– Отдай мне мою вещь, – истошно кричал он, – я сказал тебе отдай. Бегая по квартире, как загнанный зверь в клетке, он переворачивал все вокруг в своих поисках. Маленькие зеленые подушечки, еще утром с такой педантичностью поставленные им на кровать, полетели на пол. Не получили пощады и только что купленные платья, которые пару часов назад они вместе со смехом выбирали. Мгновение…и уютная однушка превратилась в берлогу злого и беспощадного зверя.
Она держала эту гадость в руках, яростно сжимая запретное зелье. – Не отдам, ни за что, – бились в ее голове мысли в такт испуганному сердцу. – Он обещал, он не посмеет меня обидеть, а значит сила на моей стороне. Но, заглянув в его небесно-голубые глаза, ставшие почти черными от злости и ненависти, уверенность таяла.
– Ненависти? Боже, как? Только недавно он клялся в вечной любви, и я верила, и тогда это было правдой, но сейчас? Это большее не ее милый с ямочками на щеках, это, это…– слезы душили, она не могла подобрать слова, она не могла поверить в то, что это происходит именно с ней.
Хлоп…об пол разбилась тарелка. Острый фарфоровый осколок вонзился ей в ногу. Вскрикнув, от боли она машинально разжала кулак, где столько времени таилось то, что сейчас рушило ее счастливую жизнь. В попытке вернуть свою ношу, она тянется к маленькому кусочку, так легко приручающему чужие жизни.
Вдруг, ее руку пронзает нестерпимая боль, где-то вдалеке она слышит хруст.
– О, нет, нет. Этого не может быть, – мечутся мысли у нее в голове. – Это не они, не мои пальцы. Глаза точно заволокло пеленой. Не в силах посмотреть на изуродованные пальцы она с надеждой о пощаде поднимает голову и … встречается с ними – холодными, злыми, мертвыми глазами.
– Нет, человек, что с утра улыбался ей и нежно гладил по взъерошенным волосам, где-то далеко внутри этого тела. – Ей его не спасти, да он и не желает этого спасения.
Минута показалась вечностью. Тишину вновь разрезал его истошный крик:
– Я же сказал, отдай мою вещь, дура. Ты все это заслужила, – он с презрением кивнул на ее искривленные пальцы руки, которую она баюкала словно ребенка. – Будешь препятствовать, еще добавлю, поняла?
Она молча кивнула, сил к сопротивлению не осталось. Она считала себя сильной, можно сказать, боевой. Роясь в памяти, в голове всплывали стычки с другими мужчинами, где она словно львица бросалась на обидчика. Теперь ее растоптали, как морально, так и физически.
…Хлопнула дверь. Ушел. Хоть бы навсегда, хоть бы навсегда, – как сумасшедшая повторяла она вслух, все также продолжая баюкать руку. – Тогда не надо будет смотреть в его небесно-голубые глаза, искать спросонья его ямочки на щеках, вдыхать аромат его кожи, такой знакомый и родной, не надо будет больше любить…