Среди главных персонажей повести Евгения Ивановича «Усвятские шлемоносцы» крепко запоминается Прошка с расшифровкой – кто он такой и какая у него должность – председатель колхоза. Без такого уточнения в самом начале повести мог бы и затеряться этот образ на её страницах, потому как главных героев в ней – целая дюжина с добавлением еще с полдюжины. Надо было бы напрягать память, чтобы вспомнить, о ком конкретно идёт речь, равно, как и об Афоне и Селиване, без пояснения, что Афоня по провессии кузнец, а Селиван – дедушко. Не дед, даже не дедуля, а дедушко. Чувствуете разницу? В такой связке «Афоня-кузнец», «Дедушко - Селиван», так же, как и Пашка –Гыга, тоже запоминаются легко, их трудно попутать с другими персонажами повести.
Колхоз, руководимый Прошкой-председателем, пишет Евгений Иванович, «по теперешним меркам невелик был, кроме плугов да телег, никакой прочей техники не имел, так что Прошка-председатель, сам местный мужик, не ахти какой прыщ, чтобы знать, куда текла-бежала Остомля-река, далеко ли от края России стояли его Усвяты и досягаем ли вообще предел русской земли». Сразу видно, не двадцатипяти- тысячник, не по разнарядке сверху посланный в колхоз, а в доску свой, простецкий, ничем особым среди усвятских мужиков не выделялся. Не грамотей – никаких институтов не кончал, однако же, по деревенским меркам, образно говоря, не сиволапым был, правил в тесном согласии с собственной совестью, не своевольничал, никого не обижал и не наказывал.
На колхозном дворе и на личных подворьях усвятцев содержатся сотни, а быть может, тысячи голов птицы, коз, коров и лошадей. Жили они, конечно, не в полном достатке, однако же и не голодали. У них уже завелись кое-какие деньжата, усвятцы новую контору построили, Прошка-председатель «сам выбрал бросовый закраек, пока что неприютный своей наготой и необжитостью. Но меж лебедой и колючником уже поднялись тоненькие в три - четыре веточки саженцы, обозначавшие…будущий парк и аллеи - заветную его мечту». И уже собирались провести радио – усвятцы накопали ямок для столбов, да вот не успели натянуть провода – помешала война. Полетели в тартарары все председательские планы. « От этого чужого, леденящего слова «война» люди, собравшиеся у колхозной конторы, задвигались, запереминались на месте, проталкивая в себя его колючий, кровенящий душу смысл.
- Нынче утром, стало быть, напали на нас… В четыре часа… Чего остерегались, то и случилось… Так что, вот такое известие…
Медленно багровея от какого – то распиравшего его внутреннего давления, он в сокрушении потряс головой:
- На ж тебе! Ты только за порог, а чёрт на порог. Тьфу!».
Крепко сочувствуя Прошке-председателю и его односельчанам, будто сам писатель почувствовал безмерное горе, связанное с началом войны, и испытывая собственное волнение – не ко времени затеяна вся эта катавасия – ещё не закончен сенокос, а впереди жатва, Евгений Иванович провожает председателя в район, разузнать, что и как делать, как успокоить не на шутку заволновавшийся народ. Оттуда Прохор Иванович привёз знающего лектора-международника, который обнадёжил усвятских мужиков и баб, что нечего им бояться: война по всем признакам будет скоротечной, дескать, немца мы шапками закидаем, вон какая у нас неохватная глазом страна. Усвятцы, глядючи на карту, кажется, они впервые её видели, заудивлялись по поводу необъятности России и как мала по сравнению с ней Германия. Да как она посмела на нас напасть, на что и на кого рассчитывала?
А ведь лектор, поясняет писатель, продемонстрировал перед собравшимися лишь половину карты, картографам не хватило бумаги, чтобы разместить на ней азиатскую часть, ещё более внушительную и объёмную с её островами и полуостровами, реками и озёрами, которые даже во сне не снились Европе. А лектор всё подбадривал и подбадривал публику, поощряя её безмерное любопытство. Казалось, что Иван Иванович Чибисов, так звали приезжего лектора, не говорил, а пел, вдохновляя усвятцев собственным красноречием. Даже дедушку Селивана, ветерана японской и первой мировой войны, ввёл в заблуждение.
- А и башковитый мужик! - похвалил лектора дедушко Селиван.- Попрут, попрут его, голубчика. Помяните моё слово. Немец, он только с наружности страховитый…
- А что касается, товарищи, нашей армии,- продолжал лектор,- то не буду утруждать вас всевозможными цифрами, да это, сами понимаете, и не положено в военное время. Если враг навяжет нам войну, наша армия будет самой нападающей из всех, когда- либо нападавших армий… Войну мы будем вести наступательно, перенеся её на территорию противника.
Утешение от услышанного было недолгим. « Отныне,- пишет далее Евгений Иванович,- все были подушными должниками войны, начиная с колхозной головы и кончая несмышленым мальчишкой.
Рабочий день Прошки - председателя теперь начинался с опасливого поглядывания на телефон в ожидании очередного распоряжения из района или запроса – отчета: сколько собрано среди населения овса для прокорма лошадей, отправляемых на фронт, прорвана ли сахарная свёкла и как идёт сенозаготовительная кампания, далеко ли до её завершения.
В последних главах повести мы видим Прошку – председателя не таким растерянным и опустившим руки, как в первые дни после объявления войны, он пытается разбудить патриотические чувства у односельчан:
- Оборонять вы идёте не просто вот этот флаг, который на нашей конторе, - обращается он к уходящим на войну мужикам.- Не только этот, не только тот, что в Верхних Ставцах, либо ещё где. А главный – тот, который над всеми нами. Он у нас один на всех, и мы не дадим его уронить, заляпать… Он, понимаешь, не флаг, а знамя! Потому что вовсе не из материалу, не из сатину или там ещё из чего. А из нашего дела, работы, пота и крови, из нашего понимания, кто мы есть.
При прочтении заключительной главы повести у меня сложилось впечатление, что лично сам Евгений Иванович присутствовал на том митинге или подобном ему, будучи подростком, а значит, слушал речь отнюдь не литературного Прошки – председателя и до глубины души проникся её созидательно - патриотическим пафосом. Через каких-то два года он и сам уйдёт на фронт, надолго запомнив вывод провожающих, что своя земля и в горсти дорога и в щепоти родина. И мне стало ясно и понятно, почему Носов обратил такое пристальное внимание на этот персонаж.
Перечитывая строки повести о флаге, поднятом над Усвятами, «над всеми нами», давайте пристально поглядим на нынешний российский триколор, который был поднят над Кремлём в конце девяностых годов прошлого века. На нём заметно поубавилось красного цвета, от него осталась лишь третья часть, но он хорошо виден в Европе и в Азии, в Лондоне и Париже, в Гаване и Пекине и даже из космоса. Кто-то глядит на него с ненавистью и опаской, а кому-то хочется подержаться за него, постоять рядом в раздумьях о будущем, связанном с Россией, с её высокими нравственными идеалами.
Ну а старый флаг, флаг Советского Союза, не выброшен на свалку истории, флаг, под сенью которого мы летали в космос и громили фашистских захватчиков, совесть не позволяет, да и не даст это сделать старшее поколение. Вместе со Знаменем Победы он бережно хранится в запасниках и долго, как и нынешний триколор, будет подпитывать наши несостоявшиеся надежды на светлое будущее…