Александр Балашов
ПОТОЛОЧНЫЙ ЗАЯЦ
Рассказ
Данила Берёзкин, студент семнадцатой группы специальности «Фармация» медицинского колледжа, обложившись учебниками и справочниками, готовился к переэкзаменовке по профильному предмету – фармацевтике. Данилу считали без пяти минут фармацевтом, но он был поэтом по призванию. За окном комнатушки, которую он на паях с однокашником Лёшкой на городской окраине снимал у чудака-пенсионера со смешной фамилией Лом, уже вовсю распоряжалась весна. Апрель не жалел зелёной краски в своей весёлой палитре. С первого же погожего дня второй месяц весны без устали принялся раскрашивать окрестности цветом пробуждающейся природы, начиная с робких нежно-салатовых штрихов в проклюнувшихся почках до сочно-изумрудных мазков на потянувшейся к солнцу молодой траве.
В такое время Даниле было не до нудно-скучной фармацевтики, экзамен по которой ему уже во второй раз ему предстояло сдавать такой же скучной и бледной, как парацетамол, Варваре Семёновне, старшему преподавателю медицинского колледжа. Далеко не молодую женщину с мраморным, будто рубленным бездарным скульптором лицом, студенты, словно в насмешку, прозвали «Варвара-краса». Наверное, из-за старомодной косы, которую Варвара Семёновна всю свою сознательную жизнь холила и лелеяла. Седеющую косу старший преподаватель колледжа и одновременно куратор курса поэта Данилы Берёзкина Варвара Касаткина, несмотря на колоссальную педагогическую занятость, всё-таки не забывала периодически подкрашивать, добиваясь безупречного насыщенного цвета переспелого каштана. Свою реликтовую косу она художественно укладывала и с достоинством носила на голове, как носят хрупкую, но очень дорогую им корону, победительницы самых престижных конкурсов красоты.
- Скажи мне, Данила Берёзкин, - на экзамене по фармацевтике спросила Касаткина, - зачем ты выбрал профессию, которая тебе совершенно неинтересна?
- Не я выбирал, - вздохнул Данила, понимая, что, запутавшись в хитромудрых названиях препаратов, на этот раз даже «тройки с жирным минусом» не дождётся. – Меня в ваш колледж родители запихнули. Я стихи с раннего детства писал. Я – поэт, Варвара Семёновна, в душе. Мои стихи в журнале «Кот и пёс» три раза публиковались…
Варвара Семёновна многозначительно хмыкнула и покачала головой:
- Поэт он, видите ли…Не тот, Берёзкин, поэт, кто рифмы плесть умеет, как сказал классик. Что такое поэзия, если разобраться по-научному? Игра слов – забава. А тебе профессия нужна. Про-фесс-ия! Соображаешь, Берёзкин?
Данила, пряча улыбку, послушно кивнул.
- Профессия – это то, что тебя кормит и людям жить помогает! А стишки – это… - она на минуту задумалась, подбирая нужное слово, - это развлечение, хобби, так сказать. Твои родители добра тебе хотели, чтобы ты людям помогал… Грамотно лечил их нужными лекарствами. А для этого, Берёзкин, нужно много, очень много читать спецлитературы и всё запоминать.
Стареющая классная дама помолчала, поправила косу-корону и сокрушенно вздохнула:
- И что из тебя, Берёзкин, получится? Ума не приложу… Выгонять тебя с последнего курса для колледжа и государства нерентабельно, а делать с тобой что-то всё-таки нужно. Знаю, что ты наряжаешься шутом и не с самыми усидчивыми сокурсниками ходишь с этими, как их?...
- Волонтёрами, - подсказал Берёзкин.
Варвара Семёновна подсказку не приняла.
- …Ходите, нарядившись клоунами, по больничкам, - продолжила она. - Ты там стишки, говорят, почитываешь смешные?.. Благотворительность – дело хорошее. Но если ты хорошо усваиваешь учебную программу. А, простите, юморить – тут большого ума не надобно. Вот великий Пушкин, между прочим, говорил, что не хотел бы быть шутом даже у Господа Бога...
Варвара Семёновна, глядя на улыбку, которая во время её обличительного монолога села на губы нерадивого студента, раздражённо хлопнула тетрадью по столу.
- И чему ты вечно улыбаешься? – воскликнула Варвара Семёновна. - Кто ты, Берёзкин, в конце концов? Гений, шут или доморощенный дебил?
Данила, задумчиво глядя в окно, виновато пожал плечами:
- Я – поэт, Варвара Семёновна. «Поэт, не дорожи любовию народной…». Ну, и так далее… Фармацевтика, короче, – не мой путь.
- Иди, поет! – вздохнула Варвара Семёновна, возвращая студенту зачётку. В слово «поэт» она вложила весь свой запас сарказма. – Переэкзаменовка – вот твой путь, Берёзкин.
- Так я пошёл? – всё ещё не веря в свой полный провал, спросил поэт.
- Иди, иди, шут гороховый… И много-много читай по моему предмету, если не хочешь вылететь из колледжа за пять минут до диплома.
У дверей она остановилась, медленно повернула монументальную голову в сторону Берёзкина и посоветовала:
- Чем клоуном наряжаться и шута горохового изображать, неустанно читай «Фармацевтику»! Читай, читай и читай, не теряя времени! Дам тебе ещё один шанс стать человеком. Последний, заметить, Берёзкин.
- Спасибо, Варвара Семёновна, - грустно ответил Данила. – Счастливой вам весны!
Старший преподаватель колледжа, не оборачиваясь, бросила в ответ:
- Дурак ты, а не поэт, Берёзкин. Фармацевт – профессия хлебная. Общество наше – больное. Аптек в городах, что опят в грибной год… А поэзия – это несерьёзно. Это, Берёзкин, баловство, которое сегодня даже гения не прокормит. Никчёмное дело – поэзия, дружок. А ты мне: «Я – поэт»… Не прэтические, Берёзкин, нынче времена… Прагматичному времени поэты не нужны.
…Вернувшись на съёмную квартиру, Данила, бросив своё бренное тело на любимый диван, спросил Лёшку:
- А может, Лёш, прав был Пушкин?
- В чём? – не понял Алексей, примеряя перед зеркалом шутовской колпак Данилы.
- Поэт – это шут или?.. – повторил свой вопрос Данила. - Кто такой сегодня – поэт?
Лёшка, удивившись вопросу соседа по комнате, сказал:
- Ты у нашего хозяина об этом спроси. У профессора Лома. Он ведь, ребята говорили, когда-то, пока с головой дружил, в универе преподавал. Доктор философии всё же…
- Спрошу, - ответил Данила.
- Так ты идёшь с нами? – уточнил друг. – Сегодня нас ждут больные детишки в первой градской.
Данила не ответил, повернувшись лицом к стенке, швырнул тетрадку со стихами на пол.
- Ну-ну, - бросил Берёзкину Алексей. – Мучайся дальше.
Когда Лёшка ушёл, Данила, подняв тетрадь, с лицом скорбящего на похоронах дальнего родственника , стал выкладывать из сумки справочники и толстые скучные книги по фармацевтики.
В дверь комнаты постучали.
- Входите, открыто, - вяло отозвался поэт.
В комнату в полосатом махровом халате «времён Очакова и покоренья Крыма» вошёл хозяин квартиры, старый университетский профессор.
Окинув груду книг быстрым живым взглядом, старик спросил:
- Читаешь?
- Угу, - без энтузиазма ответил поэт. – Простите, профессор…. Мне много прочитать нужно – переэкзаменовка назначена.
Чудаковатый хозяин трёхкомнатной квартиры кивнул:
- Понимаю, понимаю… Римский писатель Плиний Младший как-то сказал, что следует читать много, но не многое.
И экс-профессор тихо засмеялся, теребя в руках небольшую книгу в потёртом кожаном переплёте.
Берёзкин поднял глаза на старого чудака и спросил:
- Как это?
- Да так это, - улыбнулся в ответ старик. – Я тут, господин поэт, невольно услышал ваш разговор с товарищем по учёбе…
- С Лёшкой?
- С Лёшкой, с Лёшкой, - кивнул он. – Насчёт поэта и поэзии. И решил сделать тебе подарок… Волшебная, скажу тебе, поэт Данила, книга... Даёт тайное знание, как овладеть магией слова…
Данила был польщён, что его наконец-то назвали поэтом, и невольно перевёл взгляд на потрёпанную невзрачную книжку, которую профессор Лом держал в руках. На обложке тускнели полустёртые слова – «МАГИЯ СЛОВА». Берёзкин не сдержался и в сердцах махнул рукой: в глазах начинающего поэта читалось – «только мне перед переэкзаменовкой этой дури и не хватало!..»
Экс-профессор, о котором все говорили, что он давно уже с катушек съехал, перестал улыбаться и положил старинную книжку на стол.
- Вот оно искусство, как в немногом сказать о многом, - сказал он. - Это, молодой человек, ключ к разгадке всего таинства, имя которому – Поэзия. Когда усвоишь эти уроки, тогда и произойдёт чудо. Самое настоящее чудо, молодой человек. Магия слова в сердце рождается.
Берёзкин заглянул в глубоко посаженные глаза старика, на минуту ему стало страшно – да он, и впрямь, сумасшедший! Это у него весеннее обострение, пронеслось в голове поэта. Недаром же, говорят, в весенний период активизируются все маньяки и шизики!..
Профессор будто прочитал мысли студента.
- Ты так не думай, Данила, - мягко сказал он, поглаживая обложку книги. – Я, как ты выражаешься, с катушек не съехал. Поймёшь магию слова, многое поймёшь в этой непростой жизни. Тогда и свою фармацевтику сдашь Варваре Семёновне. А ты её обязательно сдашь, уверяю тебя…
- Может, предскажите – когда?
- Как только усвоишь уроки из этой «Магии»… Тогда без проблем сдашь экзамен. Это случится в четверг, после дождика, 6 апреля, в 15 часов тридцать минут по Москве.
- А что потом? – недоверчиво спросил Берёзкин.
- А потом и самый свой главный экзамен сдашь, когда научишься творить сердцем. Тогда и чудо случится.
- Чудес, Эдуард Васильевич, не бывает. Не та эпоха, – парировал Берёзкин, уверенный, что бедный старик, которого он уже не боялся, а жалел, действительно вошёл в весеннюю фазу обострения своего хронического недуга.
- Увидишь потом, какое чудо эта самая «Магия Слова» творить может, - сказал философ и вышел из комнаты, которую у него снимали студенты.
***
6 апреля, когда Данила Берёзкин пришёл на переэкзаменовку к Варваре-красе, ласковое весеннее солнышко пригревало расцветающую землю. На небе не было ни облачка. Но в половине третьего вдруг пошёл сильный дождь. Данила, поглядывая на часы, терпеливо ждал экзаменатора, размышляя, где это нелёгкая носит Варвару Семёновну. Раньше она никогда на экзамен не опаздывала.
- Прости, Данила Берёзкин, - извинилась она, опоздав на двадцать минут. – Неожиданно начался дождь, пришлось вернуться за зонтом.
Она немного промокла под апрельским дождём и теперь, распустив каштановые волосы по плечам, неожиданно для Данилы став действительно стала Варварой-красой. Варвара Семёновна поймала восхищённый взгляд студента, улыбнулась и сказала:
- Хватит лирики. Перейдём к делу. Расскажи-ка мне, пожалуйста, о седуксене. Ответишь – зачёт, не ответишь – не обессудь, дружок…
Берёзкин закрыл глаза, как учила подаренная профессором Ломом книга, мысленно обратился к своему сердцу, прошептав:
- Седуксен…
- Да-да, дружок. Именно так, препарат…
Преподаватель ещё не успела закончить начатую фразу, а в голову неведомо откуда уже пришли нужные Даниле слова.
- Седуксен, - начал Берёзкин, - это производное бензодиазепина, оказывает миорелаксирующее, седативное и противосудорожное действие…
Варвара Семёновна удивилась и подняла руку:
- Достаточно, коллега. Вот видите, как много можно сказать в немногом. Вижу, что много читали и многое знаете. Экзамен сдан!
…Берёзкин не шёл – летел над тротуаром, окрылённый полученной оценкой. Он был счастлив от мысли, что теперь уж точно – не вылетит из колледжа и не огорчит маму с папой, живущим с его сестрой и братиком в маленьком русском городке. Старые липы на аллее благосклонно кивали поэту ветвями с молодой клейкой листвой. В высоком весеннем небе, умытом благодатным весенним дождём, показался курлыкающий клин журавлей – птицы из чужих краёв возвращались на милую их сердцу родину.
- Данька, ты просто цветёшь и пахнешь! – встретив друга на автобусной остановке, воскликнул Лёшка. – Пойдёшь сегодня с нами в детскую онкологическую?
- Пойду! – твердо ответил Берёзкин.
- В костюме шута?
- Как всегда - в весёлом клоунском колпаке, а на носу красный шарик на резинке.
- Тогда ровно в пять, у приёмного отделения детской онкологической больницы. Ты знаешь, это на Семашко, - сказал Лешка.
- Обязательно буду!
Алексей уже почти влез в автобус, но обернулся и, держась за чью-то куртку, крикнул:
- Свои весёлые стишки ребятишкам почитаешь!.. Им же там грустно!
У поэта Берёзкина не было новых стихов. Но он только точно знал: сегодня они обязательно родятся в его сердце. А раз так, то обязательно произойдёт чудо.
…Когда их волонтёрскую группу подвели к палате под номером девять, сопровождавший студентов заведующая отделением приложила палец к губам и тихо сказала:
- Здесь лежит девочка Соня… Третья стадия… Она так давно не улыбалась, а это только усугубляет её болезнь… Если бы ей вернуть в детство… Если бы сделать такое чудо, то надежда бы вернулась…
- Мы постараемся, - сказал Лёшка.
- Уж постарайтесь, ребятки, - тихо ответила врач.
Соня лежала на кроватке и грустно смотрела в белый потолок потухшим взглядом. Лёшка толкнул Данилу в бок – мол, не молчи, скажи что-нибудь весёлое.
Но язык у поэта будто прилип к гортани. Данила посмотрел на потолок, куда был устремлён взгляд бедной девочки, и вдруг увидел там солнечный зайчик.
- Здравствуй, зайчик! – сказал Данила.
Соня грустно вздохнула:
- Он – ненастоящий. Солнечный.
- А хочешь, он станет настоящим зайцем?
- Очень хочу, - тихо ответила девочка и печально посмотрела на поэта. – Но это ведь невозможно…
- Всё возможно, Соня! – ответил поэт. – Сейчас потолочный заяц оживёт и запрыгает пушистым комочком прямо у тебя на кровати. Не веришь? Я – маг, я сумею…
И Данила озвучил только что родившиеся в его сердце слова:
- Зайчик солнечный играет,
Он залез на потолок,
Заглянул в кроватку к Соне –
И ожил вдруг, скок да скок!
И случилось невозможное. Об этом потом долго судачила вся детская онкологическая больница. После прочтения Данилой стишка про «потолочного зайца» солнечный зайчик мягко опустился с потолка палаты прямо в кроватку больной девочки. И на глазах изумлённых врачей и сокурсников Данилы он превратился в самого настоящего живого зайчика. Беленького, пушистого и очень игривого.
- Живой! – восхищённо прошептала девочка. И первый раз за последние страшные месяцы злой и жестокой болезни улыбнулась.
- Это – чудо! – пряча навернувшиеся на глаза слёзы, сказала заведующая детским отделением, пожимая руку Поэту. – Это самое настоящее чудо!