То шарфом, то косынкой, а под ними носовой платок в желтых подтёках мази. Этой, Вишневского, должна помочь. Переползая с края на край и волоча подушки, Лиза крутится на диване, никак не пристроясь, чтобы унять боль. " Уедет, уедет, а почему она, Ксюша его, так улыбалась, когда я поперлась к ней с этими трусами в подарок, пригодятся же, дура я дура, пусть мне она как дочка, а я-то ей "тетка-скорей бы сдохла" из большой комнаты, по которой гулять можно, а в их каморке повернуться -обдерешься об углы. Что ж я такая дура, трусы новые, с этикетками, но это же неприлично считается, если чужие, а я разве тоже ... А ведь она знала, куда он намылился, знала, могла шепнуть... Ну чего теперь...".
Два часа ночи, Лиза ползает по дивану туда-сюда, ноге покоя нигде нет, и бормочет, бормочет. Ей так легче. Старенькая ее кошка Сонька дрыхнет, растянувшись во всю длину, ей только и надо - рядом. И хорошо. Лизе как Соньке. Только бы сын через стенку. И звал иногда Тигрушей. Это у нее кличка домашняя, он ей придумал. Лиза в ответ взвивалась столбиком, как собачка в стойку:всё сделаю, только скажи.
" А почему он там в Ростове будет без инета, Ксюша ведь работает в инете, - или она больше не работает?! Ничего у них не поймешь. Ой не надо в паранойю опять, все старухи боятся, что убьют. Жить осталось с воробьиное перо, а трясутся за свой огрызок. И я туда же. В свои не вовсе поздние годы. Рано мне и не надо! А вот если он в монастырь, вот это ближе к правде. Точно! Замаливать! Жить там в келье! Точно! Интернета нет, значит, в монастырь! Ужас, ужас! С больной спиной! В сырости и вставать в 4 утра! А я, как же я. Нет, чего я всё о себе, он правильно говорит: его жизнь, ему решать. А почему всегда за мой счет, почему? Друга пожалел, а я его эту "жаль" семь лет на себе волокла изо всех жил, "где мчит курьерский Ленинград-Магадан",-я, а почему я?! А потом тоже всё я. И опять я. А мне вот никто не обязан,- как хошь, сдохни без стакана воды. Это как, это какому Богу понравится, не знаю я такого и знать не хочу, это зверство и всё. С него как раз жизнь и начиналась. Война, мать в замужах за ублюдками, а последний ее избранничек - огромный такой дядька, украинский мой отчим с бандеровскими намеками, что кровь во мне не та, с польской примесью, голубая,- вечно по квартире полуголый, в потном борцовском трико и на каждый кусок сахара косит глазом, чужое ем. Давно оно это всё кончилось и позади, а теперь вот опять страх.
Опять! Как в детстве. Ничего у сына с женой не спроси. Сразу в штыки и орет, как контуженный, с бранью, - будто бы посягаю на его взрослость, а он не ребенок отчет давать. Будет, значит, в келье теперь жить сыночек мой. Даже игрушечки дорогой не могла тебе маленькому купить, мальчик мой родненький, не на что было. Что ты видел, что я могла-то. А уж что могла - то всё-всё для тебя. Да чего оно это всё, - так, ерунда. Не спасла. Только и хватало, что всегда рядом всеми силами помочь. А он презирает. Дура потому что. Другие могли, у них - было. Неумеха я, обсевок. Теперь вот сиди тут, ползком в магазин, никому не нужна. Придут убьют. Найдется кому. Сейчас жизнь такая. Помощи ниоткуда.
Три часа ночи уже... В ноге будто штырь железный. А он же сказал, там для него, конкретно для него, что ли, не будет инета?! А как же Ксюша? А она наверное уедет обратно. У нее дети. От первого брака. Заботы. Чего я знаю, да ничего, потому и не понять. Кто, зачем, почему. Любовь... "Кака така любовь! ", как Надюха из "Любовь и голуби". Обычно всё проще. Но и это простое надо знать, тогда поймешь. У него всегда хорошие намерения. Или почти всегда. Чистые. Из этих чистых всегда, почти всегда, получаются беды. Страшные. Даже необратимые. И бьют они меня плашмя по хребту. Да что я опять о себе, окаянная, что за натура такая, ему же больнее, у него вся боль!" - всхлипывает Лиза.
Проснулась она от шорохов в коридоре. Сын, похоже, ботинки натягивал. " Антоша, а где вы жить будете?" - спросила Лиза, не надеясь на ответ. Сейчас буркнет " не твое дело", у него любой вопрос - покушение на независимость. Подростковое. Не прошло еще. " В квартире! Твою..."- гаркнул сын от двери. " Ааа, в квартиире! Не в кельях! Слава Тебе, Господи!!! Не в кельях! Слава Тебе, Слава!" - отпустило Лизу, свалилась с нее эта огромная тяжесть, глыбина.
Дверь хлопнула, проскрипел ключ в замке. Кошка Сонька поднялась, выгнула спину и вальяжно направилась в кухню. И Лиза за ней. Хорошо-то как! Никто не заорет, тихо... "Сейчас чайник согреем, -говорит она Соньке, -сосисочки сварим и позавтракаем с тобой!. Ой хорошо, хорошо-то как!".