Рассказывает Кокшарова Валентина Васильевна (1941 г.р.), г. Череповец.
Мои дедушка и бабушка со стороны отца – украинцы, и жили они в селе Павловка Фрунзенского района Одесской области. У них было шестеро детей. Дедушка, Александр Синкевич, был священником, и, видимо, поэтому в конце 1920-х годов его выслали на поселение в Вологодскую область - с женой и младшим сыном Василием, моим отцом, 1912 года рождения. Остальные дети жили уже отдельно.
Привезли их в Чуриловский лесопункт – в 18-ти км от Тотьмы. Василий был электриком, ему нашлась там работа по специальности. Дедушка с бабушкой уже не могли работать и им вскоре разрешили уехать обратно на Украину. Через некоторое время отца назначили начальником участка лесопункта. В 1938 году он женился на Нине Александровне Горетниной. Брат Петр родился в 1939 году, а я - в декабре 1941-го. Летом 1942 года отца арестовали. 2 сентября 1942 года он был осужден Военным трибуналом войск НКВД СССР Вологодской области по статье 58-10 УК РСФСР на 10 лет лагерей с поражением в правах на 5 лет.
Через два года после ареста отца маму, как жену репрессированного, призвали в трудовую армию и отправили на лесоповал в Тотемском районе (1). Нас оставили совсем одних: мне было всего два с половиной года, брату – пять лет. Домой мать отпускали только один раз в неделю. Она нам привозила кое-что, но этого было мало, и мы голодали. Выручала нас тетя Надя, сестра бабушки, которая жила в шести километрах от лесопункта - в пос. Усть-Печенга. Она сушила сухари, но сама к нам приходить не могла: нельзя было помогать семьям репрессированных. Петя ходил к ней раз в неделю в темное время суток и приносил корзину сухарей. Летом было легче: мы ели ягоды и травы.
И еще хочу особо сказать о наших соседях. В начале войны в бараки поселка приехало много немецких семей, высланных, в основном, с Поволжья. Они были в таких же условиях, как и наша семья: все, кто мог трудиться, работали в трудармии. Немцы помогали друг другу и нас старались подкормить, таких маленьких и беспомощных. В одном из бараков жила совсем старая немецкая бабушка, которая уже не могла работать. Все немцы помогали ей, чтобы она не голодала, а она иногда чем-нибудь угощала и нас с Петей.
Так пришлось нам жить около трех лет. Мы были совершенно истощены, ходили вшивые, в изношенной до предела одежде - у меня было единственное платье на все времена года. Моя подружка Зина, находившаяся в подобных условиях, умерла. Очевидно, и меня ждала та же участь. Но случилось по-другому, и вот почему. Во время войны в нашем лесопункте был организован детский дом. Его несколько раз расширяли, так как прибывали все новые дети-сироты. Дошла очередь и до нас. В 1947 году нам предложили поселиться в детдоме. Петя решительно отказался и остался жить в нашей комнате, а я с радостью согласилась, потому что видела, какие там дружные дети и как они хорошо одеты.
В детдоме меня вымыли, удалили коросты на голове, вывели вшей. Я помню чувство радости, что меня ничего не беспокоит и можно спать спокойно. Меня включили в группу наиболее истощенных детей и назначили усиленное питание: все питались четыре раза в день, а нам между завтраком и обедом давали еще стакан горячего молока с ложкой меда и ложкой сливочного масла. Выдали чистое белье и одежду. Здесь было много немецких детей из нашего барака. Все взрослые и дети отнеслись ко мне очень внимательно. И я поняла, что попала в рай.
Наши воспитатели, выпускницы Тотемского педучилища, старались выявить и развить способности каждого воспитанника. В детдоме были кружки рукоделия, танцев, декламации, художественной гимнастики. В хоре пели практически все ребята. На территории была хорошо оборудованная спортплощадка. Много внимания уделялось чтению. Младшим детям воспитатели перед сном читали книги. В учебных комнатах мы читали книги из детдомовской библиотеки. Там же делали домашние задания, а слабым ученикам помогали воспитатели. Во всех учебных комнатах на стенах висели портреты Сталина и Ленина.
В летние месяцы тоже все было хорошо организовано. При детдоме были огород, цветники, сад с фруктовыми деревьями, хлев с коровой, свиньями и кроликами. Утром после завтрака был рабочий час, когда мы убирали территорию, ухаживали за цветами, за кроликами. В теплые дни мы ходили на берег реки Сухоны: загорали, купались, играли в разные игры. Каждый вечер пели песни: о Родине, о Сталине и другие. Некоторых детей устраивали на летние месяцы в районные пионерские лагеря, а группы из 8-10 человек - тех, кто хорошо учился и был круглым сиротой, - вывозили на отдых в Анапу, в лагерь «Артек», в Ленинград.
Когда я рассказываю о жизни в нашем детдоме, то многие слушают меня с недоверием: возможно ли было такое в послевоенное время? А я знаю, что многое зависело от администрации. Директор нашего Чуриловского детдома Борис Игнатьевич Левкович был участником войны, сражался за Сталинград. Хотя своих детей было четверо, он много времени и сил уделял нам, сиротам. Когда я была уже студенткой, Борис Игнатьевич рассказывал мне, что, вернувшись с фронта, он буквально по дорогам разыскивал маленьких беспризорников и привозил в детдом. Авторитет его был безграничен. Он сумел так построить отношения с отделами образования и района, и области, что в детдоме было все необходимое детям, и он считался образцовым. Фотография Бориса Игнатьевича представлена в музее Тотьмы.
Мы очень любили и заместителя директора Нину Васильевну Устинову (Ишукову). Она была строгой, требовательной, но всегда заботилась о нас, с нею мы чувствовали себя защищенными. С такими руководителями и все работники детдома относились к своим обязанностям очень ответственно, в центре внимания были воспитанники.
Я чувствовала себя в детдоме прекрасно. Хорошо училась, занималась танцами, художественной гимнастикой, декламацией. Охотно участвовала во всех концертах детдома в Тотьме, на лесопунктах, в колхозах. Мы ездили на областные слеты в Вологду и занимали призовые места.
Три четверти воспитанников были немецкими детьми, поэтому и моими друзьями были, в основном, немцы. Я шутила, что по их фамилиям можно изучать немецкий язык: Роза Фольк, Эрика Бек, Эрна Букмайер, Ира Рихтер, Рангольд Наймиллер (мой партнер по танцам). Мы хорошо дружили и, кажется, что никогда не ссорились. Я и сейчас с удовольствием общаюсь с некоторыми моими немецкими подругами, живущими в Череповце.
В 1952 году отца освободили. Он уехал на Украину – в село Ободовка Тростяницкого района Винницкой области и стал работать электриком на Ободовском сахарном заводе. В 1956 году, когда мне было 14 лет, а Петру – 17, отец пригласил нас приехать к нему погостить. Петр в то время учился в Череповце в лесомеханическом техникуме. Отец был женат второй раз, у него росли два сына, но он очень хотел, чтобы я осталась жить в его семье. Он написал об этом директору детдома, и мне упаковали целый чемодан одежды на случай, если я останусь жить у отца.
Отца я увидела впервые. Он мне очень понравился: умный, добрый, сильный и веселый. Его жена, Ольга Андреевна, учительница украинского языка и их сыновья мне тоже понравились. Но за девять лет я очень полюбила наш детдом, а здесь все было чужим, непривычным. Родные уговаривали меня остаться, но я поняла, что не смогу здесь жить. Я так расстроилась из-за этих разговоров, что совсем потеряла аппетит, не могла есть. Тогда отец и Ольга Андреевна сказали мне, что не будут настаивать. Остальные дни каникул мы провели прекрасно: ездили на велосипедах, ели вдоволь фрукты. Расстались тоже хорошо. Правда, от одного разговора с отцом остался на душе осадок. Разговор зашел о Сталине, и я сказала, что если бы не Сталин, то меня не было бы в живых (я имела в виду, что не было бы детских домов). Отец посмотрел на меня с удивлением, но ничего не сказал. И я испугалась, что, может быть, обидела его.
Через месяц я снова появилась в детдоме. Был рабочий час. Дети гурьбой бросились ко мне: «Валя приехала!» И я поняла, что все правильно, – это мой родной дом. Теперь, в мои 75 лет, я утверждаю, что в детдоме я провела лучшие годы моей жизни.
После окончания 10 классов я поступила в Череповецкое медицинское училище, получила специальность фельдшера. Практику проходила в Тотьме. Все каникулы и отпуска я проводила у отца, подружилась с братьями. Пока была студенткой, отец посылал мне в общежитие посылки с фруктами, салом. Во время одного посещения Украины меня тронул рассказ Ольги Андреевны: когда отец в 1963 году получил справку о своей реабилитации, он заплакал. Ольга Андреевна сказала, что больше никогда не видела слез у этого сильного человека.
После окончания медучилища я работала в больницах Тотьмы, Архангельска. С 1991 года живу в Череповце. Работала заведующей здравпунктом в цехе эмальпосуды Череповецкого металлургического завода. С 2006 года – на пенсии. У меня сын, две дочери, четверо внуков. Брат Петр после окончания лесомеханического техникума работал механиком в Архангельской области. Жил он недолго – 37 лет, умер от болезни сердца.
(1). Трудовая армия – временные трудовые коллективы периода 1942-1956 годов — существовавшая в СССР система принудительной трудовой повинности населения, призываемого в организованные по военному образцу трудовые организации в связи с особым периодом (Великая Отечественная война). Они были включены в систему НКВД, а затем МВД СССР. Отдельные трудовые коллективы продолжали существовать и в послевоенное время.
Формально все мобилизованные считались свободными людьми, которых защищали советские законы. Но на деле их жизнь регулировали декреты, инструкции и положения Государственного комитета обороны СССР. Контроль за мобилизацией и содержание мобилизованных возлагались на НКВД. Условия жизни и работы в батальонах «трудармии» были очень тяжелыми. Работали трудящиеся на добыче полезных ископаемых, лесозаготовках и в строительстве, в том числе и сверхсекретных ядерных объектов с добычей ртути и на урановых рудниках. Советские этнические немцы во время Великой Отечественной войны считались особенно неблагонадежными. Именно поэтому они составили основную часть мобилизованных в «трудармии». Кроме них мобилизации подверглись русские, украинцы, финны, румяны, венгры, корейцы, калмыки, представители других наций и народностей. Туда направляли также освобожденных советских военнопленных и родственников репрессированных. К трудовой армии можно отнести отдельные батальоны из военнопленных стран гитлеровской коалиции и интернированных лиц, формировавшиеся в последние дни войны и в послевоенный период, и работавшие на различных предприятиях оборонной и сырьевой промышленности СССР. (Википедия)
На фото: Синкевич Василий Александрович, 1955 год.