ДНЕВНИК МОЕЙ ПАМЯТИ
1
Петя Губин, милый мальчик, с глазами, смотревшими на мир откровенно и чисто, стоял во дворе этого дивного, пряного, шумного, приморского города, в двух шагах от Тираспольской площади, где сходивший с ума от скрежета колес и очень часто с рельс трамвай делал пируэт вокруг площади и снова катил на Большой Фонтан. Легкое повизгивание трамвая залетело в этот двор-колодец, внутри которого на открытых галереях верхних двух этажей шумела обычная жизнь.
— Мадам Роза! Вы уже проснулись? Да?
— Нет еще, Рая. Я сплю и вижу сон. Почему у вас крылья, как у ангела? Вы что, уже переселились еще выше?
— Мадам Роза, это пеньюар от Шмулевича. Ему при¬гнали большую партию. Мой Сема вчера отоварил свои боны. Так что проснитесь. Я тут, рядом с вами.
— Уже вижу. Ангелы не ходят в таких отвратительных шлепках.
— Это почему отвратительных? Это сейчас модно, мадам Роза. Сам Брунсон принес нам их из американской посылки.
— А-а-а-а! Тогда я действительно уже проснулась!
2
Боже! Почему мне все это не снится? Господи, спаси этот город от босяков и шушеры. Воскреси Греческую площадь и Арнаутскую. Куда уехали настоящие одесситы, умеющие жить весело и долго?
Петя Губин запрокинул голову и, сделав ладони рупором, обратился к Розалии Ефимовне, знатной даме этого двора:
— Тетя Роза! Тетя Роза! Я Петя! — обратив, наконец, внимание Розалии Ефимовны на себя, Петя продолжал:
— А Шурик и Юра дома?
— Это кто? Не узнаю,— начала жеманно Розалия Ефимовна, хорошо понимая, с кем говорит.
— Петя! Петя! — продолжал надрываться Петя.
— Петя? Какой Петя? А! Петя Губин. Конечно, узнаю тебя, дружок. Что это ты так рано?
— Мадам Роза,— вмешалась Рая,— уже одиннадцать.
— Все равно рано. Вчера спектакль вместе с вешалкой окончился в двенадцать. Этот водитель трамвая, Самуил Пришван, был уже пьян, и я добралась к себе во втором часу. Подумать только.
— Так Шурик и Юра еще дома? — продолжал Петя Губин.
— Ты знаешь, кажется, да.
— Вам кажется или да?
— Да! Кажется. Что ты пытаешь меня? Поднимись и посмотри сам. Эти босяки таки самостоятельны. Но без мамы еще ничего не могут.
— Так я подымаюсь,— и Петя начал подъем на второй ярус многопалубного дома.
— Тебе повезло! Я таки точно вспомнила, что они дома,— неслись откровения Розалии Ефимовны.
Поднявшись и перездоровавшись по дороге со всеми обитателями квартир, Петя предстал пред Розалией Ефимовной.
3
— Вот видишь, я не ошиблась, ты действительно Петя Губин.— Розалия Ефимовна широко улыбнулась, показав свои золотые зубы, нескрываемую сеть морщин и хорошее настроение.
— Доброе утро, Розалия Ефимовна,— и Петя, под¬хватив правую руку Розалии Ефимовны, приложился к ней.
— Рая! Рая! Вот видите галантного повесу. Учитесь. Сейчас это редкость, но молодежь так прекрасна,— при этом рука Розалии Ефимовны так и застыла на уровне подбородка Пети.— Мой друг, хорошие манеры никого еще не подводили.— Петя еще раз приложился к руке, железным указателем торчавшей перед ним, и прошмыгнул в открытую дверь квартиры. За ним неслось полное томления и восторга восклицание Розалии Ефимовны:
— Я хочу любить и быть любимой. Куда же ты?
Рая прыснула от смеха и, демонстративно запахнув края пеньюара, продефилировала вдоль лоджии к себе.
— Раечка, заходите за контрамаркой,— опомнилась Розалия Ефимовна,— сегодня «Веселая вдова» и сам Миша Водяной.
— Миш-а-а-а?! — выдохнули разом все обитатели лоджии.
— А вы можете быть сегодня свободны! — победоносно воскликнула Розалия Ефимовна, взглянув покровительственно на собравшихся соседей, после чего не¬спешно скрылась в дверях.
Квартира была невелика, но каждый имел свою комнату. Была еще одна, полутемная, но пользовавшаяся успехом у друзей милых сыновей Розалии Ефимовны. По¬этому Петя сразу же прошел в эту комнату и не ошибся. В полутьме маленького пространства, разметавшись на койках, спали братья в обнимку с молодыми женщинами. Их сон был глубок, почти беспробуден, и полон ночных
4
воспоминаний о знойных садах любви. Петя деликатно отступил к двери, вышел и направился на лоджию. Будить кого-либо из братьев он не решился, тем более, что ока¬зался случайно в этом интимном пространстве, познавшем ночные игры молодых людей.
— Так я была права, Петечка! — иронически воскликнула Розалия Ефимовна, когда Петя проходил мимо ее комнаты, дверь в которую была открыта.
— Почти, Розалия Ефимовна; они дома, но они спят. И, как я мог заметить, не одни.
— Да! Ты прав. После того, как они научились спать с этими девочками на одну ночь, они считают себя самостоятельными. Я уже им не нужна. Я нужна только, когда им необходимы карманные деньги. Заметь, Петюнчик, на этих же девочек. Боже! Ты видел их, там же ничего нет. Разве это попа? А? Я тебя спрашиваю? Ша, помолчи. Это же две фасолины сзади и два медицинских прыща спереди. Какие вкусы, какие развращенные вкусы! Я тебе скажу, в наше время, я тоже не святая, такого не могло быть. Женщина имела все. Таки это было. Берешь в руки, имеешь вещь. А сейчас? Мир перевернулся. И — это мои дети! Ой! Ой! — Розалия Ефимовна всплеснула картинно рука¬ми и повернулась к окну. Там на лоджии разыгрывалась очередная драма времен периода холодной войны между соседями по общей кухне. Петя вышел на лоджию и хотел незаметно прошмыгнуть, но мощная рука соседки остановила его.
— Молодой человек, ну скажите хотя бы вы. Разве я не права?
— Правы, правы, мадам,— откликнулся Петя и хотел двинуться дальше, но, увы.
— Нет, вы только посмотрите! Ей не нравится моя курица. Что это я высиживала ее на яйцах? Она долго варится. Так я буду ее ужинать.
5
— Так вы уже три часа на кухне. Я не могу устроить постирушку,— раздался вопль другой товарки.
— Зачем вам, Соня, постирушка? Вы и так свежи. К чему эти мансы. Котя и так вас любит. Я от этой любви по¬теряла сон. Ваши ночные стоны возбуждают моего Степана, и он то же хочет. Вам сладко, а мне приходится не спать всю ночь.
— Мадам Левчук! Не вмешивайтесь в мою личную жизнь.
— Это кто вмешивается? — возмутилась мадам Левчук.— Это я? Вы не можете молча любить своего Котю, а я вмешиваюсь! — Ее руки воздались к небу, что позволило Пете покинуть бойкое место выяснения жизненных коллизий и, спустившись и пройдя двор, он вышел к трамваю.
Городской трамвай! Это целая поэма иллюзий и разочарований, поэма всеобщей любви и братства, случайных и желанных встреч, знакомств и недолгих расставаний, поэма единения и всеобщего понимания важности и необходимости для города этого чуда техники со стажем из прошлого века, но с молодым и веселым нравом:
— Мадам, вы уже полчаса стоите на моей ноге.
— Да? Так поменяйте ногу. Я должна на чем-то стоять?
— Стойте на своей.
— На вашей приятнее.
— Кондуктор, куда идет этот вагон?
— В Аркадию.
— Боже, разве не на седьмую? Знает ли водитель, что мы едем не туда?
6
— Вы посмотрите на нее. У нее такая короткая юбка, что все видать. Просто стыд!
— У нее есть что показывать.
— У меня тоже, но я не делаю это в вагоне.
— И слава Богу, иначе я пошел бы пешком.
Трамвай катил по Большому Фонтану. По пути мель¬кали дома, деревья. В районе третьей станции проплыло здание известного артиллерийского училища с историческим лозунгом на фасаде: «Наша цель — коммунизм!». Петя улыбался, предвкушая хороший пляж на десятой станции, встречу с друзьями и радовался хорошему настроению. «Жаль, что Шурик и Юра не составили компанию»,— подумал он, но тотчас забыл об этом. На него смотрела лукавым и пристальным взглядом прелестная девочка, сидевшая в глубине вагона. Он помахал ей рукой, приглашая на площадку. Она засмеялась и стала пробираться к нему. Боже, как все просто, когда ты молод и бес¬печен.
— И что это вам не сидится? Куда это вы спешите? Боитесь опоздать? — возмущалась полная дама, пропуская девушку.— Ничего, он подождет. У вас еще столько времени впереди.
— Мадам! — отвечала ей другая,— время так быстротечно, еще вчера и меня приглашали на открытую площадку, а сегодня они так постарели, что я и сама не пойду.
— Между прочим, вам уж ничего не грозит, вы можете выйти и на лестничную площадку без халата,— огрызнулась первая.
Окончание дуэли Петя не услышал, девушка протиснулась к нему и снова улыбнулась. Вагон в это время дружно рассмеялся, разрядив обстановку.
— Ты куда?
— На десятую.
7
— И я. Поедем вместе?
— Поедем,— ответила она и доверчиво вложила свою ладонь в Петину руку. Открытый вагон шел в неведомые, безоблачные дали, и акации приветливо махали ему вслед своими широкими ветвями. «Жизнь удивительно интересна! И девочка тоже. Просто прелесть»,— подумал Петя, заглядывая в эти удивительные и лукавые глаза.
Потеряв голову, покой и зачетную книжку, Петя крутился у деканата факультета в надежде получить дубликат, который ему после длительных просьб, выволочки и официального выговора обещал декан. Секретарь не может ответить, где он сейчас, и Петя в полной прострации. Сессия на носу. Зачеты уже начались. Пора бы. Но это ожидание становится бесконечным. Наконец, декан суровым голосом, но с веселыми глазами, дает очередную лекцию о правильном поведении студента, которую Петя выслушивает с вниманием, и Ниночка, секретарь деканата, вручает ему долгожданную книжку. Забыв поблагодарить всех, Петя просто срывается и мчится вон. Его ждет уже давно Мари, да, та самая прелестница, из-за которой столько волнений, неудобств, но как все это неважно, по сравнению с чувством, полыхающим в его радостной душе. Встречаются они у подруги Мари. Подруга Мари — преданная, заботливая, участливая, способная на любые подвиги и лишения ради своей подруги — анемичное существо, вся жизненная энергия которого тратится на близких, знакомых, случайных и просто на кошек и собак. Но! Это настоящий кладезь знаний, особенно в области литературы и изобразительного искусства. Когда Вера открывает рот, все замолкают. А мир в это время меняется и куда
8
только пропадает ее блеклость? Слушать ее так приятно. А узнавать вещи, которые вообще далеки от тебя — и подавно. Боже! Как она умеет увлечь!
— Я не опоздал? — запыхавшись, спрашивает Петя у Веры.
— Ты знаешь, нет. Мари, как всегда, задерживается, что свойственно возвышенным натурам. Их образ мысли витает в верхних слоях сознания, не опускаясь до обыденности. Подозреваю, что она уже не помнит время встречи. Но это и к лучшему. Я достала новую вещь Аксенова «Апельсины из Марокко». Прелестная, душевная сага о нас, нашем времени. Но, увы, география ее простерлась мимо нас.
— А о чем это? — спрашивает Петя.
— Все о том же. О жизни. Но написано свежо. Василий выгодно отличается от всех из литературного союза.
— Дашь почитать?
— Тебе нет. Ты далек от этого. Да и время у тебя сейчас ответственное.
— Ты о чем, Вера?
— О тебе и Мари.
— А что, уже решено? И когда же?
— Нет, нет! Табу. Я не вмешиваюсь в жизнь своей подруги.
— Вмешайся в мою. Прошу тебя!
— Не проси. Ты не знаешь о чем просишь.
— Вера! Все начиналось так легко. Что случилось?
— Петя!
— Вера!
— А, вот где вы голубки! Щебечете на литературные темы, да? — раздался голосок Мари, буквально вбежав¬шей в комнату.— Совсем забыла о свидании. Но, видишь, я тут!
9
— Здравствуй, Мари,— Петя протянул руки и взял ладони Мари. Вера исчезла на кухне.— Поцелуемся?
— Еще чего! Что-то ты стал нетерпелив. А?
— Твои губы так сладки, что оторваться от них нет сил,— Петя обнял Мари, и они застыли в долгом поцелуе.
Оторвала их друг от друга Вера, прогромыхавшая на кухне чашками.
— Кто кофе, кто чай? — вошла она с подносом в комнату.
— Кофе, кофе,— пропела Мари и плюхнулась на тахту. Затем, посмотрев на Веру и Петю, продолжила:
— На следующей неделе идем к моим родным. Хочу показать тебя им. Ты как, Петенька?
— Да... я... никак, Мари.
— Ничего, ты ведь серьезный человек, да?
— Почти что.
— Так вы уже все решили? — спросила Вера, глядя по-очередно на Мари и Петю.
— Пока еще нет, но мои просят привести Петю. Надо, Вера.
— Вам виднее,— промолвила Вера и ушла на кухню.
— Маш, так это все верно?
— Не зови меня так, Мари лучше.
— Хорошо, Мари. Когда смотрины?
— Ну, не смотрины, а так, знакомство. Это быстро и не больно. Поверь мне. А там, посмотрим. Ну, поцелуй меня. Вот так лучше,— и Мари лукаво взглянула на Петю. Тот млел от восторга чувств.
10
Юра Шацкий, старший сын Розалии Ефимовны и старший брат Шурика Шацкого, вполне самостоятельный молодой человек, который не боялся ничего, отслужив¬
ший армию, побывавший в венгерских событиях и горевший в танке на улицах Будапешта, все-таки боялся одно¬го — облысеть. Поэтому его утро начиналось с ритуала тщательного ухода за шевелюрой. Это было святое! В ход шли такие бутылочки, тюбики, пробирки и примочки, которых нельзя было достать даже на привозе, где есть все!
— Зачем тебе волосы, когда у тебя нет головы,— иронизировала Розалия Ефимовна, смотря на занятие сына.— Все как люди, а ты себе ничего не думаешь. Найди, наконец, себе хорошую девочку, сделай семью, перестань спать с этими хунами, прости меня Господи!
— Мама, не начинай,— мягко огрызался Юра и продолжал любимое занятие.
— Ты посмотри! Даже Петюнчик нашел себе хорошую девочку. Узнай у него, как это делается.
— Да? А ты откуда знаешь?
— Я давала ему две контрамарки и видела ее в театре. Очень мила. Учись у молодежи.
— Учусь, мама,— продолжал Юра занятие.
— А что тебе остается? Волосы, видите ли, ему нужны. Раньше нужна была голова. А сейчас! Мой Бог. Ты посмотри на своего брата. Он моложе тебя на десять лет, но ему не нужна шевелюра. Он думает о другом. Боже, о чем думает этот гулена. Только об переспать с очередной. Он не думает, как заработать. Я должна думать за него в свои-то годы.
— А где моя рубашка? — удивленно спрашивает Юра.
— Ты не знаешь где? Ее одел Шурик.
— Ну, как всегда. Хорошо, что он не одел мои брюки.
— Он таки одел твои, свои он вчера порвал, я их зашивала утром.
— Да-а-а-?! — Юра даже перестал выполнять свой священный ритуал.— А в чем я пойду на смену!
— А! Я уже постаралась,— и Розалия Ефимовна по¬шла к себе, чтобы принести и рубаху, и брюки.
11
Уже выбегая из двора, Юра сталкивается с Петей.
— Слышал о твоих подвигах!
— Ты о каких?
— Не придуривайся. Когда покажешь ее?
— А-а-а! В среду заеду с ней. Ребята соберутся?
— Конечно, извини, спешу на смену. А Шурки уже нет. Там только мама.
— Тогда и я пошел,— махнул Петя рукой, и они расстались.
В среду собралась вся компания. Был вечер. Розалия Ефимовна «давала спектакль», как обычно говорил ее старший сын, и квартира была полностью в распоряжении друзей. Петя, уговорив Мари, поднимался с ней на верхнюю палубу дома под пристальным взглядом соседей. Он слегка нервничал. Мари, напротив, была уверенна и любопытна.
— Тебя здесь все знают, Петя,— удивлялась она.
— Почти.
— Ты посмотри, они так заинтересованно смотрят на нас. Это что, смотрины, а, Петя?
Петя, продолжая здороваться с обитателями лоджии, не слышал вопроса. В это время появилась мадам Левчук и кинулась к Пете.
— Петюнчик! Рада тебя видеть. А твоя дама просто прелесть. Познакомь нас с ней.
— Мари,— это мадам Левчук,— и Петя остановился, не имея возможности обойти мадам Левчук.
— Очень приятно, мадам,— улыбнулась Мари и, отстранив мадам Левчук, уже сама потянула Петю за руку.
— О! Хорошо! Это гарно,— удивилась мадам Лев-чук,— дивчина что надо, наша! — и широко улыбнулась.
Появление Мари в компании несколько сбило ожив¬ленный ритм общения. Но это продолжалось недолго. Мари поздоровалась за руку с каждым молодым человеком,
12
кивнула своим сверстницам, внимательно наблюдавшим за ней и через полчаса совершенно освоилась в новой обстановке. Петя был в восторге.
— Мама была права,— Юра отвел Петю в кори¬дор.— Она таки что надо! Поздравляю. И держится хорошо. Везунчик.
— Да будет тебе, Юрка.
— А вот мне и не будет. Ты с ней серьезно?
— Да. Вот к родителям пойдем.
— О, это всерьез. Нет, ты все-таки везучий, Петюнчик.
Подошла Мари. Юра, оказывая ей всяческое внимание, предложил послушать последние блюзы, как он выразился, «на костях». Дивный голос Эллы Фиджеральд по¬плыл по комнатам. Атмосфера совсем потеплела, и Мари пригласила Юру на танец. Петя иронично улыбался, зная стеснительность Юры. Но все обошлось.
— Нет, ты действительно везучий. Какая фемина! — только и мог вымолвить Юра, запустив пятерню в свою знаменитую и так обожаемую им шевелюру. Хорошенькие девочки как-то смиряли этого бунтаря, участника дворовых баталий, частого защитника друзей и знакомых от посягательств хулиганов.
— Юра, что хочет этот фраер? — И фраер, зная горячий характер Юры, уже ничего не хотел. А если продолжал хотеть, то имел дело с Юрой. Но и Юре перепадало часто, что, впрочем, не меняло его характера.
— Вы только посмотрите! И здесь спектакль,— это вернулась из театра Розалия Ефимовна,— у вас сегодня «Марица» или «Летучая мышь»?
— У нас «Принцесса Цирка»,— подхватил Шурик.
— То-то я вижу массовку. И долго уже идет это представление? А? Я спрашиваю вас?
— Мама, ша! Уже финал. Последняя ария за тобой. Ты пришла точно к своему выходу.
— Вот так всегда. Стоит мне появиться — все заканчивается. Я тоже хочу побыть среди молодежи. Вспомнить молодость. Боже! Как это было недавно, почти вчера.
Компания начала расходиться, прощаясь, особенно с Розалией Ефимовной.
— Заходите еще. Мне приятно, что вам понравилось. Ах! Какие вы все молодые и красивые. Боже, дай им не¬много счастья в жизни.
13
— Полина, ты только посмотри на этого мальчика,— восклицал отец Мари, обращаясь к жене.— Он святой! Я не видел, чтобы он пользовался туалетом. Он только исчезает за сигаретами. И курит, курит.
— О, мой дорогой, молодость, он волнуется. Это важное событие в его жизни.
— Ив моей тоже! Боже, когда это все кончится! Когда, наконец, Мари успокоится. Дай Бог, на этот раз все образуется.
— Молчи, молчи. Вот он идет!
Петя вернулся после очередной отлучки из семьи Мари запыхавшийся и накурившийся. Эти несколько дней в доме у родителей Мари совершенно изменили его. Все здесь его стесняло: и родители Мари, и ее сестра, и вся обстановка, и, главное, ожидание. Бегая часто за сигаретами, он пользовался общественным туалетом, стесняясь пользоваться в квартире, чем и удивлял родителей Мари. Только младшая сестра Мари, десятилетняя Зина, с интересом и обожанием смотревшая на него, часто выручала Петю своим дружеским расположением и детской непосредственностью.
14
— Петя, а вы поженитесь с Мари?
— Да, Зина,— отвечал ей Петя.
— А когда, Петя?
— Да вот, как подадим заявление в ЗАГС.
— А когда, Петя? — настаивала Зина.
— Ты узнаешь об этом первой,— секретничал с ней Петя.
— А ты хорошо знаешь Мари?
— Ну, не совсем, но она мне нравится.
— А ты спроси ее о Гамлете, хорошо? — глаза Зины вдруг стали лукавыми, дыхание приглушенным.
— «Быть или не быть»... — начал Петя.— А ты откуда знаешь о Шекспире?
— Я не знаю никакого Шекспира. Я знаю Гамлета.
— А-а-а-а,— и Петя умолк при появлении в комнате Мари. Зина, махнув ему рукой, выбежала прочь.
— Уж соблазняешь детей? Да?
— Где ты была так долго, Мари?
— Задержалась у Веры, решала кое-какие дела. Сейчас много дел у нас, милый. Вот и приходится крутиться.
— О чем ты, Мари?
— О нас, о нашем будущем. Давай подадим заявление, пусть пока идет время. И папа просит. Он хлопочет о жил¬площади для нас, так что и это не помешает.
— О какой жилплощади, Мари? Еще ничего не решено.
— Ты что, испугался?
— Да нет. Но надо как-то не спеша, Мари. Потом, мы еще не были у моих.
— Хорошо. Давай пока подадим заявление и поедем к твоим родителям. Я очень хочу с ними познакомиться. Хорошо?
— Ладно, Мари. Я не против.
15
Во время семейного обеда отец Мари сетовал на сложившиеся обстоятельства:
— Конечно, если бы у меня были на руках документы, то этот выскочка Знанский таки решил бы все в мою пользу. А так, я знаю!
— Папа, мы решили подать заявление,— включилась Мари.
— Это правильно. Поздравляю вас! Полина, ты слышишь?
— Слышу, Веня. И тоже поздравляю!
— Вот теперь мне будет легче. Жилье — весьма важная деталь семейной жизни. Ну, давайте поднимем бокалы за вас, за ваше будущее.— Все дружно подняли бокалы с молодым вином.
— Спасибо, папа! — промолвила Мари, глядя на Петю.
— Спасибо! — промолвил Петя и осушил свой бокал.
— Лихо, правильно, молодой человек. До дна, чтобы было полно счастья,— весело заметил папа.
И только Зина смотрела испуганно на Петю.
— Ты почему не кушаешь, Зинуля? — вмешалась мама.
— Что-то не хочется, мама. Можно я выйду из-за стола?
— Можно, можно,— выпалил папа.— Иди к себе, нам надо обсудить взрослые проблемы.— Зина ушла. Остаток обеденного времени прошел в обсуждении «взрослых проблем», которые иногда приводили Петю в состояние шока. Таких вопросов он еще не получал. И ответы его приводили в недоумение папу Мари.
— Как еще не думал? А о чем вы думаете с Мари? Нет, ты посмотри на этих голубков, Полина! Только щебечут! А надо еще и кушать.
— Веня, не смущай гостя,— вступала мама Мари.
16
— Полина, мы уже одна семья. Здесь нет гостей.— Он оглянулся вокруг,— я не вижу их. У меня тысячи дыр, и я не успеваю затыкать их. Нужна помощь молодых. Какая? Это уже другой вопрос. Мы будем его решать постепенно. Я таки прав, Петя меня понимает.
— Да-да, понимаю,— поддерживал реплику Петя, ни¬чего так и не понимая.
— Вот видишь, Полина! Я тебе говорил, что это сообразительный мальчик. А ты, Мари, помолчи, ша. Ты уже все сказала. Будь здоров, Петя,— и папа протянул к Пете свой бокал. Петя автоматически протянул свой, и они чокнулись.
— За тебя, Петя! За вас с Мари! За все, чтобы было хорошо! — и папа медленно выпил.— Таки хорошо! Но я пошел, надо трудиться.— Поцеловав жену, папа ушел продолжать трудиться.
Вопрос подачи заявления в ЗАГС созрел. На следующий день, не без робости открывая двери серьезного учреждения, Петя, пропустив Мари, искал, с чего же начинается процедура регистрации. Напротив, Мари сразу же пошла в нужном направлении, разыскала быстро нужно¬го работника, и они успешно продолжили это важное дело. Когда формальности были позади, когда анкеты и заявления проверены несколько раз, когда положенные при этом нравоучения высказаны и выслушаны, Мари, извинившись, скрылась на несколько минут в глубинах здания. В это время к Пете подошла заведующая и тихо спросила:
— Молодой человек, вы хорошо знаете свою подругу?
— Ну. почти хорошо. а что?
— А я, представьте,— хорошо! Вот этот месяц, который вам дан, используйте с умом, чтобы потом не жалеть о сделанном. Желаю успеха,— и, повернувшись к двери, заведующая скрылась за ней.
17
Подбежавшая в это время Мари спросила с интересом:
— О чем эта старая карга с тобой говорила?
— Пожелала успеха в месячном испытании чувств.
— И все?
— Представь себе, все.
— Не верю! Скажи мне правду.
— А ты мне скажешь правду? А?
— Спрашивай. В этом храме говорят только правду.
— Откуда она тебя знает, Мари?
— Встречались, вот и все.
— А! А я подумал что-то иное.
— Что иное, скажи, она тебе что-то говорила?
— Ничего, кроме того, что я сказал.
— Ну и хорошо. Пойдем,— миролюбиво предложила Мари, и они вышли на улицу. Вопрос «быть или не быть» был решен. Потекли такие длинные дни месячного испытания.
Французский Бульвар утопал в зелени. Фамильный особняк родителей Пети прятался в глубинах сада. Второй день здесь царила атмосфера ожидания и неподдельного интереса. На широкое крыльцо, увитое плющом, при появлении Пети и Мари, вышли родители Пети. Они широко и радостно улыбались, приглашая молодых людей пройти на веранду.
— Вот, познакомьтесь — Мари,— засуетился Петя.
— Очень приятно! — мама протянула руки и обняла Мари.— Вот вы какая! Очень приятно!
— Соня! Дай и мне поздороваться! — папа пожал руку Мари,— очень приятно! Проходите, не стесняйтесь.— При этом руку Мари папа уже не выпускал.
Мари, как всегда, сразу вписалась в эту идиллию, чему
18
Петя был рад. Так прошло несколько дней. Оставаясь одни, родители уходили на работу, молодые люди были представлены сами себе, и это их очень радовало.
— А у тебя здесь хорошо, Петя. И родители твои просто прелесть! Я так рада!
— Родители у меня мировые. Мне очень хорошо с ними. Я так рад, что вы подружились. Ну, иди ко мне,— и Петя привлек к себе Мари. После долгого поцелуя Петя потянул Мари в спальню.
— Ты торопишься, милый. Давай повременим.— Мари была серьезна и строга.
— Мари, ты что, все ведь решено! Ты такая сладкая. Пойдем.— Но Мари настояла на своем, и Петя довольствовался только поцелуями. А как они были горячи! Как трепетало тело Мари в его руках! Как сладок был этот запретный плод.
Каждый вечер семья собиралась на веранде. Все были веселы, возбуждены и деликатны. Папа, плененный обаянием Мари, часто узурпировал ее внимание, наблюдая за ней пристальнее, чем обычно.
Как-то вечером, пригласив Петю в сад, оставив Мари с мамой, папа очень серьезно обратился к нему:
— Сынок, ты уже взрослый. Вот какой вымахал! Я горжусь тобой. И девочку неплохую привел в дом, очень неплохую.
— Папа, в чем дело, не тяни?
— Сынок, не знаю как сказать!
— Говори прямо, папа. Что-то случилось? Она тебе не нравится? Да?
— О, нет, нет. Но я хочу тебе сказать, то есть спросить, в общем — она беременна?
— Что-о-о?
— Я понимаю, ты порядочный человек и обязан на ней жениться. Хорошо, что вы любите друг друга.
19
— Что-о-о? — продолжал одну и ту же фразу Петя.— Ты не ошибся?
— Это ты спрашиваешь меня, главного врача родильного дома?
— Пап, это ошибка. Я...
— Продолжай, сынок. Что ты?
— Да. Я.
— Ну, рожай, мальчик, что ты хочешь сказать? Что это не ты? Я правильно тебя понял? Соня, Соня,— позвал папа маму.
Появилась мама и присела на садовую скамейку.
— Неудобно девочку оставлять одну,— сказала она.— Иди к ней, Петя.
— Иди, Петя,— повторил папа. Петя ушел к Мари.
А Мари, в хорошем расположении духа, в веселом настроении продолжала пить чай, пробовать сладкое печенье и конфеты, совершенно не замечая настроения Пети.
— Мне здесь у вас ужасно нравится, Петя! Ты что такой смурной? Что случилось?
— Пока ничего, Мари, но случится, обязательно случится.
— Почему такой фатализм? А?
— Давай уедем, Мари. Я отвезу тебя домой.
— Вот еще! Почему?
— Так будет лучше. Потом объясню. Ладно?
— А твои родители? Неудобно как-то вот так, сразу.
— Они поймут. Они у меня хорошие. Давай уйдем «по-английски».
— А, ты нахамил отцу и ретируешься?
— Что-то вроде этого.
Всю обратную дорогу Петя молчал. Мари, понимая его состояние, тоже молчала. Только ее рука была в его руке.
Пожатие его было почему-то не очень сильным. «Ну, да пройдет все»,— подумала она и посмотрела в глаза Пети. Они были холодны и грустны.
20
— Как это ты обещал? Ты сам посмотри, кому ты обещал. Честный человек, видите ли, он. А как с тобой поступают? А?
— Папа! Я дал слово и сдержу его.
— Соня! Посмотри на этого чистоплюя. Он готов принять на себя все грехи мира!
— Боря, ему тяжело. Перестань его терзать.
— Это кто терзает кого? Это он терзает нас, Соня. Нет, вы только посмотрите на это. Женись! Женись и воспитывай ее ребенка. Это конблагородно! Но как жить с женщиной, которая тебя обманывает? Заметь, сознательно, целеустремленно, цинично, если хочешь.
— Ладно, я потом разведусь. Но неудобно уже. Подали документы в ЗАГС. Что я скажу ей?
— Скажи правду. Это будет честней. Нет, нет, ты еще дитя,— и папа уходит, держа свою голову в обеих руках.
— Сыночек! Пойми нас. Это пощечина нам. Мы так тебя любили. Я понимаю, обмануться так обидно,— мама заглядывает Пете в глаза. В них слезы отчаяния.— Ну, успокойся. Не хочешь объяснения с ней, не надо. Просто уйди. Она не глупа, поймет. Вот увидишь. Но не делай это¬го. Она красивая, умная, но она уже испорчена, как человек. Ты не сможешь с ней жить. Я это знаю. Не терзайся. Больно, но надо это пережить.
«Как больно и мерзко,— думает Петя.— Ах, Мари, Маша, что ты наделала?! Так было хорошо. Зачем этот обман?! Как пережить разлуку, обмануть, не выполнить данного слова! Тяжело, никого не хочется видеть!» Нервный
21
срыв уложил Петю в кровать. Врач констатировал сильное нервное истощение. Папа уговорил его лечь на две недели в больницу. И Петю в полуобморочном состоянии увезли в клинику. Сессия в институте прошла без него. Пришлось думать об академотпуске. Месяц давно прошел, но от Мари не было вестей. Так случилось, что пришлось отстать от своего курса и догонять, догонять учебу. Рана постепенно зарубцевалась, оставив след в душе на всю жизнь. А жизнь продолжалась, несмотря на все. Судьба была к нему все-таки благосклонна. Все мужают по-разному.
Петр Борисович шел по знаменитой улице родного го¬рода. Сколько же это лет он не был в своем родном городе? Боже, целую вечность! Пришлось поколесить по стране и миру. А вот в родные края попал случайно. Долгожданный отпуск и круиз вокруг Европы. Из родного порта, как тут откажешься! Все, решительно все вокруг иное. И деревья ниже и все проще. Но воздух, каштаны, бесстыдные платаны на Пушкинской, кучка фанатов на Соборной Площади и многое другое — родное, близкое, очень знакомое. А Французский Бульвар все тот же! Правда, родители постарели, но по-прежнему бодры. «Боже, как я их люблю! — признается себе Петр Борисович.— Дай им Бог здоровья!»
Где-то в середине улицы вспомнил, что нужно купить пару сандалий, в круизе много экскурсий, много придется ходить. Заглянул в обувной магазин. Подошел к прилавку и обомлел. За прилавком, бойко разбираясь с многочисленными покупателями, стояла. Мари! Да, да! Та самая Мари, Маша с такими, как тогда, томными глазами, мягкой улыбкой и лукавым взглядом. Мари! Молодая, красивая девчонка. Сойти с места Петр Борисович не мог уже несколько минут.
22
— Мужчина, что вы стоите тут, как Дюк Решилье на Приморском бульваре?
— Ша, у него столбняк. Разве вы не видите, он умер. И правда, зачем жить в этой толчее, хамстве и бедламе. А? Он таки умница. Ему все до лампочки.
Но всего этого Петр Борисович, понятно, не слышал. Он очнулся, когда Мари крикнула в открытую дверь подсобки:
— Зинаида Вениаминовна, я должна уже уходить.
— Хорошо, хорошо,— донесся к Петру Борисовичу голос из приоткрытой двери подсобки. Затем оттуда появилась статная женщина, похожая на Мари. Петр Борисович сомнамбулически прошел еще ближе к прилавку и за¬мер, глядя на Мари.
— Петя?! Петя? Петя!
Петр Борисович повернул голову на заданный вопрос женщины.
— А вы, женщина, что? Мы разве знакомы?
— Нехорошо, Петя, забывать старых друзей. Нехорошо! — Женщина улыбалась и иронически смотрела на Петра Борисовича.
— Вы кто?
— Я Зина. Зинаида Вениаминовна. Боже, как же я тебя любила, Петя. А ты совершенно меня не замечал. Да и верно. Я была для тебя дитя. Ты любил только Мари.
— Не может быть! Зина, Зинуля, Зинуленька! — Петр Борисович кинулся к Зине, и они застыли по обе стороны прилавка в объятиях. Мари при этом сделала большие глаза.
— Ну вы и даете! Кто это, Зинаида Вениаминовна?
— Это Петя, Вероника! Петя!
— Вероника? — в свою очередь переспросил Петр Борисович.
— Да! Дочка Мари.
23
— Мари? — Петр Борисович снова посмотрел на Мари, не веря, что это не она, а Вероника.
— Вероника, ну еще пару минут. Видишь, я встретила давнего друга.
— Хорошо, но только поскорей.
Зинаида Вениаминовна резко открыла дверцу прилавка и затащила Петра Борисовича за него. Затем в подсобку. Здесь они сели за маленький столик и долго, молча смотрели друг на друга.
— А ты не изменился, Петя.
— Зато ты — просто королева! Какая стать, настоящая красавица.
— Петенька, как я тебя любила, как ревновала к Мари. Я ведь все знала про нее. А ты был так влюблен, так наивен, что просто пелена была у тебя на глазах.
— Да. Вспоминать неприятно. Да и давно это было. А вот дочка — копия Мари.
— Между прочим, это могла быть твоя дочка, помнишь? Но хорошо, что ты вовремя понял обман.
— Не надо об этом, ладно, Зина.
— Не надо, Петя. Ты прав. Мари давно нет. Есть Маша. Уже за четвертым мужем. Живет во Франции. Вот дочку прислала на родину, в гости. Вероника живет у нас. В сентябре возвращается обратно.
— Ах, как она похожа на Мари!
— Да, ты прав. Ее первый парень, Гамлет, с которым она тоже подавала заявление в ЗАГС, вернулся к ней через год, как вы расстались. Он эмигрант. Увез ее в Ниццу. Так что теперь ты знаешь, почем стоит «быть или не быть».
— Знаю, Зинуля, знаю. Хорошо, что я увидел тебя. Все-таки запоминается только хорошее. Всю жизнь нашу это сладкое чувство любви, а дурное куда-то пропало.
— А как ты? Женат? — восторженное ожидание ответа.
24
— Да, Зинуля. Боже! Мне не верится, что это ты, та десятилетняя девочка.
— Есть дети? — спрашивает Зинаида Вениаминовна.
— О, да! И очень хорошие ребята. Я ими горжусь!
— Ты хороший, Петя!.. Я знала об этом всегда. Даже тогда, когда ты не пришел, я знала и продолжала тебя любить. Можно я тебя поцелую? — И Зинаида Вениаминовна целует Петра Борисовича в пылающие щеки.
Выйдя в зал магазина, Петр Борисович забыл о сандалиях и только смотрел на Веронику. Та бросала на него робкие взгляды и прислушивалась к чему-то, что говорила ей на ухо Зинаида Вениаминовна. Затем она подняла голову, и Петр Борисович увидел также лукавый взгляд Мари, молодой Мари. Он вспомнил пьяный трамвай на Большой Фонтан, девчонку, пробирающуюся к нему на площадку, и ее доверчивую руку в своей руке.
— Ты куда?
— На десятую.
— И я. Поедем вместе?
Не поехали. Он быстро вышел на улицу и окунулся в поток людей.
8.08.2001.