Начало: http://proza.ru/2017/06/27/1588
Для Инге этот день тянулся бесконечно. Он был такой солнечный, по-весеннему тёплый, но она не замечала его прелести. Девушка хлопотала по хозяйству, ухаживала за раненым, делая всё это словно во сне, не отдавая себе отчёта. Тревога её возрастала с каждым часов, она напряжённо прислушивалась, желая услышать звуки сражения, но ветер лишь доносил до неё слабый отзвук трубящих рогов – больше ничего. Потом даже эти звуки затихли, и стали слышны только шелест деревьев, голоса птиц и журчание воды на мельнице.
Охваченная тревогой Инге не сразу заметила, что все её мысли теперь заняты молодым туринцем. В памяти то и дело всплывало его лицо, его печальный взгляд и улыбка, обращённые к ней. Её руки помнили прикосновения его сильных рук, а на лбу продолжал гореть его поцелуй. В такие минуты девушка забывалась в непонятном блаженстве, пока новый приступ тревоги не возвращал её на землю. Таких чувств ещё никогда в жизни не вызывал в ней ни один мужчина. О, она готова была бы отдать всё на свете, лишь бы он воротился, лишь бы увидеть его снова. В один момент, не в силах больше терпеть неизвестность, она хотела уже броситься в лес, чтобы получить хоть какую-нибудь весть – добрую или злую, неважно. Но обещание, данное Патрику, не отходить от Дэвиса, остановило её.
- Да что ж ты извелась вся! – пожалел её мельник, - Дурные то вести уже бы примчались, а раз ничего не слышно, то всё хорошо.
Это немного успокоило Инге, в словах Джекоба был здравый смысл, и она вновь погрузилась в свои девичьи грёзы.
Патрик появился на мельнице под вечер, когда Инге, уставшая от тревоги, и отупевшая от усталости, просто перестала его ждать. Войдя в дом, он сразу направился к Дэвису. Тот спал. Патрик присел рядом с ним, пощупал пульс, прислушался к его дыханию. Оно показалось ему более спокойным и глубоким, жар тоже стал поменьше.
- Кажется, получше? – прошептала Инге, тоже присаживаясь рядом.
- Дэвис, братишка, ты как? – позвал Патрик, слегка подёргав его за руку.
- Я спать хочу… - пробормотал тот, отворачиваясь к стене.
- Фу! Обошлось… Будем надеяться. - Патрик вздохнул с облегчением – И здесь и там – обошлось!
Он весело взглянул на Инге и слегка дёрнул её за косу, – Умница, девочка! Всё сделала как надо! Пойдём теперь со мной!
Патрик взял её, оторопевшую от неожиданности, под руку и вывел во двор. - Пойдём,пойдём: там, в деревне люди устроили праздник. Отпразднуем победу, мне кажется - мы это заслужили.
- Но, а как же? – Инге остановилась в нерешительности – Как же Дэвис?
- Идите, - отозвался мельник, - дайте поспать человеку! Я же тут с ним останусь. Давайте, идите, не теряйте времени.
Патрик и Инге переглянулись, потом побежали на берег реки, где на огромной поляне уже горели костры, жарилось мясо, были накрыты столы, над ними были натянуты тенты, украшенные молодыми ветвями деревьев.
На этой поляне когда-то испокон веков собирались их неведомые предки. Молчаливым свидетельством того были каменные плиты, поставленные кругом. Неизвестно кем и уже непонятно зачем. Волны завоеваний раз за разом хоронили смысл этих таинственных сооружений, и теперь уже можно было только догадываться, что охраняют здесь эти безмолвные стражи. Сейчас на этой поляне стояли бочонки эля, нарядные девушки и парни, плясали под незатейливую музыку, взявшись за руки. Одна из девушек, стоявших в сторонке, подбежала к Патрику и одела ему венок на голову. Тот подхватил её за талию и поцеловал в щёку. Девушка засмущалась и убежала прочь, закрывая передником лицо.
Инге точно обожгло. Ревность – это чувство было ей доселе незнакомо.
- Ты привёл меня сюда смотреть, как ты целуешься? – обиженно воскликнула она.
- Я просто отпустил ей грехи! – шутливо ответил Патрик и, надев венок на голову Инге, добавил, - Не злись, пойдём лучше танцевать!
Инге танцевала, потом пила эль, потом снова танцевала и снова пила эль. Парни начали состязаться в стрельбе из лука. Инге тоже стреляла, но почему-то никак не получалось попасть в цель. Потом поставили высокий шест посреди поляны, на вершину которого водрузили колесо от телеги, увешанное цветными ленточками. Каждый из парней пробовал залезть на этот шест, чтобы достать ленточку и подарить своей избраннице.
«Я влюбилась!» - думала Инге с ужасом и наслаждением и щёки её пылали от эля и от смущения. Смеркалось, наступала недлинная весенняя ночь с соловьиными трелями и лягушачьим хором. Из темноты вынырнул Патрик и протянул ей ленточку. Инге взяла её, и хотела было что-то сказать, но тут её повело в сторону, и Патрик поспешно подхватил её под руки – Э-э, красотка, да ты напилась, как монах перед обедней. Пойдём- ка, я тебя домой отведу.
Оказавшись в его объятиях, Инге совсем размякла и попросила шёпотом – Отпусти и мне тоже грехи.
- Не сегодня, - серьёзно ответил Патрик, и добавил, - не хочу, чтобы завтра ты об этом жалела.
По дороге Инге оступилась и чуть не упала. Патрик подхватил её на руки и понёс по тропке на мельницу.
- Не тяжело? – спросила она, обнимая его за шею.
- Ты как пёрышко, - ответил он, - так бы и нёс тебя до самого утра.
- Ты меня теперь презирать станешь за то, что я напилась? – снова спросила Инге заплетающимся языком.
- Нет. Мне нравятся пьяные девушки, – смеясь заверил Патрик, уверенно и, тяжело шагая по тропинке, потом добавил уже серьёзно, - и ты нравишься мне, Инге.
Инге ничего не ответила, только крепче обняла его за шею.
Мельник ещё не спал, сидел на крылечке, глядя, как зажигаются в небе звёзды. Патрик бережно отнёс спящую девушку наверх, уложил на кровати, осторожно снял с неё обувь, укрыл пледом и сел рядом на полу, держа в руках её изношенные башмаки, словно они представляли какую-то ценность.
- Господи! – прошептал он, - Ну за что?! За что ты меня так мучаешь? Я ведь на пределе, я не выдержу больше. Я тоже хочу быть счастливым! Как другие люди. Но почему мне этого не дано? Чем я хуже других? Я прошёл столько дорог, прочитал уйму книг, я перенёс столько страданий и всё ради чего? И почему именно эта девушка, почему она?
Патрик уткнулся лицом в стоптанные башмаки Инге и почувствовал, что ему очень сильно, до слёз себя жаль. Много встречал он девушек в своей жизни, многие ему нравились, но одни были слишком жеманны и корыстны, другие неумны и болтливы, третьи тщеславны и высокомерны, для четвёртых не годился он сам.
Инге сочетала в себе всё те качества, которые он привык всегда ценить в людях. Его не смущало, что в ней так мало светского лоска. Напротив, ему нравилась её простота в обращении, доходящая порой до дерзости, её независимость и способность к искреннему проявлению чувств. Его умиляло то, как она, стараясь казаться храброй и решительной, скрывала свою беззащитность.
- Даже птицы вьют гнёзда, а я, человек, не имею места, где главу преклонить. – снова шептал он, - Ты отнял у меня всё, Господи, - дом, родину, честное имя, но я не ропщу. Я служил Тебе – я стольких отправил на тот свет под знаменем Твоего Креста. И я готов служить Тебе вновь. Зачем же Ты посылаешь мне такие искушения? Чего Ты от меня хочешь? Я имею право это знать! Хочешь, чтобы я это преодолел и доказал тем самым свою к Тебе любовь? Но я слаб, я немощен, я хочу, чтобы меня ждали, плакали обо мне, любили просто и понятно, по-человечески. Или хочешь, чтобы я пал, смиряясь в своей немощи? Что Тебе нужно? Скажи. Даёшь ли Ты мне право выбрать самому?
Патрик сидел так, какое-то время, разговаривая с Богом, и постепенно осознал, как далеко зашёл он в своей гордыне. Он вспомнил, что когда-то уже отказался от любви и убедил себя, что сделал это во имя Господа и потом всякий раз любовался этим поступком, будучи уверен, что больше ни одна девушка не завоюет его сердце.
Но это новое стремительное чувство было ещё сильнее прежнего и захватило его так внезапно, совершенно врасплох, полностью разбив иллюзии о его стойкости и верности своим убеждениям. В смятении Патрик всё ещё сжимал в руках башмаки Инге, потом аккуратно поставил их возле кровати, потихоньку спустился вниз, стараясь не разбудить спящих, и вышел на крыльцо. Мельник по-прежнему пребывал на крыльце, накинув на себя шерстяной плед от вечерней прохлады. Сияли звёзды, монотонно шумела мельница, плескалась вода и кричали лягушки.
- Чего не спишь? – спросил Патрик у старика.
- А чего спать-то? – откликнулся тот. – Жизнь вот-вот закончится, жалко её на сон тратить.
- Может моя быстрее закончится, жизнь-то? – вздохнул Патрик.
- Типун тебе на язык! У тебя ещё всё только начинается! Девчонка вон без ума от тебя!
- Вижу. Да я и сам, если честно, попался в сети, - признался он.
- Так за чем же дело стало? Она под хмельком… Не воспользовался? – поинтересовался Джекоб.
Патрик отрицательно мотнул головой.
- Силён, – в голосе мельника послышалось уважение. – А знаешь, чем, по моему мнению человек от животного отличается? – спросил он у Патрика.
- Ну, по-твоему, чем?
- Тем, что сложности себе придумывает. Сам навыдумывает себе законов и правил, сам запутается в них, а потом ходит – Богу жалуется. Так, мол, и так – нет в жизни счастья. А по моему убогому разумению, ты живи, как тварь Божья живёт, - и будешь счастлив. – промолвил старый друид.
- Как у тебя всё просто. А как же Закон, который Бог людям дал: не убий, не прелюбодействуй…?
- Видишь ли, жизнь, сынок, ей законы не писаны, она всё равно в них не вставится, потому как шире намного любого закона, даже Божьего.
- Что ж теперь, по-твоему, Закона не соблюдать? Воровать, людей убивать…
- Закона придерживаться надо, но и самого Бога надо чувствовать, дыхание его, слушать зов его – даст он согрешить – согреши, даст покаяться – кайся.
- Тебе бы к нам в Оксфорд, лекции читать, - усмехнулся Патрик, устало привалившись к перилам крылечка.
- Чего я в вашем Оксфорде не видал? – мельник махнул рукой, - Думаешь, если латынь выучил, так теперь всё, царь и бог? Много ли тебе счастья от этой латыни? Вот бывало с отцом её, Царство ему Небесное, сидим вот так, разговариваем – такие глубины открываются. Уолеф – умнейший человек был, куда там ваш Оксфорд.
Они помолчали какое-то время, потом мельник снова начал разговор.
- Я-то ведь жену свою, Ханну, у друга отбил. Прямо из-под венца увёл. Шуму было, крику. Н-да, было дело.
- Вот ведь как! И что друг? - спросил Патрик, зевая.
- А что друг? Два года со мной не разговаривал, а потом женился на девушке с хорошим приданым, открыл своё дело, по кожевенной части в Линкольне. Теперь живёт припеваючи, старший сын его уже в рыцарях, а младший по торговле пошёл. Благодарит меня каждый раз, как приезжает, что свадьбу тогда их расстроил. Вот как бывает, а ты говоришь – Закон.
- Знаешь, я ведь тоже не вчера родился. У меня тоже всё было. Однажды, оказался я в Ариане, это город такой в Африке… Ну в общем далеко на юге. – пояснил Патрик, заметив недоумение на лице мельника. У одного почтенного еврея в семье. В меня до смерти влюбилась его младшая дочь. Я был многим обязан этому достойному человеку и поостерёгся позорить его седины. Им же, знаешь как, только с евреями сочетаться положено. Что было делать? В один день сбежал я в Акру, к англичанам. Как раз они её осадили под знамёнами Эдуарда. А когда спустя год вернулся – девица уже вышла замуж за соплеменника и ждала ребёнка. Я не жалею о том, что так поступил – сохранил уважение её отца, да и она счастлива: живёт с мужем в Лондоне, растит трёх ребятишек. Я тогда правильно сделал, что уехал, может быть и на этот раз надо сделать также.
- Ну ты сравнил! Инге – христианка и отец её… уже на небесах – возразил мельник.
- Она невеста моего друга. А это ещё хуже, чем дочь еврея, – пробормотал Патрик, уронив голову на грудь. Он почувствовал, как его неудержимо клонит в сон.
- Не горюй! В жизни по-разному бывает. Только дурак ведёт себя всегда одинаково. Жизнь, она всё по местам расставит, – мельник толкнул задремавшего Патрика в бок, - Иди лучше в дом, нечего всю ночь на крыльце валяться. Утром дождь будет. Чувствую, кости ноют.
Продолжение: http://www.proza.ru/2017/06/27/1592