- Ми-и-илику, засели нитку в швейную машинку! Пожалуйста! - громко зазывала домой Роза, родная бабушкина сестра.
Не подозревая, она отрывала меня от важного наблюдения за жизнью роскошного муравейника, не далее как вчера, возникшего рядом с вишневым деревом, во дворе нашего сокирянского дома. Колонны трудолюбивых букашек взбирались по стволу бесконечной цепочкой, обходя липкие потеки прозрачной смолы и теряясь высоко-высоко, среди множества веток, щедро нагруженных тяжелыми спелыми ягодами.
Еще в детском садике мы свято уверовали в особые свойства этой драгоценной смолы, обдирая ее с коры вишневых деревьев и всей ватагой смакуя первую в жизни жвачку. Вдобавок, она была прозрачная , пахучая, и сквозь неё можно было смотреть на солнышко.
- Молодец ! Я вижу уже очень плохо, а тебе удалось заселить нитку с самого первого раза,- похвалила Роза, тут же, мимоходом, отправив мне в рот горбушку чёрного хлеба с порцией мелко порезанного репчатого лука, обильно сдобренного пахучим подсолнечным маслом
- Какое сегодня число ?,- немного переигрывая с проявлением повышенного интереса, спросила Роза. А долгота дня? Так люблю, когда , начиная с конца декабря, день потихоньку увеличивается. Становится как-то светлее и радостнее. В душе зарождаются надежды на скорый конец зимы, приближение весны с ее ласковым долгожданным теплом
- Ну? На сколько день увеличился за сегодня? Ого! На целых две минуты. Скоро, очень скоро, он будет расти по три минуты. День в марте скоро сравняется с ночью. А там и до лета рукой подать. Их либэ вен тук гройсер ынд гройсер ( Я люблю, когда день все больше и больше, идиш)
Может, это поздняя холодная осень сорок первого года, отнявшая в гетто Винницкой области любимого веселого мужа Залмана вместе с их двухлетней Ревусей внушила ей такое стойкое неприятие уменьшавшихся пасмурных дней?
Первый календарь, который запомнился мне, был огромным. Возник он в виде богато раскрашенной толстой книженции, вкусно пахнувшей ещё свежей типографской краской. На ней крупным шрифтом были начертаны цифры - 1959
В свои четыре года, я мог их не только громко зачитывать, но и уверенно считать от одного до десяти. Причём, и на русском, и украинском, и идише.
В календаре было много интересных рассказов, волшебных сказок и удивительных загадок. По вечерам, мы с мамой любили подлавливать нашего всезнающего папу, вечно корпящего над выполнением бесконечных контрольных работ своего заочного Львовского универа.
Громко зачитывая вопрос, мы бурно радовались, когда отец отвечал неправильно или невпопад , а наша версия, очень редко, но оказывалась победной.
Особенно интересными были страницы накануне Нового 1960 года, где можно было вырезать и снежинки, и радостного снеговика с красным морковным носом, и Белку со Стрелкой - наших геройских собак-космонавтов. Меня постоянно заботило, кто и как кормил их во время первого в мире космического путешествия.
Очень нравился и строгий металлический календарь с небольшими окошечками, где число переходило на завтра с лёгким щёлканьем, - стоило только корпус повернуть.
Я постоянно крутил бедный календарь, доставал изнутри квадратики с числами, закладывал их обратно, подолгу стараясь восстановить правильную работу чудо-машинки.
После упорного копошения, я торжественно устанавливал отремонтированный блестящий календарь возле волшебных часов в сказочном ажурном корпусе. На нем можно было различить птиц, охотничье ружьишко и отверстия, через которые окружающий Мир выглядел совсем-совсем по другому.
Но главным, самым главным, был обычный настенный календарик с отрывными деньками. Он выглядел пухло-толстеньким, очень самодовольным, в самом начале года, и совсем как дистрофик, худевший прямо на глазах, к его неизбежному концу.
Помимо долготы дня, бабушек Риву и Розу страстно интересовало все, что я с выражением зачитывал на обратной стороне каждой странички.
Там присутствовали продвинутые рецепты засолки огурцов с помидорами, состав невиданных пирожных и стихотворения Владимира Маяковского. Переживая драматические моменты французской революции, либо гибели героев-партизан, мои бабушки могли и всплакнуть, вытирая глаза видавшими виды передниками.
________
- Димочка, Димочка, - шептала медленно, но верно угасавшая Роза. Меня она уже не узнавала, называя именем маленького сыночка Марины - моей двоюродной сестры.
Последние годы, их семья проживала в той же Тираспольской квартире, а Димочка занял место самого-самого дорогого в ее любящем сердце.
- Скажи-скажи, ингалы ( мальчик, идиш), день, сейчас, становится меньше или больше?,- из последних сил вопрошала она
- Больше-больше, дорогая Розочка, день становится все больше - соврал я напоследок, вызвав слабую-преслабую прощальную улыбку
- Гит-Гит( хорошо-хорошо, Идиш) Это очень хорошо,- облегченно выдохнула она, насовсем забыв о вдохе следующем
До сих пор, там и сям, люблю покупать пухлые настенные календари. Первым делом, обращаю внимание на долготу дня и , желая обрадовать, мысленно сообщаю Розе, что Темень, исчезая, постепенно уходит, а Света в Мире становится, все больше. Зачастую, мне так не кажется, но чувствую- чувствую, что она отчаянно ждёт именно этого.
Помнится, как радостно подлетев к окну и поглядывая в небеса, она весело протирала слегка коловшиеся плотные листовые пластинки высоченного алоэ, выставленного на подоконник, прямо под шумный ливень первой майской грозы.
В ее глазах я видел такие неистовые надежды и ожидания, что , невольно поддаваясь этому настроению , сам начинал верить в приближение чего-то Чудесного, Доброго, Светлого и Бесконечного, что всегда ощущалось нами только накануне Нового Года...