Владимир Павлович Детков, ответственный секретарь нашей писательской организации, ещё толком не начав телефонный разговор со мной, пугая начальственной строгостью (это чувствовалось по голосу) предупредил:
- Чтоб никакой выпивки. Ты понял? Евгению Ивановичу нельзя, сам знаешь…
- Понял, - после продолжительной паузы (а действительно ли понял?) промямлил я, соображая, брать или не брать спиртное. Раньше, не так уж и давно в застойное и после застойное время , поводов для этого было предостаточно как при выезде с какого-нибудь водоёмчика, так и при встрече на квартире Евгения Ивановича: без выпивки редко обходилось. Владимир Павлович не запрещал, порой сам участвовал в таких застольях, продолжавшихся иной раз по двое-трое суток…
- Без спиртного, понял? – повторил наказ Деткова директор издательского дома "Славянка" Николай Иванович Гребнёв, взявшийся сопровождать Носова на рыбалку с тайной надеждой заснять на фотоплёнку и видеокамеру процесс ужения и разговор у костра. Позже в своём документальном рассказе "Последний автограф" Николай Иванович напишет: "У меня был свой интерес. Рыбалка – сама по себе уже радость. Но я вёз ещё и видеокамеру. В моём видеофонде ничего не было о рыбалке с Носовым. А так хотелось заснять киношный вариант. И вот об этом я сказал своему спутнику.
- Вот какое дело, Коля! давай так решим: либо рыбалка, либо съёмки. Если совмещать – ни то, ни другое не получится.
Я молча крутил баранку, боялся усугубить ситуацию неосторожным словом. А мой спутник ворчливо добавил:
- Во-первых, съёмки ни к чему – их у нас предостаточно! К тому же я ещё не собираюсь ни туда, ни сюда, - показывал он указательным пальцем вниз, а больше вверх. – Ты мне предложил что – рыбалку ?!
- Хорошо, - поторопился я с ответом, - конечно же, едем рыбачить!
Сознаться, рыбацкие приметы были для меня сомнительным баловством.
Ну уж на этот раз, полагал я, мы никак не рискуем…
Что касается меня, то я вообще ничем не рисковал. Стояла расчудесная погода, в самом разгаре было бабье лето. Почти такая же, какой её нарисовал в своём рассказе "Нос" Евгений Иванович устами главного героя: "Утро выдалось - на все сто! Тишина! Теплынь! Вода что парное молоко. Всё вокруг будто так и говорит; "Добро пожаловать" что ещё для счастья надо?
До синевы промыто
Небо,
И звёзд потухли фонари,
И солнце –
Караваем хлеба
На полотенце
Утренней зари.
В Курчатове к нам присоединился местный поэт Леонид Данилович Шаталов. Прикатил на "Волне". как и Николай Иванович, но, в отличие от него, со спиртным. Я заранее предупредил его о "вето", наложенном Детковым на спиртное, сам же на всякий непредвиденный случай прихватил с собой бутылку водки и лимонад. Возможно, и потребуется. Мало ли чего…
На плотине нас встретил рыбовод сельхозпредприятия дед Семён. В сопровождении двух собак и деда Семёна мы направились к плотине.
В этом месте повествования о нашей рыбалке, её начале, необходимо сделать небольшое отступление. Накануне поездки я встретился с председателем здешнего сельхозпредприятия "Прогресс", тёзкой Носова, Евгением Ивановичем Безручко. Для подстраховки, приданию весомости предстоящего разговора я взял с собой Леонида Даниловича. Как-никак, а начальник, хотя и бывший, Шаталов в ещё до перестроечные годы работал начальником Курчатовского райотдела милиции. Безручко хорошо его знал, даже однажды выручал в каком-то деле… Что там говорить, лицо влиятельное, даже после отставки и ухода на пенсию. Кое-кто до сих пор Шаталова побаивается. Гаишники его не останавливали, даже если нарушал он иной раз правила дорожного движения. Даже честь при виде его "Волги" отдавали…
Безручко не стал упираться: сам Носов приезжает на рыбалку. Большой писатель. Герой Социалистического Труда. Приятно будет пообщаться с таким человеком, поговорить… Евгений Иванович заранее съездил на плотину к Семёну, чтобы тот, не дай Бог, не чинил никаких препятствий, а мне вручил обнадёживающую записку, которую предстояло вручить рыбоводу.
О том разговоре с Безручко я не стал говорить Носову. Скажи ему, что мы едем по записке, наверное, отказался бы от рыбалки и возвратился в Курск.
Записку дед Семён принял явно неохотно. На его лице угадывалась едкая ухмылка, дескать, ездят тут всякие… Он долго стоял на крыльце передвижного вагончика, ожидал, чтобы мы первыми к нему подошли. "Переговоры" с дедом взялся вести я, мужики остались в машине.
- Надолго? – не глядя на меня, спросил Семён, вчитываясь в записку – а не поддельная ли?
- Без ночёвки.
- Тогда идёмте.
Семён показал нам место, где рыбачить.
- Мелочёвку отпускайте, - приказал.
- А как же.
Я выпалил с таким пафосом, как если бы мы приехали ловить только мелочёвку и отпускать её обратно в водоём.
Мы стали обустраиваться. Я подался в ивняково-ольховые дебри, нарезал комлей, очистил их от лишних сучков, оставив одни роготульки. Они будут поддерживать на весу удилища и спиннинги, чтобы не намокли. Чтоб лучше видеть поклёвки. Нарезал не только для себя, но и для Евгения Ивановича и Гребнева. Леонид Данилович привёз свои, готовые.
В предвкушении удовольствия от разговора с Евгением Ивановичем – давно не виделись – я был, кажется, на седьмом небе! Не сосчитать блинцов-колечек, плавно расходившихся по водной глади. Крупные блинцы, всё ширясь и ширясь, глушили мелкие, самые же крупные достигали берега и слегка раскачивали поплавки.
Но рыба почему-то не клевала. Ни у кого. Правда, к обеду я выудил трёх карпят. Первый весил примерно полкилограмма, два других (один из них был зеркальный) чуток поменьше. У мужиков вообще ни разу не клюнуло. В чём дело? Может быть, рыба перекормлена и ей, как говорится, до фени нацепленная на крючки наседка? Об этом свидетельствовали рассыпанные на берегу отходы зерна и полова, прибитая волнами к урезу воды. Среди этой мешанины угадывались небольшие кирпичики подсолнечного жмыха. Должно быть, Семён постарался…
Николай Иванович, воспользовавшись бесклёвьем, стал шастать по ракитнику, выискивая удобную позицию для съёмок.
- Ваня! – попросил меня Носов, - сходи-ка посмотри, где Коля, небось, в кустах с камерой сидит. Спугни его, а то клёва совсем нет.
"Спугивать" Николая Ивановича я не стал. Сказал, что он ушёл в вагончик рыбовода попить воды. В этот самый момент весьма кстати к нам подошёл дед Семён. Вместе с … Гребневым. Он поочередно, не веря на слово, поднял наши садки.
- Ай-яй-яй, - удивился. В его удивлении сквозила не печаль по поводу бесклёвья, скорее – радость: так вам и надо. Понаехали, понимаешь…
И вздохнув, обнадёжил:
- Придётся сеть ставить.
В разгаре было обеденное время. Мы решили перекусить. Выставили на растеленные тут же на берегу газеты: кто шмат колбасы, кто котлеты и бутерброды, кто термос с чаем. При виде снеди Семён повеселел…
Я разлил по стаканам. Сначала налил деду Семёну, потом – Данилычу и себе. Посмотрел на Евгения Ивановича, готовый переступить запретную черту.
- Пейте, мужики, я свою норму выпил, - отказался Носов.
Выпив полстакана и хорошенько закусив, Семён со словами "Пойду уху затевать" – направился в свою "резиденцию".
Примерно в четыре часа дня, когда уха уже начала испускать духовитый парок, на плотину приехал Безручко. Мы поднялись на пригорок. Под деревьями был накрыт стол, достопримечательностью которого были пышущий жаром котёл с ухой и целая батарея разнокалиберных бутылок, внешним видом напоминавших гранаты.
Мы пришли к столу. Разговор за ним постепенно наладился. Безручко рассказал, как в хозяйстве готовятся к уборке сахарной свёклы – в поле выведены уже первые агрегаты, севе зерновых, потом самой малостью коснулся текущих и перспективных дел в животноводстве. Поделился задумкой - и уже частично претворенной в жизнь - по строительству завода, на котором будет перерабатываться молоко на масло, сметану и сливки.
В знак благодарности за теплый прием и особенно за превосходную уху Евгений Иванович подарил Безручко, а заодно и деду Семену по экземпляру своих книг с автографами.
- Спасибо! С удовольствием прочитаю, - поблагодарил Евгений Иванович Евгения Ивановича. Он еще не знал, что мы ничегошеньки не поймали. И предложил выпить за… удачную рыбалку.
Узнав от меня, что Данилыч пишет стихи и успел издать несколько книг, попросил что-нибудь почитать.
- Можно про маршала? – попросил разрешения Шаталов.
- Читай, послушаем.
Я забеспокоился: в стихотворении, посвященном маршалу Советского Союза Г.К. Жукову, отдельные строчки были слабыми, уязвимыми для критиков.
Стихотворение Леонид Данилович читал без запинки, с пафосом, словно на уроке литературы, но все же для подстраховки держал в руках раскрытую книгу:
Победы маршал –
Маршал Жуков,
Великий маршал всех времен
Соткал для нас и наших
Внуков
Ковер из вражеских знамен.
И положил его,
Россия,
К твоим натруженным ногам…
- Хорошо написал. Образно. Особенно о ковре, сотканном из вражеских знамён, - похвалил Евгений Иванович.
В свое время Носов похвалил и мои стихи о маршале Буденном:
…И жилка на виске
Забилась,
И дрогнул мускул
На руке,
И покатилась, покатилась
Слеза по маршальской
Щеке.
Речь в стихотворении шла о параде Победы на Красной площади с участием конницы.
- А за кого будем четвертый тост пить? – осведомился дед Семен.
- За хозяев. За Евгения Ивановича. За хорошее начало уборки сахарной свеклы. За успешное завершение сева озимых и строительство молокозавода, - предложил я.
Хотел добавить: "За главного рыбовода сельхозпредприятия Семена Ивановича", но воздержался. Дед иногда прогонял меня с плотины, когда я приезжал без председательской записки, а лишь по устному распоряжению. Бывало, вытащит садок из воды, уставится на него глазами, полными ужаса, и скажет, как отрежет: "Хвати, хватит. Эдак и рыбы в пруду не останется". Что там говорить, и правда, иногда жадничал…А чтобы эту самую жадность Семён не заметил, я оставляя полупустой садок рядом с сижем, а другой, запасной, прятал в потайном месте с таким расчетом, чтобы дед его не обнаружил. В него-то и выпускал самые крупные рыбины.
Выпили по пятой. Носов лишь пригубил стакан, не стал обижать хозяев. Остальные выпили столько, сколько требовала душа. А кое-кто и лишку… Закусили. На прогонистом столе испускали пар куски баранины и свинины. С косточками и без костей. Стояли тарелки со свежими помидорами и солеными огурцами. В общем, всего хватало.
Попрощавшись с нами (звали неотложные дела), Евгений Иванович Безручко, тезка Носова, уехал в поле. Как ни просили, ни уговаривали, посошок он пить наотрез отказался.
И снова пошли на плотину. У нас все ещё теплилась надежда на хотя бы сносный улов: к вечеру рыба должна клевать, сколько можно прохлаждаться, дразнить. Нам, как говорится, до лампочки бублики-крендели, оставляемые на воде карпами, нужны были сами карпы.
Так и не дождавшись поклевок, разморенный жарой и спиртным, я постелил на траве рядом с сижем куртку и заснул.
Проснулся в сумерках. Мужики уже паковали в чехлы удочки и спиннинги. На держаке-роготульке, ставшем ненужным, на просушке висел пустой садок Евгения Ивановича Носова. Мне ничего не оставалось делать, как заняться упаковкой своих снастей.
Свой небольшой улов я отдал Евгению Ивановичу, который он принял с явной неохотой. Ещё с большей неохотой Носов согласился взять трёх весьма упитанных карпов, предложенных дедом Семёном.
Я ругал самого себя самыми последними словами. Ну чего бы дурачку заранее не съездить на плотину, и узнать, что и как, ловится ли рыба, кормили ли её или не кормили, а уж потом пригласить Евгения Ивановича. Оторвал от писательского стола, пообещал хорошую рыбалку. Ему теперь обязательно кто-то звонил по неотложному делу, может быть, и из какого-то издательства или журнала, может быть, кто-то приезжал повидаться, а его не оказалось дома. Всякое может быть. Теперь вряд ли откликнется на моё предложение поехать на рыбалку. Научен, скажет.
Слегка покачиваясь, домой явился я ночью.
- Что ты так долго? – тревожно спросила жена.- Я уже хотела в милицию звонить, тебя разыскивать. Поймал что-нибудь?
Я извлек из рюкзака пустой садок.
- А Евгений Иванович где? – Клава встревожилась.
- С Николаем Ивановичем уехал.
- Ты бы их домой пригласил, голодные, поди.
- Не согласились: поздно, - говорят.
- Тебя разыскивал Николай Федорович.
- Кто такой?
- Редактор "Курской правды" Безруков. Сказал, чтоб позвонил. Весь день искал…
Выходит, что я не только Носова подвел, жену, внуков, но и редактора: не миновать выговора…
И ещё: кроме Николая Федоровича Безрукова наверняка тоже кто-то звонил, я тоже кому-то был нужен.
Порыбачил, называется…