самопроизвольно прорывались, изливая гнойное содержимое наружу, после чего начиналось медленное выздоровление. Чаще, однако, созревший бубон открывался не наружу, а вовнутрь. Это сопровождалось сильнейшим ознобом, головной болью и помрачение сознания. После чего человек довольно быстро умирал.
У иных болезнь начиналась с сильного кашля и одышки, а отделяющаяся мокрота вскоре окрашивалась кровью. Такая чума распространялась, как пожар в сухом лесу и выкашивала города до последнего жителя.
Единственным надежным средством защиты для здорового человека было спешно покинуть город. «Быстро, далеко и надолго», - гласило это правило. Совет спасаться от болезни бегством: cito longe fugas et tarde redeas, - давал ещё Гален. «Собраться в путь быстро, уехать далеко и как можно дольше не возвращаться», - писал он. Богачи поначалу так и поступали.
Авторитетные врачи считали, что сам воздух служит пищей для заразы, потому как атмосфера на улицах и в жилищах была спёртой и душной. Если бы удалось её «расшевелить», то всё стало бы хорошо. Ради этого били в колокола, стреляли из пушек и ружей, громко играли на музыкальных инструментах. Перед тем как людям войти в комнаты, там расставляли парное молоко и теплый свежеиспеченный хлеб, запускали мелких птичек и пауков, якобы способных забирать на себя яды. Вера в обеззараживающие свойства растений легла в основу обычая сжигать в помещении разные душистые травы и листья, в надежде, что их дым прогонит моровое поветрие. С этой целью использовали ель, лавр, листья дуба, полынь, майоран и лаванду. Но их хотя бы было приятно нюхать, хоть и трудно дышать. Хуже, когда, исходя из веры в целительные свойства крепких запахов, доходили до крайностей: жгли кожу и рог, запускали в комнаты вонючих козлов, даже человеческие испражнения считались весьма действенным средством изгнания зла. Что-то вроде правила: «клин клином вышибают»...
Некоторые из наших коллег пытались протестовать. «Я не могу понять, что за благо способно из этого проистечь? Как может подобное зловоние оказаться благодетельным? Напротив, я полагаю, что столь вредные запахи скорее станут причиной ещё большей заразы!» - заявлял, например, магистр Лидис.
А что медицина могла предложить в качестве действенных мер против чумы? К сожаленью, с ней пытались бороться методами, разработанными ещё в древности: к нарывам прикладывали пиявок, высушенных жаб или ящериц. Бубоны рассекали ланцетом, а в открытые раны вкладывали свиное сало или прижигали их раскалённым железом...
Профессора Клодт и Майбах утверждали, что к свежим язвам полезно прикладывать измельчённые листья капусты, смешанные с сырым яичным белком, или спелую свёклу, разрезанную пополам. Мол, это уменьшает боль и способствует более быстрому заживлению карбункулов. «Чем раньше начать лечение - тем больше вероятность благоприятного исхода», - заявлял Майбах.
Наряду с глубокой верой в Господа, повсеместно использовались древние магические обряды и заклинания. Церковь запрещала эту практику, но подобные традиции оказались живучими: часто они прикрывались знаком Креста или использованием христианских имён и изречений. Сборщики растений, которые срывали травы или выкапывали их корни, когда те находились под влиянием определенных планет, часто шептали: «Святая богиня Земля, мать Природы, Матерь Великая... приди ко мне со всей своей целительской силой и даруй лечебные свойства тому лекарству, которое я приготовлю из этих растений... Молю тебя, сделай так, чтобы твои дары сделали здоровыми тех, кто будет пользоваться ими»...
Я помню альтштадского аптекаря Шульмана, продававшего за высокую плату свои собственные средства от чумы. Его рекомендации обычно выглядели так: в воскресенье пациент должен вдыхать эссенцию, то есть экстракт, душистой руты, розы и гвоздики, помещённых в маленькую шкатулочку из можжевельника или алоэ. В понедельник аптекарь давал шкатулочки с зеленой рутой, полынью с розмарином и тимьяном... и так далее всю неделю. Каждый день пациента снабжали разным сочетанием душистых трав.
Очень популярны были ладанки, набитые гвоздикой, куда помещали шарик смолы или янтаря. Аптекари сколачивали на этом состояние, хотя пользы от таких средств было мало. Но они всё-таки вносили приятные ароматы в зловонные комнаты горожан.
Особенно ценился табак: его курили в трубках или растирали в порошок и нюхали.
Я вспоминаю и более сомнительные, распространяемые шарлатанами, магические или «святые» снадобья от моровой язвы. Так повсеместно использовались амулеты, «предохраняющие» своего обладателя от чумы или беды. В периоды массовых заболеваний их производство и продажа возрастали стократ. Некоторые из них были доступны лишь очень богатым людям: например, безоаровый камень (40), рог единорога и некоторые драгоценные камни, особенно аметист. Бедным приходилось обходиться костью из головы жабы, языком ядовитой змеи или скорлупой ореха, наполненной ртутью.
К сожаленью, Церковь чаще мешала борцам с чумой. Люди обращали свои взоры и души к Богу не только за духовным утешением, но и за лекарствами, и Церковь быстро откликалась на их мольбы. Надёжным средством считалось носить на груди бумажку с именами святых и повторять особые молитвы. «Тот, кто сделает всё это, не умрёт от чумы, потому что это средство было много раз испытано», - убеждали священнослужители. Если же человек вопреки всему умирал, то он, несомненно, был не твёрд в вере. Клочки бумаги, исписанные молитвами, сложенные семь раз, полагалось съедать каждый день на пустой желудок. Это было еще одним «верным» средством...
Надо было срочно принимать меры по недопущению дальнейшего распространения страшного заболевания, все силы бросить на локализацию новых очагов болезни. Но поняли мы это слишком поздно...
Глава 7. В Лабиринте
Никто из нас не спал в эту ночь. Я прислушивался ко всему: к мерному дыханию лежащих рядом заключённых и тихому шёпоту приближённых Германа, к неспешным шагам часового, тяжким стонам прикованных к стене узников и жадному писку крыс... Одна за другой, мысли проплывали в моей голове: об Университете, о родном доме и Илоне... Пытался представить и своё будущее, но оно казалось настолько туманным, что я бросил эти попытки. Да и что о нём думать? Если сегодня удастся выбраться из тюрьмы, то завтрашний день сам подскажет новые темы для размышлений...
И опять кромешная тьма, лишь слегка разбавленная робким светом из коридора, по которому совершает свой обход вооружённый часовой...
Всё тело ломит, громко и часто стучит сердце... Когда же Герман начнёт приводить в действие свой план? Или он ждёт глубокой ночи? Я знал, что караульные ночью обычно пьют вино в своей комнате, а часовой, назначенный следить за порядком в камерах, уходит в конец коридора и спокойно храпит там всю свою смену.
Но Герман не спешил. Он выжидал и, как мне казалось, не напрасно.
Вот совершилась смена часовых. Из караульного помещения вышел здоровенный солдат, бывший охранник коротко кивнув ему, "пост сдал ", отправился на отдых. Новый, заступивший на дежурство, немного постоял возле решётчатой двери, вслушиваясь в звуки, издающие нашей камерой, осветил фонарём ближайшее пространство тюремного помещения и, видимо, остался всем доволен. Осмотрев первый принятый под охрану объект, он, недовольно попыхтев, прошёл ко второму.
- Эй, начальник! - хриплый голос Германа был сигналом о том, что основное действо началось.
Старый вор поднялся и подошёл к решётке. За собой он волок что-то тяжёлое. Часовой вернулся к нашей двери. Герман бросил на освещённый фонарём пол тело одного из заключённых и отошёл на несколько шагов вглубь камеры.
- Герр полицейский, - продолжил он. - Тут один бедолага скончался. И, увы, стал уже попахивать... Убери-ка от нас эту дохлятину в мертвецкую. Там - лёд, пусть полежит до тех пор, пока священник не проводит его в последний путь... К тому же, в городе, говорят, свирепствует "чёрная смерть", а она - болезнь прилипчивая... Если наш приятель скончался от неё, беда будет грозить не только нам, но и вам...
Часовой покривился, сморщил нос и сплюнул. Я понял, что у него нет никакого желания выполнять просьбу заключённого. Минуту он постоял перед дверью, пытаясь разглядеть лицо покойного. В свете фонаря блеснули раскрытые глаза мертвеца и зубы в оскаленном рту. Затем, немного подумав, часовой распахнул дверь в караулку...
Что он говорил своему начальнику, мы так и не узнали. Возможно, просил кого-то в помощь, но ему ответили, что он - здоровяк и управится сам. Словом, поняв, что ему придётся вытаскивать труп и волочь его в мертвецкую одному, полицейский понуро кивнул головой и вновь появился перед нашей камерой.
- Чёрт бы побрал вас, доходяги, - уныло выругался он. - Скорее бы дьявол забрал вас всех к себе..., - с этими словами он прислонил ружьё к стене, убедившись, что мы находимся вдалеке и не двигаемся с места.
Потом он достал связку ключей, не спеша выбрал один из них и вставил в замок. Открыл дверь, одной рукой зажал нос платком, а другой ухватил за ногу покойного и выволок его тело в коридор. Затем вновь щёлкнул замок, и дверь оказалась запертой. В одну руку часовой взял ружьё и фонарь, а второй собрался тащить труп. Для того, чтобы рассмотреть и примериться, за что удобнее взяться, он склонился к нему. И вдруг «мёртвый» ожил!
Лежащее бездыханным тело резко выбросило вверх руку, сжатую в кулак. Удар пришёлся часовому прямо в выпирающий кадык. Полицейский захрипел, схватился за горло и рухнул на колени... Я даже разглядел, насколько сильно вылезли из орбит его глаза... Мнимый же покойник вскочил на ноги и нанёс в голову противника несколько сильных, молниеносных ударов, причём, каждый из них был точно выверен.
- Браво, Хлыст, - довольно произнёс Герман. - Теперь отворяй дверь...
Хлыст наносил удары до тех пор, пока часовой перестал шевелиться, и из его горла не хлынула кровь. Только тогда притворщик схватил связку ключей.
- Господа бакалавры, прошу на выход. Клинок, помоги мне. Мы тоже выходим...
«Бывший мертвец», между тем, отпер дверь. Пока мы пробирались к ней, он успел втащить в камеру тело полицейского.
Остальные арестанты тоже зашевелились. Герман только цыкнул на них:
- Кто увяжется за нами, будет убит. Сидите тихо и ждите... Мы вас вызволим отсюда. Всех... Потом…
И вот мы в коридоре.
- Петер, - передал мне фонарь Герман. - Веди нас к той самой двери, - он, прихрамывая, подошёл к караульному помещению и склонился к замочной скважине. Убедившись, что всё тихо, Герман жестом дал команду остальным беглецам следовать за мной.
Мышцы настолько затекли и ослабли, что я еле передвигал ногами. Мои сообщники тоже были довольно медлительны, зато мы производили мало шума... Где же та заветная дверь? Когда меня водил надзиратель, я не особо обращал внимание на двери... Это - где-то возле пыточной. Перед ней должна быть каменная ступенька. Вот же она! Я осветил зловещую, окованную железом, дверь... А та, что нам нужна - чуть дальше...
- Сюда? - шёпотом спросил шедший после меня Отто, когда я остановился перед камерой, в которой, по моему мнению, должен был находиться вход в подземелье. Тут же мелькнула мысль: «а вдруг там ничего нет?» Я в нерешительности толкнул дверь. Она не подалась. Что такое? Ведь Гельмут сказал, что она будет не заперта! Я вновь толкнул... Тот же результат... Волосы зашевелились у меня на голове...
- Дай-ка, - подошёл Герман. От его удара плечом дверь, слегка скрипнув, отворилась, словно раскрылась чья-то пасть, являя нам свою зловещую черноту. - Слабаки вы, студенты...
Я двинулся внутрь, освещая путь фонарём. Шаги гулко отозвались в пустоте...
- В дальнем углу, - подсказал кто-то сзади, наверное, Герман.
Я поднял фонарь, освещая пустое пространство. В левом углу на полу валялись куски щебёнки и цементная пыль, среди которых едва виднелась тонкая линия люка. Рядышком заботливая рука Гельмута поставила два фонаря и корзинку со снедью. Тут же лежал небольшой ломик, видимо, палач предложил нам его в качестве оружия и инструмента. В других углах прежде закрытой комнаты стояли бочонки с мелом и мешки с извёсткой.
- Скорее, - скомандовал Герман. - У нас, самое большее, - час!
Он подскочил к люку, поднял ломик и поддел им край железной крышки. Она поднялась и очередной чёрный зев открылся перед нами.
- Там - наше спасение! - воскликнул старый вор и осветил внутренности колодца. - Туда ведут ступени! За мной! - И первым полез под землю.
Мы зажгли фонари, взяли корзинку с едой и тоже начали спуск.
…И вот мы в подземелье. Сколько времени мы тут находимся, трудно сказать. Время словно остановилось. Может, час, а может - два... Но, скорее всего, не прошло и двадцати минут... Сначала мы шли прямо, никаких поворотов и ответвлений не было. Потом выложенный красным кирпичом ход изогнулся вправо... Возможно, он выведёт нас далеко за город, и мы сможем выбраться наружу где-нибудь на пустыре посреди острова Ломзе (41)... Что ж, так даже лучше, уж там-то мы не попадём в руки полиции...
Но скорее бы уже найти этот выход! Я порядком запыхался, пот градом катился со лба, но признаться в своей усталости было ниже моего достоинства. Возможно, среди нас, совершивших побег, найдётся кто-то послабее меня, пусть он и предложит передохнуть...
Наконец, было обнаружено ответвление влево.
- Хвала Пресвятой Деве! - воскликнул Герман. - Когда ты идёшь только в одном направлении, тебя легко догнать! Мы же усложним задачу нашим преследователям... Поворачиваем налево! А это, - он снял с себя какую-то тряпку и швырнул её дальше, словно обозначая наш путь прямо, - для отвода глаз! Давайте, друзья, нам надо приложить все усилия, чтобы оторваться как можно дальше! Ищите ступени наверх!
И мы, собравшись духом, продолжили движение. По пути нам попадались и другие ответвления, в которые мы непременно сворачивали. Каких-либо отметок не делали, компаса у нас не было, и где мы теперь находимся, никто не знал.
Первым опомнился сообщник Германа по имени Клинок.
- Клянусь преисподней, что-то долго мы плутаем! Скоро в фонарях кончится масло, будем бродить впотьмах!
- Если тебе надоело шастать по подземелью, можешь возвращаться в «Голубую башню» - усмехнулся Герман. - Что же до меня, то я ещё погуляю... да и вылезу где-нибудь в Хуфене, а лучше - в тихом местечке Амалиенау... Свои следы, я полагаю, мы запутали не хуже зайцев...
- И всё же, неплохо бы уже выбраться отсюда, - заметил Хлыст. - Подземелье сильно на меня давит и гнетёт!
- Ты прав, дружище. Как только найдём выход, так попробуем сразу выплюнуться отсюда! Смотрите по сторонам, не хватало нам ещё заблудиться в этом проклятом склепе!
- Это напоминает мне лабиринт, - видимо, для того, чтобы разрядить обстановку, произнёс Отто. - Помните, как Тесей искал выход из лабиринта с помощью нити Ариадны?
- Но там ещё обитало чудовище по имени Минотавр, - усмехнулся Якоб.
- Это – если верить древним греческим мифам, - парировал Отто. – Не думаю, что так было на самом деле. А вот, например, в Римской империи, если мальчика хотели наказать, то оставляли его в лабиринте на ночь. Считалось, что так закаляются душа и тело ребенка. Коль выживет — станет настоящим воином! А у христиан языческий символ лабиринта стал восприниматься как образ тернистого пути человека к Богу или крестный путь самого Христа. Так лабиринты в некоторых католических соборах стали своеобразной имитацией паломнического пути в Палестину и порой назывались «Путь в Иерусалим». Поскольку для большинства верующих поход на Святую землю затруднителен, они могут совершить его в символической форме, пройдя весь церковный лабиринт на коленях, читая молитвы. Но сегодня лабиринты из живой изгороди уже стали непременной деталью многих садов и парков Европы, превратившись в весьма популярное развлечение для аристократии…
- О, наши учёные друзья начали забавлять нас сказками про лабиринты, - заметил Герман. - Говорят, что в стародавние времена их «украшали» человеческими костями, изображениями демонов и прочей нечисти, - он сделал паузу и закурил трубку. - Войдя в лабиринт, человек попадал в «мир иной» и часто лишался жизни... Ты это хотел сказать, друг мой Отто?
- Существует много историй о лабиринтах, - ответил тот, - из которых невозможно выбраться. Лабиринт частенько отказывается отпускать своих гостей... Попадая в них, человек теряет ориентацию и тут же впадает в панику! Обычно, когда выход уже совсем близко, какая-то неведомая сила возвращает жертву к исходной точке...
- Прислушайтесь, друзья! - громко объявил Герман. В его голосе бурлила отвага и страсть. - Нам нельзя впадать в панику! Мы обвели вокруг пальца всю полицию Кнайпхофа, сбежали из знаменитой тюрьмы «Голубая башня» и теперь ничто нас не остановит на пути к свободе!
- Предлагаю немного перекусить и набраться сил, - сказал я, поскольку к тому же нёс и корзинку с едой.
- Это - хорошая мысль, юноша. Давай, показывай, что нам оставил твой друг, имени которого ты не хочешь раскрывать...
В корзинке оказалась родниковая вода, которой мы утолили жажду, хлеб, лук и немного сала. Мы с жадностью набросились на еду, при этом, Герман настоял, чтобы всё было поделено поровну.
- Отныне, - объявил он, - все горести мы преодолеваем вместе, но и награду делим поровну! - У него нашёлся и небольшой нож, которым мы нарезали сало на равные куски.
- Хотелось бы знать, - вздохнул Густав, - что сейчас там, над нами?
- Небо, - ответил Манфред. - Ночное небо... Впрочем, скоро будет рассвет, и утро вступит в свои права!
Поскольку перед нами вновь открылось два ответвления, пустую корзину Герман выбросил в левое, а сам дал команду поворачивать направо.
- Пусть ищут нас там, - пробурчал он.
И мы продолжили путь. Порой, мне уже казалось, что мы давно покинули Кёнигсберг и сейчас находимся Бог знает где... Возможно, где-то в районе Тапиау или же в самом Кранце! (42) Голова плохо соображала, меня охватила полная апатия, я с трудом перебирал ногами, видя перед собой лишь спины беглецов... И - всё. И - никакого выхода. Правду говорят, что лабиринт отнимает силы и приводит к панике. А в том, что мы блуждаем по лабиринту, я уже не сомневался. Я тоже читал, что нет на земле более загадочных построек, чем лабиринты. Они манят, запутывают, пугают и легко могут довести до отчаяния тех, кто в них оказался. С лабиринтами связано немало легенд, в которых они обычно являются символом смерти и возрождения... Но многие верят, что лабиринт исполняет желания, если загадать таковые в самом его центре, правда, в обмен за это он отнимает у человека семь лет жизни…
Когда же мы вышли к пустой корзине, выброшенной Германом час (или два?) назад, все тут же упали на каменный пол в отчаянии и бессилии. Теперь никто уже не сомневался: мы - в лабиринте!
Самое скверное произошло тут же: фонари один за другим начали гаснуть. Не прошло и четверти часа, как мы оказались в кромешной тьме.
- Не отчаиваться, парни, - тяжело дыша, прошипел Герман. - Надо чем-то обвязаться, чтобы не потерять друг друга... и продолжать поиски выхода...
Дальнейший наш путь проходил в абсолютном мраке. Мы обвязались полосами материи, распоров для этого дела чей-то плащ, и шли, держась за шершавые стены подземелья.
Я давно уже убедился, что лабиринт способен вытягивать жизненные силы из своей жертвы. Вот и мы постепенно превращались в пустые оболочки, из которых высосаны все соки. Да, наши предки знали, что проводить длительное время в нём нельзя, иначе можно тяжело заболеть. Говорят, что даже высаженные над лабиринтами растения и деревья вскоре погибают, а животные обычно избегают этих мест. Неужели мы, спасшись от пыток и казней, будем вынуждены здесь погибнуть? Неужели это и есть Промысел Божий?
«Послушай моего совета... Злых духов, обитающих в лабиринте, можно обмануть, если надеть на себя чужие вещи. Так что, если вы заблудились в лабиринте, поменяйтесь друг с другом одеждой...»
«Спасибо, брат мой, Андреас!»
- Остановитесь! - воскликнул я, и наша группа тотчас повалилась на сырой пол.
- Что-нибудь обнаружил, бакалавр? - спросил Герман. Голос его изменился. Это был уже не прежний, хриплый и властный басок, это был потухший голос уставшего, измождённого человека.
- Пока нет, но я знаю, что нужно сделать для того, чтобы найти отсюда выход! - Я сделал паузу, приводя в порядок дыхание. - Нам надо немедленно обменяться одеждой!
- Ты думаешь, это что-либо изменит?
- Уверен в этом! – твёрдо ответил я, снимая с себя свой жакет. - Кто поделится со мной своим одеянием?
- Могу предложить тебе свою рубашку, - ответил из темноты Хлыст. - Она почти новая, но для того, чтобы я сыграл роль трупа, её немного того..., обработали, поэтому запах, исходящий от неё..., вполне соответствует нашей теперешней ситуации...
Я, ни слова не говоря, натянул на себя мокрую и вонючую тряпку. Как же редко удовольствия и польза соседствуют в нашей жизни! Знать, полезное с приятным не смешивается, как не растворяется масло в воде…
- Давайте, друзья... Нас как раз восемь, никто не останется без одёжки! - повеселев, проговорил Герман. - А откуда ты взял, что это нам поможет?
- Есть древнее придание о том, что заблудившимся в лабиринте надо поменяться одеждой, - ответил я.
Не знаю, поверил ли кто-нибудь в эту старинную байку, но настроение у всех немного поднялось. Мы продолжили путь. Примерно через полчаса спереди послышался долгожданный крик:
- Нашёл! Есть ступени, хвала Пресвятой Деве!
От неожиданности мы, словно по команде, вновь рухнули на пол...
- Подгребайте поближе, - вполголоса произнёс Герман. - Пока не известно, куда нас занесла нелёгкая. Но, вот они, ступени, ведущие вверх. И я не удивлюсь, если вскоре мы наткнёмся на дверь...
- Которую попробуем вскрыть ломиком, - добавил Клинок.
- Причиняя при этом минимум шума... - закончил Густав. - Я надеюсь, мы не вернулись назад в «Голубую башню»...
- Вот сейчас и проверим, - прошептал Герман и стал карабкаться по ступеням вверх. Лез он не спеша, подолгу отдыхая на каждой ступени. Мы не торопили его, понимая, что старый вор более других выбился из сил.
- Э-э, да тут действительно дверь, - в его голосе появились весёлые нотки. - Ей никак не меньше двухсот лет...
Интересно, как он определил это в кромешной тьме?
Клинок, державший в руках ломик, подполз ближе к Герману. Дальше мы могли оценивать ситуацию, только вслушиваясь в их разговор.
- Кладка действительно старая и добротная… - согласился с Германом Клинок. - Если поддеть ломиком, можно вывернуть дверь... Но придётся повозиться....
- Ну, давай, принимайся за работу, - вздохнул Герман. - Всё-таки, чертовски интересно, куда нас занёс дьявол?
- Не поминай…, - откликнулся Хлыст, - владыку преисподней, хотя бы до тех пор, пока мы не выберемся отсюда...
Некоторое время до наших ушей доносился скрежет металла о металл, кряхтение и чертыханье то одного, то другого вора.
- Попробуй разбить место кладки, где должен быть засов...
- Кажется, я нащупал его...
- Братцы, если кто-то устал, мы с радостью подменим его, - заявил Отто.
- Постой-ка, - сказал вдруг Герман, - у меня есть кресало и кремень. Мы можем высечь искру и поджечь что-нибудь, чтобы хоть немного осветить эту дверь...
- В мои карманы набилась солома, - заявил Клинок.
- А я не пожалею для факела свою одежду... - поддержал его Густав. - Хотя, она стала моей совсем недавно...
«Проклятье! Отчего я не догадался предложить свою, то есть, вонючую рубаху Хлыста?»
«Носи, не стесняйся... Она тебе очень идёт...»
«А, Андреас! Похоже, ты опять спас меня?..»
Вскоре запылал огонь. Запах горящего тряпья заполонил собою всё пространство. Но огонь дал свет, позволивший рассмотреть найденную дверь и прикинуть, как её вскрыть... Дверь была сколочена из толстых дубовых досок и скреплена железными полосами. При беглом осмотре выяснилось, что единственное, что нам здесь понадобится, так это грубая сила и терпение. Задача была сложной, но выполнимой.
И мы принялись за дело. Сначала решили отбить часть стены, где мог находиться засов. Поочерёдно сменяя друг друга, мы долбили кирпичи, и дело медленно продвигалось вперёд. Прошло немало времени, пока, наконец, не послышался радостный возглас:
- Пресвятая Дева, она подаётся!..
- Давай, ещё разок, дружище Густав!.. И ещё!.. Пошла!
Наконец, дверь была выворочена. И хоть радость наша была омрачена тем, что за дверью находилась новая кирпичная кладка, все были уверены: с нею мы тоже справимся!
Десятка два ударов ломом по кирпичам и вот в стене образовалась небольшая дыра, откуда, к нашей огромной радости, на нас упал лучик света. Нашему счастью не было предела, хотя радоваться было рано: вполне возможно, что непонятный стук вызвал у местных обитателей тревогу... Некоторое время мы по очереди смотрели в отверстие, пытаясь определить, где же всё-таки находимся, и стоит ли немедленно расширять его, чтобы выбраться отсюда...
- Похоже, нас занесло в какой-то монастырь, - решили мы после небольшого совещания.
Самое приятное было то, что за всё время наблюдений никто из нас не обнаружил за стеной какого-либо движения.
- Дождёмся темноты, - решил Герман. - И приступим!..
Глава 8. В руках правосудия
С глубочайшей горечью в сердце перехожу к изложению следующего этапа моей судьбы. Пусть он был коротким, тем не менее, оставил грубый шрам в моей душе. Жизнь, как говорят мудрецы, это - череда радостных и горьких моментов, причём, переход от одного к другому иногда происходит столь стремительно, что ты не успеваешь насладиться счастьем одного, как окунаешься в трагизм следующего... Успешный побег из «Голубой башни», несомненно, можно причислить к удачным моментам. Но едва мы выбрались из подземелья, как снова попали в руки полиции... Видно, так было угодно Господу и не нам сетовать на Его Замысел...
Вечером мы выбрались из подземелья и, обрадованные пустынностью улиц как Хаберберга, так и самого Форштадта отправились в путь. Нигде не было слышно скрипа колёс, цоканья копыт, до утра смолкли голоса ребятни, торговцев и хозяек... Весь пригород словно вымер... Мы остановились у знакомой Германа - Магды Фольк, наконец-то сытно поели и провели ночь в её доме. А наутро к нам явились полицейские и всех повязали. Как они пронюхали о нашем появлении здесь, осталось загадкой. Только я подозревал, что полицию «навёл» на нас очередной бедолага, одержимый злобным демоном, явившимся в наш мир на пару с духом Аурифабера...
Словом, мы снова оказались в «Голубой башне». Нас заперли в той же камере, вместе с теми же заключёнными, которые два дня назад с завистью наблюдали за нашим побегом. Только теперь обвинений, предъявляемых нам, стало гораздо больше. К ним добавилось нападение и убийство часового, а также побег из тюрьмы. К этому присовокупили какие-то «колдовские чары», используемые нами против убитого полицейского. Все жаждали крови, и участь наша была предрешена...
Снова начались допросы и пытки, хотя, на заседании городского суда решили, что наша вина в колдовстве вполне доказана, поскольку невиновные не бегут... Пытками опять выбивали признание в колдовстве.
От пыток или, скорее, от страха вновь их испытать, не выдержал Манфред Гус. Он признался, что принимал участие в спиритическом сеансе. Мне и Отто были предъявлены дополнительные обвинения, а общее наше положение только усугубилось. В те времена спиритизм и колдовство означали примерно одно и то же.
Гельмут, к которому привёл меня надзиратель, встретил меня одной фразой, которую произнёс, глубоко вздохнув:
- Всё - в руках Господа... Держись, бакалавр. Я тебе и впредь буду помогать, но теперь... чем раньше ты потеряешь сознание, тем лучше..., - при этом он не забывал впихивать мне в ладонь своё чудодейственное снадобье, от которого я, и правда, вскоре в беспамятстве падал со стула, хотя особой боли в ходе пыток не испытывал...
- Как твоя дочь, Гельмут? – поинтересовался я, когда мы остались одни.
- Хвала небесам, девочка здорова. Спасибо тебе, бакалавр. И помни: Гельмут Шаффер помнит добро!
Как передать словами моё внутренне состояние? «Эх, начать бы свою жизнь с самого сначала! – в отчаянии думал я. - Да только проплывающие мимо нас облака никогда не возвращаются…» И вот - итог: наш побег не удался, я вновь в тюрьме с дополнительными обвинениями. Нас ждёт скорая казнь. И это - в лучшем случае. В худшем - подвергнут новым пыткам и испытаниям. Была ли у меня надежда? Конечно, каждый из нас уповал на чудо, ибо только оно было способно облегчить нашу участь...
Между тем, магистраты (43) городского совета Кнайпхофа назначили важное заседание, посвящённое двум проблемам, которые нужно было разрешить в первую очередь. Одна из проблем - это чума, показавшая себя к сентябрю серьёзной, неодолимой силой, с которой нужно было что-то делать, пока в городе остались люди, способные противостоять ей. Вторая проблема - это колдуны и еретики, вызвавшие своими сатанинскими обрядами и спиритическими сеансами появление моровой болезни в Восточной Пруссии.
Судебные органы тут же принялись готовиться к процессу над нами. В Кёнигсберг были приглашены многие чиновники из Германии, однако мало кому хотелось ехать в город, где свирепствует чума. Сам король дал указание провести процесс самостоятельно, с помощью ландратов (44), которые будут следить за ходом процесса и его выводами. Должен напомнить, что города Восточной Пруссии находились под контролем королевских ставленников, а управление городами осуществлялось советами, созданными из магистратов. Ландраты были, с одной стороны, агентами центральной власти, с другой - они решали дела местного дворянства. Популярные ранее ландтаги (45) в те времена, которые я описываю, у нас уже почти не действовали.
Кроме ландратов здесь должны были присутствовать члены городского совета, самые знатные кёнигсбержцы, олицетворяющие городскую власть. На заседании предполагалось присутствие и нашего университетского начальства. Поэтому были приглашены профессора медицинского факультета. Сюда же собиралось подтянуться и духовенство из ближайших монастырей и храмов. Что же касается судей, то их было трое, от каждого из городов, расположенных близ замка Кёнигсберг.
Заседание было решено провести в городской ратуше Кнайпхофа, красивом здании, стоящем рядом с рыночной площадью, к которому вела широкая парадная лестница. Задолго до его начала глашатаи растрезвонили по всей Восточной Пруссии о столь значительном событии. Если бы не эпидемия чумы, вовсю свирепствующая в городах, народу собралось бы много, гораздо больше, чем пришло на самом деле.
А то, что «чёрная смерть» «хозяйничает» в самом Кнайпхофе, а также в Альтштадте и Лёбенихте, чувствовалось на каждом шагу. Рынки и кабачки закрылись, порты не работали, лишь толпы беженцев нескончаемым потоком выезжали из городских стен в сельскую глубинку, ибо известно: самое верное средство избежать заболевания чумой - это укрыться от неё как можно дальше.
Нас, восьмерых обвиняемых, посадили на одну скамью в углу обширного зала, а вокруг встали солдаты с саблями наголо. Мы были связаны и не могли даже пошевелиться. Хотелось умереть тут же, на скамье и избавить себя от дальнейших мучений и позора...
Открыл собрание член ландрата граф Филипп фон Ротенхофф, весьма тучный человек преклонных лет. Речь его была краткой, но достаточно яркой и эмоциональной. Он поведал собравшимся о страшной беде, ворвавшейся на просторы Восточной Пруссии, о том, что лазареты переполнены, и ежедневно в городах близ замка Кёнигсберг умирают десятки человек. Зачастую случается так, что трупы некому убирать, отчего они так и валяются на улицах городов, распространяя опасное для здоровья зловоние. Вкратце он упомянул и о лицах, якобы виновных в этом бедствии, хотя, усомнился в том, что именно мы, бакалавры медицины и права, обучающиеся в самой Альбертине, своим колдовством спровоцировали сию Божью кару, постигшую обширные территории Восточной Пруссии. В самом конце своей речи он высказал здравую мысль: «Вместо того, чтобы искать виновных и решать, как их наказать, первым делом необходимо подумать, какие меры следует принять для того, чтобы остановить чудовищную болезнь в наших городах, пока она не уничтожила всё население Восточной Пруссии!»
После него поочерёдно выступили профессора Клодт и Майбах. Они высказались в том же ключе, а именно – во что бы то ни стало необходимо остановить моровое поветрие. При этом попытались убедить суд в том, что никаких колдунов в Университете, славном храме науки, нет и быть не может, а похищение тел с кладбищ производилось, хоть и незаконно, но лишь с целью проведения «медицинских опытов, необходимых для изучения природы болезней». Мол, это позволило бы лучше лечить людей. Клодт настаивал на том, чтобы снять с нас обвинение в колдовстве, а Майбах заявил, что «люди, способные лечить других, во время эпидемии должны находиться среди населения и исполнять свой долг».
- …В наших умах прочно укоренились опасные предрассудки, - с воодушевлением продолжал Иоганн Майбах. - Например, католическая церковь считает кошек постоянными спутниками ведьм. Поэтому-то безобидных животных практически не стало, но, соответственно, в жутком количестве расплодились крысы и мыши, переносчики блох. Уход за телом также слывёт грехом. Для ухода за ним рекомендуются лишь палочки-чесалки... Люди не моются годами или не знают воды вообще. Купаться запрещается якобы потому, что так можно смыть с себя святую воду, к которой прикоснулся при крещении. Более того, грязь, вши и блохи с некоторого времени стали считаться особыми признаками святости. А кормление собой паразитов признали чуть ли не «христианским подвигом».
Все гигиенические мероприятия сейчас сводятся только к легкому ополаскиванию рук и рта, но только не всего лица. «Мыть лицо ни в коем случае нельзя, — утверждают некоторые медики, — поскольку может случиться катар или ухудшиться зрение. Водные ванны расширяют поры, что вызывает множество болезней, а порой даже смерть…» Никак не могу с этим согласиться! Здоровье начинается с чистых мыслей и чистого тела... Однако по причине укоренившихся среди населения заблуждений, ползающие по телу блохи стали у нас абсолютно нормальным явлением. Они не вызывают у людей такого же отвращения, как, например, вши. Более того, блохи во многих случаях служат даже предметом экстравагантных развлечений. Так среди французских кавалеров считается модным хранить, как сладкое воспоминание, блоху, собственноручно пойманную на теле дамы своего сердца...
В зале послышались смешки.
- …Отхожее место у большинства из нас представляет собой деревянную бочку в подвале... Это - в лучшем случае. Более-менее культурные горожане пользуются ночным вазами, которые обычно держат под кроватью, время от времени выливая их содержимое прямо из окна, – профессор криво усмехнулся. - Говорят, что для защиты голов от фекалий и были придуманы широкополые шляпы. А реверанс изначально имел своей целью всего лишь убрать вонючий головной убор подальше от чувствительного носа дамы… На улицах же горожане справляют нужду где им заблагорассудится. Опорожняются во дворах, на лестницах и даже на балконах. Откуда здесь взяться здоровому воздуху? Как в таких жутких условиях остановить победоносное шествие прилипчивой болезни?.. Ведь именно в этом я и вижу причину распространения чумы, а не в глупых шалостях молодых людей, сидящих на скамье подсудимых!
Затем выступил представитель епископства Вармийского отец Христофор.
- Как сказал Фома Аквинский, (46), - заявил представительный священник, - «Всякое познание - грех, если оно не имеет целью познание Бога». Посему любое свободомыслие или иная точка зрения рассматривается Церковью как ересь! Вера - вот единственный способ познания Бога! А вся ваша «наука» основана на сомнении, в котором нет места Вере, поэтому она - греховна!..
И в этом же ключе – гневная обличающая речь почти на целый час! Конечно, он не забыл упомянуть и всех святых отцов-инквизиторов, которые боролись за чистоту Веры, отправляя еретиков на костры в совсем ещё недавнем прошлом.
- …Но, к огромному нашему сожалению, колдуны и ведьмы, маги и чернокнижники всё ещё живут среди нас и чувствуют себя более чем вольготно! – продолжал обвинительную речь священник. - Это – «заслуга» городских властей, закрывающих глаза на богопротивные деяния! Но есть иной судья - Высший! И суд его будет суров! Он уже наслал свою кару и теперь нам остаётся только молиться, а виновных в злодеяниях против Господа - предать казни!
- Суду стало известно, - высказался представитель Альтштадта судья Людвиг Хохшнее, - что обвиняемые в колдовстве кроме прочего, занимались и иным отвратительным делом, а точнее - спиритизмом! – его пронзительный взгляд в нашу сторону буквально обжёг меня.
- Но в современной Европе спиритизм - модное и абсолютно безобидное занятие! - воскликнул относительно молодой человек, Антуан Лезис, тоже член городского совета. - Им занимаются просвещённые люди, дворяне и учёные!
- Вот поэтому, - ответил ему отец Христофор. - Господь и насылает на нашу голову испытания, чтобы мы могли одуматься, покаяться и очистится от грехов!
- Спиритизм - занятие богопротивное! - заявил другой священник, отец Илларион. - Господь, создавший небо и землю, а также всё живое, установил не только законы Природы, но и законы Морали, подробно изложенные в Библии! Слово Божье недвусмысленно заявляет, что спиритизм и иные колдовские деяния, - искушения Сатаны! Мы должны вооружиться Словом Божьим, чтобы бороться против греховных соблазнов. Ибо сказано: «...чтобы нам можно было стать против козней дьявольских, потому что наша брань не против крови и плоти, но против демонов и духов злобы поднебесной»!.. - он прокашлялся. - Сатана ловко и умело подстраивается под современные порядки и нравы: зачастую он представляется нам как Ангел света. Посредством спиритизма он совершает чудеса исцеления больных, а также производит другие неоспоримые сверхъестественные явления... Но так как его духи нередко заявляют о своём почитании Святого Писания, и твердят об уважении и любви к Церкви, их деяния часто могут восприниматься как проявление Божественной силы... Только всё это – от лукавого! А идти на сделку с Дьяволом - смертный грех!
Затем вновь пошли нападки на городской совет, якобы закрывающий глаза на то, что нынешняя молодёжь легко поддаётся влиянию различных ложных учений, а, между тем, всё реже посещает церковь, молится и соблюдает Божьи Заповеди.
Другой чиновник в чёрной шляпе, видимо, судебный пристав, тоже взял слово:
- ...Я напомню вам: «Не должен находиться у тебя прорицатель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник и воскрешающий мёртвых, ибо мерзок пред Господом всякий, делающий это»! (47). Любое колдовство или магия - это от Дьявола! А единственная защита от него - это наша Церковь!
«Похоже, вас всё-таки казнят...»
«Неужели ты рад этому, Андреас?»
«Нисколько… Не теряй надежды...»
- По вашему получается, что осудив и казнив этих молодых людей, мы так просто избавимся от «чёрной смерти»? - насмешливо спросил Лезис.
- Каждый из нас должен дать ответ Господу: или мы смиренно принимаем его гнев, как должное, или стараемся отвести от нас беду путём разрыва всяческих отношений с Дьяволом!
Мой взгляд упал на пришедших на процесс представителей Альбертины. Тут, кроме вышеозначенных профессоров, находились наши магистры и несколько моих однокашников. Я очень хотел, чтобы хоть кто-нибудь из них взглянул на меня. Я был уверен, что они не верят в мою причастность к колдовству. Но никто не бросил на меня приветливого или ободряющего взгляда. Было похоже, что все смирились с тем, что меня уже нет...
Руки мои затекли и потеряли чувствительность, мысли тоже, словно, были связаны путами... О родных, об Илоне я старался не думать. При думах о них, слёзы накатывали на мои глаза... Только глухое суесловие обвинителей, цитаты из Евангелия и клеймящие нас фразы...
Наконец, было решено заслушать обвиняемых. Не думаю, что присутствующие в зале люди были уверены, будто мы признаем свою вину. Впрочем, Германа и его подручных, особо не спрашивали: всем было известно, что это - обычные грабители, мародёры. Что же касается отношения к нам, бакалаврам, то тут существовали как бы две позиции: первая - уверенные в нашей виновности служители Церкви, а с ними и значительная часть необразованных горожан... И другая точка зрения, которой, как мы надеялись, придерживается наша университетская братия, а также люди рассудительные, богатые и не очень, но понимающие, что врачебная деятельность требует знаний.
Мы отвечали на все вопросы, стараясь подчеркнуть важность медицины и нашу преданность ей. Иногда даже казалось, что судьи внемлют нам. А иной раз в их словах слышались сомнения, что было сродни жестокому приговору...
- Сильнее всего меняет человеческую душу именно то, что вошло в неё мягко и исподволь, а затем пустило цепкие корни... - наставительно говорил представитель Лёбенихта. - Точно так же и ересь!.. И хоть последняя не рассматривается Каролиной, но от ереси до колдовства - всего один шаг! Который вы всё-таки изволили сделать!
После того, как Отто Жемайтис высказался в нашу защиту, назвав обвинения в колдовстве «беспочвенными, вздорными, инквизиторскими», в зале наступила тишина. Казалось, в воздухе повис вопрос: А что здесь вообще происходит? Умещается ли данное расследование в рамки здравого смысла? Но вслед за этим высказался третий судья:
- Частенько люди прячут от других или вытесняют из своей памяти ранящие их совесть греховные мысли... - он строго взглянул в глаза каждому из нас. - Такова человеческая природа. Но, когда кто-то скрывает свои пороки, то те неизбежно начинают владеть им. А если человек поворачиваемся к ним лицом и признаёт их в себе, тогда он сам управляем ими... Поэтому - покайтесь! Или вы считаете, что многократное повторение лжи увеличивает вероятность того, что в неё поверят?
После этого о нас ненадолго забыли (словно вопрос с нами был уже решён) и перешли к обсуждению другой злободневной теме: как бороться непосредственно с чумой.
Выступившие представители от трёх городов обрисовали ситуацию, которая оказалась воистину ужасной! Врачи не справлялись с огромным и всё возрастающим количеством больных. Все больницы и богадельни были переполнены. Люди умирали так часто, что не хватало времени и сил их хоронить. Болезнь напоминала пожар: сегодня ею был охвачен один квартал, завтра - уже два, послезавтра - целая улица. Позавчера заболевшие были только в Понарте, вчера - уже в Хаберберге... Сегодня можно увидеть больных в Кнайпхофе, Лёбенихте и Альтштадте. Часто они валяются прямо на улицах, а живые или мёртвые - не понятно...
Услышав всё это, мне стало не по себе. Выходит, всё равно придётся умирать - от казни или от болезни...
Было вскрыто множество нерешённых вопросов: как остановить продвижение болезни? Чем помочь умирающим людям? Какие меры принять для того, чтобы болезнь не коснулась здоровых горожан? Ответы на них повисли в воздухе.
Затем вновь обсуждение вернулось к нам. Судья поднялся, вставил в глаз линзу-монокль и, взяв в руку лист бумаги, начал излагать:
- Обвиняемые... - он назвал нас поимённо. - Суд скрупулёзно рассмотрел ваши доводы, показания свидетелей, а также ходатайства и поручительства ваших университетских наставников... Суд принял во внимание молодость, увлечённость, а также ваше достойное занятие - обучение в Альбертине искусству врачевания...
Мы замерли в тишине. Сейчас решалась наша судьба... Вдруг у судьи есть такой же сын... Неужели он не сможет войти в наше положение? Ведь, наверняка, сам он неоднократно обращался за помощью к последователям Гиппократа... Ну, прояви же милосердие, служитель Фемиды!
- ...Суд не может принять ваши доводы, в качестве смягчающих обстоятельств. Поскольку сам факт похищения с кладбища тел усопших христиан является страшным грехом, богомерзким воровством, непростительным кощунством и глумлением над мёртвыми! А то, что вы собирались с ним сделать потом, иначе как колдовством, назвать нельзя!.. Я вынужден объявить вердикт: «Виновны!!!»
У меня внутри всё оборвалось… Было похоже, что лопнула какая-то тонкая, но звонкая струна, отчего даже заложило уши… Это означало одно - страшную казнь где-нибудь на Фиалковой горе!
«Прощайте, отец, мать и брат! Прощай, Илона...»
- Я прошу суд выслушать моё слово! - наполнил зал своим громовым голосом Филипп фон Ротенхофф. - Пока не огласили приговор...
- Прошу вас, господин граф, - смущённо улыбнулся судья.
- Я уверен, что обвиняемые в колдовстве люди, присутствующие здесь, будут приговорены к смертной казни....
Судья почтительно кивнул головой.
- Но большинство из них – медики. Причём, не просто студенты, а бакалавры медицины!..
Судья снова кивнул.
- А посему... Не лучше ли будет заменить смертную казнь... работой по уборке трупов с улиц города?
Зал зашумел, потом взорвался аплодисментами.
- С одной стороны, мы как бы милуем этих людей. Но любая милость - от Господа. А с другой - работа мортусом обычно быстро заканчивается смертью... Я надеюсь, что Господь сам выберет, кто из них достоин жить, а кто - нет. К тому же..., они могут оказать неоценимую врачебную помощь... До тех пор, пока в городах свирепствует чума. А затем... словом, Господь нас рассудит!.. Думаю, это лучше, чем колесовать их или повесить...
Судья благосклонно кивнул.
«Ну вот, я же говорил...»
«Что ты говорил? Я ничего подобного от тебя не слышал...»
«Я просто боялся сглазить...»
Глава 9. Профессор Майбах
Итак, положение в городе из-за лютующей "чёрной смерти" стало настолько серьёзным, что нам заменили смертную казнь на работу в качестве мортусов, то есть, уборщиков трупов больных чумой и их могильщиков, что, если откровенно, давало лишь небольшую отсрочку от объятий преисподней.
Между тем, на моей родине тоже начали развиваться важные события, о которых я и хочу рассказать. Известие о начале процесса над «колдунами», среди которых находился и я, достигло ушей жителей Инстербурга. В то время, пока нас под конвоем уводили в один из подвалов ратуши Кнайпхофа, мой отец решил действовать...
Ганс Коффер хлопнул дверью сарая, щёлкнул задвижкой. Он собирался в путь, поэтому взял с собой в дорогу необходимый дорожный предмет, которым обычно никогда не пользовался, потому и хранил среди разного железного хлама, впрочем, довольно бережно, обернув куском рогожи.
Это была старая шпага, доставшаяся ему от отца, а тому, в своё время, видимо, от своего... Шпаге этой было не менее ста лет, но, поскольку её никто никогда не пускал в дело, сохранилась она довольно неплохо - в чёрных кожаных ножнах, с боковой дужкой на эфесе и опорами для пальцев. Это была превосходная короткая гражданская шпага.
Прицепив оружие к поясу, насадив на голову широкополую шляпу и надев дорожный плащ, Ганс, сразу ставший похожим на странствующего бретёра (48), попрощавшись с женой и дочерью, вышел из дома. Старший сын работал в кузнице, и ему ещё было не известно, что его брат, бакалавр медицины, которым гордилась вся семья, попал в скверную историю... Понятно, если бы тот ввязался в драку, пырнул кого ножом... А тут — похищение трупов, спиритизм, колдовство... Из-за чего, собственно, и пришла на земли Восточной Пруссии «чёрная смерть»... И ведь в этот вздор готовы поверить большинство горожан! Нет, надо что-то предпринимать... Ганс наскрёб в семейных закромах скопленные за много лет деньги..., вдруг помогут?.. И направился к берегу Прегеля, в надежде пристроиться на какой-нибудь плот, следующий в Кёнигсберг. Но по дороге решил проведать своих родственников, Лакошей.
Понемногу темнело. Разноцветные вянущие листья уныло висели на кронах деревьев. Поневоле подумалось: каждый ясный день в эту пору — подарок. Однако, солнце всё реже отогревает землю своими хрустальными лучами, на что всякий раз жаловалась ему жена после того, как повозится в огороде. Дни становятся короче и прохладнее, небосвод тускнеет... Гулкая осенняя дрожь ощущается в свежем воздухе... А за городом, в лесу так славно пахнет грибной плесенью, и пролетают с прощальным курлыканьем, задевающим душу, клинья журавлей. Они, печально взмахивая крылами, словно плывут по прозрачному небу...
Ференц встретил Коффера, сидя за столом, куда знаком показал присаживаться и Гансу.
- Занимай место поблизости, сват, - с улыбкой произнёс венгерский переселенец, закуривая трубку, - ты, я вижу, собрался в путь... В Кёнигсберг, к сыну?
- Тебе всё известно, старина Ференц, - грустно усмехнулся Ганс. - Не зря, видать, люди сказывают, что ты - колдун.
- Э, люди во все времена только и делали, что разносили глупые сплетни... выпьешь со мной токайского, Ганс?
- Нет, мне в дорогу... А если я приложусь к кубку, то потом меня за уши не оттянут от стола... Я, пожалуй, воздержусь...
- Неважно выглядишь, старина. Понимаю, вести из Кёнигсберга тревожные... Эй, доченька, - обратился он к Илоне, хлопочущей возле очага и прислушивающейся к разговору, - сделай-ка нам кофе!
Вскоре по дому разнёсся душистый кофейный аромат.
- А где же твоя хозяйка, дружище Ференц? - спросил старший Коффер.
- Занедужила, - ответил тот. - Нет, не думай, это не та страшная болезнь, это - совсем другое, - он дёрнул рукой, словно отмахиваясь от мух. - Намаялась с утра, пусть полежит...
Илона поставила на стол две чашки с кофе и мужчины принялись за горячий напиток.
- А как твои? - спросил Ференц. - Все ли здоровы?
- Да, пока Господь миловал, - ответил Ганс. - Только мне тяжеловато становится в кузне. Видно, старею... Не могу уже так молотом махать, как в прежние годы...
- Это - верно, времена нас не жалеют... Значит, ты намереваешься увидеть сына? - Ференц со знанием дела сочетал трубку с табаком и чашку с кофе. — Нелегко тебе придётся...
- Я сначала наведаюсь в Университет... Есть там у нас человек, который посвятит меня во все вопросы... И подскажет, как действовать.
- Кто же это такой, дружище Ганс? - попыхивая трубкой, спросил Ференц.
Илона не пропускала ни единого слова из их разговора.
- Это - профессор медицины. Доктор. Пожалуй, самый толковый человек в Альбертине. Его фамилия Майбах. Это он встретил нас три года назад и взялся опекать Петера...
- Ты правильно решил, Ганс, - одобрительно кивнул Ференц. - Конечно, съезди... Только будь осторожен, там, в Кёнигсберге - чума...
- Я - туда и сразу обратно... Чума не успеет прицепиться ко мне, - усмехнулся Ганс. - Вот только не знаю, повезут ли в Кёнигсберг лес, как в прежние годы... Все боятся «чёрную смерть»...
- Повезут, - пыхнул дымом Ференц. — И с чумой как-нибудь разберутся... Не хочешь ли перекусить, Ганс?.. Мы тут набрали грибов...
- Нет, спасибо...
- А то, я мог бы предложить тебе ещё и сладкий перец... Кстати, послушай одну забавную историю, надеюсь, она уберёт с твоего лица и усталость, и озабоченность...
Ференц хитро улыбнулся и начал рассказ:
- Когда мой отец начал серьезно ухаживать за мамой, то через некоторое время наступил момент, чтобы, согласно нашим обычаям, познакомиться с родителями невесты...
Ганс Коффер слушал и не перебивал.
- Ну, что ж, раз надо – так надо, - продолжал Лакош. - Обычное, в общем-то, жениховское дело. Только кто же мог знать, какое непростое испытание его при этом ожидало…
- О, - заинтересовался Коффер. - И что же там произошло?
- Как-то, в воскресный день, пришел мой папенька в семью своей будущей супруги. Кандидат в тёщи, моя бабушка, сознавая серьёзность момента, подготовила по тем небогатым временам изысканный стол, а обрадованный тесть выставил объемистую бутыль отличной домашней наливочки. Все - как полагается...
- Да, так и у нас принято...
- И вот, сконфуженного молодого человека пригласили в дом, усадили на скрипучий стул, и мать невесты начала потчевать своего дорогого гостя. Одним из кулинарных изысков были фаршированные перцы, которых мой отец отродясь не видывал. К середине вечера жених уже всего понемногу попробовал, а вот отведать фаршированных перчиков все никак не решался, но, уступая просьбам тёщи, всё же взял на свою тарелку один – поменьше. Следует указать, что эти, такие привычные сейчас овощи, росли тогда далеко не у каждого, и в данном конкретном случае были приобретены за довольно большие деньги на рынке. Как назло, среди всех сочных и сладких перцев, один оказался горьким и острым. Именно он и достался моему папаше.
- Вот оно что, - уловив "изюминку" рассказа, усмехнулся Ганс.
- Да-да, дружище! Разжевав первый кусочек, отец ощутил ужасное жжение во рту, но виду не подал, тем более что окружающие кушали это блюдо с огромным аппетитом.
«Наверное, так и должно быть, - подумал он, - потерплю…» - Отломил вилочкой и съел еще один кусочек, после чего ему стало совсем худо...
- Бедняга, - прокомментировал Коффер, отхлёбывая кофе.
- А тут еще присутствующие принялись нахваливать искусство хозяйки, да и сама теща поинтересовалась: "Нравится тебе, сынок?"
"Спасибо, очень вкусно", - вежливо отвечает невезучий жених, а у самого уже слезы градом катятся...
- И что же дальше?
- ... Застыв в «стойке суслика», отец выпученными глазами умоляюще смотрел на невесту. Тёща этот взгляд расценила по-своему и искренне порадовалась за дочь.
- Ха-ха, не хотел бы я оказаться в такой ситуации!
- ...Папа все-таки доел этот проклятый перец, но когда заботливая бабушка положила ему в тарелку второй, на этот раз - нормальный, сладкий, мой папаша, уже мало что соображая, выскочил из дома и стал жадно пить дождевую воду из кадушки.
- Ха-ха-ха! - от души рассмеялся Коффер.
- Когда все выяснилось, - продолжал Лакош, - домашние, искренне сочувствуя, час отпаивали его молоком и… смеялись... Только, несмотря на такой конфуз, мой отец всё равно женился на маме. Однако перцы с тех пор терпеть не мог, и мама в нашей семье по праздникам всегда готовила фаршированные помидоры...
- Спасибо, старина Ференц, за интересный рассказ, - вздохнул Ганс. - А мне, пожалуй, надо идти... Вот-вот плоты подойдут к нашему берегу, не пропустить бы...
Коффер поднялся из-за стола, взял в руки шляпу, поправил шпагу и плащ.
- Дядюшка Ганс, - вдруг воскликнула Илона. - Пожалуйста, возьмите и меня с собой в Кёнигсберг! Батюшка, отпусти меня с дядей Гансом!
- Что ты, девочка? - нахмурил брови Лакош. - Зачем это тебе? Хочешь привезти нам чуму? И не думай даже!
Ганс Коффер не проронил ни слова. Пусть старый Лакош сам разбирается со своей дочерью.
А у той на глаза навернулись слёзы, и она кинулась к отцу.
- Пожалуйста, батюшка!..
- Это опасно, Илона, - попытался убедить её Ференц. - Не приведи Господь, подхватишь заразу... Да и чем ты поможешь Петеру? Ганс справится и без тебя...
- Да, дочка, - подтвердил Коффер. - Мне одному и спокойнее, и удобнее...
- Как вы не понимаете! Мне хотя бы один раз увидеть его!..
Глаза Ференца расширились.
- Ты что, дочка? Уж не влюбилась ли в младшего Коффера?
- Батюшка, - бросилась к отцу Илона. Тот, встав из-за стола, обнял её... - Я жду от Петера ребёнка..., – высказала она свой последний аргумент.
Трубка выпала изо рта старого Лакоша...
Ганс Коффер выронил шляпу и более внимательно взглянул на Илону... Округлившийся живот младшей дочери Лакоша красноречиво подтверждал её слова.
Некоторое время спустя старый кузнец, как мог, успокаивал отца и дочь. Ференц всё лепетал:
- Как же так можно? Без благословления Церкви, отца и матери, без венчания...
- Брось ты причитать, старина. Вспомни себя молодым..., - Ганс тоже закурил. - Иногда так прихватит, что забываешь об отце с матерью... Когда начинается большая любовь, то голова зачастую перестаёт соображать...
- Ты, Ганс, забрал у меня одну дочь, а теперь пришёл за второй..., - Ференц едва сдерживал слёзы.
- Да будет тебе... Теперь это - наша общая забота... Дети сами всё решили, без нас... Видимо, действительно, полюбили друг друга... Что ж, я надеюсь, что такая любовь принесёт достойные плоды...
Через четверть часа, Илона, собравшаяся за считанные минуты, и Ганс вышли из дома Лакошей и направились к реке.
Всю ночь и весь наступивший день длилось путешествие. Прегель был спокойным, плотогоны, широкоплечие, неразговорчивые литовцы, шестами и вёслами держали плоты в русле реки. Её берега местами были топкими, покрытыми буйными травами и кудрявым ивняком. В этих зарослях водилось много разной дичи. Колючая стена леса местами подходила к самой воде. Кое-где торчали макушки затопленных кустов… Временами взору открывались заливные луга с живописными стожками и рыбачьими сетями, развешенными на кольях, вбитых в песок…
Старый Коффер и Илона делили между собой каждый кусок хлеба, укрывались от дождя и ветра одним плащом... Разговаривали мало, старались хоть немного выспаться.
Река медленно несла их к цели путешествия.
- Вы осуждаете нас, дядя Ганс? - наконец, спросила Илона, когда до Кёнигсберга оставался час пути.
- Что ты, дочка... Я и Ференцу об этом сказал... Кто когда-нибудь любил по-настоящему, тот поймёт и не осудит... Меня больше волнует то, что мой сын сидит в тюрьме по чудовищному обвинению, а то с огромной радостью я благословил бы вас на брак...
- Что же теперь будет? - всхлипнула девушка.
- Не плачь, дочка, - Ганс своей огромной пятернёй неуклюже погладил волосы Илоны. - Господь не допустит несправедливости... Скоро прибудем в Кнайпхоф, университетский профессор подскажет путь к спасению Петера... Э-э, да ты совсем бледна и дрожишь, словно листик на ветру... Уж не заболела ли ты?
- Нет, дядя Ганс...
- И понадобилось тебе это путешествие! Сейчас бы лежала дома в постели, а отец потчевал тебя своими снадобьями! Пресвятая Дева, да ты вся горишь!..
- Вашей дочери плохо? - склонился к путникам один из плотогонов, человек пожилой и, видно, бывалый.
- У неё жар, - торопливо объяснил Ганс. - Есть ли у вас какие-нибудь средства, чтобы унять его? Я заплачу!
- Сейчас, сударь, мы вскипятим воду и... пусть она выпьет целебный сбор. Мы его всегда берём в дорогу, при нашем ремесле простудиться - раз плюнуть!
Со стороны Кёнигсберга дул пронизывающий ветер.
Илона выпила предложенное лекарство, Коффер укутал её потеплее в плащ и уговорил хоть чуточку поспать. Затем достал трубку, закурил и уставился вдаль в ожидании появления высоких шпилей и красных черепичных крыш.
- Уже скоро, - старый плотогон, отказавшийся принять плату за лечебное снадобье, тоже закурил. - Простуда - это плохо... Но чума - гораздо хуже. Уж поверьте мне – я видел…
Они пристали к берегу Закхайма, откуда Ганс, ведя под руку Илону, направился в сторону Лёбенихта и Кузнечного моста. Картина, открывшаяся старому кузнецу, ужасала. На пути в большом количестве встречались люди, собирающиеся покинуть город. В руках они держали узелки с добром. То тут, то там попадались трупы людей, возле которых шныряли крысы. Последних расплодилось неимоверное количество. Они сновали под ногами так и норовя вцепиться зубами в чулки... На ветвях деревьев сидели чёрные, важные вороны и тоже ждали своего часа. "Пресвятая Дева, - подумал Коффер. - Неужели всё это ожидает и нас? Придёт ли спасение от этой беды?"
- Не смотри туда, - успокаивал он Илону, сворачивая с пути, завидев очередное обезображенное тело. - Не волнуйся. До Кнайпхофа рукой подать...
Во всём городе царило жуткое зловоние. Перейдя по Кузнечному мосту на остров Кнайпхоф, Илона и Ганс направились прямиком к зданию Альбертины. Здесь тоже царило полнейшее уныние. Здоровые горожане спрятались в своих домах, умирающие лежали прямо на улицах, кто-то ещё шевелился и стонал, а иные уже испустили дух.
- Пресвятая Дева, - не уставая, повторял кузнец, с ужасом наблюдая за столь преобразившимся городом и прикрывая рот отворотом плаща. Здесь тоже хватало крыс и воронья, но удивляло другое: никто не приходил на помощь лежащим больным, которых ещё, возможно, удалось бы спасти.
По всей видимости, Университет был закрыт. "Конечно, - подумал Ганс, - кому придёт в голову учиться в такой обстановке?" И всё-таки, иногда двери Альбертины открывались, туда заходили и оттуда выходили люди. Только не было весёлых ватаг студентов, не раздавался смех или привычные беззаботные голоса...
"Кнайпхоф тоже умирает! - подумалось Кофферу.
Внезапно, он почувствовал, что Илону уже не держат ноги. Неожиданно они у неё подкосились и девушка едва не упала... Кузнец подхватил её на руки.
- Доченька, - только ты не умирай...
"Пресвятая Дева, помог бы кто..."
И, наконец, вот он - счастливый момент! Дверь Альбертины распахнулась, и оттуда стремительно вышел тот самый сухонький профессор, который встретился ему и Петеру более трёх лет назад - Иоганн Майбах. Тот быстрым шагом, почти бегом, направился к Гансу с Илоной.
- Я увидел вас из окна и сразу узнал, - объявил он, едва поравнявшись с кузнецом. - Здравствуйте, господин Коффер! А кого вы держите на руках? Девушке нужна срочная помощь...
- Здравствуйте, уважаемый профессор, - ответил Ганс. - Это - невеста Петера... Поистине, счастье, что мы вновь повстречали вас...
- Девушка бледна, у неё жар..., - констатировал Майбах, приложив ладонь к щёкам Илоны. - Но слава Господу, что не чума. Пойдёмте же со мной, господин Коффер...
- Куда? - опешил тот.
- Ко мне домой. Я живу рядом, в Альтштадте. Нам нужно только перейти через Лавочный мост...
- Стоит ли вас беспокоить?.. – замялся кузнец.
- Конечно, стоит! Вашему сыну сохранили жизнь, значит, надо позаботиться и о его невесте! Вы сможете пронести её ещё некоторое время?
- Она легка, как пушинка, - воскликнул Ганс, обрадованный хорошей новостью. - Ведите, господин профессор! Хвала небесам, значит, не зря мы тащились сюда!.. Значит, Петер жив!
- Жив и здоров, - ответил Майбах. - Но не радуйтесь раньше времени. Обвинение с него не снято, а смертную казнь заменили тяжелейшим испытанием...
На некоторое время Коффер замолчал, шагая вслед за Майбахом в направлении Лавочного моста. Теснившиеся друг к другу дома сочувственно смотрели на них печальными глазницами окон. Свинцовые волны Прегеля, казалось, вот-вот накатятся на мостовую. Чайки, носящиеся над обречённым городом, словно уже оплакивали его...
- Скажите, господин Майбах, что за испытание предстоит моему сыну? - с тревогой в голосе спросил Ганс Коффер.
- Ему предстоит работать мортусом, - ответил профессор.
- Это опасно?
- Чрезвычайно. Он будет заботиться о больных, а также очищать город от трупов. Подхватить чуму при такой работе - проще простого... Но, возможно, Господь убережёт его от смерти...
- Мы все будем молиться... - Ганс хотел перекреститься, но его руки были заняты Илоной.
Наконец, они перешли через мост и оказались в Альтштадте. Миновав городскую ратушу и пройдя по улице Хлебных лавок, профессор свернул к кирпичному дому с дверью, над которой порхали вылепленные из гипса ангелы.
- Прошу вас, - Майбах толкнул дверь.
Едва кузнец вошёл в полутёмное помещение, профессор громогласно объявил:
- Лизхен, принимай гостей и отведи им отдельную комнату! Приготовь постель для больной фроляйн!
Через полчаса, когда Илону, напоив целебным отваром, уложили в постель, а жена профессора накрыла на стол, мужчины уселись ужинать.
- Мы с женой живём одни, - сказал Майбах, предвидя вопрос Ганса. - Дети разъехались в разные концы Европы... Наверное, это - правильно, - задумчиво произнёс он. - Нельзя всё время сидеть на одном месте... А вы как думаете, господин Коффер?
- Вы правы... Я в своё время тоже немало попутешествовал... Но вернулся и начал работу кузнецом у себя дома. Господин Майбах, что за недуг обуял нашу Илону?
- Ничего особенного, у неё обычная простуда, нервное расстройство и переутомление...
- Это очень опасно?
- Думаю, через неделю она встанет на ноги...
- Илона очень хотела видеть Петера...
- Боюсь, это будет затруднительно... Мортусы находятся под охраной, к ним никого не подпускают.
- Но, как же быть...
- Поверьте, Ганс, их любовь поможет ему в любом случае... Не обязательно встречаться и миловаться. Я постараюсь дать ему знать, что его невеста находится здесь...
- Но мы должны вернуться в Инстербург...
- Увы, мой друг. Вам придётся уехать одному... Маленькую фроляйн в такой дальний путь я отпустить не могу. Она его может просто не вынести... А для вас велика вероятность подхватить здесь более страшное заболевание... Поэтому следует незамедлительно возвращаться домой...
Супруга профессора подала на стол тушёные кабачки, нарезала сала. Майбах и Коффер некоторое время были заняты едой.
- Признаюсь, господин профессор, я не узнаю Кёнигсберг...
- Мы и сами, находясь тут, не верим, что всё это происходит наяву... Боюсь, что будет ещё хуже... Так что вы поезжайте... Есть ли у вас какая либо оказия до Инстербурга?
Коффер пожал плечами.
- Обозы сейчас не ходят, - продолжал Майбах. - Вам лучше всего купить лошадь и отправляться верхом... А Илона пусть останется у меня. Я немедленно напишу письмо её родителям, а вы объясните им всю ситуацию...
Кузнец согласно кивнул.
- А можно ли как-то...
- Облегчить участь сына? - догадался профессор. Коффер кивнул. - Поверьте, друг мой, то, что его зачислили мортусом, оставив жить, - это уже большая удача. Чумы можно попытаться избежать... И я думаю, что Петер постарается не поддаться ей... Он мой лучший ученик и ему сопутствует удача... Несмотря на все неприятности, свалившиеся ему на голову...
- Я буду молиться...
- А вам придётся возвращаться одному... Завтра же утром! Не общайтесь ни с кем по дороге, отправляйтесь малоезжеными путями, не заходите в таверны... Я сам снаряжу вас в дорогу и дам немного еды и табаку... А сейчас надо ложиться спать, вы тоже очень устали... Завтра я куплю вам лошадь, у меня есть знакомый конюх... А за Илону не беспокойтесь, - улыбнулся врач, - я же как-никак - профессор медицины...
- Благодарю вас за всё, господин профессор.
Наконец, пришла пора устраиваться на ночлег.
- Места у нас много, моя Лизхен постелет вам в этой комнате, - Майбах приоткрыл дверь. - Сейчас я принесу свечи...
Внезапно они услышали тихую речь, доносящуюся из комнаты, куда положили Илону.
Оба тут же прильнули к приоткрытой двери.
- …Господи, дай мне глаза, которые видят в людях лучшее, и дай мне сердце, которое будет прощать худшее. Дай ум, что забывает плохое, и душу, которая никогда не теряет веру и надежду! - горячо молилась девушка.
КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ
Сноски:
39 - историческая область на северо-востоке Польши. Ранее Мазурия составляла южную часть Восточной Пруссии
40 - камень из желудка козы
41 - ныне - остров Октябрьский
42 - ныне города Гвардейск и Зеленоградск
43 - назначенные правительством люди, входящие в городской совет
44 - королевские податные советники
45 - местные органы представительной власти
46 - итальянский философ и теолог, систематизатор ортодоксальной схоластики, учитель церкви, 1224—1274 г.г.
47 - Втор. 18, 10-13
48 - дуэлянт