Он пригласил ее на танго. Она приняла позицию. Он почувствовал под своими руками фужер: словно обхватил и зажал сосуд на тонкой точеной ножке наполненный скляно, тут же хотел было сделать шаг, но испугался, что спешкой может всё испортить, и в тоже время понял, что даже не успел разглядеть её лицо. Он повернул голову.
Профиль партнерши был строг и чёток, будто очерчен графитом. Нос с горбинкой, близко-близко глаз цвета виски, именно один глаз, потому что она невозмутимо продолжала ждать. Первые аккорды прозвучали, пары двинулись, но он медлил, словно боялся неловким движением расплескать напиток. Затягивать паузу было преступно, и он, не отрывая свой взгляд от незнакомого профиля, шагнул прямо на неё и только после этого отвернулся, исправляя ошибку.
Он чувствовал, что не попадает в ритм, и даже испугался, что она будет следовать не его напору и натиску, а подчинится музыкальной фразе и признает главенство музыки. Но она, словно влитая в его пьедестал, предупреждала только его движения. Порой он торопливо делал шаг, а она успевала отследить эту торопливость, и словно солнце на рассвете неотвратимо отталкивает горизонт и делает землю светлой, также заполняла танец собой, и служила опорой вдохновения и новой точкой, от которой нужно было откатываться волне.
Вдруг ему показалось, что он запутался в танцевальной дорожке, и вместе с этим всё неожиданно рухнуло. Странное противоречие раздирало изнутри, и от этого он переживал, был неуверен, словно экзаменационное волнение пришло из глубокой юности. В такое непривычное, давно забытое состояние он окунулся неожиданно и продолжал пребывать с долей необоснованного страха. Это было непривычно, словно эйфория путала мысли, заводила в дремучий лес. Происходящее рассудку не подчинялось, что-то сверх естественное стояло над ним.
Наитие продолжало служить, он подчинился инстинкту и вдруг понял ; страсть владеет им, здесь двигала именно страсть, восторг вызывал каждый шаг, он откидывал завесу и показывал новизну, и так приятно и в тоже время азартно было творить в неизвестном месте, ощущать приход счастья. И когда ставилась точка, наступала пустота, и ее надо было заполнять новым действием. Так он сам, своими руками творил, фантазировал, упивался, молил, впадал в отчаяние и снова восставал по законам танца. Он доходил до вершины, неправдоподобно смешной и опустошенный искал спуска и не мог понять, где ставить точку.
Вдруг осознал, что это не его забота, и он сам должен воспринимать себя только как источник движения, и даже больше, может быть как источник жизни, а здесь, на новой территории, в неведомом пространстве ощущать, чувствовать и созидать. Он создавал, ни на что не похожий, свой мир: замкнутый и в тоже время охваченный чувствами. Но ими надо управлять, или хотя бы попробовать заставить подчиниться разуму. Он хотел, словно знал, что хочет, а другие льстились вокруг его «всезнания» ; так представлялось. Музыка оборвалась. Они замерли. Он открыл и опустошил себя.
Партнерша не удостоила его взглядом. Таким предстало мгновение ; он очень долго не смел посмотреть на неё. Она уверенно шла к своему месту и села под зеркалами. Неброская и сосредоточенная, она была восхитительна. Странно то, что он не обращал внимания на её внешность, но чувства, которые она сумела пробудить в танце, продолжали беспокоить. Её тепло обжигало где-то справа.
Он даже не успел поблагодарить её. Внешний антураж происходил стремительно, по-деловому. Она пыталась держаться безразлично. Это ей удавалось. А как можно выглядеть в бальном платье?
Нужно было начинать всё сначала.