Алекс Хелльвальд
Татьяна Хмельницкая
МОНТСЕРРАТ. КАТАРСИС ЖЕРТВЫ
КНИГА I
АННОТАЦИЯ
Чтобы справиться с недавно пережитым стрессом, Монтсеррат Эдельшталь по совету психолога отправляется на курорт в Индийском океане. Прекрасная атмосфера, пропитанная романтикой, а рядом притягательный незнакомец. К чему приведёт яркий курортный роман? И всё ли так просто, если водоворот событий напрямую или косвенно касается самой хозяйки детективного агентства?
Современный детективно-приключенческий эротический роман, психологический триллер.
В ТЕКСТЕ ПРИСУТСТВУЮТ ПРЕДЕЛЬНО ОТКРОВЕННЫЕ ЭРОТИЧЕСКИЕ СЦЕНЫ. СТРОГО 18+
За обложку благодарю Valery Frost
Корректор Галина Иванова
КАТАРСИС (от греческого) — возвышение, очищение, оздоровление. Понятие в античной философии; термин для обозначения процесса и результата облегчающего, очищающего и облагораживающего воздействия на человека различных факторов.
Я чувствую то же, что чувствует Бог,
Ты делаешь выдох – я делаю вдох.
Мне некуда деться от твоей красоты,
Ты танцуешь в пространстве, где я – это ты.
К. Комаров
ГЛАВА 1. МОНТСЕРРАТ ЭДЕЛЬШТАЛЬ
Два месяца назад
Я сидела на полу, подобрав под себя ноги. Сколько прошло времени с последнего разговора Каина с полицейскими не знаю. Может час, может два? Террорист кричал переговорщикам, плюясь в мобильник грубыми словами, что вроде: сутки миновали, и он готов перейти к серьёзным действиям. Ему надоело высиживать чего-то и период, отведённый на выполнение его условий, истёк.
Надо же, прошло семьдесят два часа…
Это много? Мало? В самый раз?
Трудно сказать. Теперь каждый из трёх простых вопросов казался непостижимым, судьбоносным, не переоцененным, символичным и таким живым.
Часы медленно текли, струясь по каплям, словно кровь. В какой-то момент мне показалось они вовсе остановились, загустели, как на ране, что на виске того мужчины у окна. А он лежал с остекленевшими глазами возле стены напротив меня, и кровь свернулась, превратившись в густую тошнотворную, маленькую лужу.
Уже трое суток ничего не происходит… Поправлюсь: не происходило. Смерть – это первое событие, которое разделило жизнь шести заложников на два кардинальных понятия: «до» и «после». Да, шести, я не оговорилась, теперь уже шести. Три часа назад нас было семеро: мужчина и женщины. Мужчину оттащили к окну и расстреляли в упор. Нас заставили отвернуться – пожалели, но потом передумали. Каин передумал – он главарь банды.
Он кричал на нас и обещал всем такой конец. Я верила. Всё, что говорил Каин, происходило, а что произносили полицейские – не делалось. Мы ведь все слушали их переговоры, они проходили по громкой связи. И чем больше старались ребята в погонах, тем меньше я надеялась, что выберусь живой.
{За что Каин убил Авеля?} Трудный вопрос – Библия и Заветы простыми не задаются. Зависть, ненависть, расчёт, устрашение? Что? Что становится мерилом, отправной точкой для убийства?
Никогда не вспоминала так много о зачатках преступлений. Каин стал первым преступником, и его имя знают все, только вспоминают редко.
Может библейский Авель просто нарвался, как тот мужчина со стеклянными глазами, смотрящими внутрь себя, или бездну, или на первую в истории жертву убийства?
Я переменила позу, откинулась на колонну, закрыла глаза.
Рядом тихо поскуливала женщина, сетуя на то, что совсем ещё молодая, и умирать ей рано. Она говорила об этом уже час. Болтала свой вздор в пустоту, себе под нос, сидя со мной бок о бок. Я не слушала, не могла – нервы, точно канаты. Сорвусь – дров наломаю. И ведь она допросится, станет второй жертвой, как и обещал Каин.
Нас всех рассадили по двое, ещё во время первых двух часов после захвата. Мы не могли общаться, даже переглядываться затруднительно – сидели каждая пара у своей колонны, боком к другим. Любое резкое движение казалось Каину подозрительным. Он в буквальном смысле бил тех, кто совершал что-то, прикладом по плечу. Досталось и мне – больше не рисковала.
Трое из четверых преступников, включая главаря, были обвешаны тротилом поверх бронежилетов. «Калашниковы» у каждого в руках, на поясах – гранаты, точно аксессуары. С самого начала один из захватчиков в маске нервно расхаживал возле нас – женщин, съёжившихся на полу, и целил в головы дулом автомата, пока мы не успокоились и не уяснили на каком мы свете. Жаль поняли не сразу, одна из жертв так и лежала на ступенях банка с внешней стороны уже третьи сутки. Я знаю об этом, Каин кричал полицейским, что убрать труп не позволит. Он – его личное послание властям.
В воздухе витал запах немытых, потных тел, металла и рвоты. Странно, но крови я не чувствовала, но мне хватало того, что могла её созерцать. Каин решил пойти дальше: убить брата Авеля. Что ж, тут нас шестеро Авелей и Каину без разницы, кто за кем будет умирать. Таков пункт игры, прописанной с начала времён. Не хочешь быть Авелем, стань Каином.
Но всё-таки, нечто незримо изменилось с того первого момента, когда я прониклась мыслью, о неосуществимости иного разрешения дела, как стать звеном в череде умерщвлений, искупалась в ней, утонула, точно в грязных водах всемирного потопа.
А ведь всё могло быть иначе, и я осталась бы по ту сторону стены, на которую направлены снайперские винтовки. Или вообще сидела бы возле телевизора и смотрела за прямым включением с места событий. А я не послушала отца и…
Я захотела утрясти всё с банком немедленно – возможность была. Почему я не покорилась отцу? Если бы я сделала так, как он просил, то сейчас не оказалась бы в дикой, страшной и нелепой ситуации! Чего мне стоило, хотя бы раз прислушаться к его мнению?
Впрочем, когда я ему подчинялась? Всегда противостояла папе, что-то пыталась доказать. Знал бы он, как я сейчас об этом сожалела!
Теперь он никогда не узнает об этом.
Дура. Нет – самоубийца! Я – Авель!
Сейчас снова чувствовала себя, как тогда – будто продиралась сквозь ночной кошмар, через резкое и холодное понимание вечного смысла короткого слова – «до».
– Минуточку подождите, пожалуйста, – попросила девушка-оператор. – Сейчас к вам выйдет менеджер.
Работница банка удалилась за стойку, продолжая приторно улыбаться мне. Едва сдержала раздражение, когда почувствовала, что помимо улыбки девица оставила ещё и запах дешёвых духов.
Сидя в кресле возле операторского стола, рассматривала яркие буклеты банка, на которых скалили зубы мужчины и женщины, демонстрируя практичный подход к жизни, уверенность в своих силах и розовые дёсны. На некоторых рекламных листках были фотографии семей с детьми, на других – обнявшиеся пожилые пары.
– Здравствуйте, – обратились ко мне, и я подняла голову, натолкнувшись на доброжелательный взгляд и картинную улыбку девушки-менеджера.
Кто бы мог подумать, что через десять минут мы с ней окажемся на полу и будем молить о пощаде, просить не убивать нас.
Отмотать бы всё назад, никогда бы не подумала, что это произойдёт со мной. Респектабельность банка будет разрушена, появится первая жертва и я стану слушать ересь менеджера, сидя на полу.
Четверо молодых людей вошли в здание, рассредоточились. Я не заметила, как всё произошло, среагировала только, когда мне в лицо посмотрело чёрное дуло «Калашникова».
– На пол, цаца! – выплюнул слова мужчина в балаклаве.
Я и сейчас помню этот взгляд пронзительных, необыкновенно голубых глаз на фоне чёрной маски – их и акцент, которым были сказаны слова. Я тогда решила, что немецкий язык для преступника неродной. Позже, когда разрешили нам сесть, заметила, что он обвешан взрывчаткой. Звали его Салем. Может это кличка? И Каин вовсе не Каин, и у него другое имя, едва ли похожее на библейское.
{Зачем Каин убил Авеля?}
Первым Авелем стала молодая девушка за стойкой. Вместо того чтобы подчиниться, она рванула к входной прозрачной двери и чья-то пуля, настигла её. Мне хорошо запомнился тот момент, ведь я отвела взор от загипнотизировавшего меня дула автомата и взглянула на дверь.
Чёрт! А ведь я тоже в тот момент хотела рвануть к двери, девушка сделала это быстрее. Поплатилась… На прозрачном стекле остался кровавый след, а труп с тех пор лежал на улице. Я понимаю Каина: красноречивое послание. Была бы воля, сама бы что-то послала бы им. Семьдесят два часа – ни одного требования не выполнено.
{Зачем Авель спровоцировал Каина?}
Всего лишь стоит перефразировать вопрос, и преступник перестаёт таковым быть. Вся вина ложится на плечи Авеля.
– Пить хочешь?
Я открыла глаза. Резкая боль пронзила висок и застыла острым колом в затылке.
– Пить хочешь? – повторил один из бандитов.
Штефан. Он протягивал мне маленькую пластиковую бутылку с водой, которую доставили после первой волны требований со стороны бандитов.
Я кивнула, протянула руку. Всё вокруг казалось расплывающимся, нечётким. Яркий свет потолочных ламп давил и хотелось снова прикрыть веки, отрешиться от всего происходящего.
Отовсюду были слышны пошмыгивания и постанывания. Громко кричать и говорить они нам запретили. Они – это группа террористов, ворвавшихся в банк, в тот момент, когда я обсуждала с менеджером условия обслуживания моих счетов. Банда Каинов, которых спровоцировали Авели, сидящие в правительстве.
Глотнула из горлышка раз, другой. Тёплая жидкость потекла по гортани, смывая привкус желчи. Меня вырвало, прямо здесь за колонной, возле которой сижу, когда мужчину пристрелили. Желудок извергал воду и желчь, ведь уже трое суток маковой росинки во рту не было. И ведь я держалась все семьдесят два часа, а тут…
Каин не разрешил перейти в другое место. Гоготал, склонившись надо мной, орал что-то, быстро и невнятно. А я сжалась и желала одного: не сдохнуть с прострелянной башкой в луже собственной блевоты. Мне помог Штефан, оттащил орущего Каина, сказав всего пару слов: «Побереги заложников». Каин побегал, ещё разоряясь точно пёс, и вступил в переговоры с полицией – хоть делом занялся.
Протянула Штефану бутылку, а он покачал головой, присел и произнёс:
– Оставь себе.
Снова кивнула, откинула голову и прикрыла глаза. Менеджер рядом со мной вдруг зашептала:
– Он сам виноват, сам.
Я не стала уточнять кто такой «он» и в чём виноват – сил было не так много. Предпочла отключиться, но снова вспомнила первые сутки, когда только произошёл захват.
{Почему Каин не нашёл другого выхода, как сделать это с Авелем?}
Переживания – последнее, что испытывает человек в этот момент. Он живёт на инстинктах, на страхе, на чувстве самосохранения. Я не переживала, когда девушка упала на крыльце, оставив отпечаток на стекле. Я не переживала, когда закричавшей женщине, которую вытащили в зал, врезали по голове прикладом, и она затихла, растянувшись на полу. Я не переживала, когда нас заставили отбросить свои сумки в центр зала и вывернуть карманы и швырнуть их содержимое в кучу.
{Что испытывал Авель, когда понял, что Каин не остановится и убьёт его?}
Я боялась, дрожала всем нутром, и по ногам побежала моча. Унижение – ничто по сравнению с ужасом лишиться жизни. Тот мужчина у окна, лежащий со стеклянными глазами тоже обмочился перед смертью. Он молил о пощаде, взывал к разуму, готов был подставить любую из наших голов, чтобы спасти свою.
{Что делал бы Авель, если бы перед смертью Каин держал его в плену?}
Сутки я тряслась, а потом разом всё прошло – как рукой сняло. Всё сделал Штефан, он помог мне. Отвёл в туалет, хоть и находился рядом, пока я делала свои дела. С бельём пришлось расстаться, но я не жалела, мне хотелось избавиться от своего унижения, как можно быстрее, забыть о нём, растоптать.
Штефан. У него глаза, как у Николя: холодные, кристальные, красивые.
Я идиотка. Вот и Николя так всегда говорил… Николя. Как бездарно пронеслась моя жизнь. Ну, зачем я отказалась от него? До сих пор они снятся мне каждую ночь – его губы, пухлые, напоминавшие по цвету спелую малину, а на вкус были мятными и тёплыми. Ничего на свете вкуснее я не пробовала. Мягкие и бархатистые они захватывали мои губки в плен, а пленили сердце.
Я прикрыла глаза, чтобы не видеть вооружённого бандита, и вспоминала свою первую и сокрушительную любовь, разрушившую до основания меня и мою жизнь, и превратившую её в руины.
Николя… Аполлон разрыдался бы от зависти, узнав, насколько потрясающе красив и прекрасен мой парень.
Бывший парень.
Светлые волнистые волосы, длиннее, чем обычно носят мужчины. Они обрамляли его лицо, с правильными и пропорциональными чертами. И как два глубоких озерца на нём пронзительные голубые глаза, затягивающие в свои омуты и лишающие воли. Широкие плечи, накачанные мускулы бицепсов и трицепсов, узкая талия. Крепкие ягодицы, вызывавшие вздох восхищения при одном только взгляде на них. Длинные ноги, с мощными бедренными мышцами.
Античные скульптуры – пародия и бездарность, в сравнении с ним. Широкие ладони с длинными пальцами, доставлявшими море чувственных удовольствий при прикосновении к моему телу. По сравнению с его идеальными пропорциями, я чувствовала себя пампушкой. Впрочем, он меня так и называл, время от времени. Иногда, когда сердился, то «гадким пончиком». Но меня это не обижало, а возбуждало.
Словно наяву, я ощутила уверенное и лёгкое скольжение его руки по изгибам моего тела.
Раздался свист и что-то упало. Я распахнула глаза и уставилась на боевика, валяющегося на полу. Это был тот самый, кто обходился без пояса шахида.
– Встань! – рявкнул Штефан.
Он оказался рядом, дернул за руку и я, словно увалень, распласталась на полу.
– Встань! – орал Штефан. – Встань!
Я встала на корячки, и он рванул меня на себя, развернул спиной, обхватил рукой за горло. Его кисть в тонких струйках крови. Они смешивались и закрашивали его пальцы в единый цвет.
Раздался выстрел, затем шлепок, кто-то вскрикнул.
– Избавляйся! Штурм! Давай!
Раздался ещё выстрел, и я почувствовала, как к моим ногам что-то упало. Скосила глаза и увидела менеджера, ту самую, что постоянно причитала, надоев мне своим шёпотом.
Переведя взгляд, поняла, откуда произошёл выстрел – это сделал Салем, держа у девушки в униформе банковской служащей нож у горла.
Я сглотнула. Напряжённые мышцы пронзала боль. Шею и поясницу ломило от того, что я сильно выгибалась. Дым в помещении, возня за пределами – давили на мозг. Я почувствовала, что глаза заливает потом. Ушную раковину опаляло дыхание Штефана.
{«И сказал ему Господь: за то всякому, кто убьёт Каина, отмстится всемеро. И сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его»}.
Я должна спасти Штефана.
– Выходи вместе со мной, – просипела я, ухватив его за руку. – Толкни дверь и уходи.
Бандит резко дёрнул меня на себя, а мои плечи больно ударили осколки кирпича и отделки колонны. От осознания, что по мне стреляли Авели, такие же, как и я, и едва не ранили, взорвало мозг, придало силы. А Каин-Штефан – спас от смерти.
Стрельба на поражение! А как же осмысление и поучение жить с осознанием смертоубийства?
А что было бы, если Авель победил Каина?
– Салем! Прикрой! Шумовая!
Крик Каина и стрельба. Автоматная очередь, одиночные выстрелы, возня.
– Томас! Отходи! – надрывался Каин. – Мочи её! Стреляй!
Один из бандитов у окна, держащий у виска женщины средних лет пистолет, ухватился за шнур взрывного устройства и отрешённо смотрел на нас. Под его ногами простиралось тело убитого ранее мужчины.
– Штефан, иди к двери! – просипела я. – Прикройся мною, иди!
Женщина средних лет сильно зажмурилась, а по её щекам скатывались две крупные слезы.
– Томас, отходим! – закричал на ухо Штефан.
– А-а-а-а-а, – слышались крики мужчины, вперемешку с короткими очередями.
И вдруг всё стихло.
– Сдавайтесь! – раздался холодный, резкий голос.
Штефан продолжал опалять горячим дыханием мою ушную раковину. Бандит напротив нас продолжал держать руку на шнуре. Неожиданно он дёрнулся и свалился прямиком на труп «Авеля». Женщина продолжала стоять. Её плечи подрагивали, а глаза были зажмурены.
– На пол! – скомандовал резкий голос, и женщина распласталась на полу, накрыв голову руками.
– Выходи!
– У меня заложник!
– Уцелели я и Томас, – прошептал Штефан.
– Крикни тоже самое, – отозвалась я. – Снаружи труп, ты далеко не уйдёшь.
– У меня заложник! – бросил Штефан. – Я выхожу.
Обнаружила себя в машине «Скорой помощи». Мужчина в форменной одежде, что-то ласково спрашивал у меня, но я не могла разобрать ни единого слова. Кожа на лице болела, тело сотрясалось от мелкой дрожи. Ощущение, что у меня поднялась высокая температура и лихорадило.
Мужчина в форменной одежде отложил папку с прикреплёнными к ней листами, взял меня за трясущиеся руки. Его ладони тёплые, широкие и мои подрагивающие пальцы утонули в них. Взгляд незнакомца ласкал моё лицо, его голос, бархатистый и мягкий, убаюкивал, но я по-прежнему не понимала ни единого слова из того, что он говорил.
– Как долго жил Каин с чувством вины перед Авелем? – разлепив пересохшие губы, спросила я.
Незнакомец с благочестивыми глазами цвета летней зелени, поджал губы, потом облизнул их и спросил:
– Вы хотите пить?
Фраза была сказана просто, но меня от неё передёрнуло, точно по моему телу прошла судорога и скрутила мышцы в тугой узел. Я захлебнулась воздухом, проникшим в мои лёгкие, закашлялась. Меня это разозлило, ведь на глаза выступили слёзы, а вытереть их не могла – кожа на лице словно обожжена.
– Был пожар? – выхаркивая слова, тряслась я. – Моё лицо.
И я, наконец, смогла разобрать слова незнакомца в форменной одежде «Скорой помощи»:
– Нет. Пожара не было. С вашим лицом всё в полном порядке.
Перед глазами всё завертелось, померкло.
Я сидела возле окна в больничной палате и наблюдала за толпой репортёров возле входа на территорию лечебного учреждения. Всё что произошло, после слов Штефана: «Я выхожу» – не помню. Провал. Бездна. Как попала сюда, тоже не осталось в воспоминаниях.
Скорее почувствовала, чем услышала, что открылась дверь и не стала оборачиваться – кто-то из медицинского персонала.
– Здравствуйте, Монтсеррат.
Пришлось обернуться и встретиться взглядом с врачом. Я ненавидела его визиты – задавал одни и те же вопросы, на которые у меня нет желания отвечать.
– Здравствуйте.
– Давайте, я осмотрю вас.
Под осмотром он понимал глупые вопросы из листочка, приколотого, к углу синей папки. Я ненавидела и листок, и папку, и врача.
– Шок проходит, – улыбнулся врач хилой улыбкой.
Я знала, как звали его, но избегала называть его по имени. Он задавал слишком много вопросов и казался жестоким. Его белёсые жидкие волосы сегодня были зачёсаны назад и тем самым подчёркивали худощавое лицо с высокими скулами. Тонкие губы выглядели чёткими прямыми линиями.
Подготовился. Точно подготовился к интервью.
– При первичном осмотре на вас не было белья. Вы помните, что произошло с вами, когда вы его лишились? При каких обстоятельствах это произошло?
Коновал! Я никому не стану рассказывать об испытанном унижении. Это наша тайна с тем мужчиной-заложником. Только он и я знали, каково смотреть в дуло и просить пощады.
Нет. Я не скажу. Мне не стыдно, мне больно, где-то там, в глубине грудной клетки.
– Вы знаете, зачем Каин убил Авеля? – губы разлепились с трудом, и я облизнула их.
Воцарилась тишина. Мужчина сверлил меня взором, а я не отводила свой.
– Вы говорите о библейской истории?
Кивнула.
– Это известно всем – злоба и зависть, – откликнулся доктор.
– Тогда я спрошу иначе: почему Авель стал соревноваться с Каином?
– Таковы условия договора им было трудно выбирать.
– Возможно… Но они могли принести совместную жертву и ведь условиями договора это оговаривалось. Почему Авель не протянул руку помощи, а пожелал возвыситься над менее успешным братом?
– Вы оправдываете убийцу?
– Да, ведь суд над ним состоялся.
– Божественный и легендарный – да, состоялся.
Врач что-то черкнул в листке и, вернув к моему лицу взор, произнёс:
– Вам необходимо проконсультироваться с психотерапевтом. Я дал все необходимые рекомендации вашим близким. Подержим вас здесь ещё пару дней и выпишем. Вы хотите домой?
Кивнула.
Конечно, я хотела оказаться в объятьях родителей, услышать их голоса, почувствовать запах. А ещё, я должна сказать папе, насколько я была не права, пренебрегая его советами. И я хотела поцеловать маму. Просто чмокнуть в её в мягкую щёку и увидеть лучезарный взгляд. Мы с ней обе Эдельшталь – железные леди. Мы всё переживём, всё сумеем.
– Я пропишу вам уколы. Они помогут вам восстановиться.
Кивнула.
– Ваша основная задача сейчас – восстановление. Понимаете?
Он начал меня утомлять и раздражать. Говорил прописные истины, повторялся, заглядывая в глаза и не мог быть настолько любезен, чтобы покинуть меня, оставить в покое. Я хотела снова встать у окна и смотреть на толпу, что собралась возле ворот. Сама не понимаю, чем она так привлекала меня.
– Через час к вам в палату придут ваши родные.
Хорошая новость, но она не всколыхнула, не задела ни единой струны в душе. Странно… Диковинно. Так много думала о том, что увижусь с родителями, и вот они прибудут, а внутри меня пустота.
– Поспите. Это поможет вам. Вернёт силы.
Кивнула.
– Я хочу остаться одна.
– Конечно.
ГЛАВА 2. РОБЕРТ КАСТИЛЬО
Витрина кафе, в котором я назначил встречу Отто, в мелких крапинах из-за мокрого снега. Кажется что мир, просматриваемый через стекло, искажён, нереален, недействителен. Зазеркалье, с торопящимися куда-то людьми, проезжающими мимо машинами, и девушкой на той стороне улицы.
Она стояла там уже битый час, ровно столько же, сколько я сижу в кафе. Мы столкнулись с ней на повороте – меня немного занесло, и я врезался в неё. Спрашивается: зачем мне так спешить, сшибать людей, ведь до назначенной встречи больше полутора часов, но таков уж я – задумался, сбил.
– Простите, – бросил я, когда поднимал её зонтик. Он яркой раскраски, и у меня зарябило в глазах.
– Бывает, – кинула она в ответ, принимая зонт.
Потом я заторопился по пешеходному переходу на другую сторону, а юная особа осталась стоять на углу.
Её белые кудрявые волосы были выпущены из-под лазурного цвета шапки и красивой волной лежали на шерстяном полотне пальто. Ножки стройные, обуты в высокие сапоги. Девчонке лет восемнадцать, плюс-минус год-два. Модница.
Даже интересно стало, кого она так упорно дожидается в распоясавшуюся непогоду? Читая бумаги, собранные моими сотрудниками на троих молодых ребят, что собирались устроиться в крупную фирму через агентство Монтсеррат Эдельшталь, я бросал взгляды на девицу на углу – боялся проворонить.
Чем сильнее шёл мокрый снег, оставляя следы на витрине, тем нереальнее казалась незнакомка в голубом пальто. Её мир разбивался о стену ожидания, а мой – натиском любопытства.
По натуре я скептик, реалист, но стоявшая на углу блондинка и ненастье так органично смотрелись, настолько одиноко, что я поддался иллюзии, самообману, продолжал наблюдать, рисуя в голове трогательные сюжеты.
Плеснув чая из пузатого литрового чайника в высокую чашку, и размешав ложкой кусок сахара, снова принялся за бумаги, предоставленные моими сотрудниками. По сути, это короткие досье на интересующих агентство по подбору персонала людей. Агентство являлось частью бизнеса Монтсеррат, впрочем, как и детективное агентство под моим руководством.
Обе фирмы находились в постоянной взаимосвязи. Приходилось просматривать дела соискателей на высокие должности в крупном бизнесе на предмет криминальности, незаконных действий, рассмотрения дел в суде, которые соискатели не желали освещать, скрывали. Вот этим грязным бельём и приходилось заниматься: потрошить, перетряхивать, докапываться до мотивов сокрытия.
Я снова бросил взгляд на окно. Образ незнакомки в голубом пальто теперь выглядел так, будто кто-то разбил стекло – оно покрылось мелкими трещинами – и отражение исказилось, стало угрожающим. Но девушка там. Она продолжала стоять, под своим пёстрым зонтиком и лазурного цвета шапочке.
Первым в списке Монтси, оказался некто Эдвард Шульц – американец немецкого происхождения. Разглядывая его фотографию, невольно хмыкнул, кстати сказать, в который раз за день. У молодого человека были светло-русые волосы, глаза бледно-зелёного оттенка, худощавое лицо, чёткий контур рта, квадратный подбородок – породистый сосунок. Таким как он в Голливуд надо, на таких красавцев всегда есть спрос в кинематографе, а он заделался компьютерщиком.
Не знаю, отчего не понравился мне этот красавчик, сразу забраковал, как увидел снимок. Впрочем, вчитавшись в его профессиональные навыки, был удивлён. Неужели само совершенство снизошло к нам? Бог Аполлон, чёрт его дери, да ещё и с мозгами отличного специалиста!
Снова бросил взгляд на незнакомку с зонтиком – стоит.
Мало того что Эдвард Шульц стоял первым в списке Монтси на свободную вакансию, так ещё и хвалебные отзывы, которые он предъявил, с других мест работы, оказались реальными.
Нет, парень, ты у меня на карандаше. Не бывает идеалов в этом мире, впрочем, как и абсолютных злодеев. Я не я буду, если не нарою на этого… Шульца, что-то эдакое. Пусть даже он и подходит на должность, даже займёт её, но мне станет спокойнее – я выполнил то, что наметил.
Опыт полицейского заставлял сомневаться во всём, даже в идеалах. Дело не в моём личном вендетта к парню, а скорее, чутьё. Хотя может так статься, что и Монтси «идеал», блуждающий в миру, показался странным, потому и поставила его первым – интуиция у неё дай Бог каждому!
Сделав глоток из кружки, открыл следующее дело.
По моему плечу хлопнули, и я поднял взгляд:
– Роб! Дружище! Привет!
– Отто, здорово!
Я поднялся, и мы крепко обнялись, похлопали друг друга по спине и расселись. Подошёл официант, но Отто отказался от меню, и подался вперёд, переплетя руки на столешнице, когда парень отошёл:
– Не ржавеешь! Всё такой же!
– Да… – отмахнулся я, – что мне сделается? Ты сам-то как? Что нового?
Я смотрел на своего друга и не мог отказать себе в улыбке – давно не виделись. Смуглая кожа, широкие африканские ноздри, тёмная щетина, маслянистые глаза и пухлые губы контрастировали со словами, резкими, скованными движениями Отто. Он воплощал собой сдержанность, жадность в жестикуляции.
– Командировка – жесть! – Откинулся на спинку кресла Отто. – Даже говорить об этом трудно. Досталось. Все притоны были мои. Столько там дерьма… Авгиевы конюшни. Руки чесались зачистить.
– Видел заголовки газет, по телеку говорили о задержании Торнадо, в интернете писали. Надеюсь, ты вмазал ублюдку перед тем, как огласить его права?
– Не успел, парни за меня эту работу сделали, – хмыкнул Отто. – Так разукрасили, что мама родная не узнает.
– Да, ребята могут.
Мы расхохотались. Отто, подозвал официанта, попросил у него светлого пива. Я снова кинул взор на улицу – девушка на своём месте.
Полтора часа ожидания! Невиданная история!
Сам себе не мог дать отчёт в желании понять её мотив, увидеть человека, которого она так долго караулила. Что-то зацепило меня в незнакомке, не отпускало.
Снова проснулось полицейское чутьё. Идиот! Какое мне дело до девицы в голубом пальто? Что в ней такого, чего нет в других юных особах, проходящих мимо неё, мимо витрины кафе?
Что же я подумал тогда, передавая ей зонт? Что-то ведь было… Чёрт!
Я тряхнул головой, отпил остывший чай. Отто уже поглощал своё пиво. Пена повисла на его пухлых тёмных губах, и он слизал её языком:
– Патрик говорил, что вам хорошо работалось вместе
– Да, спасибо тебе за него. Просто находка.
– Как Эмма?
– Представляешь, у неё появился парень, – хмыкнул я. – Ей пятнадцать и она зависает с ним где-то.
– Старик, но ведь дети растут, это нормально. Марк, вон уже с девушкой живёт! Помнишь его? Во-о-от! Теперь два метра ростом, и у него своя жизнь. Навещает нас, когда приезжает из Лондона. Не дрейфь! Прорвёмся. Ты тоже подружку заведи, тебе всего-то тридцать пять.
– Тридцать шесть, – поправил я. – Да и с подружками… Пока не готов, что-то серьёзное затевать.
– Ну, будешь готов, тогда благословлю.
– Как в прошлый раз, перед свадьбой? Боже сохрани!
Мы рассмеялись, вспомнив историю на мальчишнике. Странно, что всё это было со мной, нелепо. Родилась Эмма и стала той самой отправной точкой, когда я стал мерить свою жизнь её годами, а не собственными.
Чёрт! Мне ведь и, правда, только тридцать шесть!
– Давай о деле, – снова обратив взор к улице, вздохнул я.
Девушка разговаривала с парнем. Он стоял ко мне спиной, куртка с капюшоном. Очень модная куртка, та, что сейчас обожает молодёжь. Зонта в руках у него не было. Я застал конец разговора, ведь буквально через секунду парочка разошлась в разные стороны.
Что же такое я тогда подумал о девушке в голубом пальто?
Не помню – промелькнуло и растворилось. Ну и Вселенная с этим.
– Вот список кандидатов на весьма высокую должность. Прошу, прощупай каждого, мало ли за ними криминальных грехов, административных дел… Ну, ты всё сам знаешь.
– Компьютерщики?
Я кивнул. Смысл говорить Отто, он и сам всё понял, поищет, поспрашивает. Напороться на человека, который сольёт информацию по крупной фирме, никто не захочет, потому и такой тщательный отбор.
Вдруг мысль, которую тщетно пытался вспомнить, возникла у меня в голове. Конечно! Я подумал, что незнакомка похожа на мою бывшую жену, такую, какой она была в юности. А ещё, на самоубийцу, дневник которой, состоящий из нескольких тетрадей, лежит у меня в сумке. Я когда рассматривал фотографии девушки, покончившей с собой, находясь в доме её родителей, решил, что она похожа на Ангелику.
С ума сойти! Ангелика! Вылитая!
Только моя жена любила яркую одежду, а обе девушки одевались в нежные тона. Разница лишь в этом и ничём другом. Тот же хитрый, нагловатый взгляд, пухлые губы, лицо в форме сердечка…
Эмма на неё почти не похожа, хотя светлые волосы, и рост у неё от матери.
Именно чтобы спасти свой брак с Ангеликой, я ушёл из полиции, возглавил агентство. Брак это не спасло, зато смог дочери помогать – оплачивать её учёбу.
Нет, было что-то ещё… Я подумал про схожесть и…
– Эдвард Шульц.
Я метнул взгляд на Отто, вынырнув и собственных размышлений.
– Прости… – нахмурился я. – Ты знаешь его?
– Да. Знаком. Он проходил свидетелем по делу. Я только вернулся из командировки – навесили. Помогал ребятам, входил в курс дела.
– Колись, – улыбнулся я и мысленно порадовался, что есть за душой грешки у красавчика. Интуиция меня не обманула.
– Да и рассказывать особо нечего, – пожал плечами Отто. – Я ведь можно сказать подключился, когда ребята всю основную работу сделали. Читал материалы дела… Девчонка, самоубийца, недели две назад умерла, все газеты об этом кричали. Так вот она упоминала его в своём дневнике. Нравился он ей. Девчонка из благородного семейства, но как не настаивали её родители, не поднимали связи, дело возбуждать не стали.
– Дай угадаю. Анна Вольф.
Брови друга на какое-то мгновение сошлись, образуя прямую линию, а потом улыбка растянула его пухлые губы:
– Ха! Родители наняли тебя? Да, такие не успокоятся…
– Расскажи что там по делу, – предложил я.
– Ничего особенного. Вспорола вены – спасти не удалось. Ничего найдено не было, улики, даже косвенные – не обнаружены. Дело закрыли. Никто ей не угрожал, хотя, родители заметили перемены в её поведении. Она съездила отдохнуть. Уехала – одна, приехала – другая. Мы опрашивали её друзей, знакомых – ничего. Говорят, был роман с каким-то парнем, изменения в её поступках списали на то, что поссорились со своим ухажёром. Примерно полгода Вольф оплакивала погибшие отношения, а потом рассталась с жизнью.
– Вы хотели нарыть на статью: «доведение до самоубийства»?
– Да. Просьба такая поступала. Она ведь застраховала свою жизнь и, расставшись с нею, завещала страховку мелким фондам, отдельным интернет-страницам, где собирали деньги на лечение. Всё чисто. Их как грязи, этих людей, которым она помогла. Но угроз не было, ничего такого… Дело закрыли.
– Как имя возлюбленного? – подтянув свой блокнот, спросил я. – Настоящее имя.
– Тайна, покрытая мраком. Никто не знает, никто не видел. По дневникам, которые её родители нам подсунули – секс-машина. Но никто и никогда не видел их вместе. Мы расследовали, они даже не отдыхали вместе.
– Ну, и не мне тебя учить: тут-то собака и порылась.
– Ага. Собака-то порылась, да только нарыть ничего не смогла. Полгода прошло. Опрашивали, по клубам ходили, по тем местам, где бывала девица – ни хрена. Установить место отдыха удалось с большим трудом – и там облом – жила одна.
– И?..
– Только адрес дома. Съездили – всё чин-чинарём. Там после этого столько гостей перебывало – жуть! Оплата производилась через интернет самой девицей. Она же и сняла дом, своей картой расплатилась, одна въехала и одна выехала. Всё. В городе не появлялась, жила в доме постоянно – так говорят.
– Значит: ссора.
– То-то и оно.
– Ладно, спасибо за…
Рингтон телефона Отто, не дал мне договорить. Друг поднял палец, останавливая меня, выдернул устройство из кармана и принял вызов. Разговор оказался коротким, и Отто отбыл по служебной надобности.
Я тоже собрался, расплатился с официантом и, выйдя из дверей кафе, вытолкнул изо рта тепло, которое заклубилось лёгким паром, смешалось с холодным воздухом и растворилось. Погода успокоилась и перестала оплакивать вечер мокрым снегом.
Надо будет позвонить Эмме, договориться о встрече. Возраст у неё тот ещё… Самое время делать глупости.
Откинув полу куртки, я достал из кармана джинсов мобильник, создал электронную заметку, чтобы напомнила сделать звонок дочери. Убрав телефон обратно, медленно пошёл по улице в сторону метрополитена. Мой дом в двух остановках на метро, можно и прогуляться, но я всё равно решил спуститься в подземку, чтобы быстрее преодолеть расстояние и очутиться в собственной «берлоге», залечь в ней на мягкий диван и раствориться в тишине.
Улица наполнена шумом проезжающих машин, ссутулившимися прохожими, гулом их голосов. Я всё никак не мог выбросить из головы блондинку, что стояла на углу и долго ждала парня. Больше всего меня мучило то, что я подумал о ней в первый момент и забыл. Чем дольше я размышлял об этом, тем сильнее мне казалось, что я упустил что-то важное, основополагающее.
Бред!
Прохожий задел меня плечом, кинул на ходу извинения и заспешил дальше, а я так и остался стоять посередине улицы, наблюдая за тем, как он удалялся. И вдруг пришло осознание или воспоминание – не знаю. Конечно! Я видел ту девушку в голубом пальто на фотографии в газете. Там она стояла рядом с Вольфами и была одета в чёрное платье.
Фамилия… Какая же у неё фамилия?
Я рванул к входу метро, чтобы быстрее оказаться дома, залезть в компьютер и отыскать статью в газете, посвященную гибели Анны Вольф. Когда составлял план расследования, сделал первым пунктом работу с журналистами, освещавшими трагедию. Они лучшие свидетели, незаметные и вездесущие. Где-то что-то увидят, заметят, а за деньги, вспомнят даже то, что не так очевидно.
Надо будет договориться с Монтси о расходах, сделать звонок шефине. Почти уверен в том, что она даст зелёный свет любым тратам, лишь бы получить достоверность, но вступать в переговоры без её согласия о суммах выплат не желательно – должна быть субординация.
Выходя вместе с потоком людей из метрополитена, я остановился, застегнул молнию куртки, сунул руки в карманы и поплёлся домой. Я чётко наметил первые пункты плана расследования. Отчётливо понимал, что придётся довольно часто беспокоить Монс, чтобы она договаривалась о встречах с ребятами из высшего общества. Ей это с руки, а мне – простому парню – такое проделать будет затруднительно.
Квартира встретила меня ароматом свежести, какая бывает после уборки Сары и оставленным ею на проветривание окном. Я заглянул в обе комнаты, на кухню и везде закрыл фрамуги. После чего снял куртку, прошёл в спальню, служившую мне, в том числе, кабинетом и оставил сумку в кресле.
Точно осознавал, что проведу немало времени за компьютером, читая заметки и статьи о гибели Анны Вольф, и составляя список журналистов, которые покажутся сведущими в этом деле. Помыв руки, достал турку и, сыпанув в неё большую порцию молотого кофе, залил водой, поставил на конфорку. Закипит не сразу, потому следовало переодеться в домашнее, чтобы комфортнее было разбираться с делом. А мечты о диване растаяли и казались далёкими и небрежными.
Надев спортивный костюм, я вернулся на кухню, положил телефон на стол. Внутреннее чутьё молчало по поводу смерти Анны Вольф, а вот отцовская ответственность заставляла думать о дочери и её парне.
Таинственность в отношении её знакомого, которую я терпеть не мог, а дочь культивировала, хотелось разрушить. Следовало проследить за Эммой, взять молокососа за грудки, тряхнуть хорошенько, чтобы выложил все подробности о своей грёбанной жизни. Не захочет выбалтывать о себе дерьмо, да побольше, тогда нацепить наручники и допросить с пристрастием.
Конечно, понимаю и всегда понимал, что таковое мало реалистично, но уж очень хотелось. Останавливал себя, сдерживал, ждал, когда Эмма сама возымеет охоту его представить, того ублюдка, что в мечтах уже раз двадцать, наверное, оттрахал её во все концы.
Кулаки сжались, и корпус телефона врезался в кожу. Захотелось позвонить Эмме, спросить что-то нелепое, услышать голос, понять по интонации, что с ней происходит.
Нельзя. Я сегодня уже звонил ей, и она весёлым тоном сообщила, что идёт с Рубеном в кино на полицейский боевик. Я видел рекламу, афиши, и вроде фильм был ожидаемый, но когда Эмма сказала, что пойдёт на сеанс, мне захотелось проверить это. А вдруг, всё не так, и на самом деле…
Чёрт! Ополоумел! Будто сам подростком не был!
Но в том-то и дело, что был, и знаю, что происходит в голове у пятнадцатилетних парней.
Надо успокоиться. Эмма – умница, и всё будет хорошо. Сказала, что пойдёт в кино – значит, пойдёт. А поговорим мы с ней завтра, а лучше увидимся. Приглашу её в кафе, попрошу рассказать о премьере. Нормально… Всё предельно нормально.
Едва не упустил кофе – вовремя снял с плиты. Достав чашку, вылил в неё тёмно-коричневую жидкость и густо сдобрил молоком и сахаром. Сделав глоток, отправился в спальню, поставил чашку рядом с компьютером, расположился в кресле, скинув на пол сумку.
Не торопился включать устройство. В любом случае нажму кнопку включения не раньше, чем сделаю пять глотков. Отто оказал мне медвежью услугу: заверил, что в деле всё чисто. Теперь не мог настроиться на работу, осознавая, что так и есть и я потрачу время впустую.
Пройдя кофейный Рубикон, отставил чашку, нажал кнопку на компьютере, а сам полез за дневниками. Четыре тетради разного цвета, подписанные ровным, округлым почерком, странно смотрелись на моём столе. Дело даже не в цветастости обложек, а в самом почерке. На какой-то миг сложилось впечатление, что меня окунули в прежнюю жизнь и я снова глава семьи, а не свободный мужчина и отец девочки-подростка.
Эмма часто работала на своём компьютере, сидя за моим столом и отодвинув монитор, чтобы уместилось её устройство. Но если «ноут» она забирала к себе в комнату, то тетради с заданиями, часто оставались лежать на столе забытыми. Любые увещевания о том, что нужно соблюдать порядок, реакции у дочери не вызывали. Она часто бросала мне:
– Ну, пап… – собирала тетради, разворачивалась и уходила к себе.
Пока загружался процессор, я открыл первый дневник и прочёл:
«1 апреля. 11:55.
…Никогда не сочиняла записей в дневник, но решила попробовать. Мне посоветовала это сделать Роза Шульц, мать Эдварда…»
Эдвард Шульц. Снова это имя! И ведь я читал в материалах собранного на него досье, что у него мама весьма известный психолог. Вероятнее всего, девушка каким-то образом там и познакомилась с красавчиком-компьютерщиком. Пришла на приём к матери и всё срослось.
Я снова обратился к тетради:
«1 апреля, 12:40
…Понимаю, что выгляжу полной идиоткой, но мне очень захотелось быть ближе к Эдварду, потому и обратилась к его матери, хотя мне это и ни к чему. Мне трудно назвать чувство, вызванное Эдвардом, любовью, скорее – азарт. Дневник, (странно себя чувствую, обращаясь к тетради и пустым строчкам), если я объясню всё, то ты сумеешь меня понять, зачем я на такое решилась…»
«1 апреля, 18:50
…Дело в простом интересе к красивому мужчине. Я понимаю, что новое лицо в нашем довольно узком светском кругу всегда вызывает заинтересованность, но у Эдварда лицо слишком красивое, чтобы не вызывать повышенный интерес…»
Любопытно даже, а девица так специально написала? Если предположить, что дневник может прочесть Роза Шульц, то непонятно, каким образом она отреагирует.
Провокаторша.
Рингтон мобильника прервал размышления. Я взял трубку и прочитал напоминание. Оказалось, я должен позвонить Монтсеррат, переговорить с ней. Напоминание появилось после звонка секретаря шефини, Анхелиты, с предупреждением о переговорах по поводу присланных мне курьером дневников Анны Вольф.
Анхелита. Вспомнилось милое личико девушки, тяжёлые кудряшки волос, стянутые в «конский хвост». Такая она юная, свежая, чистая, что хотелось притронуться к плечу, а лучше взять её личико в ладони, и рассматривать.
М-да, всегда считал её слишком молоденькой и потому сторонился, избегал, специально сводил разговор к деловому тону, хотя порой хотелось сказать комплимент. Но мне казалось, да и сейчас кажется, что не имею я права волочиться за столь непорочным созданием и уж тем более увлекаться сам. У меня дочь немногим младше Анхелиты, куда я со своими… порывами.
А ведь мне шёл двадцать один год, когда я узнал, что скоро стану отцом. Был счастлив до седьмого неба. В то время мне вовсе не казалось, что я слишком юн. Но то я, а то Анхелита. Впрочем, в контексте разговора с Отто, в тридцать шесть жизнь только начинается.
Ладно, чего это я? Нужно Монтси позвонить.
Я вывел контакт из списка на экран и нажал кнопку дозвона. На моё удивление линия оказалась свободна, и я услышал в трубку тёплый голос начальницы:
– Да. Алло.
– Шефиня, здравствуй, – веселился я.
Мне была приятна Монс. Ещё когда я только пришёл к ней на собеседование понял, что это мой человек, я готов воспринять её, работать с ней, подчиняться. После короткой беседы, я ушёл от неё с чувством, что я приду на своё место. Ну и к тому же она сразу предложила мне возглавить агентство. Кто от такого отказывается?
С ума сойти, с той встречи прошло полтора года!
М-да, время летит – не догонишь.
– Что-то случилось, Роберт?
Я откровенно напрягся, подался вперёд. Между мной и Монтси не принято называть друг друга полным именем, за исключением официальных переговоров. Я точно знал, что она свободна, раз назначила, чтобы я звонок сделал только сейчас. Тогда что?
ГЛАВА 3. ДНЕВНИК АННЫ ВОЛЬФ
1 апреля, 11:15
Роза Шульц, этот дневник для вас, как и уславливались. Сейчас опишу то, что мне захочется, посчитаю важным в данный момент жизни, а потом стану заполнять его регулярно. После мы вместе его почитаем и разберём.
Не понимаю, почему должна писать текущую дату и время, когда события, волнующие меня, происходили чуть больше недели назад, но вам виднее. Я подчиняюсь.
Начать историю с самого начала – начну.
Нелепо себя чувствую, но, может, таков эксперимент – «вспомнить всё»? Сегодня «День дурака»*3. Спасибо, коллега! Вы просили об откровенности, чтобы описала всё в деталях…
Постараюсь, я ведь в этом заинтересована.
Даже не представляете – насколько.
Ну всё, посвящение закончено, я начинаю…
1 апреля, 11:55
Никогда не сочиняла записей в дневник, но решила попробовать, как посоветовала мне это сделать Роза Шульц, мать Эдварда…
Я – Анна Вольф, мне восемнадцать. Учусь в Хайдельбергском университете имени Рупрехта и Карла на факультете поведенческих наук и культуроведения по специальности психология.
А-ха-ха-ха-ха! Пусть я только ещё на первом курсе. Но когда закончу ВУЗ, буду госпоже Шульц коллегой. Интересно, что он на всё это скажет?
1 апреля, 12:40
Понимаю, что выгляжу полной идиоткой, но мне очень захотелось быть ближе к Эдварду, потому и обратилась к его матери, хотя мне это и ни к чему. Дневник, (странно себя чувствую, обращаясь к тетради и пустым строчкам), если я объясню всё, то ты сумеешь меня понять, зачем я на такое решилась.
1 апреля, 17:00
Мы познакомились с ним в маленьком семейном ресторанчике Хайдельберга. Я прибегаю в это место всегда в районе обеда – во время большого перерыва между парами. «Weisser Bock»*4, находится неподалёку от места моей учёбы. Терпеть не могу университетские кафе. Там тусят все «наши». Пфф, толпа зануд и заучек.
А здесь всегда кормят по-домашнему вкусно и нашими родными, немецкими блюдами. Посетители приличные – завсегдатаи.
Сначала всё шло как обычно. Я уселась за любимым столиком возле окна, заказав на обед ростбиф с жареным луком «Zwiebelrostbraten» *5 и макароны с сыром «Keasspeatzle» *6. В ожидании еды потягивала из трубочки апельсиновый сок.
Сидела, скучала и смотрела в окно. Мимо меня за стеклом скользили прохожие. Кто-то спешил, кто-то неторопливо прогуливался. Взгляд приковал бредущий по тротуару парень. Высокий, красивый и аккуратно одетый. Он задумчиво смотрел себе под ноги. В руках держал кожаную папку. Вдруг он остановился прямо напротив моего окна и бросил взгляд на наручные часы.
Затаив дыхание, я исподтишка рассматривала этого светловолосого «бога» красоты и грации. Внезапно он повернулся лицом ко мне. Заметил. Пойманная с поличным, отвернулась. Эй, парень, не тебя разглядывала!
Что мне не свойственно, так это смущение. А тут, щёки предательски загорелись. Сделала вид, что смотрю перед собой, а сама скосила глаза в его сторону: он продолжал разглядывать меня.
Что, спрашивается, сверлил меня своими глазищами? Я не манекен, чего смотреть-то? Стыдно – щёки полыхали огнём.
Собралась, кинула взгляд в окно.
Вот зараза, уже ушёл! Пусть! Не видали мы, что ли, таких красавчиков? Да море!
Но такого, как он, я ещё не встречала. Жаль, убежал.
– У вас не занято? – вырвал меня из задумчивости бархатный мужской баритон. – Я могу присесть за ваш столик?
Я подняла взгляд и удивлённо воззрилась на собеседника. Это был ОН. И меня уже не волновало, почему незнакомец присмотрел место рядом со мной, когда были свободные столики по соседству.
1 апреля, 18:50
– Свободно, присаживайтесь, – скромно улыбнувшись, ответила я, разглядывая его из-под ресниц.
– Благодарю. Отсюда открывается шикарный вид, – пояснил он, выбирая заказ в меню. – Вы здесь как турист?
– Нет, я учусь, а вы?
– Решил совместить приятное с полезным. У меня здесь встреча с товарищем. Но сам город очень красив и романтичен, чтобы не сделать себе поблажку и не пройтись по незабываемым местам: живописным развалинам старинного замка, который разрушался и отстраивался бесчисленное множество раз. Поэтому тут намешано столько архитектурных стилей: барокко, готика и ренессанс. В саду Хайдельбергского замка находится памятник великому Иоганну Вольфгангу фон Гёте. Он здесь жил одно время и творил.
Ничего себе! Да он клеил меня! Это ободряло.
– Вы настоящий романтик! – легко улыбнулась я.
Романтики в наше время перевелись, как мамонты. А этот к тому же ещё интеллигент и красавчик.
– Меня зовут Эдвард, – представился собеседник, улыбнувшись мне белозубой улыбкой.
А я – поплыла. Смотрела на его худощавое лицо и млела. Модная стрижка, чёлка из светло-русых волос падала на глаза бледно-зелёного оттенка, прикрывая идеальную бровь и оставляя вторую обнажённой. Квадратный подбородок, чёткий контур рта, прямой и аккуратный нос. Во всём его облике – в манере одеваться, разговаривать и держаться – чувствовалась порода. Что поднимало его рейтинг в моих глазах ещё на несколько пунктов. Хотя рейтинг и так зашкаливал.
– А вас? – донеслось до меня сквозь плотные облака мечтаний.
– Анна, – спохватилась я, чтобы не выглядеть глупой.
– Очень приятно, Анна, – сказал он и снова улыбнулся ослепляя меня.
Его бархатистый голос мягко щекотал мои нервы, подзадоривал, пробуждал внимание, провоцировал и бросал вызов.
– Мне тоже, Эдвард, – хищно прищурившись, улыбнулась в ответ.
Вызов принят.
Мне трудно назвать чувство, вызванное Эдвардом, любовью, скорее – азарт.
Дело в простом интересе к красивому мужчине. Я понимаю, что новое лицо в нашем довольно узком светском кругу всегда вызывает заинтересованность, но у Эдварда лицо слишком красивое, чтобы не вызывать повышенный интерес.
1 апреля, 20:30
– На кого учитесь? – спросил меня Эдвард.
– На психолога.
– Правда? У меня мама профессиональный психолог, работает в Мюнхене. Нравится учёба?
– Да, – улыбнувшись, с энтузиазмом ответила я.
Учёба меня просто достала. Но Эдвард об этом, естественно, не услышал. Папочка без лишних разговоров запихнул меня в самый престижный университет Германии и велел не отсвечивать до конца учёбы, пока не получу «платиновые корочки» психолога (шутка у него излюбленная о ценности образования).
Скукота…
– Ох, мне пора! – спохватилась я, взглянув на часики на руке.
– Я провожу вас, если не возражаете, – предложил парень.
– Почему бы нет? Тут недалеко.
– Вас в общежитие?
– Нет, у меня ещё учёба, – ответила я, скромно умолчав, что отец снимает мне квартиру. – В учебный корпус.
– Встретимся как-нибудь? – спросил Эдвард, перед тем как отпустить меня, поглаживая подушечкой большого пальца мою ладошку.
От его прикосновений разбегались мурашки. От самой середины ладони по всему телу.
– Да, мне будет приятно вновь увидеть вас, – искренне призналась ему.
– До встречи? – подмигнув, спросил он.
– Ага, – растекаясь сладкой лужицей, вторила я ему.
2 апреля, 08:30
– Анна! – услышала я, выходя после занятий.
Обернувшись, заметила Эдварда, а с ним ещё одного парня. По сравнению с Золотым богом, приятель выглядел его бледной тенью.
– Привет, – весело отозвалась я, подходя к ним.
– Это мой давний товарищ, – сказал Эдвард.
Я мило улыбнулась, но смотреть могла только на Эда. Он что-то говорил, вероятно, даже назвал имя молодого человека, но я слушала звук его голоса, не разбирая слов.
Эдвард – недосягаемая и прекрасная звезда. На неё следует молиться. Ею положено восхищаться. Но ни согреться в лучах её света, ни быть с ней рядом невозможно. Ведь все звёзды так холодны и бесконечно далеки.
Но попробовать-то можно. И даже интересно, что из этого выйдет.
Определённо будет весело!
Мы отправились бродить по городу. Прошлись по Альте Брюке – Старому мосту через реку Неккар. На выходе с него нас провожала насмешливой гримасой скульптура обезьяны.
Надо же, я столько времени тут учусь, а не гуляла здесь ни разу. Да и не с кем было.
– Мостовая обезьяна у Старого моста в Хайдельберге упоминается в пятнадцатом веке, – сообщил мне Эдвард, словно подслушав мысли. – Тогда это был единственный вход в город. «Обезьянья башня» приветствовала путешественников едкой насмешкой: барельефом обезьяны, держащей в одной руке зеркало, а другой держащейся за зад, и подписью (оригинал на средневековом немецком):
«Was thustu mich hie angaffen?
Hastu nicht gesehen den alten Affen
Zu Heydelberg / sich dich hin unnd her /
Da findestu wol meines gleichen mehr».
– Немного режет слух, – хохотнула я, и меня поддержал друг Эда.
– Вольный перевод примерно такой… Постойте, кажется так: «Ну что стоишь и глазеешь? Не видел никогда старую обезьяну? Иди скорее в Хайдельберг, там ты увидишь ещё более интересные вещи».
– Да, так звучит более современно, – рассмеялась я.
– Обезьяна – это символ безобразия, бесстыдства, сладострастия и тщеславия, – продолжал рассказ Эдвард. – Голый зад символизирует безобразие, но также и сладострастие.
Зеркало, которое она держит в левой руке – тщеславие, также как и кольцо на левой задней ноге. Она протягивает путникам указательный палец и мизинец правой руки, что означает предотвращение злого взгляда и сглаза.
– О, узнаю своего друга-заучку Шульца! – воскликнул наш спутник.
Так мне стала известна фамилия Эдварда. Что же, узнать в своих кругах имя известного психолога Шульц из Мюнхена теперь не составит труда.
– Человек обычно рассматривает обезьяну с насмешкой, – не обращая внимания на реплики собеседника, Эдвард продолжал рассказ для меня. – Хайдельбергская же обезьяна как бы возвращает насмешку назад, давая понять смотрящему его истинную ценность. Если потереть зеркало (куда уж нам без легенд), то это принесёт благополучие. Тот, кто проводит рукой над протянутыми пальцами правой руки обезьяна, а это он, да-да, не смейтесь, это парень, ещё непременно вернётся в Хайдельберг. Хорошей приметой, особенно перед экзаменами считается задумать «в обезьяне» желание*7.
– Правда? Непременно прибегу сюда перед сессией! – смущённо улыбнулась я.
Друг Эдварда явно чувствовал себя лишним и оттого злился. Я вообще не собиралась продолжать с ним знакомство. Чувствовала, что нам с Эдом было всё равно, какие эмоции испытывает молодой человек.
2 апреля, 18:05
На следующий день у меня был выходной. К моему облегчению, Эдвард пришёл один. Он протащил меня по всем памятным местам Хайдельберга, восхитительным паркам и уголкам города. Сама бы я никогда не пошла туда. Зачем мне смотреть на руины? Старинные камни никогда не будоражили душу и воображение.
Парень мне улыбался, рассказывал истории, связанные с тем или иным памятником культуры. Смешил, дурачился, и всё ему шло: быть серьёзным всезнайкой, весельчаком.
А я наслаждалась временем, проведённым с ним. Любовалась прекрасными чертами его лица и просто отдыхала, наплевав на историю города.
На следующий день он вернулся в Мюнхен, даже ни разу меня не поцеловав, ограничиваясь касаниями к моим пальцам и ладоням. А я продолжала отбывать трудовую повинность в Хайдельбергском университете. Престижной, высокого мирового уровня тюрьме для студентов.
3 апреля, 10:00
– Энни, – вырвал меня из гула коридора звонкий голосок Бригитты.
Ненавижу, когда она меня так зовёт. И её терпеть не могу. Выскочка и зазнайка Бригитта Берг – шалава, переспавшая со всеми парнями с нашего курса. По этой причине не хочу даже смотреть ни на одного из них. Не люблю использованные вещи!
– Привет, Бридж, – вернула ей ту же монету.
Бригитта бесилась, когда её так называли.
– Мы с Ингрид в выходные поедем на тусу в ночной клуб, присоединишься?
– Надо подумать, – лениво отозвалась я. – Посмотрю, как там с планами. Возможно, примкну к вам.
Никогда не следует соглашаться сразу на призыв Бридж. Иначе сразу упадёшь в её глазах ниже плинтуса. Меня волнует, как посмотрит на меня Бридж? Да, меня это волнует.
– Отлично, тогда встречаемся здесь в субботу, в семь вечера, – словно не услышав слова «подумаю», ответила она. – До выходных!
В этом вся Берг.
3 апреля, 17:15
Ажурное нижнее бельё чёрного цвета приятно будоражило кожу и возбуждало чувства. Чёрный кружевной пояс, гладкие чулки ему в тон, лакированные мини-сапожки на невысоких каблуках-шпильках, кожаная мини-юбка и облегающая блуза-топ из плотного мрачного кружева. В ушах крошечные серьги с маленькими бриллиантиками. Тёмные волосы я оставила распущенными. Они, красиво переливаясь на свету, спадали на плечи, теряясь в кружеве блузы.
Тушь удлинила ресницы, делая карие глаза огромными. Кроваво-красная помада притягивала взгляд к моим пухлым губам. Пудра и тональный крем мне ни к чему. Духи Poison*8 завершили образ, бросающий вызов всем.
Контрольный взгляд в ростовое зеркало на расстоянии, и я, удовлетворившись своим внешним обликом, готова на подвиги.
Накинув светлое, до колена пальто, расклешённое книзу, и взяв крохотный кожаный клатч, вышла из квартиры.
3 апреля, 18:45
В семь часов вечера мы втроём с однокашницами втиснулись в такси, назвав адрес одного престижного ночного клуба в округе: «Schwimmbad Musikclub GmbH» *9.
По дороге туда Ингрид, с которой мы сидели рядом на заднем сиденье, протянула плоскую бутылочку.
– Что здесь? – негромко спросила я, принимая предмет из рук знакомой. – Из горла?
– Кремовый ликёр, пей, тебе понравится, – кивнув мне и едко ухмыльнувшись, пояснила девица.
Я откупорила ещё не начатую ёмкость. Принюхалась: действительно, аромат приятный, отдающий миндалем. Осторожно пригубив, чтобы не размазать дорогущую помаду, сделала небольшой глоток. Густая жидкость медовой патокой хлынула в полость рта, пощипала язык, слегка обожгла горло и потекла в желудок.
– Мм-м, вкусно, – шепнула я, возвращая пузырёк соседке.
– Хлебай ещё, – вернула она мне тару. – Нужно выпить до клуба, туда с этим не пропустят.
– А Бригги?
– У неё своё пойло, – сморщившись, пояснила Ингрид. – Она пьёт вермут.
Передёрнув плечами, я вновь забрала ликёр. Этот напиток благороднее и вкуснее. Лучше уж его пить, чем какую-то там полынную смесь.
Бутылочка была небольшой – четверть литра, но к бару мы подъехали уже навеселе. Перед секьюрити нам пришлось скроить трезвые моськи, чтобы пройти фэйсконтроль. Охрана оценила наш прикид и приличный внешний вид. Вероятно, их всё устроило, и они нас пропустили внутрь.
В гардеробе приняли нашу верхнюю одежду, обменяв её на номерки. Уже здесь была слышна музыка. Отсюда она казалась негромкой. В ожидании отдыхающих звучала лирическая композиция. Прихорошившись перед зеркалами, мы прошли в помещение клуба.
4 апреля, 10:55
Мы подошли к барной стойке, и каждая себе заказала по коктейлю для разгона.
Забрав напитки, мы нашли свободный столик. Скоро здесь станет тесно. Клуб небольшой, уютный, с прекрасным танцполом. Говорят, местный диск-жокей заводной – то, что нужно. Значит, сегодня оторвёмся по полной программе.
Пока сидели и болтали, музыка стала громче и сменилась на более подвижную, задорную. За пультом пританцовывал молодой темнокожий парень в кепке, повёрнутой козырьком назад. Свет в зале приглушили и зажгли разноцветные прожекторы, которые пускали лучи-паутинки на вращающиеся зеркальные шары под потолком.
– Ну что, девчонки, потанцуем? – предложила уже заметно опьяневшая Бригитта.
– А то! – подхватила я.
Мне не терпелось подёргаться под энергичные ритмы, доносящиеся из мощных колонок, развешанных по всему периметру помещения. Барабанный бой, отбивающий пульс сердца, заводил и подмывал подрыгаться в танце папуасов с Новой Гвинеи.
Мы танцевали, отдаваясь музыке, трепыхались, словно в конвульсиях, и задорно смеялись. Окружавшая нас молодёжь повторяла те же движения, словно в зеркальном отражении. Здесь собрались как одиночки, так и парочки. Всем было легко и весело.
Несколько композиций спустя Бригитта отплыла к бару вместе со жгучим брюнетиком, придерживавшим её за талию и что-то шепчущим ей на ушко. Время от времени она громко хохотала, запрокинув голову назад. Но по мере их удаления от танцплощадки общий грохот поглощал звук её голоса.
Повернув голову к Ингрид, я застала её за оживлённой беседой с русоволосым пареньком. Они что-то орали друг другу на ухо, чтобы расслышать.
Мне взгрустнулось. Сегодня я была хороша. Не в плане алкогольного опьянения. Хотя и в этом тоже. Но и внешне очень сильно постаралась, чтобы выглядеть блестяще. И что? Товарки по мероприятию уже нашли себе бойфрендов на вечер, а я всё ещё одна.
Пьяные слёзы подкрались к глазам и, шмыгнув носом, я отвернулась от Ингрид, тут же уткнувшись в чью-то могучую грудную клетку, туго обтянутую футболкой. Мне долго пришлось поднимать взгляд: парень был выше меня ростом. Сквозь слёзную пелену не смогла рассмотреть его лицо. Вроде бы он улыбался.
– Потанцуем? – шепнул он, наклонившись к моему ушку.
Этот шёпот пробежался по моему слуховому каналу, отдаваясь дрожью во всём теле. Он прозвучал сексуальным призывом, медным горном, оглушившим моё существо. Я кивнула, не в силах отвечать, не в силах рассмотреть его.
Парень обвил рукой мою талию и потянул вглубь публики, дальше от Ингрид. Его руки горячо опаляли мои бока. Но партнёр не наглел, вёл себя прилично. Двигался легко и задавал танцевальный темп нашему дуэту.
4 апреля, 17:35
– Пить хочешь? – молодой человек повёл меня к бару. – Что будешь?
– Воду, – обмахиваясь ладошкой, ответила ему.
Лицо горело, а сердце стучало в горле. Во рту царила пустынная засуха. Перебрала с алкоголем, пора завязывать.
Парень протянул мне бокал с прозрачной жидкостью. Принюхалась, но запаха не почувствовала. Не обманул. С наслаждением глотнула живительной влаги, смочившей мои сухие губы и язык, который уже прилипал к нёбу.
– Можно ещё? – спросила я, смущаясь и протягивая ему сосуд.
– Да, вода тут бесплатно, – хмыкнул он.
Через пару минут в моей руке снова возник фужер, приятно холодя ладонь.
Я не видела, пил ли что-нибудь мой партнёр по пляскам.
– Ещё потанцуем или выйдем освежиться?
– Освежимся, – радостно согласилась я.
Мне очень не помешало бы глотнуть прохладного воздуха и освободить тело от лишней влаги в санитарной комнате.
Кавалер шёл впереди, раздвигая преграды на нашем пути. Так приятно и легко было двигаться следом за ним. Мы вышли в коридор и оказались возле туалетных комнат.
– Встречаемся здесь? – уточнил парень.
Я кивнула, избегая смотреть ему в лицо. Отчего-то вдруг стало неловко. Перепила…
4 апреля, 21:15
Спасибо мамочке, Розе Шульц – я всё ещё пишу чёртов дневник, и мне нравится. С ума сойти, я царапаю буквы уже четыре дня, вспоминая обычную вечеринку. Затянуло. Итак…
В уборной на удивление было чисто. Справив малую нужду, я подставила руки под кран, включив ледяную воду, и подержала их так некоторое время, охлаждая. Насухо вытерев бумажным полотенцем, приложила холодные ладони к пылавшим щекам. Полегчало. Ещё, что ли, повторить? Хватит.
– Я думал, что ты сбежала, – сказал кавалер, ожидая меня возле двери снаружи.
Он окинул меня хищным взглядом и, притянув к себе, впился в мои губы жарким поцелуем.
Что это был за поцелуй! Меня никто и никогда ещё так не целовал! Мне хотелось раствориться в партнёре и улететь с ним на край Вселенной.
Когда он прекратил целоваться и отстранился, моя голова кружилась, и я резко выдохнула. Заглянув ему в лицо, прищурилась. Мне показались знакомыми черты его лица. Возможно, только почудилось? Где я могла его встретить? Эффектный и привлекательный внешне, он точно не учился в нашем универе, иначе я бы обратила на него внимание.
Высокий, крепко сложенный молодой человек, с приятными чертами лица. Очень коротко подстриженные тёмно-русые волосы, высокий широкий лоб, густые длинные брови, практически лишённые изгиба, прямой красивый нос, высокие скулы, миндалевидные тёмно-зелёные, словно оливки, глаза, мужественный подбородок, пухлые, сладкие на вкус губы.
– Я вас никогда раньше не встречала? – поинтересовалась у него.
– Почём знать, – расхохотался он и подмигнул мне.
Вышло провокационно, и я втянула шею в плечи, не зная, как реагировать.
– Ой, меня зовут Анна, – зачем-то сказала я.
Не иначе как алкогольные пары ещё не до конца выветрились.
– Берсерк, можешь меня называть так, – прошептал он, вновь приближаясь ко мне. – А тебя я буду называть принцессой.
– Почему? – зачарованно глядя на его губы, спросила я.
Хотя мне было всё равно, как он станет меня звать – больше мы встречаться с ним не будем. Я не собиралась продолжать наше знакомство.
– Потому что до королевы Анны ты ещё не доросла, юная принцесса, – пояснил он, страстно прижимаясь к моим губам своими.
5 апреля, 08:55
Почти девять утра, а мне кажется, если не напишу ещё хоть строчку в дневник – меня разорвёт. Вечеринка была неделю назад, а впечатления настолько свежи, что хочется написать про это, передать бумаге эмоции… Странное занятие… Падаю дальше, вернее – пишу.
Ни фига себе он целуется!
Умопомрачительный, жаркий и жадный, дарящий наслаждение, манящий и обещающий райские кущи – все эти эпитеты относятся к одному слову «поцелуй», который дарил мне Берсерк. Моя голова безвольно лежала у него на груди, слушая громкий и бешеный стук его могучего сердца.
– Постой, – сказал он, отстраняясь от меня и, воровато оглядываясь, скрылся в мужском туалете.
Через минуту он вышел и, схватив меня за руку, уверенно потянул за собой!
– Эй, это мужской… – попыталась возразить я.
Но сильные руки впечатали меня в стену, мощное тело прижалось ко мне, и рот снова опалили мягкие нежные губы, сводящие с ума до ошеломления.
Прервав порыв, Берсерк, снова взяв меня за руку, затянул в кабину и запер за нами дверь на шпингалет. Я тяжело дышала, отлично понимая цель его решительных действий.
Хотела ли я этого? Да! Я до дрожи желала его. И мне не нужны были нежности – только быстрый, горячий жёсткий секс.
Судя по лихорадочно блестевшим глазам нового бойфренда, он тоже этого хотел и готов был обеспечить, видя мои желания насквозь.
Заведение было очень приличным, и в санитарных комнатах царили чистота и порядок. Даже автоматические освежители воздуха регулярно шипели где-то в высоте под потолком, выплёвывая ароматы.
Берсерк снова прижал меня к стене. Его руки жадно исследовали изгибы моего тела. Быстрым движением парень расстегнул боковую молнию на моей блузке. Я мысленно поставила ему зачёт: не каждый бы догадался об этой потайной застёжке.
Перестав облегать моё тело, словно кожа, топик свободно поднялся вверх под напором мужских рук и открыл обзор на бюстгальтер.
– Красотуля, – восхищённо прошептал Берс и легонько прищипнул вершинки моих грудей.
Я охнула и обиженно вскинула на него взгляд. Парень ухмылялся.
– Не понравилось разве? – провокационно спросил он, приподняв одну бровь.
Передёрнув плечами в знак протеста, я слегка прикусила зубками нижнюю губу – пусть как хочет, так и понимает!
А хотел он меня очень. Это было заметно по сильно оттопыренным брюкам в области паха. Мне льстило его желание. Возбуждающее зрелище.
Налюбовавшись на мою грудь, бойфренд не стал заморачиваться поиском застёжки на юбке, а задрал её на талию и присвистнул.
Открывшийся его взору вид должен был быть эротичным. Я старалась, когда наряжалась сюда.
– Опаньки, – прошептал он. – Вот это сюрприз – джек-пот!
Он провёл ладонью по кружевным трусикам и, нащупав пальцами мелкие крючочки, ловко разъединил их. Да, шикарная конструкция, хвала смекалке модельеров. Чтобы партнёр в порыве страсти не порвал дорогое вам бельё, пользуйтесь всегда такими хитрыми трусиками.
Теперь уже ничто не препятствовало проникновению его пальцев в секретные зоны моего тела.
5 апреля, 17:25
Когда его действия распалили нас обоих настолько, что мы уже дрожали, тяжело дыша, желая только одного: соединиться в страстном танце наших тел, я неумело попыталась расстегнуть застёжку на брюках парня, но чуть не прищемила его сильно вздыбленную плоть. Берсерк зашипел и, криво ухмыльнувшись, пригрозил мне пальчиком. Он взял командование на себя и, быстро расстегнув штаны, сбросил их на пол.
Я взглянула на обнажённый пенис и всхлипнула: какой он большой! Поместится ли во мне?
– Не бойся крошка, я аккуратно, тебе понравится. Вот увидишь и будешь просить добавки, – подмигнув, сказал он, подзадоривая меня.
Мне так его хотелось, я так желала довериться ему сейчас, что только кивнула в ответ.
Совершив какое-то движение, он вновь притиснул меня к стене и взял под ягодицы, приподнимая над полом.
Мельком бросив всё ещё опасливый и недоверчивый взгляд на его орудие, я заметила на нём презерватив. Заботливый. Ладно.
Я прикрыла глаза и ослабила мышцы бёдер и лона. Почувствовав его на входе в свои недра, глубоко вдохнула и затаилась.
Берсерк не обманул. Он медленно и нежно вторгался на мою территорию, стараясь не повредить мой проход своим грозным и мощным естеством. Его губы нашли мои, и язык начал медленные обворожительные движения, успокаивающие и расслабляющие меня.
Когда его член достиг предела, дойдя в меня до упора, я медленно открыла глаза и взглянула на парня. Он внимательно смотрел и читал на моём лице эмоции. Мне не было больно, слегка непривычно, но… Пожалуй, хотелось большего. Глубже, резче и напористее.
Я шевельнулась, двигая бёдрами ему навстречу. Он лениво улыбнулся и осторожно начал процесс восхождения на гору вожделения. Берс максимально выходил и потом так же глубоко входил в меня. В те краткие мгновения, когда он покидал моё нутро, мне дико не хватало его, не чувствовалось наполненности, ощущались пустота и одиночество. Нет, я сейчас не одинока. Берсерк возвращался ко мне раз за разом, толчок за толчком, бросок за броском, усиливая натиск. Он доводил меня до экстаза неистово, страстно и властно. Доминируя, преобладая и обожествляя.
– Давай, девочка, хорошая моя, – шептал он, настойчиво подаваясь в моё лоно крепким и толстым пенисом.
Я продвигалась ему навстречу, стараясь максимально глубже заполучить его внутрь себя. Так хорошо мне ещё никогда не было. Я не хотела, чтобы этот миг кончался. Наплевать, что мы стояли в кабинке мужского туалета, зато он резко проникал в мою плоть, доводя до эйфории. Я постанывала в изнеможении, держась за его шею и целуя его в сочные вкусные губы. Его язык творил чудеса, проникая в мой рот и возбуждая ещё сильнее.
Когда страстный диалог наших тел завершился чувственным взрывом, мы ещё долго стояли в тишине, не разъединяясь, плотно прижавшись друг к другу.
– Нет, я был не прав, Анна, – прошептал Берс. – Ты настоящая королева. Моя королева, – произнёс он, снова крепко целуя меня.
Чё-ё-ёрт!
Я говорила, что больше не хочу с ним встречаться?
Да я готова сейчас же, второй раз, прямо здесь повторить тот эксперимент, который только что был завершён!
Я не хочу с ним расставаться. Не могу допустить, чтобы этот раз стал последним.
*КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКА*
Продолжение романа вы можете найти в магазине "Призрачных Миров", пройдя по ссылке:
https://prodaman.ru/Alex-Hellewald/shop
ПРИМЕЧАНИЯ
*[1.] Weihnachtsbaum (Вайнахтсбаум) – рождественская живая ель или сосна
*[2.] Атолл – коралловый остров, имеющий вид сплошного или разорванного кольца, окружающего лагуну. Точнее, атолл представляет собой возвышение на дне океана, увенчанное коралловой надстройкой, образующей риф с группой островков.
*[3.] Праздник 1 апреля не внесен ни в один календарь знаменательных дат и всенародных праздников, но он с большим успехом отмечается и в России, и в Германии, и во Франции, и даже на Востоке.
*[4.] «Weisser Bock» («Вайссер Бок») – «Белый козлик».
*[5.] «Zwiebelrostbraten» («Цвайбельростбратен») – ростбиф с жареным луком.
*[6.] «Keasspeatzle» («Кёссшпётцле») – макароны с сыром.
*[7.] Рассказ о памятнике Обезьяну взят из источника у автора статьи gregormichael: /Сергей и Марина Харины (Зайцелюб) © 2007-2010/
*[8.] Poison (Пуазон) – с английского «яд».
*[9.] «Schwimmbad Musikclub GmbH» («Швиммбад Музикклуб гмбх») – «Музыкальный клуб Бассейн».