Ученик и учитель ремесла фальшивомонетного. Фр. 5

Ярослав Полуэктов
5
В семье Мойши Палестиновича живопись, рисунок и лепка это давняя семейная традиция.
Палестина, Египет и Московия – ничто перед талантливой Сайберией.
Искусство мира, – сказывал Михайло Ломоносов по дороге из Европы, – вообще будет произрастать Сайберией.
А Себайлы в Сайберии – это душевные светлячки, врачеватели–подорожники, прекрасные стрекозки перед ужасными американскими и африканскими слепнями, кактусами, мушками цэцэ.
Начальному рисованию Никоша с братьями обучался в Ёкске.
Но у братьев не пошло дальше набросков и этюдиков. Ушли раньше. А Никоша остался. Забросили братья цветные карандаши, изломали в крошки пастель, забросали глиной и утопили в ручьях мольберты, стали из ружей по бутылкам палить.
Заводные щуки, сидя в корнях на нересте и, обступив такой красоты картины, хватались за животики, выпуская от смеха воздушных пузанов заместо метанья созрелой икры.
А Мойша–отец таки брал несколько уроков у Селифания, заезжая в народные Джорские курсы. 
Плюнул.
Не получалось ничего у Мойши.
Вместо причесок и грив выходили у него, словно надсмеиваясь над криволапыми попытками, копенки тощей соломы.
Валёры  вкруг голов у него сливались напрочь с фоном. Фон – с ниспадающими волнами натурных драпировок, напоминая и там и сям осыпи булыжных камней.
Количество пальцев натуры не координировалось анатомией. «Сие не обязательно, – говорил он, – главное: уловить характер сибирчанок».
То–то выходили новорожденные характеры! Смех, да и только!
Без всматривания в характеры было сходу видно: писал он будто не с людей живых, а с вампиров, залежалых покойников, с убийц женского полу, квазимодш иностранных разных.
Руки – крюки, шеи – воротные подпорки, груди – мешки с мягким, без единой четкой тени, с растертым в полутонах коровьим дерьмом.
Мраморная кожа убранных в кокошники царевен отдает свежеостуженной чугуниной. Где нашел художник такой черноты люмографных красок – черт его знает. Разве что только пальцами не растушевывал краски, а вымазывался так, будто ел их тайно в голодный пост.
Самое кокошники... – да что говорить о кокошниках – ничего примечательного в тех самоцветах не было, и нет. Опять камни, мушиные точки, воронье сранье. Где сверканье? Где грани и смелые, коровинские мазки? Не родился тогда Коровин? Не выполз на сцену импрессионист, словно в тумане рисующий? Где реальность изображения и, как следствие, желание украсть? Это искусство: обмануть зрителя нарисованной на багете мухой. Чтобы каждый пытался ее смахнуть. Остальное всё – подделка и забава.
Одно слово – литейщик, грубогравер и старый хрыч! Взялся за художества, а сам – фальшивых дел только мастер, и больше ни на что не гож.
К обнаженке, словно сговорившись в злости, не подпускали старухи–натурщицы, – сами по себе ходячие склады кож да костей.
– Слабоват ты в живописании, – утверждали  натурщицы хором, – подпустим к нашему телу, но только... – переглянувшись... – коли одаришь каждую собольей шубой. 
И глумятся поедом, твари такие.
К искусству и опыту, имея презрение, хохочут и надругиваются такими хриплыми – будто паровозными гудками – голосами.
– Отчаливай с перрона, мол, ужо.
– Заводи пары.
– Хватит над холстами издреваться.
Не пожалей Мойша Палестиноич соболиных шкур,  – так стал бы он смахом как подарколюбивый лондонский денди, или – по–модному –  меценат; а он хитроумно макаронил под русского мужика.
Силен был Мойша только по настоящим, мужественным, железным искусствам.
Привык излучать из обычной руды металл презренный.
Но вот несколько ослаб зрением Мойша: это было, когда поселилась в глазу подлая металлическая стружка.
То случилось при тренировочной выточке копии гравюры, сварганенной печатней Иоганна Гуттенберга.
Но все равно Мойша еще что–то мог.
Изобразить зеркально банкноту в железе? – да раз плюнуть. Рисунок только оригинальный дай! Бумажку такую. Пара месяцев и готово – хоть щас в печатню. Раз, правда, ошибся: трудился неделю над резаньем, а про зеркальность забыл. Вышла банкнота задом наперед и шиворот–навыворот. Выкинул Мойша и банкноту, и матрицу в горячие угли. Ворошил черной кочергой яркую матрицу, пока не растаял свинец в жару и не превратился в грязный слиток.
– Ого, еще немного поправить, и выйдет милосская Венера без рук и ног.
И поставил Псевду–Венеру на чурбачок.
Чурбачок на красную полку водрузил. И стал чурбачку молиться: «Дай счастья, дай здоровья, дай денег в достатке», – будто от денег счастья у людей прибавляется.

***

Семенов, Деникин и Александр Колчак – известнейшие фальшивомонетчики, здоровались с Мойшей за его волосатую небанкирскую руку. – Я предупреждалЪ, я говорилЪ: классный спец. лучше не найти в Сибири этой проклятой.
После отрясывали свои отдельно: дескать, не жми шибко в следующий раз   – пальцы нашевысокоблагородиям  сломаешь.
А  Шадре только кивали головой от порога: иди, мол, работай, нечего на краски оплаты просить. На пару бумажек – на тебе по баночке алой, изумрудной и лазоревой.
– А золотисто–желтой еще надо, Васильич! – говорил маэстро Шадра,  – без золотистой – какой может быть орел? Чи черный, али как? – посмеиваясь.
– Иди, иди. Без шантажа не можешь уже? Работаешь не за интерес, а за расстрельную отсрочку. А не справишься, так работу заберем и отдадим Мойше Палестиновичу.   Мойша из твоих мертвецов настоящую двухголовую птицу сделает.
Александра помалкивал про задуманные им русские доллары.

***

Надо сказать честно относительно обсмеянной банкирской подписи.
Имелись в тайной подможной библиотечке папы Мойши: одно заверительное письмо от г–на Клемансо и одно любовное от mr.NN, любезно переданные ему Одноглазым Вилли.
Подмогнул тут сильно один сербский священник, занимавшийся оформлением паспортов для военных агентов, квартировавшим в Мукдене, что неподалеку от Порт–Артура.
Мукден и Порт–Артур тогда уже были японскими.
Агенты как–нибудь худо–бедно, да поживали. Ездили в Киото, Токио, были в Нью–Йорке будто бы проездом через Сингапур на родину в Врхбосну.  А на самом деле намеревались ехать на Салоникский фронт – свободы добиваться силой оружия.
Искали правды в ордерно–купольном Конгрессе Соединенных Штатов, заглядывали в окна, гуляя карнизами. Совали в окна палки с крючками. Ничего толкового не приобрели, только почем зря играли в догонялки с полицейскими псами. Шарились в  палисадах и задворках Белого дома. Все искали какие–то бумаги. Во время праздника Пурима разглядывали по фальшивому спецприглашению овальный кабинет Вашингорода. Радовались портретам, здоровались со служащими. Там и познакомились с президентом всея ихних Америк. По дринк–пьяни, естественно.
И mr.NN там был, виски с ними пил. Одобрил сербскую свободу. Сватал бабки. Купился на обещалки. Подписал перекрашеным сербам проездной документ. А этого и надобно было агентам.
Подпись в оригинале – вот где собака была зарыта!
На обратном пути топтали сербы Тауэр. Валялись по заданию богатенького Вилли на клумбах с принцессками уэльскими и с их молодыми прислужницами. Словом, не зря тратили шпионское время и виллины денежки.
Нашли и прихватили с тех клумб пару королевских переписулек со всеми нужными постскриптумами всех заинтересованных дешевыми фальшивыми долларами заместо  тяжелого и неудобного в обращении натюр–золота.

***

Пока то, да се творилось в Америках, Никоша проживал с папенькой в арктических условиях на дальней Антошкиной заимке и помогал, готовясь к настоящему делу, – в чем только мог, – легендарному  в будущем, засекреченному сейчас  отцу.
Печатать деньги Александре  в лесном подвале, а не в городском, где как известно, шныряла вездесущая охранка – как подвластная филерская, так и конная милиция, и международная агентура... – печатать в тайге всяко гораздо ловчее.
В подвал надо было пудами везти нелистовой полуфабрикат, а это вам не пачка бумажек и не малое почтовое отправление. В городе заметят сразу.
В любом случае водяную бумагу следовало переправить через океан и два китайских моря, забитых японцами, а вдобавок еще рисковать в портах Калифорнии, где узорчатая бумага непременно бы вызвала повышенный таможенный интерес.
Таможня со звездато–жуковато–полосатыми лентами через весь герб, поддерживала в то время военно–морской бизнес гораздо больше, чем любые мутные правительственные договоренности и лояльные, но слабо конкурентные межфамильно иудные лобби.
---------------------
продолжение http://www.proza.ru/2017/06/27/205